IV. На командировках

Отправка. В дороге. Заготовка леса. Прокладка дорог. Сплав леса. Открытие лесных разработок.

Отправка. Заключенные, уже узнавшие, что на командировках дают не 400, а 1000 грамм хлеба, что там меньше начальства и поверки производятся лишь два раза в день, рвутся на командировки. Долго ожидать им этого не приходится. Пока они работают на Поповом острове и кричат: «Раз, два, ВЗЯЛИ. Ееееще, ВЗЯЛИ!»,- административная часть Кемьперпункта составляет списки отправляемых на командировки. Опасных каэров отправляют на остров Соловки, на Мяг-остров и на командировки, далеко лежащие от финляндской границы.

Списки готовы. Из штаба Военнизированной охраны 1 отделения СЛОН звонят по телефону в 1 отряд Военнизированной Охраны: «Вышлите надзирателей для приема и отправки на командировки партий заключенных». 1 отряд наряжает конвой из «лучших» чекистов-надзирателей и они идут принимать партии, предварительно заложив за галстух «рыковки».

Отправляемые на командировки партии перед этим из Кемьперпункта переводятся на отдельный островок, отстоящий от Кемьперпункта в одной четверти километра. Там имеется большой барак, служивший когда то складочным помещением у рыбопромышленников. В барак заключенных набивают, как сельдей в бочки. Два раза я пробовал туда войти и не мог: Как только я открывал дверь барака, струя спертого, вонючего воздуха дурманила меня; кроме того, на 3-х ярусных нарах и на полу барака люди лежали так, что негде было ступить ногою.

— Сегодня мои комвзводы нескольким шакалам набили морду; под нарами оправляются, не раз докладывали мне.

— Разве здесь нет уборной

— Уборная то есть, товарищ уполномоченный, но сами видите, из-под нар невозможно выйти во двор, не пройдешь.

 С раздачей обеда то же... Нет того дня, чтобы комвзводы не набили сотне шакалов морды. Чтобы раздать обед надо шакалов выгнать во двор, ну, а восемьсот шакалов выгнать из барака, да еще на сорокаградусный мороз, сами подумайте, товарищ уполномоченный, нельзя без того, чтобы не бить морды. Ты ему кричишь: «вылетай пулей за обедом», а он, шакал, огинается, ожидает пока другие выйдут. Ну, тут и банят их... В 7-ой роте, в которой тоже концентрируются заключенные перед отправкой на командировки, мне приходилось наблюдать следующее: ротный барак стоит на площади, отгороженной колючей проволокой; в морозное время года десятки заключенных всю ночь напролет безостановочно ходят по ней, потому что для них не хватило места в бараке: там так набито людьми, что пальца нельзя просунуть; оставшиеся на дворе должны все время ходить, чтобы не замерзнуть. Выбившись из сил от ходьбы и холода и не в состоянии противиться сну, они подходят к своим вещам, сложенным тут же на площади, притыкаются к ним головами и на несколько минут погружаются в сон, холод быстро заставляет их встать и опять метаться по площади.

В дороге. Отправка партий заключенных на командировки производится всегда ночью. На станции они ожидают по три, по пять часов, пока подадут для них грязные товарные вагоны. Зимой они дрожат, клацают от сорокаградусного мороза зубами, выслушивая чекистскую ругань и приказ чище держать равнение в четверках и стоять «руки по швам». Когда вагоны поданы сохранившие силы сами влетают в них «пулей», ослабевших чекисты «подсаживают» прикладами винтовок. В вагоны их набивают по 60 человек и потом наглухо закрывают все люки; двери запирают на замок. В вагоне заключенному ни сесть, ни лечь В пути чекисты-надзиратели не хотят утруждать себя ни предоставлением заключенным возможности оправиться, ни подачей им воды. Повторяются все, уже знакомые нам сцены из пути заключенных в СЛОН.

В дороге заключенным полагается 300 грамм хлеба и три соленых воблы. Но это только "полагается" фактически заключенный получает не более 200 грамм хлеба и двух вобл. Недоданное чекисты на станциях Мурманской жел. дор. продают голодающим карелам, а на вырученные деньги покупают себе «рыковку».

Приехали на последнюю станцию, высадились произвели проверку.

— Партия!—орет старший по конвою заключенным, стоящим в строю: предупреждаю, шаг вправо, шаг влево,—будет применено оружие!.. Партия! за передними конвоирами шагом МАРРШ!—

Партия идет дремучим карельским лесом, летом с'едаемая миллиардами комаров и тучами мошкары среди бесчисленных болот, а зимою, т. е. в течение большей части года,—по пояс в снегу. Выворачивая из снега обутые в лапти ноги идут пять, десять, двадцать и даже до тридцати километров[5]. Наступает ночь.

— Партия, СТОООЙ! — кричит старший по конвою с небольших саней, на которых его и попеременно, всех конвоирующих чекистов, везут на себе заключенные. Партия остановилась.

— Разводи костры, разгребай снег, устраивайся на ночевку.

Для чекистов заключенные раскидывают походную палатку, которую они, как и самих чекистов, везли на санях; ставят в нее железную печку, приготовляют чекистам кушанье. Сами же греют себе, у кого есть чайники, и пьют кипяток с 200 грам. черного хлеба (если только он у них остался). Потом, согнувшись в три погибели и подложив под голову грязный кулак заключенные кое-как проводят ночь у костров все время добывая из под снега сушняк, поддерживая им огонь и своих костров, и в печке чекистов. А утром опять: «Становись по четверкам! Справа, по порядку номеров рассчитайсь... и опять — дорога, глубокие снега, сани конвойных чекистов и в них, вместо лошадей, заключенные.

Наконец, тяжелое странствование по глубокому снегу окончилось. Партия на командировке.

— Чище разберись в четверках. Партия слушай мою команду: справа, по порядку номеров, расчитайсь! командует старший чекист.

— Первый! Второй! Третий! Четвертый! Пятый!..

— Отставить! Разучились рассчитываться?. Рассчитаться так, чтобы у дежурного по командировке стекла в окнах дребезжали!

К прибывшей партии выходит дежурный по командировке.

— Здорово, шакалы!

— Здрррааа!

— Справа, по порядку номеров, рассчитайсь! командует приведший заключенных на командировку старший по конвою.

— Первый! Второй! Третий!..

Формальности сдачи и приема окончены. Все чекисты пошли отдыхать, обмениваться новостями и слушать радио. Оно у чекистов — но не у заключенных! — имеется почти на всех командировках. Как оно приобретается-узнаем дальше... Партия стоит. Она ждет новых распоряжений. У каждого уже живот прирос к спине. Вши высасывают последнюю кровь. Ноги ноют и едва-едва держат измученное тело... Дежурный по командировке дает в чекистском домике старосте командировки роспоряжения:

— Староста, новых шакалов взять в оборот. Займись-ка с ними строем!

Староста, служака на «большой палец», староста, наверное, не одному уже советскому «гражданину» оторвал голову до того, как прибыл в СЛОН; староста исполнит все, что ему прикажут... А может быть староста и «рад был бы», но... что он может поделать? Староста не хочет «загнуться» в лесу: он хочет жить, как бы жизнь ни была тяжела. А для этого он должен выполнять все то, что ему прикажут его хозяева... Занявшись с пол-часа строем с новыми «шакалами» староста командировки, «на ять» усвоивший все соловецкие термины, не менее зычным голосом, чем его хозяева — чекисты, распоряжается;

— Влетай в барак пулей!

В бараке заключенные встречаются с непосредственными новыми начальниками,— с дневальными. Дневальные-это бывшие мелкие «сексоты» ОГПУ до заключения, а теперь — «осведомители» ИСО и чекистов-надзирателей. Они один из тех многих винтиков сложного СЛОНовского механизма, без которого надзирателям трудно было бы выполнять СЛОНовские лесозаготовительные и иные программы. Ежедневно дневальнные «стучат» (т. е. доносят) чекистам на заключенных и правду и неправду.

Хочется, чтобы читатель яснее почувствовал всю тяжесть пути заключенных от станции до командировки. Раскажу поэтому один из памятных мне эпизодов.

В ноябре 1929 года, из первого отделения СЛОН было направлено на командировку «Великий остров» двести человек заключенных. Партию сопровождали четыре чекиста-надзирателя со старшим по конвою Леоновым Петром. Вот, что рассказывал Леонов в ИСО по возвращении из командировки;

— До станции Пояконда (Мурман. жел.дор.) — «шакалов» довез благополучно. На Пояконде высадил, накормил на командировке пшеном и через полчаса погнал на "Великий остров". До деревни "Черная Речка" все шакалы, кроме троих, дошли благополучно. Трое, в рот иодом мазанных каэров, ослабели и стали отставать от партии. Но я все таки догнал их до "Черной Речки". Но когда погнал партию от "Черной Речки" дальше, — тут началась мне с ними беда; то один, то другой шакал стали отставать от партии. Упадет, паразит, на землю и плачет. "Не могу, — говорит, гражданин начальник, итти, ей-Богу, не могу, сил нет...Из Ленинграда, гражданин начальник, нас отправили—дали в тюрьме по куску хлеба,—ей-Богу, не больше килограмма, и по четыре воблы ...Говорит, а сам плачет.—" Трое суток мы ехали до Попова острова, — два раза дали только воды...Гражданин начальник, клянусь детьми: ей-Богу, не могу итти, хоть убейте!"-и плачет, паразит. Я и так, и сяк с ним: "Скоро, говорю, дойдем до командировки". А он, паразит: "Убейте, говорит, лучше меня, гражданин начальник! не могу итти..."

Думал—думал я, что мне с ними делать, и решил: взял одиннадцать человек каеров и одного попа и заставил их нести этих паразитов-два человека за руки, а два за ноги. Взяли и понесли.

Прошел я от "Черной Речки" пять километров, а всего значит, от Пояконды пятнадцать и — новое дело. Уже не трое шакалов, а целых семь попадали и плачут „Гражданин конвоир, хоть убейте, не можем итти, нет сил, отощали"... Я заставил и этих нести... Кругом лес, идем по колено в снегу, дороги, как следует, я не знаю; наступила ночь, — на три метра ничего впереди не видно... Слышу мои шакалы начинают плакать. Бросают свое барахло, сундуки, котелки; снимают с себя верхнюю одежду и тоже бросают по дороге. Ослабели. Что, думаю, делать?..

Взял и остановил всю партию. "Партия, стой," — кричу, а сам не знаю, где у меня передние: партия растянулась чуть не на километр. Остановил, стянул всех в кучу. — "Ну, говорю, — отдыхайте, разводите костры". Развели мои шакалы костры, погрелись, отдохнули, попили кипятку и через час опять двинулись в путь.

Не прошли и пяти километров, как трое шакалов опять упали на землю. "Не можем, говорят итти, гражданин конвоир, лучше убейте, дальше итти не можем"... Попробовал я гнать их прикладом-ничего не выходит. Произвел над их головами четыре выстрела из винтовки, — не помагает; лежат, паразиты, и просят "Убейте лучше, гражданин начальник, дальше итти не можем".

— "Оставайтесь, говорю, загинаться в лесу", и повел других. Всю ночь шел с шакалами только к утру дошли до "Великаго острава". Переправил на лодках: всех шакалов, отдохнул и на другой день пошел за теми тремя паразитами, что остались в лесу. Долго я их искал, наконец, нашел. Один шакал снял лапти и залез вкопну сена, двое других, видно, развели костер, постелили под себя еловые ветки и уснули. Костер потух и они окоченели... А тот шакал, который залез в копну сена, остался жив. Я вызвал с "Великого острова" лодку, посадил его и доставил на командировку Пояконда.— Товарищ Рощупкин, как мне теперь поступить? Написать вам рапорт о том, что эти два шакала загнулись? —спросил Леонов помощника начальника ИСО... Рапорт был написан. Рощупкин, в свою очередь, настрочил рапорт начальнику лагерей: "Прошу, писал он, вынести в приказе по СЛОНу благодарность стрелку Леонову Петру за проявленную энергичность и инициативу во время сопровождения партии заключенных на командировку Великий остров"... Прошло дня два и в приказе по СЛОНу была об'явлена Леонову благодарность с выдачей ему 10 руб. награды.

Приказы с благодарностями за "проявленную энергичность и инициативу" читаются всем чекистам-надзирателям. О таких подвигах потом пишут и в чекистских стенных газетах, и в ежемесячных журналах, издающихся при каждом отряде Военнизированной Охраны: в них Леоновы расхваливаются и превозносятся до небес. А чекисты-надзиратели уясняют себе "целевую установку" ОГПУ по отношению к заключенным СЛОНа: не щадить шакалов, потому что спецотдел пришлет их сколько угодно, а заботиться прежде всего о том, чтобы заключенные, как можно скорее прибывали на место работ.

Заготовка леса. В дремучем карельском лесу, летом окруженные сплошными болотами, а зимой обледенелые и занесенные сугробами снега, стоят два-три барака для заключенных, небольшой деревянный домик для чекистов-надзирателей и, непременное приложение, — "крикушник" (т. е. карцер). Это-одна из лесозаготовительных командировок СЛОНа.

Бараки сделаны из сырых тонких бревен, между которыми положена моховая прокладка, и на пол метра сидят в земле. Крыша плоская. Сделана она из тонких сырых жердей и покрыта еловыми ветвями. Пол земляной. В бараке два яруса нар из тонких жердочек. Зимой, от тепла в бараке, снег на крыше тает и заключенных, спящих на верхних нарах, мочат капли воды протекающие сквозь щели между жердями.

В бараке на 400-500 человек 3-4 маленьких тусклых окошечка и две небольшие железные печки, которые зимой топятся всю ночь. Никаких столов и приспособлений для сиденья в бараке нет. Кружки, ложки, чайники, сундучки с тряпками — все это лежит тамже, где заключенный спит: или под головой, или, если есть место, на гвоздях на стене, над его головой. Грязь, неимоверная вонь, вши, клопы, холод... Вонь в бараках так сильна, что чекисты — надзиратели никогда в барак не заходят, В бараке на 400 — 500 человек горит не более двух маленьких лампочек. Стекол к ним на командировках обычно нет и лампочки горят без стекол. Дневальные то и дело выкручивают фитиль —так как иначе огонь тухнет. Когда заключенный утром встает, у него в носу копоть, как вдымовой трубе, Чтобы умыться, надо взять свою кружку и итти во двор и там где нибудь на пне, умываться изо рта. Мыло заключенный должен иметь собственное, так как СЛОН его не выдает. Не выдаются и постельные принадлежности; заключенные спят в одежде, настелив на нары еловых ветвей. Во сне их холодит пробивающийся в щели стен ледяной полярный ветер, вши немилосердно едят их измученные в работе тела. Пробуждаясь от холода, они соскакивают с нар, бегут к топящейся железной печке, немного греются и опять идут "спать"...

Если заключенному ночью понадобится выйти оправиться, он должен прежде всего попросить для того разрешения у дневального, а тот доложит об этом стоящему на часах у дверей барака чекисту-надзирателю; потом он должен обязательно раздеться до белья и только тогда он может выйти на трескучий мороз и побежать в лес. Раздеваться его заставляют в предупреждение побега.

Так проходит ночь. А на утро он сквозь сон слышит зычное дневальское: "Вылетай пулей на работу, Что? Отдельного приглашения ждешь? За дрыном соскучился?"... Заключенный вылетает "пулей" из барака, умывается снегом, хватает свой грязный котелок и бежит стать в очередь за пшеном.

Поев на нарах с колен СЛОНовского пшена и выпив кружку горячей воды, заключенный становится в строй. Выстроившихся сначала дресирует командир роты, затем он идет к дежурному по командировке чекисту и докладывает, что строй готов, Вот идет к строю хозяин командировки.

— Командиррровка, смирррно, Равнение на серединуу, —командует комроты.

—Здорово, шакалы.

—Здрррааа.

Командир роты подлетает к чекисту с рапортом о численном составе строя.

—К ррразвооодууу, — дает распоряжение дежурный чекист—надзиратель после рапорта командира роты. К заключенным подходят десятники и каждый из них берет в лес своих заключенных.

Десятники — уголовный элемент, главным образом убийцы. Ссылая их в СЛОН, спецотдел пишет Управлению СЛОНа: "Использовать в качестве десятника". Десятники не хуже чекистов —надзирателей, знают дело строя и своих заключенных строят в "четверки". Они также командуют: "Чище разберись в четверках", "справа по порядку номеров рассчитайсь".

К построенным десятниками заключенным выходят чекисты-надзиратели, чтобы конвоировать партию лесорубов в лес. Эти в свою очередь начинают: "Справа, по порядку номеров, рассчитайсь" , и "первая четверка, три шага вперед, шагом марррш" , и т. д. А потом старое, издергавшее заключенным все нервы: "Шаг вправо, шаг влево,-будет применено оружие". И, наконец: "Партия, на работу в лес, шагом МАРРРШ".

На работу заключенные идут до 10 километров. И чем дольше они работают, тем дальше и дальше им приходится ходить, вырубая лес, они с каждым днем отодвигаются от места расположения командировки.

В лес заключенные приходят совершенно затемно. Десятники выдают им спички: ими они просвечивают сосны, чтобы узнать, есть ли на сосне клеймо и можно ли рубить ее. Снегу по пояс и заключенный должен сперва вытоптать вокруг дерева снег. Тридцать пять деревьев он должен срубить, обрубить с них, сучья и окорить (т. е. очистить от коры). А после работы, возвращаясь на командировку, он должен пройти пять-десять километров,

Срубить и очистить 35 деревьев,-это только основной урок заключенного. Кроме этого у него есть еще много видов добавочной работы, о чем скажу дальше. Сейчас укажу только на добавочную работу, которую здоровые заключенные должны выполнять за своих заболевших или обессилевших товарищей до тех пор пока на их место не будут присланы новые. По директиве санитарного отдела УСЛОНа лекпомы (лекарские помощники) на командировках "законно" могут признать больными не больше 2% всего списочного состава заключенных данной командировки. Если на командировке окажется больных, скажем, три процента (больными признаются только те, кто имеет повышенную температуру, иначе он "симулянт" и "филон"), то урок этих "излишних" больных должны выполнять остальные. Таков приказ УСЛОНа. СЛОНовские чекисты-надзиратели добиваются его выполнения полностью.

Каторжная работа доводит заключенных до того, что он кладет на пень левую руку, а правой отрубает топором пальцы, а то и всю кисть. Таких саморубов надзиратели «банят» что есть сил, прикладами винтовок, потом отправляют к лекпому на командировку. При этом чекист — надзиратель дает ему «пропуск»: он берет толстое, пуда в два весом, полено и на нем пишет: "Предъявитель сего «филон», «паразит симулянтович», направляется мною в командировку для перевязки отрубленной топором руки. После перевязки прошу направить его обратно в лес для окончания урока". Саморуб идет с таким пропуском километры. На командировке дежурный чекист снова «банит» его, потом пошлет к лепкому; тот помажет иодом порубленное место, перевяжет бинтом из плохо выстиранных рваных рубашек, полных гнид, и направит в распоряжение дежурного по командировке; этот наряжает дневального, который ведет саморуба обратно в лес, на работу. "Ты думаешь, шакал, мы тебе не найдем работы? Не можешь рубить, так будешь пилить. Для этого одной руки тебе хватит", говорят чекисты-надзиратели и десятники. И саморуб пилит. Пилит одной рукой, пилит каждый день, пилит до тех пор, пока или от заражения крови умрет, или попросит товарища отрубить ему кисть и правой руки ... Если он после этого, уже не работая, выживет, то весною его отправят на Конд-остров, а там уже конец ему. С Конд-острова никто живым не возвращается.

В отношении саморубов в СЛОНе есть специальный приказ: "Саморубов от работы не освобождать и требовать выполнение урока". Приказ подписан начальником СЛОНа Ногтевым, а такая же директива была получена из спецотдела при коллегии ОГПУ за подписью Глеба Бокия, начальника Спецотдела. Иначе нельзя! Не будь в СЛОНЕ таких жестоких мер в отношении саморубов, — все заключенные будут рубить себе пальцы и кисти рук. Кто же тогда будет выполнять УСЛОНовские лесозаготовительные программы? Что тогда получилось бы с пятилеткой? Разве можно было выполнять ее в четыре года?.. Как большевики пополнят тогда недобор в иностранной валюте?

Многие заключенные, видя, что саморубство спасти их не может, а в переспективе неминуемая смерть с предварительными долгими страданиями, поступают решительнее; они вешаются на обледенелых деревьях или ложатся под подрубленную сосну в тот момент, когда она падает — тогда их страдания оканчиваются наверняка.

Сплошь и рядом случается, что заключенный проработав часов 10 и вымотав все силы, заявляет десятнику и чекисту-надзирателю, что он не в состоянии выполнить урока. Тогда его бьют. Если это не помогает и чекист убеждается, что он действительно, выполнить урока не может, остаток урока такого заключенного переносится на всех работающих, а виновник ставится на высокий пень и обязывается кричать «я филон! я филон! я паразит советской власти»! Эту фразу он у одних чекистов кричит 500 раз, у других больше. Ванька Потапов (о нем мы услышим впоследствии) заставлял кричать до 5000 paз... кричит заключенный, а сам плачет. Когда заключенный, прокричав «я филон» менее урока, вместо 500 раз только 300, замолкает, — чекист — надзиратель, поджаривающий что — нибудь себе у костра или пьющий чай, орет: «Ты, что же, филон! И тут начинаешь «филонить»!.. Что же ты думешь, я не считаю?»

На пенек становятся только лишь те «филоны», которые, заявляя, что не могут выполнить урока, плачут. Есть другие: вымотав на работе все силы они не плачут и не просят застрелить их, а категорически заявляют, что у них уже нет больше сил. С ними чекисты поступают суровей. Шаблонных мер борьбы с ними нет и каждый чекист руководствуется собственной изобретательностью. Расскажу о наиболее частых. 1-ый, он же как правило первоочередной — «дрыновка»: чекист «банит» изо всех сил прикладом винтовки, а десятники «дрыном», т. е. толстой крепкой палкой, иногда с сучками. Второй-занятие военным строем: «Становись! Каблуки вместе, носки врозь! Грудь вперед! Голову выше! Слушай мою команду: напрраво! Налево! крррууугом! На месте, бегом MAPPPШ»! Третий прием — «ходьба по восьмерке»: чекист-надзиратель приказывает десятнику пройти с километр по снегу так, чтобы получилась цифра 8, по этой восьмерке филон должен потом ходить до окончания всеми заключенными их работы. Четвертый прием — раздевание: заключенному приказывают раздеться и стоять, прислонившись носом к сосне, при чем зимой ствол сосны иногда поливается водой и нос примерзает к дереву. Пятый — «стойка на комарах»: заключенный раздевается и привязывается к дереву так, чтобы своими движениями не мог сгонять сосущих его кровь комаров. Шестой-ходьба по лесу с просунутой в рукава бушлата длинной палкой. С заключенного десятник снимает бушлат, продевает в рукава длинную, метра в четыре, палку, надевает потом этот распятый бушлат на заключенного так, что палка Проходит позади шеи, застегивает бушлат и подпоясывает его поясом. Распятый таким образом на палке заключенный должен ходить по лесу. Палка, задевая за деревья, мешает ему ходить, и он должен, то и дело, поворачиваться и проходить между деревьями боком. А урок «этих паразитов советской власти» все таки выполняется: его делают те, кто еще на ногах.

Уже совсем темно. Энергичными мерами надзирателей и десятников работа выполнена полностью. Начинается опять: — Первая четверка! три шага вперед, МАРРРШ! Вторая! Третья!.. Поверка окончилась. Все налицо. Чекист-надзиратель командует: — Партия! На командировку, шагом, МАРРРШ! Партия пошла. Впереди ее идут те, кто «филонил» на работе. Вот партия подходит к командировке. За полкилометра от нея, чекист командует: «Партия, начинай нашу песню!» — Партия поет:

Эта «живая газета», как и эта песня, приготовлены были к приезду в Северные лагеря Максима Горького 20 июня 1929 г. Об этом ниже.

Вот заключенные на командировке. Они стоят в строю и ожидают дежурного. Он должен принять прибывшую с работы партию заключенных. Минут через 5-10 из помещения для надзирателей показывается жирная, красная морда дежурного. Опять начинается:

Первая четверка, три шага вперед, шагом МАРРРШ! Вторая! Третья. Четвертая!..

Поверка окончилась. Заключенные пошли в барак.

— Вылетай за обедом! — кричат дневальные.

За получением обеда все стоят в очереди. Обед выдается из окошечка маленького и невероятно грязного сарайчика. Стоит заключенный и, ожидая пока придет староста командировки и раздаст талоны на обед (чтобы заключенный не мог получить его два раза), спит стоя, прислонясь к стене кухни. Сзади стоящие тоже спят, положив головы на спины передних»

«Шакалы» пообедали. «Вылетай пулей на проверку!» — орут после обеда дневальные.

Измученные дневной работой заключенные должны еще не менее получаса стоять на поверке. Спять: «Справа по порядку номеров рассчитайсь!» опять, «отставить», опять, «командировка, смирно», опять «ЗДРРРААА», — одним словом, все то, что было утром; а утром опять будет все то, что было вечером.

Так вечер проходит только у тех заключенных, которые окончили свой урок. Иначе проходит он у «филонов»: их, как только они придут на командировку, дежурный во-первых «побанит», а потом посадит на ночь в «крикушник» (карцер). В «крикушнике» он получит только 300 грамм хлеба и жидкий пшенный суп. Утром он выйдет опять в лес и там может повториться та же история...

На постройке дороги. В «красной» Карелии есть организация, называемая «Карелжелдортранс», т. е. Карельское железнодорожное транспортное строительство. СЛОН, по директиве из Москвы, заключает с этой организацией договоры на постройку военно-стратегического значения дорог вдоль финляндской границы. В момент моего ухода за-границу (во второй половине июня 1930 г.), строился 65 километровый тракт от станции Лоухи Мурманской жел. дор. до станции Кестеньга, что в пограничной зоне русско-финской границы. Тракт этот предпологалось строить и дальше: от Кестеньги через Кокосальму и Лайдасальму до Огдлангансу... Кемь-Ухтинский и Парандовский тракты построены уже давно. На прокладке первого из ниx погибло 24,000 заключенных. Зато он на протяжении всех своих 300 километров вышел хорош—по нему в настоящее время бегают автомобили.

Взглянем на эти командировки по постройке трактов.

Зимой все заключенные СЛОНа работают на лесозаготовках. С наступлением весны, когда рубка деревьев в лесу прекращается, на лесозаготовках остаются только занятые сплавом леса, погрузочно-разгрузочными работами и обделкой древесины на лесопильных заводах. Все остальные с лесозаготовок направляются на постройку трактов.

Лесозаготовительная командировка, при всех ее ужасах, хоть стоит на твердом основании, ибо болотистая почва крепко замерзает. Командировки по постройке трактов стоят на сплошных болотах.

Бараки заключенных построены на зыбкой болотной трясине. Пол барака при ходьбе по нему качается под ногами, а сквозь щели бревен при каждом шаге, как из-под пресса, лезет жидкая болотная грязь. В остальном барак ничем не отличается от барака на лесозаготовительной командировке,

Работа по постройке трактов такова, что определенного урока задать невозможно и заключенные работают без всякой нормы, просто по усмотрению десятников и надзирателей. Фактически работают по 15—16 часов в сутки. Белые летние ночи севера дают возможность работать и круглые сутки: одни кончают, другие начинают.

Работы заключаются в осушке болот, прокладке по ним гати, устройстве по обеим сторонам дороги канав, доставке и утрамбовке песка и щебня и т. д. Делая на осушаемом участке канавы для стока воды, заключенный работает по колено, а то и по пояс в болоте. Он почти никогда не бывает сухим. Если зимою, на лесозаготовительной командировке, он мерзнет на 40-градусном, а то и больше, морозе, отмораживает себе руки и ноги, то летом, на постройке трактов, его ожидает другая мука: его съедают кучи камаров и мошкары. Никаких «накомарников», совершенно необходимых в том климате, СЛОН никогда заключенным не выдает. Работая, заключенный то и дело сгоняет или стирает с лица, шеи и головы рукавом то правой, то левой руки немилосердно кусающих его насекомых. К концу работы лицо его делается страшным; оно все распухло, покрыто ранками и кровью раздавленных на нем комаров.

"Стойка на комарах" — здесь излюбленный чекистами способ наказания. "Филон" раздевается до нага, привязывается к дереву и так оставляется на несколько часов. Комары облепляют его толстым слоем. "Симулянт" кричит, пока не впадает в обморок. Тогда одни надзиратели приказывают другим заключенным обливать обморочного водой, а другие просто не обращают на него внимания до истечения срока наказания...

На сплаве леса. Из глубины Карельских лесов заключенные СЛОНа сплавляют бревна по рекам и озерам. Одни из них заняты непосредственно сплавом, а другие — подсобными работами; они взрывают динамитом подводные камни бурных карельских речек, загромождающих русло и мешающих сплаву. Сплав и взрывание камней производятся самым первобытным способом. Множество заключенных поэтому погибает: одни в бури тонут на плотах, других убивают разлетающиеся при взрывах камни... По характеру работ, эти заключенные должны постоянно переходить с места на место. Они спят поэтому просто в лесу у костров. Пища им выдается в сухом виде. Получая ее на руки, сразу дней на пять, голодный заключенный съедает ее в три дня, а потом голодает и питается в лучшем случае черникой.

Открытие новых командировок. Леса в Карелии, Мурманском крае и Архангельской губ. сколько угодно; запас "каэров" и " социально — опасных " — у ОГПУ неограниченный, бесплатных работников у советской власти, значит, достаточно. Лесозаготовительные и другие работы расширяются поэтому с каждой неделей; открываются все новые и новые командировки. Теперь их, вероятно, больше тысячи. Заключенные, попадающие на уже действующие командировки, во много раз "счастливее" тех, которых гонят в лес для открытия новых. Приходящие на действующие командировки находят там готовый ночлег; на вновь открываемых командировках приходится спать под открытым небом, у костров. Сами чекисты живут в раскинутых для них палатках, а заключенные тем временем строят для них домик, материал для котораго они привозят со станции на себе. Когда домик для надзирателей готов, строится карцер и только потом барак для заключенных. Пока одни заключенные занимаются постройкой командировки, другие выполняют уроки,— и собственные, и товарищей, занятых постройкой бараков. Если кто нибудь из заключенных заболеет на устраиваемой командировке, он должен погибать: лежать он может только у костра, а лекпом на комадировку приходит только тогда, когда она уже выстроена. Эта смерть никого не безпокоит. От надзирателей Управления СЛОНа требуется только выполнение лесозаготовительной программы и "издержками производства" в виде человеческих жизней оно интересуется лишь постольку, поскольку надо внести перемены в списки СЛОНовских заключенных.