"«Если», 1991 № 01" - читать интересную книгу автора («Если» Журнал, Андерсон Пол, Хайнлайн...)

Роберт Хайнлайн Кукловоды

Действительно ли они разумны? Я имею в виду, сами по себе. Не знаю и не думаю, что мы когда-нибудь узнаем.

Бели это всего лишь инстинкт, мне очень хотелось бы надеяться, что я не доживу до того дня, когда нам придется столкнуться с такими же, но разумными тварями. Потому что я знаю, кто проиграет. Я, вы. Так называемое «человечество».

Для меня все началось рано утром — слишком рано: телефон зазвонил так пронзительно, что и мертвый бы, наверное, проснулся. Надо заметить, что наш Отдел пользуется особыми аппаратами: аудио-реле имплантировано под кожей за левым ухом и работает за счет костной звукопроводимости. Я принялся было ощупывать себя, потом вспомнил, что оставил аппарат в кармане пиджака в другом конце комнаты.

— Ладно, — проворчал я. — Слышу. Выключи этот клятый зуммер.

— Чрезвычайное положение, — произнес голос у меня в ухе. — Срочно явиться в Отдел.

Я коротко посоветовал, как им поступить с их чрезвычайным положением, но голос не унимался:

— Немедленно явиться к Старику!

Так бы сразу и говорили.

— Иду, — ответил я и резко вскочил — аж в глазах потемнело. Прошел в ванную и ввел под кожу микрокапсулу «Гиро». Пока вибростойка вытрясала из меня душу, стимулятор делал свое дело, и из ванной я вышел новым человеком — ну, почти новым, так скажем. Осталось только захватить пиджак.

На базу я попал через одну из стоек в туалете на станции метро Макартур. Разумеется, вы не найдете наше заведение в телефонной книге. Строго говоря, нас вообще нет. Выдумка, иллюзия. Еще туда можно попасть через крохотный магазинчик с вывеской «Редкие марки и монеты». Тоже не пытайтесь — вам наверняка постараются всучить какую-нибудь старинную марку.

Короче, искать нашу контору бесполезно. Как я и говорил, нас просто нет.

Существуют вещи, которые не может знать ни один руководитель государства — например, насколько хороша его разведывательная служба. Понятно это становится только тогда, когда она его подводит. Чтобы этого не произошло, есть мы. Так сказать, подтяжки для дяди Сэма. В ООН о нас никогда не слышали, да и в ЦРУ тоже — надеюсь. А все, что о нашей организации знаю я, это полученная подготовка и задания — если вам все равно, где вы спите, что едите и как долго проживете. Будь я поумней, давно бы уволился и нашел себе нормальную работу.

Только вот со Стариком тогда работать больше не доведется. А для меня это много значит. Хотя начальственной твердости ему, конечно, не занимать. Этот человек вполне способен сказать:

— Парни, вам нужно удобрить вот это дерево. Прыгайте в яму, и я вас засыплю.

Мы прыгнем. Все, как один.

И если у него будет хотя бы пятидесятитрехпроцентная уверенность, что это Дерево Свободы, он похоронит нас заживо.

Старик поднялся из-за стола и, прихрамывая, двинулся мне навстречу с этакой зловещей ухмылкой на губах. Большой голый череп и крупный римский нос делали его похожим то ли на Сатану, то ли на Панча.

— Привет, Сэм, — сказал он. — Мне, право, жаль, что пришлось вытащить тебя из постели.

Черта с два ему жаль, конечно.

— У меня отпуск, — коротко ответил я.

— Верно, и ты все еще в отпуске. Мы отправляемся отдыхать.

У Старика весьма своеобразные представления об отдыхе, поэтому я, разумеется, не поверил.

— Ладно. Теперь меня зовут Сэм. А фамилия?

— Кавано. А я теперь твой дядюшка Чарли. Чарлс М. Кавано; пребываю на заслуженном отдыхе. И познакомься — это твоя сестра Мэри.

Я, как вошел, сразу заметил, что он в комнате не один, но Старик, когда хочет, умеет приковывать к себе внимание целиком и удерживать его, сколько нужно. Теперь же я взглянул на свою «сестру» внимательно и невольно задержал взгляд. Она того стоила.

Высокая, стройная, но спереди все, как положено. Хорошие ноги. Широкие — для женщины — плечи. Огненно-рыжие волнистые волосы и, как бывает только у рыжих от рождения, что-то от ящерицы в форме черепа. Не то чтобы красавица, но весьма привлекательная. И взгляд внимательный, оценивающий.

Наверное, по мне что-то было заметно, потому что Старик сказал:

— Спокойно, Сэмми, спокойно. Сестра, конечно, в тебе души не чает, и ты ее тоже любишь, но чисто по-родственному. Ты заботлив и галантен до тошноты. Как говорится, Старая Добрая Америка.

— Боже, неужели все так плохо? — спросил я, не сводя глаз с «сестры».

— Хуже.

— А черт, ладно. Привет, сестренка. Рад познакомиться.

Она протянула мне руку — твердую и ничуть не слабее, чем моя.

— Привет, братец.

Глубокое контральто! Моя слабость. Черт бы побрал Старика!

— Могу добавить, — продолжил он, — что сестра тебе дороже собственной жизни. Чтобы защитить ее от опасности, ты готов даже умереть. Мне не очень приятно сообщать тебе это, Сэмми, но, по крайней мере в настоящий момент, сестра для организации важнее, чем ты.

— О'кей, она — моя обожаемая сестра. Я защищаю ее от собак и посторонних мужчин. Когда начинаем?

— Сначала зайди в «Косметику». Они сделают тебе новое лицо.

Мой персональный телефон примостили у основания черепа и заклеили сверху волосами. Шевелюру выкрасили в тот же цвет, что и у новоявленной сестры, осветлили кожу и сделали что-то такое со скулами и подбородком. Из зеркала на меня уставился самый настоящий рыжий — такой же, как сестра. Я смотрел на свои волосы и пытался вспомнить, какого же цвета они были изначально, много-много лет назад. Затем мне пришло в голову, что и с сестренкой могли сделать что-нибудь в таком же духе. Но, может, она и в самом деле так выглядит? Хорошо бы…

Я надел приготовленный костюм, и кто-то сунул мне в руку заранее уложенную дорожную сумку. Старик и сам, очевидно, побывал в «Косметике»: голова его была увенчала бело-розовым пухом. Лицо тоже изменили. Не скажу точно, но теперь мы, без сомнения, выглядели родственниками — троица законных представителей этой странной расы рыжеволосых.

— Пошли, Сэмми, — сказал Старик. — Я все расскажу в машине.

Мы выбрались в город новым маршрутом и оказались на стартовой платформе Нортсайд, высоко над Нью-Бруклином, откуда открывается вид на Манхэттенский кратер.

Я вел машину, а Старик говорил. Когда мы вышли из зоны действия городской службы управления движением, он велел запрограммировать направление на Де-Мойн; штат Айова. Первым делом Старик поведал нам наши легенды.

— Короче, мы — беззаботная, счастливая семейка, туристы, — закончил он. — И если нам придется столкнуться с чем-то непредвиденным, мы себя так и ведем — любопытные бестолковые туристы.

— А ради чего все это? — спросил я. — Или на месте будем разбираться?

— М-м-м… Возможно.

— О'кей. Хотя на том свете чувствуешь себя гораздо лучше, если знаешь, за что туда попал, а, Мэри?

«Мэри» промолчала. Редкое для женщины качество — умение молчать, когда нечего говорить. Старик бросил на меня оценивающий взгляд и спросил:

— Сэм, ты слышал о летающих тарелках?

— Э-э-э…

— Ну полно тебе! Ты ведь учил историю.

— А, эти… Повальное помешательство на тарелках, еще до Беспорядков? Я думал, ты имеешь в виду что-то недавнее и настоящее. Тогда были просто массовые галлюцинации…

— Ой ли?

— Я, в общем-то, не изучал статистическую аномальную психологию специально, но уравнения, кажется, помню. Тогда само время было ненормальное; человека, у которого все шарики на месте, могли запросто запереть в психушку.

— А сейчас, по-твоему, наступило царство разума, да?

— Ну, утверждать не стану… — Я порылся у себя в памяти и нашел нужный ответ. — Вспомнил: оценочный интеграл Дигби для данных второго и более высокого порядка! Вероятность того, что летающие тарелки — за вычетом объясненных случаев — лишь галлюцинация, равна по Дигби 93,7 процента. Я запомнил, потому что это был первый случай, когда сообщения об инопланетянах собрали, систематизировали и оценили. Одному Богу известно, зачем правительство затеяло этот проект.

Старик выслушал меня и с совершенно невинным видом сказал:

— Держись за сиденье, Сэмми: мы едем осматривать летающую тарелку.

— Семнадцать часов… — Старик сверился с часами на пальце, — и двадцать три минуты назад неопознанный космический корабль приземлился в окрестностях Гриннелла, штат Айова. Тип — неизвестен. Форма — дискообразная, около ста пятидесяти футов диаметром. Откуда — неизвестно, но…

— Они что, не отследили траекторию? — перебил я.

— Нет, не отследили, — ответил Старик. — Вот фотография с космической станции «Бета».

Я взглянул на снимок и передал Мэри. Обычная, не очень четкая фотография с высоты пять тысяч миль. Деревья, как мох, тень облака, испортившая самую хорошую часть снимка, и серый круг — возможно, и в самом деле дискообразный космический аппарат, но с таким же успехом это мог быть резервуар для нефти или даже пруд.

Мэри вернула фото, и я сказал:

— Похоже на большой шатер. Что еще нам известно?

— Ничего.

— Как, ничего? Спустя семнадцать часов? Там должно быть полно наших агентов!

— Посылали. Двое были в окрестностях, и четверо отправились к объекту. Никто не вернулся. Я очень не люблю терять агентов, особенно когда это не дает никаких результатов.

Я вдруг осознал, насколько серьезная сложилась ситуация: Старик решил поставить на карту самого себя, рискуя потерять всю организацию, ибо он и есть Отдел. Мне стало не по себе. Обычно агент обязан спасать свою шкуру — чтобы выполнить задание и сообщить результаты. В данном случае получалось, что вернуться с результатами должен был Старик, вторая по значимости — Мэри, а сам я — не дороже скрепки. Радоваться тут, понятно, нечему.

— Один из наших сотрудников успел-таки кое-что сообщить, — продолжил Старик. — Он отправился к месту посадки, изображая обычного зеваку, и передал по личному телефону, что это, по всей видимости, и в самом деле космический корабль. Затем сообщил, что постарается подобраться ближе, за полицейский кордон. Последнее, что он сказал: «Вот они. Маленькие существа, примерно…» — и больше ни слова.

— Маленькие человечки?

— Он сказал «существа».

— А сообщения из других источников?

— Студия стереовещания из Де-Мойна направила туда съемочную группу. Все снимки, что они передали, были сделаны с воздуха и издалека. На всех — только дискообразный объект. Затем в течение двух часов — ни снимков, ни новостей, а после этого крупные планы и новое объяснение.

Старик замолчал.

— И что? — спросил я.

— Оказывается, это розыгрыш. Космический корабль якобы собран из жести и пластика двумя подростками в лесу неподалеку от фермы, где они живут. А первые репортажи были переданы комментатором, который и подговорил их на это дело, чтобы устроить сенсацию. Его, мол, уже уволили, а сообщение о пришельцах из космоса — не более чем очередная «утка».

Я поежился.

— «Утка», значит. И тем не менее мы потеряли шестерых сотрудников. Наша задача — отыскать их?

— Нет. Я думаю, мы их уже не найдем. Нам нужно узнать, почему месторасположение объекта на этом снимке не совпадает с тем, что сообщили в новостях, и почему стереостанция Де-Мойна на два часа прервала передачи.

— Я бы хотела поговорить с этими подростками, — сказала Мэри, нарушив молчание впервые за всю поездку.

Я опустил машину на дорогу в пяти милях от Гриннелла, и мы принялись искать ферму Маклэйнов: в новостях виновниками всего этого переполоха были названы Винсент и Джордж Маклэйны. Найти ферму оказалось несложно. На первой же развилке стоял большой щит с надписью: «К КОСМИЧЕСКОМУ КОРАБЛЮ — СЮДА», а чуть дальше уже теснились припаркованные по обеим сторонам дороги машины — наземные, летающие и даже трифибии. У поворота к ферме работали две стойки, где торговали прохладительными напитками и сувенирами, а движением руководил полицейский.

— Остановись, — сказал Старик. — Нам тоже посмотреть не помешает, а?

— Точно, дядюшка, — согласился я.

Старик выпрыгнул из машины, взмахнул тростью и двинулся вперед. Я помог Мэри выбраться, и она на мгновение прижалась ко мне, оперевшись на руку. Каким-то образом ей удавалось выглядеть одновременно и глупо, и застенчиво.

«Дядя Чарли» во всю изображал обеспеченного старого придурка на отдыхе — приставал к людям с расспросами, суетился, цеплялся к полицейскому. Затем, когда мы подошли, небрежно махнул рукой с дымящейся сигарой в сторону сержанта.

— Инспектор говорит, это надувательство, мои дорогие. Местные мальчишки подшутили. Едем дальше?

Мэри сделала разочарованное лицо.

— Что, никакого космического корабля нет?

— Почему же? Есть — если, конечно, это можно назвать космическим кораблем, — ответил полицейский.

— Идите за толпой, там найдете.

Мы миновали пастбище, дальше Начинался редкий лес. Дядя Чарли и сестренка шли впереди, Мэри без умолку несла какие-то глупости. Мне показалось, что она даже выглядит теперь меньше ростом и моложе. Наконец мы добрались до поляны и увидели «космический корабль».

Больше ста футов диаметром, но сделан явно на скорую руку — из тонкой жести и листового пластика, выкрашенного серебрянкой. Формой — как две суповые тарелки одна на другой. Тем не менее, Мэри пискнула:

— О, как здорово!

Из люка на вершине этой чудовищной конструкции высунул голову парнишка лет восемнадцати-девятнадцати с глубоким устойчивым загаром на прыщавом лице.

— Хотите посмотреть внутри? — спросил он и добавил, что это будет стоить пятьдесят центов с каждого.

Дядя Чарли решил раскошелиться. У самого люка Мэри в нерешительности остановилась. Оттуда вынырнула еще одна прыщавая физиономия — точная копия первой. Парни хотели помочь Мэри спуститься, но она вдруг отпрянула, и я тут же оказался рядом, решив, что лучше помогу ей сам. Однако в данном случае на девяносто девять процентов я руководствовался профессиональными соображениями, потому что нутром чуял какую-то опасность.

— Там темно, — дрожащим голосом произнесла Мэри.

— Не бойтесь, — сказал второй парень. — Мы сегодня весь день тут людей водим. Меня, кстати, зовут Вине Маклэйн. Ну, идите же, девушка.

Дядя Чарли опасливо заглянул в люк, словно заботливая курица, сопровождающая выводок на прогулке.

— Там могут быть змеи, — решил он. — Мэри, тебе лучше туда не ходить.

— Да что вы! Какие змеи?! — принялся уговаривать нас первый Маклэйн.

— Ладно, джентльмены, деньги оставьте себе. — Дядя Чарли взглянул на палец с часами. — Мы уже опаздываем, дорогие мои. Пошли.

По тропе я опять шел позади них — постоянно настороже.

Сели в машину, и, едва тронулись с места, Старик строго спросил:

— Ну? Что вы заметили?

Я ответил вопросом:

— Насчет первого сообщения — никаких сомнений? Того, что оборвалось?

— Абсолютно.

— Этой штукой агента не обманешь даже в темноте. Он видел другой корабль.

— Разумеется. Что еще?

— Сколько, по-вашему, может стоить этот розыгрыш? Новая жесть, краска и несколько кубометров бруса для крепежа…

— Продолжай.

— На этой ферме только что вывески не хватает — «Заложено». Ясное дело, они не сами оплачивали эту шуточку.

— Безусловно. А ты, Мэри?

— Вы заметили, дядюшка, как они со мной обращались?

— Кто? — резко спросил я.

— Полицейский и эти двое парней. Когда я прикидываюсь этакой обаятельной милашкой, с мужчинами обязательно что-то происходит. Здесь же — никакой реакции.

— По-моему, они обратили на тебя внимание, — возразил я.

— Ты не понимаешь. А я просто чувствую реакцию. Всегда чувствую. Что-то с ними не так. Они словно мертвецы.

— Гипноз? — предположил Старик.

— Возможно. Или действие наркотиков.

Мэри озадаченно нахмурилась.

— Хм… — Старик задумался, потом сказал: — Сэмми, на следующем разъезде сверни налево. Нам нужно осмотреть место в двух милях к югу отсюда.

— Место посадки, вычисленное по фотоснимку?

— А что же еще?

Однако добраться нам туда не удалось. Мост впереди рухнул, а разогнаться, чтобы перескочить реку по воздуху, было негде, да и правила движения для летающих машин этого не разрешали. Мы заехали с юга, по единственной оставшейся дороге, но там нас остановил полицейский. Сказал, что проезда нет из-за пожара. Кустарник, мол, горит, и если мы поедем дальше, нам придется участвовать в тушении.

Мы отправились в Де-Мойн, на студию местного стереовещания. «Дядюшка Чарли» принялся скандалить, и мы прорвались-таки в кабинет главного управляющего: Старик врал на ходу, хотя, Может быть, «Чарлс М. Кавано» и в самом деле был какой-нибудь шишкой в Федеральном управлении связи.

Очутившись в кабинете, Старик продолжал строить из себя Высокое Начальство.

— Что это за глупый розыгрыш с летающей тарелкой, сэр? Я требую четкого ответа и предупреждаю, что от этого может зависеть судьба вашей лицензии.

Управляющий Варне, небольшого роста сутулый человечек не испугался:

— Мы передали опровержение по всем каналам, — сказал он. — Нас просто подставили. Но виновный уже уволен.

Дядя Чарли ткнул в его сторону сигарой.

— Предупреждаю, сэр, со мной шутки плохи. Я совсем не убежден, что два молодых олуха и младший репортер могли самостоятельно провернуть этот возмутительный розыгрыш. Тут пахнет деньгами, сэр. Да-да, и немалыми. Я думаю, именно вы…

Мэри сидела напротив Барнса. Она сделала что-то со своим нарядом и уселась в такой позе, что мне сразу вспомнилась картина Гойи «Обнаженная Маха». Спустя несколько секунд она подала Старику сигнал — большой палец вниз.

Барнс вроде не должен был этого заметить: казалось, он смотрит только на Старика. Однако заметил. Он повернулся к Мэри, лицо его помертвело, а рука потянулась к ящику стола.

— Сэм! Стреляй! — коротко приказал Старик.

Я выстрелил. Луч перерезал ему ноги, и туловище Барнса грохнулось на пол. Не самый удачный мой выстрел: я думал прожечь дыру в животе.

Пальцы Барнса все еще тянулись к упавшему пистолету, и я отпихнул оружие носком ботинка. Человек с отстреленными ногами уже не жилец, однако умирает не сразу, и я хотел избавить его от мучений, но тут Старик рявкнул:

— Не трогать! Мэри, назад!

Он осторожно, словно кошка, обследующая незнакомый предмет, подобрался ближе. Барнс протяжно выдохнул и замер.

— Босс, пора сваливать, а? — сказал я.

Не оборачиваясь, он ответил:

— Здесь ничуть не опасней, чем в другом месте. Возможно, их в этом здании полно.

— Кого «их»?

— Откуда я знаю? Таких, как этот. — Он указал на тело Барнса. — Нам как раз и нужно узнать, кто они.

Мэри судорожно всхлипнула и выдохнула:

— Он еще дышит. Смотрите!

Тело лежало лицом вниз. Пиджак на спине медленно поднимался и опадал, словно легкие Барнса продолжали работать. Старик присмотрелся.

— Сэм. Иди-ка сюда.

Я подошел.

— Раздень его. Только в перчатках. И осторожно.

Должно быть, Старик догадывался, в чем дело. Я всегда думал, что у него в голове компьютер, который делает верные логические заключения, даже когда фактов всего ничего — как эти ученые парни, что восстанавливают облик доисторических животных по одной-единственной косточке. Я натянул перчатки — специальные перчатки: в таких можно и кипящую кислоту перемешивать, и на ощупь определить рельеф на монете — затем принялся переворачивать Барнса, чтобы расстегнуть пиджак.

Спина у него по-прежнему вздымалась. Мне это совсем не понравилось, и я приложил руку между лопаток.

У нормального человека там позвоночник и мышцы. Здесь же было что-то мягкое и податливое. Я резко отдернул руку.

Мэри молча подала мне ножницы со стола Барнса, и я разрезал пиджак. Под ним оказалась тонкая рубашка, а между рубашкой и кожей, от шеи и до середины спины было что-то еще — толщиной около двух дюймов, отчего и казалось, что человек сутулится, или на спине у него небольшой горб.

Но эта штука пульсировала.

На наших глазах «горб» медленно пополз со спины, прочь от нас. Я протянул руку, чтобы задрать рубашку, но Старик стукнул тростью мне по пальцам.

— Ты все-таки реши, что тебе нужно, — сказал я, потирая костяшки пальцев.

Он молча засунул трость под рубашку, поворочал и мало-помалу задрал рубашку к плечам. Теперь уже ничто не мешало разглядеть эту тварь.

Серая, чуть просвечивающая, с раскинувшейся по всему телу системой каких-то органов, бесформенная, но определенно живая тварь. Она перетекла на бок Барнса и, неспособная продвинуться дальше, застыла между рукой и грудной клеткой.

— Бедняга, — тихо произнес Старик.

— А? Это?

— Нет, Варне. Когда все это закончится, напомните мне, что ему полагается «Пурпурное сердце». Надо будет проследить. Если закончится. — Старик выпрямился и принялся расхаживать по кабинету, словно напрочь забыл про тварь, которая примостилась под рукой мертвого Барнса.

Я попятился, не спуская с твари взгляда и держа ее под прицелом. Быстро передвигаться она, похоже, не могла, летать, видимо, тоже, но кто ее знает, на что она способна. Мэри подошла, прижалась ко мне плечом, словно ища утешения, и я обнял ее свободной рукой.

На маленьком столике рядом с рабочим столом Барнса лежала стопка круглых коробок со стереопленкой. Старик взял одну, вытряхнул кассету и вернулся к нам.

— Это, я думаю, подойдет.

Он поставил коробку на пол рядом с серой тварью и принялся загонять ее внутрь, подпихивая тростью. Тварь шлепнулась на пол. Мы с Мэри настроили оружие на минимальную мощность и под руководством Старика все-таки загнали ее в коробку, поджигая пол то с одной стороны, то с другой. Тварь заполнила коробку почти до краев, и я тут же закрыл ее крышкой.

Старик сунул коробку под мышку.

— Что ж, вперед, мои дорогие.

На пороге кабинета он обернулся, «попрощался» с Барнсом, затем закрыл дверь, остановился у стола секретарши и сказал:

— Я зайду к мистеру Барнсу завтра… Нет, я еще не знаю, во сколько. Предварительно позвоню.

И мы неторопливо двинулись к выходу: Старик прижимал к себе коробку, я настороженно вслушивался, не поднял ли кто тревогу. Мэри без умолку болтала, во всю изображая красивую дурочку. Старик даже остановился в фойе купить сигару и расспросил клерка, как доехать до нужного нам места — этакий добродушный старикан, немного бестолковый, но с чрезвычайно высоким самомнением.

Сев в машину, он сказал, куда ехать, и предупредил, чтобы я не превышал скорость. Спустя некоторое время мы остановились у авторемонтной мастерской и заехали в гараж. Старик велел позвать управляющего и, когда тот явился, сказал:

— Машина срочно нужна мистеру Малоне.

Этот кодовой фразой я и сам не раз пользовался: через двадцать минут от машины останутся только безликие запчасти в ящиках на полках.

Управляющий окинул нас взглядом, отослал двоих механиков из кабинета и коротко ответил:

— Сюда, пожалуйста, через эту дверь.

Мы очутились в квартире престарелой супружеской пары, где я и Мэри стали брюнетами, а Старик вернул свою лысину. У меня появились усы. Мэри, надо заметить, выглядела с темными волосами ничуть не хуже чем рыжими. Вариант «Кавано» отбросили: Мэри превратилась в медсестру, я — в шофера на службе у богатого старика-инвалида — как положено, с пледом и вечными капризами.

На улице нас ждала новая машина. Назад добрались спокойно. Я настроил экран на студию Де-Мойна, но если полиция и обнаружила труп мистера Барнса, то репортеры об этом еще не знали.

Мы двинулись прямиком в кабинет Старика и там открыли коробку. Перед этим Старик послал за доктором Грейвсом, руководителем биологической лаборатории Отдела, и все делалось при помощи механических манипуляторов.

Оказалось, нам больше нужны не манипуляторы, а противогазы: кабинет заполнила вонь разлагающейся органики. Пришлось захлопнуть коробку и включить вентиляцию на полную.

— Что это за чертовщина? — спросил Грейвс, брезгливо наморщив нос.

Старик вполголоса выругался.

— Это я у тебя хочу узнать. Работать в скафандрах, в стерильном боксе, и я запрещаю думать, что эта тварь уже мертва.

— Если она жива, то я — королева Анна.

— Кто тебя знает? Но рисковать я запрещаю. Это — паразит, способный присасываться, например, к человеку и управлять его действиями. Происхождение и метаболизм почти наверняка инопланетные.

Грейвс фыркнул.

— Инопланетный паразит на человеке? Это просто смешно. Слишком различные биохимические процессы.

— Черт бы тебя побрал с твоими теориями! — ворчливо произнес Старик. — Когда мы его взяли, он прекрасно чувствовал себя на человеке. Хватит предположений. Мне нужны факты.

— Будут тебе и факты! — раздраженно ответил биолог.

— Шевелись. И забудь про то, что тварь мертва. Может быть, этот аромат — просто защитная реакция. Живая, она чрезвычайно опасна. Если тварь переберется на кого-то из твоих сотрудников, мне, скорее всего, придется его убить.

Последняя фраза несколько поубавила Грейвсу гонору, и он молча вышел.

Старик откинулся на спинку кресла, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Спустя минут пять открыл и сказал:

— Сколько таких вот «горчичников» могло прибыть на космическом корабле размерами с эту тарелку, что мы видели?

— Размеры корабля все равно ничего не говорят о его грузоподъемности, когда не знаешь тип двигателя, дальность перелета и какие условия нужны пассажирам… Я думаю, их несколько сотен, может быть, несколько тысяч.

— М-м-м… да, пожалуй. А это значит, что в Айове сейчас бродит несколько тысяч зомби.

— Могу подбросить занятный вопросец, — сказал я. — Если вчера в Айове приземлился один корабль, то сколько таких приземлится завтра в Северной Дакоте? Или в Бразилии?

— Идите пока, ребятки, погуляйте. Может, это последняя возможность. Но с базы не уходить.

Я отправился в «Косметику», вернул себе прежний цвет кожи и нормальные черты лица, отмок в ванной и побывал у массажиста, затем — прямиком в наш бар. Решил выпить и разыскать Мэри. Я, правда, не представлял себе, как она будет выглядеть — блондинкой, брюнеткой или рыжеволосой, — но ни секунды не сомневался, что узнаю ножки.

Оказалось, волосы у нее рыжие. Мэри сидела за отгороженным столиком. Выглядела она практически так же, как в тот момент, когда я увидел ее впервые.

— Привет, братец. Забирайся, — ответила она с улыбкой и подвинулась.

Я выбил на клавиатуре виски с водой и спросил:

— Ты и в самом деле так выглядишь?

Она покачала головой.

— Бог с тобой. В действительности у меня две головы и полоски, как у зебры. А ты?

— Меня мамаша еще в детстве придушила подушкой, так что я до сих пор не знаю.

Она снова окинула меня оценивающим взглядом.

— Ее нетрудно понять. Но у меня нервы покрепче, так что все в порядке, братишка.

— Спасибо на добром слове, — ответила. — И знаешь, давай оставим эти глупости насчет брата и сестры. А то я как-то скованно себя чувствую.

— По-моему, тебе это только на пользу.

Мы продолжали сидеть рядом, просто наслаждаясь теплом и покоем. При нашей профессии такие минуты выпадают не часто, и от этого их еще больше ценишь.

Ни с того ни с сего подумалось, как хорошо Мэри выглядела бы во втором кресле у камина. Работа у меня такова, что раньше я никогда всерьез не думал о супружестве. Да и к чему?.. Но Мэри сама была агентом: с ней и поговорить можно по-человечески. Я вдруг понял, что чертовски одинок, и тянется это уже очень давно.

— Мэри…

— Да?

— Ты замужем?

— Э-э-э… А почему ты спрашиваешь? Вообще-то, нет. Но какое тебе дело… Какое это имеет значение?

— Имеет, — упрямо сказал я.

Она покачала головой.

— Я серьезно. Вот взгляни на меня: руки, ноги на месте, совсем не стар еще и всегда вытираю ноги в прихожей. Чем не пара?

Она рассмеялась, но вполне добродушно.

— Лучше готовиться надо. Я думаю, сейчас ты импровизировал.

— Точно.

— Ладно, прощаю. Но знаешь, тебе следует поработать над техникой. Совсем ни к чему терять голову и предлагать контракт только из-за того, что тебя один раз отшили. Кто-нибудь поймает на слове.

— Но я серьезно, — сказал я обиженно.

Мэри хотела что-то ответить, но неожиданно выражение лица у нее изменилось. В то же мгновение мой телефон за ухом заговорил голосом Старика, и я понял, что она тоже прислушивается.

— Срочно ко мне в кабинет, — приказал Старик.

Мы молча встали. В дверях Мэри остановилась и посмотрела мне в глаза.

— Вот именно поэтому говорить сейчас о супружестве просто глупо. У нас работа не закончена. Пока мы разговаривали, ты постоянно думал о деле, и я тоже.

— Я не думал.

— Не играй со мной! Сэм… Представь себе, что ты женат и, проснувшись, вдруг обнаруживаешь одну из тех тварей на плечах у жены. Представь, что она управляет твоей женой. — В ее глазах промелькнул ужас. — Или представь, что я увидела ее на плечах у тебя…

— Готов рискнуть. И я не позволю им подобраться к тебе.

Она прикоснулась к моей щеке.

Когда мы вошли к Старику, он поднял взгляд и сказал:

— Отлично. Поехали.

— Куда? — спросил я. — Или мне не следовало задавать этот вопрос?

— В Белый дом. К Президенту, А теперь заткнись.

Тут уж мне ничего не оставалось.

В начале лесного пожара или эпидемии всегда есть возможность остановить беду минимальными мерами, если действовать четко и своевременно. И Старик уже решил, что нужно сделать: объявить на всей территории страны чрезвычайное положение, окружить Де-Мойн и окрестности кордонами и стрелять в каждого, кто попытается выбраться оттуда сам. А затем начать выпускать жителей по одному, непременно обыскивая, чтобы найти всех паразитов. Одновременно задействовать радарные службы, ракетчиков и космические станции на выявление и уничтожение других неопознанных кораблей.

Предупредить весь мир, попросить помощи — но не очень-то церемониться с международными законами, потому что речь идет о выживании человечества в борьбе против инопланетных захватчиков. И не важно, откуда они взялись — с Марса, с Венеры, со спутников Юпитера или вообще из другой звездной системы. Главное — отразить нападение.

Старик обладал уникальным даром: факты удивительные и невероятные он подчинял логике с такой же легкостью, как и самые обыденные. Вы скажете, не бог весть какой дар? Но большинство людей, сталкиваясь с чем-то таким, что противоречит житейской логике, вообще перестают соображать; фраза «Я просто не могу в это поверить» звучит заклинанием как для интеллектуалов, так и для недоумков.

А вот для Старика это пустой звук. И к его мнению прислушивается Президент.

Охрана из секретной службы работает серьезно. Рентгеноскоп сделал «бип», и мне пришлось сдать лучемет. Мэри оказалась просто ходячим арсеналом: машина подала сигнал четыре раза, потом еще коротко булькнула, хотя я готов был поклясться, что ей даже корешок от налоговой квитанции негде спрятать. Старик отдал трость сам.

Наши аудио-капсулы выявил и рентгеноскоп, и детектор металла, но хирургические операции — это уже за пределами компетенции охраны. Они торопливо посовещались, после чего их начальник решил, что предметы, имплантированные под кожей, оружием можно не считать. У нас взяли отпечатки пальцев, сфотографировали сетчатку и тогда только провели в приемную. Но к Президенту пустили одного Старика.

Спустя какое-то время нам тоже позволили войти. Старик нас представил, и я смущенно промямлил что-то в качестве приветствия. Мэри лишь сдержанно поклонилась. Президент «включил» свою знаменитую улыбку — ту самую, что вы часто видите на экране телевизора, — отчего мне сразу поверилось, что он действительно рад встрече. Я вдруг почувствовал себя тепло, спокойно и перестал смущаться.

Первым делом Старик велел доложить обо всем, что я делал, видел и слышал, выполняя последнее задание. Затем настала очередь Мэри. Президент дослушал ее до конца и на несколько минут задумался. Затем обратился к Старику:

— Эндрю, твой Отдел всегда оказывал мне неоценимую помощь. Случалось, отчеты, что ты присылал, поворачивали развитие истории…

Старик фыркнул.

— Значит «нет», так?

— Я этого не говорил.

— Но собирался.

Президент пожал плечами.

— Я хотел предложить, чтобы твои молодые люди нас на время оставили. Ты, конечно, гений, Эндрю, но и гении ошибаются.

— Видишь ли, Том, я предвидел подобную реакцию. И поэтому привел с собой свидетелей. Это не гипноз и не наркотические галлюцинации. Можешь вызвать своих психологов — пусть попробуют поймать нас на лжи.

— Я не сомневаюсь, что в подобных вещах ты разбираешься даже лучше, чем любой из моих специалистов. Взять, например, вот этого молодого человека — ты буквально вдохновляешь его на преданность себе, Эндрю. Ачто касается молодой леди — право же, Эндрю, я не могу начать военные действия, опираясь только на женскую интуицию.

Мэри молчала. Зато заговорил Старик:

— Черт побери, Том! — Я даже вздрогнул: ну разве можно так разговаривать с Президентом? — Я ведь знал тебя еще в те дни, когда ты работал в сенатской комиссии, а сам я был у тебя главной ищейкой. И ты прекрасно понимаешь, что я не пришел бы к тебе с подобной сказкой, если бы мог найти какое-то другое объяснение. Как насчет космического корабля? Что там внутри? Почему я не мог попасть на место посадки? — Старик вытащил снимок, сделанный с космической станции «Бета», и сунул его под нос Президенту.

Это, однако, не произвело на того никакого впечатления:

— Ну как же, факты… Мы оба с тобой неравнодушны к фактам. Но, кроме твоего Отдела, у меня есть и другие источники информации. Вот этот снимок, например. Ты, когда звонил, особо подчеркивал важность фотоснимка. Однако местоположение фермы Маклэйнов, указанное в земельных книгах округа, полностью совпадает с координатами объекта на этой фотографии. — Президент поднял взгляд и посмотрел на Старика в упор. — Я однажды заблудился в окрестностях своего собственного загородного дома. А ты, Эндрю, даже не знаешь тех мест.

— Том…

— Что, Эндрю?

— Ты случайно не сам ездил проверять карты округа?

— Нет, разумеется.

— Слава Богу, а то бы у тебя на плечах уже висело фунта три пульсирующего желе — и тогда Соединенным Штатам конец! Можешь не сомневаться: и клерк в столице округа, и агент, которого ты послал, уже таскают на плечах таких паразитов. Да, и шеф полиции Де-Мойна, и редакторы местных газет, и авиадиспетчеры, и полицейские — короче, все люди на всех ключевых постах. Том, я не знаю, с чем мы столкнулись, но они-то наверняка понимают, что из себя представляем мы, и планомерно отсекают нервные клетки социального организма, прежде чем эти клетки смогут послать сигналы. Или же взамен истинной выдают ложную информацию, как в случае с Барнсом. Так что, господин Президент, вы должны немедленно отдать приказ о жесточайших карантинных мерах в этом регионе. Другого выхода нет!

— Да, Барнс… — тихо повторил Президент. — Эндрю, я надеялся, что мне не придется прибегать к этому… — Он щелкнул тумблером на селекторе. — Дайте мне станцию стереовещания в Де-Мойне, кабинет управляющего.

Экран на столе засветился почти сразу. Президент нажал еще одну кнопку, и включился большой настенный экран. Перед нами возник кабинет управляющего станцией, где мы побывали всего несколько часов назад.

Почти весь экран заслоняла фигура человека — и это был Варне.

Или его двойник. Если мне случается убивать кого-то, эти люди никогда не восстают из мертвых. Увиденное меня потрясло, но все же верю в себя. И в свой лучемет.

— Вы меня вызывали, господин Президент? — Судя по голосу, человек был несколько ошарашен оказанной ему честью.

— Да, благодарю вас. Мистер Варне, вы узнаете этих людей?

На лице Барнса появилось удивленное выражение.

— Боюсь, нет. А должен?

Тут вмешался Старик.

— Скажите ему, чтобы пригласил своих секретарей и помощников.

Президент удивился, но просьбу выполнил. В кабинете появились еще несколько человек — в основном, девушки, — и я сразу узнал секретаршу, что сидела в приемной Барнса. «Ой, да это же Президент», — пискнула вдруг одна из девушек.

Нас никто не узнал. В отношении меня и Старика это не удивительно, но Мэри выглядела так же, как и тогда.

И еще я заметил: все они сутулились.

После этого Президент нас выпроводил. Прощаясь, он положил руку Старику на плечо и сказал:

— В самом-то деле, Эндрю, республика выстоит. Худо-бедно, мы ее вытянем.

Спустя десять минут мы уже стояли на холодном ветру на платформе Рок-Крик. Старик словно стал меньше ростом и действительно постарел.

— Что теперь, босс?

— А? Для вас — ничего. Отдыхайте до дальнейших распоряжений.

— Я бы хотел еще раз заглянуть к Барнсу.

— В Айову не суйся. Это приказ.

— М-м-м… А что ты собираешься делать, если не секрет?

— Собираюсь махнуть во Флориду. Лягу на горячий песок и буду ждать, пока весь мир не полетит к чертям. Если у тебя хватит зима, ты поступишь так же. Времени осталось совсем немного.

Он расправил плечи и двинулся прочь. Я обернулся, но Мэри уже ушла. На платформе ее не было. Я догнал Старика и спросил:

— Прошу прощения, босс, а где Мэри?

— А? Отдыхает, надо полагать. Все. Меня не беспокоить.

Я хотел было разыскать Мэри по отдельской системе связи, но вспомнил, что не знаю ни ее настоящего имени, ни кода, ни идентификационного номера. А скандалить и требовать, чтобы мне нашли ее по описанию, просто глупо. Только в «Косметике» знают, как на самом деле выглядит агент, но они ничего не скажут.

Короче, я просто снял себе комнату.

Проснулся я уже в сумерках и от нечего делать просто смотрел в окно, наблюдая, как оживает с приходом ночи столица. Огибая мемориальный комплекс, уходила вдаль река. Выше по течению, за границей округа, в воду добавляли флуоресцин, и от этого река светилась в ночи переливами розового, янтарного, изумрудного и алого цветов. По ярким полосам сновали туда-сюда прогулочные катера, до отказа набитые парочками, у которых, без сомнения, «одно на уме».

На суше, то здесь, то там посреди старых зданий зажигались прозрачные купола, отчего город становился похож на какую-то сказочную страну огней. К востоку, где в свое время упала бомба, старых домов не было вообще, и весь район казался огромной корзиной разукрашенных пасхальных яиц — вернее, гигантских скорлупок, освещенных изнутри.

Наверное, мне приходилось видеть столицу ночью чаще, чем большинству людей, и я никогда об этом не задумывался. Но сегодня у меня возникло такое чувство, будто это «в последний раз». Только не от красоты сдавливало горло — от понимания, что там, внизу, под покровом мягкого света — люди, живые люди, личности, и все заняты обычными своими делами, любят, ссорятся, как кому нравится: короче, каждый делает, черт побери, что ему хочется, каждый, как говорится, на винограднике своем и под своей смоковницей, и никто не испытывает страха.

Я думал обо всех этих людях, и мне виделась совсем другая картина: милые добрые люди, но у каждого — присосавшийся за плечами паразит, который двигает их ногами и руками, заставляет говорить, что ему нужно, и идти, куда ему хочется.

Подумав об этом, я дал клятву: если победят паразиты, я лучше погибну, но не позволю такой твари ездить у меня на спине. Агенту Отдела умереть несложно, Старик планирует все случаи жизни.

Сделать сейчас я все равно ни черта не мог. Я отвернулся от окна и подумал, что мне, пожалуй, не хватает компании. В комнате оказался стандартный каталог «эскорт-бюро» и «агентств моделей», какой можно найти почти в каждом большом отеле; я полистал его и захлопнул. Веселые подруги меня совсем не интересовали, я хотел видеть только одну-единственную девушку. Вот только где ее искать?

Я всегда ношу с собой пузырек с пилюлями «Темпус фугит» — встряска для рефлексов, не раз бывало, помогала мне справиться с трудными ситуациями. И мне нравилось легкое эйфорическое ощущение, которое они вызывали. Но главное — это свойство растягивать субъективное время в десять и более раз, дробить его на мельчайшие отрезки, за счет чего в те же календарные сроки можно прожить гораздо дольше. Да, разумеется, я знаю жуткую историю о человеке, который состарился и умер за один месяц, потому что принимал пилюли одну за другой, но я пользуюсь ими лишь изредка.

А может быть, тот человек сознательно пошел на это. Он прожил долгую счастливую жизнь — не сомневайтесь, счастливую — и, в конце концов, умер тоже счастливым. Какая разница, что солнце вставало для него только тридцать раз? Кто ведет счет счастью и устанавливает правила?

Я сидел, глядя на пузырек с пилюлями, и думал, что этого достаточно по моему личному времени года на два. Забраться бы в нору и закрыть вход…

Я вытряхнул на ладонь две штуки, налил стакан воды. Затем сунул их обратно в пузырек, нацепил пистолет и аппарат связи, вышел из отеля и направился в библиотеку Конгресса.

По дороге я зашел в бар и просмотрел последние новости. Из Айовы ничего не было, но, с другой стороны, когда в Айове вообще что-нибудь случается?

В библиотеке я сразу прошел в справочный отдел и занялся каталогом, выискивая с помощью «мигалок» нужные темы: от «летающих тарелок» к «летающим дискам», потом к проекту «Блюдце», через «огни в небе», «кометы», «диффузионную теорию возникновения жизни», две дюжины тупиковых маршрутов и всякую околонаучную муру для чокнутых. Где руда, а где пустая порода? Только со счетчиком Гейгера и определишь. Тем более, что самая нужная информация прячется, возможно, под семантическим кодом где-нибудь между баснями Эзопа и мифами о затеряном континенте.

Однако через час я все-таки подобрал целую стопку селекторных карточек, вручил их весталке за стойкой, и та принялась скармливать их машине. Наконец, она закончила и произнесла:

— Большинство пленок, что вы заказали, уже выданы. Остальные доставят в зал 9-А. На эскалатор, пожалуйста.

В зале 9-А работала только одна женщина. Она подняла голову и сказала:

— Ну и ну! Волк собственной персоной. Как ты меня вычислил? Я была уверена, что ушла чисто.

— Привет, Мэри, — сказал я.

— Привет, — ответила она, — и всего хорошего. Я все еще не стала ласковой, и мне нужно работать.

Я разозлился.

— Знаешь, тебе это может показаться странным, но я пришел сюда отнюдь не ради твоих, без сомнения, прекрасных глаз. Время от времени я тоже, случается, работаю. Но можешь успокоиться: как только мои пленки прибудут, я смоюсь отсюда к чертовой матери и найду себе другой зал.

Вместо ответной вспышки она вдруг смягчилась.

— Извини, Сэм. Женщине порой приходится выслушивать одни и те же слова сотни раз. Садись.

— Нет уж, спасибо. Я все-таки пойду. Мне нужно работать.

— Останься, — попросила она. — Видишь, тут написано: если ты унесешь пленки из того зала, куда они доставлены, сортировочная машина просто перегорит от натуги, а главный библиотекарь совсем рехнется.

Вообще-то, до меня рано или поздно всегда доходит. Мэри, понятное дело, пришла сюда не ради истории обувного дизайна. Я взял несколько ее кассет и прочел названия.

— Вот значит, почему нужные мне кассеты оказались на руках. Однако ты много чего пропустила. — И я придвинул ей свою стопку.

Мэри просмотрела названия и свалила свои плёнки в общую кучу.

— Мы их поделим, или каждый будет смотреть все?

— Пополам, чтобы отсеять мусор, а все важное будем смотреть вместе, — решил я., — Поехали.

Даже после того, как я своими глазами увидел паразита на спине бедняги Барнса, после заверений Старика о том, что «тарелка» действительно приземлилась, я оказался не готов к тем залежам фактов, которые мы обнаружили в информационных завалах обычной публичной библиотеки. Черт бы побрал Дигби с его оценочной формулой! Факты неопровержимо свидетельствовали, что Землю посещали инопланетные корабли, причем неоднократно.

Множество сообщений было зарегистрировано еще до выхода человечества в космос — начиная с семнадцатого века и даже раньше, хотя вряд ли можно считать достоверными сообщения тех времен, когда «наука» означала ссылки на Аристотеля. Первые систематизированные данные появились в 40-е и 50-е годы двадцатого века. Следующий всплеск пришелся на 80-е. Я заметил некую закономерность и начал выписывать даты. Выходило, что странные объекты в небе появлялись в большом количестве примерно с тридцатилетней периодичностью, хотя, возможно, специалист по статистической обработке данных дал бы более точный ответ.

Тема летающих тарелок была напрямую связана с «таинственными исчезновениями», и не только потому, что обе они входили в один и тот же раздел с морскими змеями, кровавыми дождями и прочими необъяснимыми явлениями. Существовало множество подтвержденных документами примеров, когда пилоты, преследовавшие «тарелки», бесследно исчезали — официальные инстанции давали в таких случаях наиболее «простые» объяснения: разбился и не найден.

Мне в голову пришла новая мысль, и я решил проверить, есть ли у таинственных исчезновений тридцатилетний цикл, и если так, не совпадает ли он с циклическим движением какого-нибудь из объектов звездного неба. Уверенности в успехе у меня не было: слишком много данных и мало отклонений, поскольку очень большое число людей исчезает по другим причинам. Однако статистический учет велся долгие годы, и не все записи погибли во время бомбежек. Я взял на заметку, что эти данные нуждаются в профессиональной оценке. За ночь работы мы с Мэри не обменялись и тремя словами.

— Ну, и каков приговор? — спросил, наконец, я.

— Я чувствую себя как воробей, который построил симпатичное гнездышко в водосточном желобе. Сэм, надо что-то делать! Тут прослеживается четкая закономерность, и на этот раз они хотят остаться.

— Может быть. Я думаю, ты права.

— Но что же делать?

— Дорогая, пришло время понять, что в стране слепых даже одноглазому приходится не сладко.

— Не будь циником. Времени нет.

— Верно, нет. Пошли.

До рассвета оставалось совсем немного, и библиотека практически опустела.

— Знаешь, что? — сказал я. — Давай возьмем бочонок пива, отвезем ко мне в отель и все это хорошенько обговорим.

Она покачала головой.

— Только не к тебе.

— Черт! Это же по делу!

— Поехали ко мне домой. Всего две сотни миль. Я приготовлю завтрак.

Я вовремя вспомнил цель своей жизни и улыбнулся.

— Лучшая идея за всю ночь. Но если серьезно: почему не ко мне в отель? Полчаса сэкономим.

— А чем тебе не нравится моя квартира? Я ведь не кусаюсь.

— Жаль. Но все-таки, с чего вдруг такая перемена?

— М-м-м… Может быть, я хотела показать тебе медвежьи капканы у моей кровати. А может быть, доказать, что я умею готовить. — На ее щеках появились маленькие ямочки.

Я остановил такси, и мы отправились к ней домой.

Закрыв дверь, она первым делом старательно обследовала квартиру, затем сказала:

— Повернись. Хочу пощупать твою спину.

— Какого…

— Повернись!

Я заткнулся, и она простучала костяшками пальцев мои плечи.

— Теперь проверь меня.

— С удовольствием! — Однако я уже понял, к чему все это, и сделал что положено и как положено. Под платьем не оказалось ничего, кроме хорошенькой девушки и нескольких смертоносных игрушек.

Она повернулась ко мне лицом и облегченно вздохнула: — Вот поэтому я и не хотела ехать к тебе в отель. Теперь я впервые, с тех пор, как увидела эту тварь на спине управляющего станцией, уверена, что мы в безопасности. Квартира полностью герметична. Уходя, я всегда отключаю подачу воздуха, и до моего прихода она, как сейф в подвале банка… Что тебе приготовить?

— Может быть, судьба пошлет мне едва-едва поджаренный бифштекс?

Судьба оказалась благосклонна. За едой мы смотрели программу новостей, но из Айовы по-прежнему ничего не было.

Медвежьи капканы я так и не увидел: Мэри просто заперла дверь в спальню. Спустя три часа она меня разбудила, и мы позавтракали во второй раз. Затем закурили, и я включил теленовости. Кроме претенденток на звание Мисс Америка, все равно ничего не показывали. В другое время это не оставило бы меня равнодушным, но поскольку никто из них не сутулился, а горб под купальником скрыть просто невозможно, передача меня не заинтересовала.

— И что же дальше? — спросила.

— Нужно систематизировать факты и ткнуть Президента в них носом.

— Как?

— Нужно снова его увидеть.

— Как? — повторил я.

Ответа у нее не было.

— Видимо, у нас есть только один путь: через Старика.

Я попытался связаться с ним, используя оба наших кода, но в ответ услышал:

— Первый заместитель Олдфилд. Выкладывайте.

— Мне нужен Старик.

Короткая пауза, затем:

— По личному делу или по служебному?

— Пожалуй, по личному.

— По личным вопросам я вас соединять не стану, а все служебные можете решать со мной.

Очень хотелось сказать, что я о нем думаю, но я сдержался и просто дал отбой. Потом набрал еще один код, специальный код Старика; этим сигналом его из могилы поднять можно, но не дай Бог кому-то из агентов воспользоваться кодом без важного повода.

Старик ответил очередью ругательств.

— Босс, — перебил его я, — это насчет Айовы…

Он разу утихомирился.

— Да?

— Мы с Мэри накопали за ночь кое-какие данные и хотим обсудить.

Вновь ругательства. Он распорядился передать данные в аналитический отдел и добавил, что при следующей встрече оторвет мне уши.

— Босс! — я повысил голос. — Если вы хотите все бросить, мы готовы сделать то же самое. Мы с Мэри можем подать в отставку прямо сейчас. Я это вполне серьезно.

Мэри вскинула брови, но промолчала. Старик тоже долго молчал и наконец выдавил усталым голосом:

— Отель «Палмглейд» на севере Майами-Бич.

Я заказал такси, и мы поднялись на крышу. Следуя моим указаниям, водитель сделал крюк над океаном, чтобы не терять время в густых транспортных потоках над Каролиной, так что добрались мы довольно быстро.

Старик лежал на пляже с мрачным выражением лица и, пока мы докладывали, задумчиво просеивал песок между пальцами. Я даже прихватил с собой «ящик», чтобы он мог просмотреть запись.

Когда мы дошли до тридцатилетнего цикла, Старик вскинул брови, но промолчал, и лишь когда я упомянул возможную корреляцию с цикличностью исчезновений, связался с Отделом.

— Дайте мне аналитическую службу. Питер? Привет. Мне нужен график необъяснимых исчезновений, начиная с 1800 года. А? Сгладишь известные факторы и отбросишь стабильный уровень. Мне нужны скачки и спады.

Он поднялся на ноги, позволив мне вручить ему трость:

— Ладно, пора обратно.

— В Белый дом? — с надеждой спросила Мэри.

— Что? У вас нет ничего такого, что могло бы убедить Президента.

У Старика была машина, и на обратном пути мне пришлось вести. Передав управление автомату, я сказал:

— Босс, кажется, я придумал, что может убедить Президента.

Старик фыркнул, но приготовился слушать.

— План такой: послать двух агентов в Айову, скажем, меня и еще кого-то. Второй агент будет постоянно снимать меня телекамерой.

— А если ничего не случится?

— Ну, уж я позабочусь, чтобы случилось. Отправлюсь прямо к месту посадки, прорвусь. У нас будут снимки настоящего корабля, с близкого расстояния, и их увидят прямо в Белом доме. А затем я отправлюсь в контору Барнса и займусь этой сутулой компанией. Хотите: буду сдирать рубашки прямо перед камерой!

— Ты понимаешь, что шансов у тебя не больше, чем у мыши на кошачьем съезде?

— Думаю, это не так. Спорить готов, эти твари могут ровно столько, сколько может тело человека, попавшего под их власть.

— Неплохой план, — вставила Мэри. — Я буду вторым агентом.

Мы со Стариком одновременно сказали «нет». Но Мэри продолжила:

— Я хотела сказать, что это вполне логичный выбор, поскольку я обладаю… э-э-э… даром выявлять мужчин, которых оседлали паразиты.

— Нет, — повторил Старик. — Там, куда он собрался, они все с паразитами. Во всяком случае, я буду так считать, пока не получу доказательств обратного. И потом, я приготовил для тебя другое задание. Я назначаю тебя телохранителем Президента.

— О! — Она на секунду задумалась. — Однако, босс… я не уверена, что сумею выявить женщину с паразитом. У меня другая специализация.

— Что ж, значит, мы уберем оттуда всех секретарш. И Мэри… тебе придется следить за самим Президентом тоже.

Снова короткая пауза.

— Но предположим, я обнаружу, что каким-то образом ему все-таки подсадили паразита?

— Тогда ты сделаешь, что необходимо, место Президента займет вице-президент, а тебя расстреляют за измену. Однако вернемся к первому плану. Мы пошлем Джарвиса с камерой и добавим Дэвидсона, чтобы держал его под прицелом. Пока Джарвис будет снимать тебя, Дэвидсон будет следить за ним, а ты, если удастся, не забывай поглядывать на Дэвидсона.

— Значит, думаете, нам это удастся?

— Нет, но любой план лучше, чем никакого. И может быть, это их немного расшевелит.

Мы — Джарвис, Дэвидсон и я — отправились в Айову, а Старик тем временем поехал в Вашингтон. Перед самым отъездом Мэри отвела меня в сторону, затем притянула за уши, крепко поцеловала и сказала:

— Обязательно возвращайся, Сэм.

Я расчувствовался, как пятнадцатилетний мальчишка.

Дэвидсон приземлил машину сразу за рухнувшим мостом, который мы обнаружили в первую поездку. Я указывал, куда ехать, пользуясь картой, где было отмечено настоящее место посадки космического корабля. За две десятых мили к востоку от места мы свернули с дороги и двинулись к цели напрямик, через кустарник.

Вернее сказать, в направлении цели. Впереди раскинулась огромная выгоревшая поляна, и мы решили пройтись пешком. Место, указанное на снимке с орбиты, располагалось как раз в центре пожарища, но никакой летающей тарелки здесь не было. А чтобы доказать, что она тут приземлялась, понадобился бы, наверное, специалист получше меня. Пожар уничтожил все следы.

Уже на дороге Дэвидсон спросил:

— Ты уверен, что все идет, как надо?

— Положим, я могу ошибиться, — сердито ответил я, — но ты когда-нибудь слышал, чтобы ошибался Старик?

— М-м-м… нет. Куда теперь?

— На студию стереовещания.

Служащий заставы у въезда в Де-Мойн мешкал и не поднимал барьер. Он проверил по своей записной книжке, взглянул на наш номер и сказал:

— Шериф сообщил, что эта машина в розыске. Давайте направо.

— Направо, так направо, — не стал спорить я, дал футов тридцать назад и выжал газ на полную. Машины у нас в Отделе особо мощные, что оказалось весьма кстати — барьер тоже сделали на совесть. Миновав заставу, я даже не притормозил.

— Уже интересно, — произнес Дэвидсон несколько удивленно. — Ты по-прежнему уверен, что все идет, как надо?

— Хватит трепаться, — прикрикнул я. — И запомните вы: скорее всего, мы отсюда не выберемся. Но мы обязаны заснять и передать все, что произойдет.

— Как скажешь, босс.

Если за нами кто и гнался, то я мчался так быстро, что преследователи остались позади. Перед входом на студию машина резко затормозила, мы выскочили и бросились вперед. Тут уже не до мягких методов «дядюшки Чарли». Мы просто влетели в лифт, я нажал кнопку этажа, Где размещался кабинет Барнса, мы поднялись и оставили лифт открытым. Секретарша в приемной попыталась было нас остановить, но мы, не обращая не нее внимания, двинулись к двери, и я дернул за ручку. Заперто. Я повернулся к секретарше.

— Где Барнс?

— Простите, как мне доложить? — Бесстрастно и вежливо.

Я скользнул взглядом по ее плечам. Так и есть, горб. Боже, подумал я, ну уж теперь-то наверняка. Она была здесь, когда я убил Барнса.

И перегнувшись через стол я задрал ей кофточку.

Точно! Я не мог ошибиться. Уже во второй раз я смотрел на живого паразита.

Она сопротивлялась, царапалась и даже попыталась меня укусить. Я ударил ее по шее, едва не вмазавшись в слизняка, и она обмякла. Затем я ткнул ее тремя пальцами в живот, развернул и заорал:

— Джарвис! Крупный план!

Этот идиот копался с камерой, повернувшись ко мне своим толстым задом, затем выпрямился и сказал:

— Все. Накрылась.

В дальнем конце приемной поднялась из-за стола стенографистка и выстрелила в камеру. Аппаратура разлетелась, но Дэвидсон тут же срезал стенографистку своим лучом. И словно по сигналу, сразу шесть человек бросились на него все вместе.

Я все еще держал секретаршу и стрелял из-за стола. Уловив краем глаза какое-то движение, я мигом повернулся и обнаружил в дверях кабинета-«Барнса номер два». Выстрелив ему в грудь, чтобы наверняка зацепить паразита, который, без сомнения, сидел у него на спине, я тут же развернулся вновь.

Дэвидсон уже стоял на ногах, а к нему ползла одна из машинисток, похоже, раненая. Он выстрелил ей в лицо, и девушка рухнула на пол. Следующий разряд полыхнул у меня чуть не над самым ухом.

— Спасибо! — крикнул я. — Сматываемся. Джарвис, быстрее!

Лифт по-прежнему стоял открытый, и мы вбежали в кабину. Я тащил на руках секретаршу Барнса. Дверь захлопнулась, и мы поехали вниз. Дэвидсон дрожал, Джарвис стоял весь белый.

— Спокойно. Вы стреляли не в людей. В тварей вроде этой, — сказал я и, приподняв секретаршу, взглянул на ее спину.

Тут мне стало плохо. Образец, который я хотел доставить живьем, исчез. Соскользнул на пол, видимо, и в суматохе куда-то утек, спрятался.

— Джарвис, ты хоть что-нибудь заснял?

Тот покачал головой.

Там, где раньше сидел паразит, вся спина девушки была покрыта точками — словно множество крошечных булавочных уколов. Я опустил ее на пол. Она еще не пришла в себя, и мы оставили ее в кабине лифта. В холле все было спокойно, и по пути на улицу никто не пытался нас остановить.

У машины стоял полицейский и выписывал извещение на штраф.

— Здесь стоянка запрещена, приятель, — сказал он, вручая мне бумажку.

— Извините, — ответил я, расписался в квитанции и рванул прочь. Затем выбрал место, где поменьше транспорта, и взлетел в небо прямо с городской улицы. Набрав высоту, мы сменили номерные знаки и идентификационный код. Старик все просчитывает заранее.

Однако на этот раз он, похоже, считал, что я провалил операцию. Я попытался доложить о результатах, но он меня перебил и приказал возвращаться в Отдел. Когда мы явились, Мэри была с ним. Старик выслушал отчет, лишь изредка прерывая его недовольным ворчанием.

— Вы что-нибудь видели? — спросил я под конец.

— Передача оборвалась, когда вы лихо сбили барьер, — сказал он. — Это произвело на Президента впечатление.

— Видимо, да.

— Он велел тебя уволить.

Я весь напрягся:

— Я могу и сам…

— Помолчи! — прикрикнул Старик. — Я ему сказал, что он может уволить меня, но со своими подчиненными я буду разбираться сам. Ты, конечно, балбес, однако сейчас ты мне нужен.

— Спасибо.

Мэри все это время бродила по кабинету. Я пытался поймать ее взгляд, но ничего не получалось. Затем она остановилась за спиной Джарвиса и подала Старику такой же знак, как в кабинете у Барнса.

Я двинул Джарвиса рукояткой лучемета по голове, и он обмяк в кресле.

— Назад, Дэвидсон! — рявкнул Старик, направив ему в грудь пистолет. — Как насчет него, Мэри?

— С ним все в порядке.

— А он?

— Сэм чист.

Старик ощупывал нас взглядом, и я, признаться, никогда еще не чувствовал себя так близко от смерти.

— Задрать рубашки! — приказал он с мрачным видом. Мы подчинились, и Мэри оказалась права. Я начал сомневаться, пойму ли сам, что произошло, если у меня на спине вдруг окажется паразит.

Мы растянули Джарвиса на животе и осторожно срезали на спине одежду. Все-таки нам удалось заполучить живой образец.

Меня чуть не стошнило от одной только мысли, что эта тварь ехала со мной в машине от самой Айовы. Я вообще-то не брезглив, но тот, кто видел паразита и знает, что это такое, меня поймет.

Справившись с тошнотой, я сказал:

— Давайте сгоним его. Может быть, мы еще спасем Джарвиса. — Хотя на самом деле я так не думал. Почему-то мне казалось, что человек, на котором прокатилась такая тварь, уже потерян для нас навсегда.

Старик жестом отогнал нас в сторону.

— Забудьте о Джарвисе.

— Но…

— Хватит! Если его вообще можно спасти, то несколько минут погоды не сделают.

С пистолетом наизготовку Старик наблюдал за тварью на спине Джарвиса. Затем сказал Мэри:

— Свяжись с Президентом. Особый код — три ноля семь.

Мэри прошла к его столу. Я слышал, как она говорит что-то в глушитель, но не очень прислушивался, пристально разглядывая паразита. Тот не шевелился и не пытался уползти.

Мэри оторвалась от аппарата и доложила:

— Я не могу связаться с ним, сэр. На Экране один из его помощников, мистер Макдоно.

Старик поморщился. Этот Макдоно, весьма неглупый и приятный в общении человек, с тех пор как начал работать в Белом доме, прославился своим упрямством и несговорчивостью. Президент частенько использовал его в качестве буфера.

Нет, в настоящее время с Президентом связаться нельзя. Нет, и передать сообщение тоже. Нет, мистер Макдоно не превышает свои полномочия. Старик не входит в список исключений, если таковой вообще существует. Да, мистер Макдоно, безусловно, готов организовать встречу. Как насчет следующей пятницы? Что? Сегодня? Исключено. Завтра? Невозможно.

Старик отключил аппарат. Вид у него был такой, словно его хватит удар. Затем он дважды глубоко вздохнул, чуть посветлел лицом и сказал:

— Дэйв, пригласи сюда доктора Грейвса. Остальные отойдите подальше.

Грейвс взглянул на спину Джарвиса, пробормотал «интересно» и опустился рядом на одно колено.

— Назад!

Грейвс поднял глаза.

— Но должен же я…

— Молчать и слушать! Да, ты должен обследовать это существо. Но, во-первых, мне нужно, чтобы оно оставалось в живых. Во-вторых, ты должен позаботиться, чтобы оно не сбежало. И третья твоя задача — это собственная безопасность.

— Я хотел сказать, что мне нужно будет подготовить что-то вроде инкубатора, куда мы поместим существо после того, как снимем с носителя. Очевидно, ему необходим кислород — но не в чистом виде: похоже, оно получает кислород через носителя. Может быть, тут подойдет большая собака.

— Нет! — резко возразил Старик. — Оставь все, как есть.

— Э-э-э… Этот человек — доброволец?

Старик промолчал, и Грейвс продолжил:

— В подобных опытах могут использоваться только добровольцы. Это вопрос профессиональной этики…

Похоже, ученых парней просто невозможно приучить к порядку.

— Доктор Грейвс, — тихо сказал Старик, — каждый агент в нашей организации добровольно делает все, что я сочту необходимым. Будьте добры исполнять мои распоряжения. Принесите носилки. И действуйте предельно осторожно.

Когда Джарвиса унесли, мы с Дэвидсоном и Мэри отправились в бар выпить, что было совсем не лишнее. Дэвидсона буквально трясло, и, когда первая рюмка не помогла, я попытался успокоить его сам.

— Послушай, Дэйв, мне тоже не по себе от того, что нам пришлось сделать. Эти девушки… Но другого выхода у нас не было.

— Паршиво все вышло? — спросила Мэри.

— Ужасно. Я не знаю, скольких мы убили. Не было времени осторожничать. Но мы стреляли не в людей: это паразиты, захватчики. — Я повернулся к Дэвидсону. — Хоть это ты понимаешь?

— В том-то и дело. Они и в самом деле уже не люди… Если бы дело требовало, я бы, наверное, смог… наверное, смог бы даже своего брата застрелить. Но они просто не люди. Ты стреляешь, а они ползут и ползут. Они… — Дэвидсон смолк.

Меня переполняла жалость. Спустя какое-то время он ушел… Мы с Мэри продолжали говорить, пытаясь придумать, что делать дальше, но безуспешно. Потом она сказала, что хочет спать и отправилась в женскую палату. В тот вечер Старик приказал всем сотрудникам ночевать на базе, так что и мне не оставалось ничего другого. Я прошел на мужскую половину и залез в свой спальный мешок.

Разбудил меня сигнал тревоги. Сирена еще не смолкла, а я уже оделся, и тут динамики системы оповещения взревели голосом Старика: «Радиационная и газовая тревога! Закрыть все входы и выходы! Всем собраться в конференц-зале! Немедленно!»

Поскольку я выполнял оперативную работу, никаких обязанностей на базе у меня не было, и я направился прямиком в штаб. Старик, мрачный как тень, собирал всех в зале. Он устроил перекличку, и стало ясно, что все, от старой мисс Хайнс, секретарши Старика, до официанта из бара, собрались в зале. Все, кроме дежурного охранника и Джарвиса. Тут ошибок быть не должно: за теми, кто входит и выходит, у нас следят строже, чем в банке за деньгами.

После переклички меня отправили за охранником. Когда мы вернулись, Джарвиса уже привели в зал. Рядом с ним стояли доктор Грейвс и еще один человек из лаборатории. Джарвис был в больничном халате, явно в сознании, но, видимо, под действием какого-то препарата.

Я начал догадываться, в чем дело. Старик повернулся к собравшимся и, держась на расстоянии, извлек пистолет.

— Один из паразитов-захватчиков находится среди нас, — начал он. — Для кого-то из нас этим все сказано. Остальным же я объясню.

Он кратко, но ужасающе точно обрисовал ситуацию и закончил следующими словами:

— В общем, паразит почти наверняка находится в этой комнате. Один из нас выглядит как человек, но на самом деле — это автомат, подвластный воле опаснейшего врага.

Секунду назад мы были одной командой, теперь же в зале оказалась толпа, где каждый подозревал всех остальных. Я и сам вдруг обнаружил, что невольно отодвигаюсь от стоящего рядом человека, хотя знал бармена Рональда не один год.

Грейвс прочистил горло.

— Шеф, я предпринял все необходимые меры…

— Помолчи. Выведи Джарвиса вперед. Сними с него халат.

Грейвс умолк, и они с помощником стали его раздевать. Джарвис почти не реагировал на происходящее. Видимо, Грейвс и в самом деле накачал его транквилизаторами.

— Поверните его, — распорядился Старик.

Джарвис не сопротивлялся. На плечах и на шее у него остался след паразита — мелкая красная сыпь.

— Теперь вы видите, где он сидел, — произнес Старик. — А сейчас мы будем ловить этого слизняка! Более того, он нам нужен живьем. Предупреждаю: если кто-то его спалит, я сам пристрелю виновного. Если придется стрелять, чтобы поймать носителя, то только по ногам. Сюда! — С этими словами Старик направил лучемет на меня. — Оружие на пол!

Ствол его лучемета смотрел прямо мне в живот. Я медленно достал свой и отпихнул его ногой метра на два в сторону.

— Раздеться!

Приказ, мягко говоря, не самый привычный, но лучемет помог мне избавиться от смущения. Хотя, конечно, когда раздеваешься догола на глазах у людей, нервное девичье хихиканье из толпы совсем не повышает настроения. Одна из девушек прошептала: «Неплохо», другая ответила: «А по-моему, слишком костляв». Я покраснел.

Оглядев меня с ног до головы, Старик приказал поднять с пола пистолет.

— Прикроешь меня. И следи за дверью. Теперь ты, Дотти!

Дотти работала в канцелярии. Оружия у нее, разумеется, не было, но в тот день она пришла в длинном, до пола, платье. Дотти сделала шаг вперед, остановилась и замерла.

Старик повел лучеметом.

— Давай, раздевайся!

— Вы что, всерьез? — недоуменно спросила она.

— Быстро!

Дотти чуть не подпрыгнула на месте.

— Вовсе не обязательно на меня орать. — Она закусила губу, расстегнула пряжку на поясе и упрямым тоном добавила: — Я думаю, мне за это полагаются премиальные. — Затем швырнула платье в сторону.

— К стене! — Старик злился. — Теперь Ренфрю!

После испытания, выпавшего на мою долю, мужчины действовали быстро и деловито, хотя некоторые все же стеснялись. Что касается женщин, то кое-кто хихикал, кое-кто краснел, но никто особенно не возражал. Спустя двадцать минут почти все в зале разделись. Я в жизни не видел столько квадратных ярдов «гусиной кожи», а разложенного на полу оружия хватило бы на целый арсенал.

Когда дошла очередь до Мэри, она быстро, без ужимок разделась, но, даже оставшись в чем мать родила, держалась спокойно и с достоинством. Ее вклад в «арсенал» оказался гораздо больше, чем у любого из нас. Я решил, что она просто влюблена в оружие.

В конце концов все, кроме самого Старика и его старой девы-секретарши, разделись, но паразита ни на ком не было. Я думаю, Старик немного побаивался мисс Хайнс. С недовольным видом он потыкал тростью гору одежды, затем поднял взгляд на свою секретаршу.

— Теперь вы, мисс Хайнс, пожалуйста.

Ну, подумал я, здесь без применения силы не обойдешься.

Мисс Хайнс стояла неподвижно и глядела Старику прямо в глаза — этакая статуя, символизирующая оскорбленное достоинство.

Я шагнул ближе и процедил:

— А как насчет вас, босс? Раздевайтесь.

Он бросил на меня удивленный взгляд.

— Я серьезно, — добавил я. — Теперь вас только двое. Паразит у кого-то из вас. Скидывайте шмотки.

Когда надо, Старик способен подчиниться неизбежному.

— Разденьте ее, — буркнул он и с мрачным видом принялся разоблачаться.

И тут мисс Хайнс рванула к выходу.

Между нами стоял Старик, и я не мог стрелять из опасения попасть в него, а все остальные агенты в зале оказались без оружия. Видимо, это не случайно: Старик опасался, что кто-нибудь из них не сдержится и выстрелит, а слизняк нужен был ему живым.

Когда я бросился за мисс Хайнс, она уже выскочила за дверь и понеслась по коридору. Там я, конечно, мог бы в нее попасть, но не решился. Во-первых, эмоции: ведь это по-прежнему была старая добрая леди Хайнс, секретарша босса, та самая, что не раз отчитывала меня за грамматические ошибки в отчетах. А во-вторых, если у нее на спине сидел паразит, он нужен был нам живым, и я не хотел рисковать.

Она нырнула в какую-то дверь, и снова я промедлил — просто в силу привычки, поскольку дверь вела в женский туалет.

Впрочем, это задержало меня лишь на мгновение. Я рывком распахнул дверь, с оружием наизготовку влетел внутрь… И меня тут же двинули в висок чем-то тяжелым.

О следующих нескольких секундах у меня нет ясных воспоминаний. Видимо, я на какое-то время потерял сознание. Помню борьбу и крики: «Осторожней!», «Черт! Она меня укусила!», «Руки не суй!». Затем кто-то уже спокойно: «За ноги и за руки, только осторожно». Кто-то еще спросил: «А с ним что?», и в ответ послышалось: «Позже. Он просто потерял сознание».

Когда мисс Хайнс унесли, я еще не полностью пришел в себя, но уже чувствовал, как возвращаются силы. Затем, шатаясь, встал и направился к двери. Осторожно выглянул — там никого не было — и бросился бегом по коридору прочь от конференц-зала.

Очутившись во внешнем проходе, я вдруг понял, что не одет, и метнулся в мужскую палату. Схватил чью-то одежду и напялил не себя. Ботинки оказались малы, но в тот момент это не имело значения.

Я снова бросился к выходу, нашел выключатель, и дверь распахнулась.

Мне уже казалось, что моего побега никто не заметит, но, когда я был в дверях, кто-то крикнул мне вслед: «Сэм!». Я выскочил за порог и оказался перед шестью дверями, бросился в одну из них, за ней были еще три. К катакомбам, что мы называем базой, ведет целая сеть туннелей, похожих на переплетенные спагетти. В конце концов я вынырнул на одной из станций метро, в киоске, где торговали фруктами и дешевыми книжками, кивнул хозяину, вышел из-за прилавка и смешался с толпой.

Затем сел на реактивный экспресс, идущий на север, но на первой же остановке сошел. Перебрался на платформу, откуда отправлялся экспресс в обратном направлении, и встал у кассы, выбирая, у кого из этих раззяв будет бумажник потолще. Выбрал какого-то типа, сел на его поезд, потом сошел на одной с ним остановке и в первом же темном переулке двинул ему по затылку. Теперь у меня появились деньги, и я был готов действовать. Я не понимал, для чего мне деньги, но знал, что для следующего этапа они нужны.

В глазах у меня немного двоилось, словно я смотрел на мир сквозь подернутую рябью воду, но при этом я не испытывал ни удивления, ни любопытства. Просто двигался, как лунатик, без единой мысли о том, что собираюсь делать, хотя на самом деле не спал и понимал, кто я, где я и кем работал в Отделе. Но даже не зная дальнейших своих планов, я всегда осознавал, что делаю в данный момент, и нисколько не сомневался, что эти действия необходимы.

По большей части, я не испытывал никаких эмоций, разве что удовлетворение от работы, которую нужно сделать. Но это — на сознательном уровне. Где-то глубоко-глубоко в душе я мучительно переживал свою раздвоенность, мне было страшно, меня терзало чувство вины, однако все это глубоко, далеко, где-то в заваленном, запертом уголке души. Я едва осознавал, что во мне сохранились эти чувства, и на мое поведение они никак не влияли.

Я знал, что меня засекли, когда я уходил с базы. «Сэм!» — это кричали мне. Под таким именем меня знали только двое, но Старик воспользовался бы настоящим. Значит, меня видела Мэри. Хорошо, думал я, что она показала мне, где живет. Нужно будет подготовить там ловушку. А до того я должен делать свое дело и следить, чтобы меня не поймали.

Используя все свое умение скрываться от преследования, я двигался через район складов. Вскоре нашел подходящее здание. На табличке у входа значилось: «Сдается верхний этаж. Обращаться к агенту по аренде на первом этаже». Я осмотрел склад, запомнил адрес и быстро вернулся назад на два квартала, к почтовому отделению «Вестерн Юнион», оттуда с первого же свободного аппарата отправил сообщение: «Высылайте два контейнера малышей. Переговоры закончены. Скидка та же. Грузополучатель Джоел Фриман». Добавил адрес склада, и сообщение ушло в агентство «Роско и Диллард», Де-Мойн, штат Айова.

Светящаяся вывеска ресторана быстрого обслуживания на улице напомнила мне, что я голоден, но ощущение сразу же угасло, и больше я об этом не вспоминал. Вернувшись на склад, я выбрал в дальнем конце первого этажа угол потемнее и устроился здесь, ожидая, когда откроется контора.

Смутно помню, что до самого утра меня мучил повторяющийся кошмар, что-то давило на меня и сжимало со всех сторон.

В девять появился агент по аренде, и я снял верхний этаж. Затем поднялся, отпер склад и стал ждать.

Примерно в десять-тридцать прибыли мои контейнеры. Когда люди из службы доставки ушли, я вскрыл контейнер, достал одну ячейку, прогрел и подготовил. После этого снова отыскал агента.

— Мистер Гринберг, не могли бы вы подняться на минутку ко мне? Я хотел бы объяснить, как нужно изменить освещение.

Он поворчал, но согласился. Я закрыл за ним дверь и подвел к открытому контейнеру.

— Вот здесь. Вы наклонитесь и сразу увидите, что я имею в виду. Мне нужно…

Едва он наклонился, я взял его в крепкий захват, задрал пиджак и рубашку, свободной рукой перенес наездника из ячейки ему на спину и подержал еще немного, чтобы человек успокоился. Затем отпустил, заправил рубашку и отряхнул пыль с пиджака. Когда он пришел в себя, я спросил:

— Какие новости из Де-Мойна?

— Что тебя интересует? Ты долго был без контакта?

Я начал объяснять, но он меня перебил:

— Давайте не будем тратить время и переговорим напрямую.

Гринберг задрал рубашку, я сделал то же самое, и мы уселись на закрытом контейнере спиной к спине, чтобы наши хозяева могли соприкоснуться. В голове осталась пустота, и я даже не знаю, как долго продолжался их разговор. Помню только, я неотрывно смотрел на муху, вьющуюся у облепленной пылью паутины.

Следующей нашей добычей стал управляющий зданием. Им оказался здоровенный швед, и мы едва справились с ним вдвоем. После этого мистер Гринберг позвонил хозяину и настоял, чтобы тот приехал и сам осмотрел кое-какие дефекты складского помещения — я уж не знаю, что именно он ему говорил, потому что в это время мы с управляющим открывали и прогревали новые ячейки.

Владелец здания оказался важной птицей, и все мы, включая и меня, почувствовали удовлетворение. Он принадлежал к престижному Конституционному клубу, а список его членов читается так: «Кто есть кто в финансах, правительстве и промышленности».

Близился полдень, время было дорого. Управляющий отправился купить для меня одежду и саквояж, а заодно отправил шофера владельца склада к нам наверх. В двенадцать часов тридцать минут мы с владельцем отбыли на его машине в город. В саквояже рядом со мной покоились двенадцать наездников в ячейках.

В книге посетителей владелец склада записал: «Дж. Хардвик Поттер с гостем». Слуга хотел забрать у меня саквояж, но я сказал, что мне необходимо поменять перед ленчем сорочку. Мы возились перед зеркалом в туалетной комнате, пока там не осталось никого, кроме служителя, а затем «завербовали» его и отправили сообщить менеджеру клуба, что одному из гостей стало плохо.

Став нашим, менеджер принес еще один белый халат, и я превратился в нового служителя. У меня оставалось только десять наездников, но контейнеры должны были вскорости доставить со склада прямо в клуб. Вместе с первым служителем мы использовали все десять еще до того, как наплыв членов клуба, прибывающих на ленч, пошел на убыль. Один из гостей вошел в туалет не вовремя, и мне пришлось его убить. Труп мы запихали в шкаф для швабр. После этого наступило затишье, поскольку контейнеры все еще не привезли. У меня начались было головные спазмы, но вскоре боль ослабла, хотя и не пропала совсем. Я сообщил об этом менеджеру, и он велел принести для меня ленч в свой кабинет. Контейнеры прибыли, когда я заканчивал.

Посетителей стало теперь меньше, и мы шаг за шагом захватывали клуб, а к четырем часам уже все члены клуба, их гости и обслуживающий персонал были с нами. После этого мы начали «обрабатывать» вновь прибывших прямо в фойе, куда их впускал швейцар. К концу дня менеджер позвонил в Де-Мойн, чтобы прислали еще контейнеры. В тот же вечер мы заполучили крупную добычу, можно сказать, приз — заместителя министра финансов. Настоящая победа, ибо министерство финансов США, помимо всего прочего, отвечает и за безопасность Президента.

Захват одной из ключевых фигур администрации я воспринял с каким-то отвлеченным удовлетворением и больше об этом не думал. Мы — я имею в виду людей-«рекрутов» — почти совсем не думали, мы лишь знали, что надлежит сделать, но понимали это в действии, как вышколенная лошадь, которая получает команду, выполняет и готова к следующему приказанию седока.

Повелители-наездники получали в свое распоряжение не только разум, но и память, и жизненный опыт каждого из нас. Мы же и общались за них друг с другом, иногда понимая, о чем речь, иногда нет. Разговорное общение шло через нас, слуг, но мы никак не участвовали в более важных, прямых контактах непосредственно между хозяевами. Во время таких совещаний мы просто сидели и ждали, пока наши повелители не наговорятся, а затем делали, что приказано.

К словам, что слетали с моих губ по воле хозяина, я имел отношения не больше, чем, скажем, телефон, говорящий чьим-то голосом. Аппарат связи, и только. Как-то спустя несколько дней после того, как меня «завербовали», мне случилось передавать менеджеру клуба инструкции о поставках ячеек с наездниками. При этом я краешком сознания уловил, что приземлились еще три корабля, но в памяти остался лишь один адрес в Нью-Орлеане.

Однако я совсем об этом не думал, просто продолжал свою работу «помощника мистера Поттера по особым поручениям», проводя целые дни — а иногда и ночи — в его кабинете. Возможно даже, что мы поменялись ролями: я нередко отдавал устные распоряжения самому Поттеру. Хотя не исключено, что и сейчас я понимаю социальные отношения паразитов не лучше, чем тогда.

Я знал — и так же знал мой хозяин, — что мне опасно показываться на улицах. Собственно, он знал столько же, сколько я. Через меня ему стало известно, что Старик информирован о моей «вербовке» и не оставит поисков до тех пор, пока меня не поймают или не убьют.

Странно, что мой хозяин не подыскал себе нового носителя и попросту не убил меня: «рекрутов» у нас было куда больше, чем наездников. Причем, твари не испытывали ничего похожего на человеческую щепетильность. Повелители-наездники, только-только извлеченные из транзитных ячеек, часто наносили «рекрутам» увечья; мы всегда уничтожали таких носителей и подбирали новых. С другой стороны, станет ли опытный ковбой менять вышколенную рабочую лошадь на новую, еще необъезженную? Возможно, только поэтому меня прятали и я остался жив.

Спустя какое-то время город оказался в наших руках, и мой хозяин начал выводить меня на улицу. Я не хочу сказать, что у каждого появился горб, нет. Людей было слишком много, а хозяев слишком мало. Но все ключевые позиции в городе занимали теперь наши «рекруты» — от полисмена на углу до мэра и начальника полицейского управления, не говоря уже о мелких городских начальниках, священниках, членах советов директоров крупных компаний и значительной части руководства связью и средствами массовой информации. Большинство населения продолжало жить обычной жизнью, не только не обеспокоенное этим «маскарадом», но и ничего о нем не подозревающее.

Наших хозяев заметно сдерживали трудности общения на большом расстоянии. Они могли поддерживать связь лишь по обычным каналам при помощи человеческой речи, а если не было уверенности, что это безопасно, им приходилось прибегать к кодированным сообщениям вроде того, что я послал о поставке контейнеров. Очевидно, такого общения через слуг им было недостаточно, и, чтобы скоординировать действия, часто возникала необходимость в непосредственных контактах между хозяевами.

На одну из таких «конференций» меня отправили в Нью-Орлеан.

Утром я, как обычно, вышел на улицу, отправился к стартовой платформе в жилом квартале и вызвал такси. После короткого ожидания мою машину подняли на пусковую установку. Я уже собрался сесть, но тут подскочил какой-то шустрый старикан и забрался в такси первым.

Я получил приказ избавиться от него и сразу же второй: действовать осторожно и осмотрительно.

— Извините, сэр, — сказал я, — но эта машина занята.

— Точно, — ответил старик. — Я ее и занял.

— Вам придется найти себе другую, — попытался урезонить его я. — И покажите-ка номер вашего билета.

Тут ему деваться было некуда. Номер такси совпадал с номером на моем билете. Однако он и не думал уходить.

— Вам куда? — требовательно спросил он.

— В Нью-Орлеан, — ответил я, впервые узнав, куда направляюсь.

— Тогда вы можете забросить меня в Мемфис.

Я покачал головой.

— Это мне не по пути.

— Всего на пятнадцать минут дольше! — Он, похоже, злился и с трудом держал себя в руках. — Вы не имеете права забирать общественный транспорт в единоличное пользование. Водитель! Объясните этому человеку правила!

Водитель вытащил из зубов зубочистку.

— А мне все равно. Взял, отвез, привез. Сами разбирайтесь, а то я пойду к диспетчеру, чтобы дал мне другого пассажира.

С секунду я стоял в нерешительности, не получая никаких инструкций, затем полез в такси.

— В Нью-Орлеан. С остановкой в Мемфисе.

Водитель пожал плечами и просигналил на башню в диспетчерскую. Второй пассажир сопел и не обращал на меня никакого внимания.

Когда мы поднялись в воздух, он открыл свой кейс и разложил на коленях бумаги. Я без всякого интереса наблюдал за ним, затем чуть изменил позу, чтобы легче было достать пистолет. Но этот тип моментально протянул руку и схватил меня за запястье.

— Не торопись, сынок.

И я узнал сатанинскую улыбку самого Старика.

У меня хорошая реакция, но сейчас информация шла от меня к хозяину, осмыслялась и возвращалась обратно. Не знаю, насколько велика задержка, но, пытаясь вытащить свое оружие, я почувствовал, как в ребра мне ткнулся широкий ствол лучемета.

Другой рукой он прижал что-то к моему боку. Укол — и по всему телу разлилось теплое оцепенение. Препарат «Морфей». Я сделал еще Одну попытку достать пистолет и рухнул лицом вперед…

— Ну как, сынок, тебе уже лучше?

Старик задумчиво разглядывал меня, облокотившись на спинку кровати. Он стоял по пояс голый.

— Э-э-э… да, пожалуй. — Я попытался сесть и не смог.

Старик зашел сбоку.

— Видимо, мы можем снять ремни, — сказал он, копаясь с застежками. — Очень не хотелось, чтобы ты поранился или еще что… Вот так.

Я сел, растирая затекшие мышцы.

— Ты что-нибудь помнишь? Докладывай.

— А что я должен…

— Тебя захватили. Ты помнишь, что происходило после этого?

Мне вдруг стало страшно, безумно страшно, и я вцепился в кровать.

— Босс! Они знают о нашей базе! Я сам им сообщил!

— Нет, об этой не знают, — спокойно ответил он. — Это другая база. Старую я эвакуировал…

Я-с трудом сглотнул.

— Босс, они — повсюду! Город у них в руках.

— Знаю. То же самое в Де-Мойне. В Миннеаполисе, в Сент-Поле, в Нью-Орлеане, в Канзас-Сити. Может быть, еще где-то. Пока нет информации, но я не могу быть везде сразу. — Он нахмурился и добавил: — Это как бег в мешках. Мы проигрываем, и очень быстро. Даже в тех городах, о которых нам известно, мы ничего не можем сделать.

— Боже! Почему?

— Потому что «более опытные и мудрые» по-прежнему не убеждены. Потому что, когда паразиты захватывают город, там все остается по-прежнему.

Я уставился на него в недоумении, и Старик поспешил меня успокоить:

— Не бери в голову. Ты у нас — первая удача. Первый, кого нам удалось вернуть живым. И теперь выясняется, что ты все помнишь. Это очень важно. И твой паразит тоже первый, которого нам удалось поймать и сохранить в живых. У нас появился шанс уз…

Должно быть, у меня на лице читался неприкрытый ужас. Мысль о том, что мой хозяин жив и, может быть, сумеет снова мной завладеть, была просто невыносима.

Старик встряхнул меня за плечи.

— Успокойся, — мягко произнес он. — Ты еще не совсем окреп.

— Где он?

— А? Паразит-то? Не беспокойся. Мы нашли тебе дублера и пересадили его на орангутана. Кличка — Наполеон. Он под надежной охраной.

— Убейте его!

— Бог с тобой. Он нужен нам живым, для изучения.

Видимо, со мной приключилось что-то вроде истерики, и Старик ударил меня по щеке.

— Соберись. Чертовски неприятно беспокоить тебя, пока ты не выздоровел, но я должен. Нам нужно записать все, что ты помнишь, на пленку. Так что, соберись и начинай.

Я кое-как справился с собой и начал обстоятельный доклад обо всем, что мог припомнить. Описал, как снял складской этаж и как «завербовал» свою первую жертву, затем как мы перебрались в Конституционный клуб. Старик кивал.

— Логично, логично. Ты и для них оказался хорошим агентом.

— Ты не понимаешь, — возразил я. — Сам я вообще ни о чем не думал. Знал, что происходит в данный момент, вот и все.

— Неважно. Дальше.

— После «вербовки» менеджера клуба все пошло гораздо легче. Мы брали их прямо у входа и…

— Имена?

— Да, конечно. М. Гринберг, Тор Хансен, Хардвик Поттер, его шеф Джим Вэйкли, небольшого роста такой служитель в туалетной комнате, которого все звали «Джейк», но от него пришлось избавиться; его хозяин просто не давал ему времени на самое необходимое. Менеджер — я так и не узнал его имени… — Я на несколько секунд умолк, стараясь припомнить всех «рекрутов». — О, Боже!

— Что такое?

— Заместитель министра финансов!

— Вы взяли и его?

— Да. В первый же день. И я не знаю, сколько прошло времени. Боже, шеф, ведь министерство финансов охраняет Президента!

На том месте, где сидел Старик, уже никого не было. Я без сил откинулся на спину.

Проснулся я жутким привкусом во рту, с больной головой и предчувствием неминуемой беды. Но по сравнению с тем, что было раньше, можно сказать, я чувствовал себя отлично.

— Как, уже лучше? — спросил рядом чей-то веселый голос.

Надо мной склонилась миниатюрная брюнетка. Вполне симпатичная — видимо, я и в самом деле чувствовал себя лучше, поскольку сразу, это отметил. Но одета она была довольно странно: белые шорты, нечто невесомое, чтобы поддерживать грудь, и металлический панцирь, закрывающий шею, плечи и позвоночник.

— Меня зовут Дорис Марсден, — сказала она. — Я твоя дневная сиделка.

— Рад познакомиться, Дорис, — ответил я и снова окинул ее взглядом. — Слушай, а что это за странный наряд? Нет, мне нравится, конечно, но ты как будто из комикса.

Она хихикнула.

— Я и сама чувствую себя, словно девица из кордебалета. Но ты привыкнешь. Я, во всяком случае, уже привыкла.

Я вдруг понял, в чем дело, и мне сразу стало хуже.

— А теперь — ужинать, — сказала Дорис, ставя передо мной поднос.

— Я совсем не хочу есть.

— Открывай рот, — твердо сказала она, — а то я вывалю все это тебе на голову.

— А что со мной?

— Истощение, длительное голодание, цинга в начальной стадии. А кроме того, чесотка и вши — но с этими бедами мы уже справились. Ну-ка, перевернись.

Я перевернулся на живот, и она стала менять повязки. Оказалось, у меня полно воспалившихся болячек.

Насколько я помнил, есть мне доводилось не чаще чем раз в два или три дня. Мыться? Вспомнить бы… Нет, за это время я вообще не мылся. Брился, правда, каждый день и надевал, свежую сорочку: хозяин понимал, что этого требовали условия «маскировки». Но зато ботинки я не снимал с тех самых пор, как украл их на старой базе, а они, насколько я помнил, оказались малы.

— Что у меня с ногами? — спросил я.

— Слишком много будешь знать, скоро состаришься, — ответила Дорис.

Вообще-то я люблю сиделок: они всегда спокойны, общительны и терпеливы: Ночной сестре мисс Бриггс с ее лошадиной физиономией до Дорис было, конечно, далеко. Она носила такой же наряд из музыкальной комедии, в каком щеголяла Дорис, но никаких шуточек по этому поводу себе не позволяла, и походка у нее была, как у гренадера. У Дорис, слава богу, при ходьбе все очаровательно подпрыгивало.

Ночью я проснулся от какого-то кошмара, но мисс Бриггс отказалась дать мне вторую таблетку снотворного, хотя и согласилась сыграть со мной в покер. Выиграла у меня половину месячного жалованья. Я пытался узнать у нее что-нибудь о Президенте, но это оказалось невозможно. Она делала вид, что вообще ничего не знает о паразитах и летающих тарелках.

Тогда я спросил, что передают в новостях. Она ответила, что была слишком занята и ничего не видела, а когда я попросил поставить мне в комнату стереовизор, сказала, что нужно будет спросить у доктора, который прописал мне «полный покой». Я поинтересовался, когда смогу увидеть этого самого доктора, но тут раздался сигнал вызова, и она ушла.

Я сразу подтасовал колоду, чтобы ей достались хорошие карты, не требующие прикупа — так мне не пришлось бы передергивать.

Завтрак мне принесла уже Дорис. За едой я пытался выведать у нее какие-нибудь новости, но так же, как и с мисс Бриггс, ничего не добился. Сиделки порой ведут себя так, будто работают не в больнице, а в яслях для умственно отсталых детей.

— Мне сказали, что ты здесь. — На Дэвидсоне были только шорты и ничего кроме, если не считать бинтовой повязки на левой руке.

— Это больше, чем сказали мне, — пожаловался я. — Что у тебя с рукой?

— Пчела ужалила.

Он явно не хотел говорить, при каких обстоятельствах его полоснули из лучемета — что ж, его дело.

— Психологи уже допустили тебя к секретным материалам? — спросил он.

— А что? Кто-то во мне сомневается?

— Спрашиваешь! Бедняга Джарвис так и не оклемался.

— Серьезно? — Почему-то мысль о Джарвисе не приходила мне до сих пор в голову. — И как он сейчас?

— Никак. Впал в коматозное состояние и умер. Через день после твоего побега. — Дэвидсон смерил меня взглядом. — У тебя здоровья, видно, хоть отбавляй.

Я, однако, совсем этого не чувствовал. Накатила слабость, и я заморгал, борясь с подступающими слезами. Дэвидсон сделал вид, что ничего не заметил.

— Видел бы ты, что тут было, когда ты смылся! Старик рванул за тобой, если можно так выразиться, в одном пистолете и насупленых бровях. И, наверное, поймал бы, да полиция помешала, и пришлось его самого выручать. — Дэвидсон ухмыльнулся.

Я слабо улыбнулся в ответ. Было в этой сцене что-то одновременно возвышенное и комичное: Старик в чем мать родила несется спасать мир от смертельной опасности.

— Жаль, я не видел. А что еще случилось? В последнее время?

Дэвидсон пристально посмотрел на меня и сказал:

— Подожди минуту.

Он вышел из палаты, но вскоре вернулся.

— Старик разрешил. Что тебя интересует?

— Все! Что произошло вчера?

— Вот вчера-то меня как раз и прижгли. — Он повел забинтованной рукой. — Повезло еще, потому что троих наших убили. В общем, шороху много было. — Дэвидсон встал. — Ну, бывай. Мне — в госпиталь.

— А Президент?

Дэвидсон оглянулся через плечо.

— С ним все в порядке, ни единой царапины.

Еще дня два или три меня держали в постели и обращались со мной как с ребенком. Впрочем, я не возражал; последние несколько лет мне просто не доводилось отдыхать по-настоящему. Болячки заживали, и вскоре мне предложили — вернее, приказали — делать легкие упражнения, не покидая палаты.

Как-то раз заглянул Старик, дал мне одежду и пригласил «пройтись».

«Одежда» состояла из шорт и ботинок. Но на базе все были одеты точно так же, и, признаться, при виде людей с голыми плечами, без паразитов, у меня даже на душе становилось спокойнее. Для этого, как выяснилось, и была придумана подобная «форма».

Мы остановились у двери с надписью «Биологическая лаборатория. Невходить!»

Я попятился.

— Куда это мы идем?

— Взглянуть на твоего дублера, на обезьяну с твоим паразитом.

— Так я и думал. Нет уж, увольте. — Я почувствовал, что дрожу.

— Послушай, сынок, — терпеливо сказал Старик, — тебе нужно перебороть себя. И лучше будет, если ты не станешь избегать встречи. Знаю, тебе нелегко. Я сам провел несколько часов, разглядывая эту тварь, но так и не привык у ее виду.

— Ты ничего не знаешь. Не можешь знать! — Меня так трясло, что пришлось опереться о косяк.

— Да, видимо, когда у тебя на спине паразит, это все воспринимается по-другому. Джарвис… — Он замолчал.

— Вот именно, черт побери! По-другому! И ты меня туда не затащишь.

— Нет, я не стану этого делать. Возвращайся, сынок, и ложись в кровать. — Старик шагнул за порог.

Он сделал три или четыре шага, когда я позвал:

— Босс!

Старик остановился.

— Я иду, — сказал я.

…Обезьяна была заперта в клетке. Ее торс удерживало на месте сплошное переплетение металлизированных ремней. Руки и ноги безвольно висели, словно она не могла ими управлять. Обезьяна подняла голову и зыркнула на нас горящими ненавистью и разумом глазами. Затем огонь во взгляде угас, и перед нами оказалось обычное животное, в глазах — тупость и боль.

— С другой стороны, — тихо сказал Старик.

— Я бы не пошел, но он все еще держал меня за руку. Обезьяна следовала за нами взглядом, но ее тело надежно удерживала рама с ремнями. Зайдя сзади, я увидел…

Хозяин. Тварь, которая бог знает сколько ездила у меня на спине, говорила моим языком, думала моим мозгом. Мой хозяин.

Ужас, собственно, вызывает не сам его вид. И дело даже не в том, что ты знаешь о способностях паразитов: то же самое чувство я испытал и в первый раз, еще до того, как узнал, что это за твари. Я попытался объяснить свои мысли Старику, и он кивнул, не отрывая глаз от паразита:

— Да, у других то же самое. Безотчетный страх, как у птицы перед змеей. Возможно, их основное оружие.

— Больше всего на свете я хочу его убить! — выкрикнул я. — Убить всех их! Я бы всю жизнь убивал и убивал этих тварей! — Меня опять начало трясти.

Старик задумался, глядя на меня, затем протянул свой пистолет.

— Держи.

Я не сразу понял, в чем дело. Своего оружия у меня не было, поскольку мы пришли сюда прямо из больничной палаты. Я взял пистолет и бросил на Старика вопросительный взгляд.

— Зачем?

— Ты же хочешь его убить. Если тебе это нужно, вперед. Убей. Прямо сейчас.

— Но ты же говорил, что тварь нужна для изучения!

— Нужна. Но если ты считаешь, что должен ее убить, покончи с ней. Это ведь твой хозяин. Если для того, чтобы вновь стать человеком, ты должен ее убить, убей.

«Вновь стать человеком». Мысль звучала в мозгу, как набат. Старик знал, какое мне нужно лекарство. Я уже не дрожал. Оружие, готовое извергать огонь и убивать, лежало в ладони как влитое. Мой хозяин…

Я убью его и вновь стану свободным человеком. Если хозяин останется в живых, этого никогда не произойдет. Мне хотелось уничтожить их всех, отыскать и выжечь всех до единого, но первым делом — этого.

Мой хозяин… Повелитель. До тех пор, пока я его не убью. Почему-то мне показалось, что, останься я с ним один на один, мне ничего не удастся сделать, что я замру и буду покорно ждать, пока он не переползет ко мне на спину и не устроится, захватывая мой мозг, всего меня.

Но теперь я мог его убить!

Уже без страха, с переполняющим меня ликованием я прицелился.

Старик по-прежнему смотрел на меня.

Я опустил оружие и неуверенно спросил:

— Босс, положим, я убью этого паразита. А другой есть?

— Нет.

— Но ведь он нужен.

— Да.

— Тогда… Черт, зачем ты дал мне пистолет?

— Ты сам знаешь. Если тебе нужно, убей. Если сумеешь обойтись, тогда им займется Отдел.

Я должен был убить его. Даже если мы убьем всех остальных, пока будет жив этот, я так и не перестану трястись в темноте от страха… А что касается других, то в одном только Конституционном клубе можно взять сразу дюжину. Убью этого, и мне уже ничего не страшно: я сам поведу туда группу захвата. Учащенно дыша, я снова поднял пистолет.

Затем отвернулся и кинул его Старику. Тот поймал оружие и спросил:

— В чем дело?

— А? Не знаю. Когда я уже совсем собрался нажать на курок, я вдруг понял, что мне достаточно сознания: я могу это сделать.

— Я тоже так решил.

На душе у меня стало тепло и спокойно, словно я действительно убил эту тварь. Я мог повернуться к ней спиной и даже не злился на Старика.

— Черт, ты все знаешь заранее! Как тебе нравится выступать в роли кукловода?

Но он шутки не принял.

— Это не про меня. Обычно я лишь вывожу человека на дорогу, по которой он сам хочет идти. А настоящий кукловод — вот он.

Прервал нас человек, который неожиданно влетел в лабораторию. В шортах и в белом лабораторном халате он выглядел довольно глупо.

— Прошу прощения, шеф, я не знал, что вы здесь. Я…

— Да, я здесь, — перебил его Старик и направил пистолет ему в живот. — Почему ты в халате?

Человек посмотрел на пистолет с таким выражением лица, будто происходящее показалось ему неудачной шуткой.

— Так я же работал. Не ровен час обольешься чем, а там у нас растворы бывают…

— Снять!

— А?

Старик повел пистолетом.

Человек торопливо скинул халат. На плечах у него ничего не было, красной сыпи на спине тоже.

— Теперь ты возьмешь этот халат и сожжешь, — приказал Старик. — А затем вернешься к работе.

Залившись краской, человек шмыгнул к двери, но у порога остановился и спросил:

— Шеф, вы уже готовы к этой э-э-э… процедуре?

— Скоро буду. Я дам знать.

Когда дверь закрылась, Старик, тяжело вздохнув, убрал пистолет и проворчал:

— Вот так всегда. Отдаешь приказ. Знакомишь всех. Заставляешь каждого расписаться. Можно даже вытатуировать приказ на их — хилых мощах, и все равно находится какой-нибудь умник, который считает, что его это не касается. Ученые…

Я снова Повернулся к своему хозяину. Вид его по-прежнему вызывал у меня отвращение, но теперь оно сопровождалось обостренным — и не совсем, по правде говоря, неприятным — ощущением опасности.

— Босс, — спросил я, — а что вы собираетесь с ним делать?

— Я хочу его допросить.

— В смысле… Как это? Обезьяна ведь не…

— Да, обезьяна говорить не может. Нам придется найти добровольца. Человека.

Когда я сообразил наконец, что он имеет в виду, ужас охватил меня почти с прежней силой.

— Неужели вы и в самом деле… Это невозможно, такого даже врагу не пожелаешь!

— Возможно! И я на это пойду. Что должно быть сделано, будет сделано.

— Вы не найдете добровольцев!

— Одного уже нашли…

— Да ну! И кто же это?

— … но я не хотел бы использовать этого человека! Мне нужен другой.

Сама мысль об этом казалась мне отвратительной.

— Доброволец он или нет, это все равно грязное дело. Ладно, один у вас есть, но второго такого психа вам придется поискать!

— Может быть, — согласился Старик. — Но тем не менее, я не хотел бы использовать, первого добровольца. А допрос нам необходим, сынок: мы ведем войну при минимуме разведывательных данных. Мы не знаем нашего врага, не можем вести с ним переговоры. Нам не известно, откуда он и что из себя представляет. Все это мы должны выяснить, потому что от этого зависит наше выживание. Говорить с паразитом можно только через человека. Значит, у нас нет иного выхода. И мне по-прежнему нужен доброволец.

— А что ты так на меня смотришь?

— Как?

Я, в общем-то, задал вопрос в шутку, но он ответил таким тоном, что я чуть не начал заикаться.

— Ты… Да ты с ума сошел! Чтобы я добровольно позволил снова посадить паразита себе на спину!..

Он продолжал, словно и не слышал меня:

— Кто угодно тут не подойдет. Нужен человек, который сможет его выдержать. Джарвис, как оказалось, был недостаточно крепок, сломался. А ты все-таки выжил.

— Я? Да, один раз выжил. Но второй раз я просто не вынесу.

— Но у тебя больше шансов остаться в живых, чем у кого бы то ни было. Ты уже доказал, что способен на это… Я даю тебе последнюю возможность решить: согласен ли ты на эксперимент, зная, что это необходимо, что у тебя больше всех шансов и что пользы от тебя будет больше, чем от других? Или ты предпочитаешь, чтобы вместо тебя рисковал своей жизнью какой-то другой человек?

Я попытался объяснить ему, что у меня на душе. Мысль о том, что я умру, находясь во власти паразита, была просто невыносима. Почему-то мне казалось, что такой смертью я заранее обрекаю себя на бесконечные муки в аду. Но еще хуже было бы вновь почувствовать на спине паразита и остаться в живых. Вот только нужные слова никак не шли на язык, и я беспомощно пожал плечами.

— Можешь меня уволить, но есть какие-то пределы тому, что человек может вынести. Я отказываюсь.

Он повернулся к интеркому на стене.

— Лаборатория, мы сейчас начинаем. Поторопитесь.

— А объект? — донеслось из динамика, и я узнал голос человека, что влетел незадолго до этого в комнату.

— Первый доброволец.

— Значит, взять стенд поменьше? — с сомнением спросил человек.

— Да. Тащите все сюда.

Я двинулся к двери.

— Далеко собрался? — резко спросил Старик.

— Как можно дальше отсюда, — так же резко ответил я. — Я не хочу в этом участвовать.

Он схватил меня за руку и рывком развернул.

— Придется тебе остаться. Ты знаешь о них больше всех, и твои советы могут оказаться полезными.

— Отпусти.

— Ты останешься — либо по своей воле, либо я прикажу тебя связать, — раздраженно сказал Старик. — Я сделал скидку на болезнь, но твои фокусы мне надоели.

У меня уже не осталось сил спорить.

Лаборанты вкатили в комнату кресло на колесиках, хотя, по правде сказать, этот предмет обстановки больше напоминал электрический стул: ремни для запястий, локтей, лодыжек и колен, крепления у пояса и груди, но спинка была срезана, чтобы плечи жертвы оставались открытыми.

«Кресло» установили рядом с клеткой обезьяны, затем убрали ближнюю к нему стенку. Обезьяна наблюдала за приготовлениями внимательным, настороженным взглядом, но по-прежнему не могла пошевелить безвольно висящими конечностями. Тем не менее, когда сняли стенку клетки, мне снова стало не по себе, и я остался на месте только из опасения, что Старик действительно прикажет меня связать. Открылась дверь, и в комнату вошли еще несколько человек, среди них — Мэри.

Я растерялся. Мне очень хотелось ее увидеть, и я пытался отыскать ее через медсестер, но они или действительно не знали ее, или получили на этот счет какие-то распоряжения. Теперь мы наконец встретились, но при таких обстоятельствах… Черт бы побрал Старика! Ну зачем приглашать на такое «представление» женщину, пусть даже женщину-агента? Должны же быть какие-то рамки.

Мэри бросила на меня удивленный взгляд, затем кивнула. Меня это немного задело, но я все понял: не время и не место для пустых разговоров. Выглядела она отлично, только очень серьезно. На ней был такой же наряд, как у сиделок, но без этого нелепого шлема и панциря на спине. Вместе с ней в комнату вошли несколько мужчин с записывающей и прочей аппаратурой.

— Готовы,? — спросил начальник лаборатории.

— Да, поехали, — ответил Старик.

Мэри подошла к «креслу» и села. Двое лаборантов опустились на колени и принялись застегивать ремни. Я смотрел на все это словно в оцепенении. Затем схватил Старика за руку, отшвырнул в сторону и, подскочив к креслу, раскидал лаборантов.

— Мэри, — крикнул я, — ты с ума сошла! Вставай!

Старик выхватил пистолет и навел на меня.

— Прочь, — приказал он. — Вы, трое, связать его!

Я поглядел на пистолет, на Мэри. Она не двигалась — ноги у нее уже были пристегнуты, — и только смотрела на меня полным сочувствия взглядом.

— Ладно, Мэри, вставай, — тупо сказал я. — Мне захотелось посидеть.

Лаборанты убрали первое кресло и принесли другое. То, что приготовили для Мэри, мне не подходило: оба делались точно по фигуре. Со всеми затянутыми ремнями ощущение возникало такое, будто меня залили в бетон. Спина чесалась невыносимо, хотя никого мне пока туда не посадили.

Мэри в комнате уже не было. Я не видел, как она ушла, да это и не имело значения. Когда приготовления закончились, Старик положил руку мне на плечо и сказал:

— Спасибо, сынок.

Я промолчал.

Как пересаживали мне на спину паразита, я не видел. И не особенно интересовался. Впрочем, даже если бы мне захотелось посмотреть, ничего бы не вышло: я просто не мог повернуть голову. Обезьяна один раз взревела, потом завизжала, и кто-то крикнул: «Осторожней!»

Затем наступила такая тишина, словно все затаили дыхание. Спустя секунду что-то влажное опустилось мне на шею, и я потерял сознание.

Очнулся я со знакомым ощущением нахлынувшей вдруг энергии. Я понимал, что влип, но рассчитывал как-нибудь выкрутиться. Страха не было: я испытывал презрение и не сомневался, что как-нибудь их перехитрю.

— Ты меня слышишь? — громко спросил Старик.

— Орать-то зачем? — ответил я.

— Ты помнишь, зачем ты здесь?

— Вы хотите задавать вопросы. За чем дело стало?

— Что ты из себя представляешь?

— Глупый вопрос. Во мне шесть футов один дюйм, в основном мышцы и совсем немного мозга. Вешу я…

— Не о тебе речь. Ты знаешь, с кем я говорю — ты!

— В игры играем?

Старик ответил не сразу.

— Тебе нет смысла делать вид, будто я не знаю, что ты за существо…

— Но ты и в самом деле не знаешь.

— Однако мы изучали тебя все то время, пока ты жил на спине у обезьяны. И кое-какую информацию, которая дает мне преимущество, мы уже получили. Во-первых, — он принялся загибать пальцы, — тебя можно убить. Во-вторых, ты чувствуешь боль. Тебе не нравится электрический ток и ты не выносишь даже такого жара, который способен вынести человек. В-третьих, без носителя ты беспомощен. Я могу приказать, чтобы тебя сняли, и ты умрешь. Ты ничего не можешь без носителя, а он сейчас совершено неподвижен. Попробуй ремни на прочность. Так что ты или будешь отвечать на наши вопросы, или умрешь.

— Я уже попробовал ремни и обнаружил, что порвать их действительно невозможно. Впрочем, это меня не беспокоило: вернувшись к хозяину, я почувствовал себя на удивление спокойно — ни забот, ни волнений. Мое дело было служить — и только, а дальше будь что будет. Один ремень на лодыжке вроде был затянут слабее остальных: возможно, мне удастся вытащить ногу… Затем я проверил еще раз ремни на руках. Может, если полностью расслабиться…

Сразу последовали указания — или я сам принял решение: в такой ситуации это одно и то же. Никаких разногласий между мной и хозяином не было, мы думали и действовали как одно целое. Короче, инструкции это или собственное решение, но я знал, что побег сейчас не удастся. Обводя комнату взглядом, я пытался определить, кто из присутствующих вооружен. Возможно, только Старик: значит, уже легче.

Где-то в глубине души затаилось ноющее чувство вины и отчаяния, знакомое лишь слуге, действующему по воле инопланетного паразита, но я был слишком занят, чтобы переживать.

— Итак, — сказал Старик. — Ты будешь отвечать на вопросы сам, или придется тебя заставлять?

— Какие вопросы? — спросил я. — До сих пор я не слышал ни одного вразумительного вопроса.

Старик повернулся к лаборанту.

— Дай-ка мне разрядник.

Я все еще испытывал ремни и как-то даже не обратил внимания на эту фразу. Если бы удалось притупить его бдительность, и чтобы пистолет оказался в пределах досягаемости — при условии, конечно, что я сумею высвободить руку — тогда, может быть…

Он протянул руку с гибким хлыстом куда-то мне за спину, и я почувствовал дикую, ослепляющую боль. Мне показалось, что в комнате стало темно, словно кто-то щелкнул выключателем. Меня раздирало на куски, и на мгновение я даже потерял связь с хозяином.

Затем боль схлынула, оставив после себя только обжигающее воспоминание. Но не успел я собраться с мыслями, как хозяин снова подчинил меня своей воле. Впервые за все то время, что я был у него в подчинении, меня охватило беспокойство: его дикий страх и боль отчасти передались и мне.

— Ну как, понравилось? — спросил Старик.

Страх, однако, исчез, и я снова почувствовал лишь безмятежное равнодушие, хотя по-прежнему внимательно следил за своими врагами. Запястья и лодыжки тоже уже не болели.

— Зачем ты это сделал? — спросил я. — Разумеется, ты можешь причинить мне боль, но зачем?

— Чтобы ты отвечал на вопросы.

— Так задавай их.

— Что вы за существа?

Ответ появился у меня не сразу. Старик уже потянулся за разрядником, когда я услышал свой собственный голос:

— Мы — народ.

— Какой народ?

— Единственный народ. Мы изучали вас и знаем теперь вашу жизнь. Мы… — Я неожиданно замолчал.

— Продолжай, — мрачно приказал Старик и повел в мою сторону разрядником.

— Мы пришли, чтобы принести вам…

— Принести что?

Я хотел говорить: хлыст разрядника покачивался ужасающе близко. Но не хватало слов.

— Принести вам мир, — вырвалось у меня.

Старик фыркнул.

— Мир, — продолжил я, — и покой, радость… радость подчинения. — Я снова умолк. Слово «подчинение» не годилось. Я мучился, словно пытался говорить на чужом языке. — Радость… нирваны.

Это слово подходило гораздо лучше. Я чувствовал себя как собака, которую погладили по голове за то, что она принесла палку. Только что хвостом не вилял.

— Значит, как я понимаю, — сказал Старик, — если мы подчинимся, вы обещаете человечеству, что будете заботиться о нас и мы будем счастливы. Правильно?

— Абсолютно!

Старик задумался, остановив взгляд где-то у меня над плечом, затем плюнул на пол.

— Знаешь, — произнес он медленно, — нам, человечеству, уже не раз предлагали такую сделку. Из этого никогда ни черта не выходило.

— Попробуй сам, — посоветовал я. — Это очень просто, и тогда ты поймешь.

На этот раз он взглянул мне в глаза.

— Может, мне так и следовало поступить. Может быть, я обязан испытать это на себе. Не исключено, что когда-нибудь я попробую. Позже. А сейчас, — Старик вновь заговорил быстро и деловито, — сейчас ты будешь отвечать на вопросы. Если будешь отвечать сразу и правдиво, ничего с тобой не случится. Будешь медлить, я увеличу ток. — И он взмахнул хлыстом разрядника.

Я съежился, почувствовав поражение. На какое-то мгновение мне показалось, что я соглашусь.

— Так, — сказал Старик. — Откуда вы прилетели?

Молчание. Ни малейшего желания отвечать.

Хлыст придвинулся ближе.

— Издалека! — выкрикнул я.

— Это и так понятно. Где находится ваша база, ваша родная планета?

Старик выждал и сказал:

— Видимо, придется подстегнуть твою память.

Я тупо следил за ним; в голове — ни единой мысли. Но тут к нему обратился один из помощников.

— Что такое? — отозвался Старик.

— Возможно, здесь какие-то семантические трудности, — сказал помощник. — Различные представления об астрономии.

— Откуда? Паразит знает столько же, сколько знает его носитель. Это мы уже доказали. — Однако он опустил разрядник и задал вопрос по-другому. — Ладно. Солнечная система тебе наверняка знакома. Ваша планета находится в этой солнечной системе?

Я помедлил, потом ответил:

— Нам принадлежат все планеты.

Старик выпятил губу и задумчиво произнес:

— Интересно, что ты имеешь в виду… Впрочем, ладно. Пусть хоть вселенная целиком. Но где ваше гнездо? Откуда прилетели корабли?

Сказать мне было нечего.

Старик взмахнул рукой, и я почувствовал короткий удар током.

— Говори, черт бы тебя побрал! С какой вы планеты? С Марса? Венеры? Юпитера? Сатурна? Урана?

Нептуна? Плутона?

Когда он называл очередную планету, я отчетливо видел их, хотя сам ни разу не бывал дальше орбитальных станций. И мгновенно понял, когда Старик назвал именно ту, что нужно. Но мысль будто выдернули у меня, едва она возникла.

— Говори! — продолжал допытываться Старик. — Иначе я угощу тебя током.

— Ни с одной из них, — услышал я свой собственный голос. — Наша планета гораздо дальше.

Он взглянул на паразита у меня за плечами, потом мне в глаза.

— Ты лжешь. Придется помочь тебе стать честным.

— Нет! Нет!

— Что ж, попытаемся. Вреда от этого не будет. — Он медленно завел руку с разрядником мне за спину. В мыслях снова вспыхнул ответ, и я уже собрался его выдать, но тут мне сдавило горло, а затем резануло болью.

Боль не утихала, меня рвало на куски, и чтобы остановить боль, я пытался говорить, но стальная рука по-прежнему давила на горло.

Сквозь пелену боли я увидел склонившегося надо мной Старика. Лицо его дрожало и расплывалось. Я начал говорить что-то, но поперхнулся и сразу накатило удушье.

Затем меня-таки разорвало, и я умер.

Надо мной склонились несколько человек, и кто-то из них сказал:

— Он приходит в себя.

Затем в поле зрения вплыло лицо Старика.

— Ты в порядке, сынок? — спросил он участливо.

Я отвернулся.

— Переверните его на бок, — произнес другой голос. — Мне надо ввести стимулятор.

«Гиро», промелькнула мысль, или еще что-нибудь в этом духе. Так или иначе, препарат подействовал, и я ожил. Даже сел без посторонней помощи. Мы все еще были в той же комнате с клеткой, и рядом стояло то же проклятое кресло. Я попытался встать. Старик хотел мне помочь, но я его оттолкнул.

— Не трогай меня!

— Извини, — ответил он, затем приказал: — Джонс! Возьми Ито — и давайте за носилками. Отнесете Сэма в палату. Док, ты отправляешься с ним.

— Разумеется. — Доктор хотел поддержать меня за руку, но я не позволил.

— Оставьте меня в покое!

Врач посмотрел на Старика, тот пожал плечами и жестом приказал всем отойти. Я сам доковылял до двери, затем открыл вторую дверь и выбрался в коридор. Остановился, посмотрел на свои запястья, на лодыжки и решил, что мне так и так нужно в лазарет. Дорис что-нибудь сделает, и, может быть, мне удастся заснуть. Чувствовал я себя так, словно только что провел пятнадцать раундов на ринге и все их проиграл.

— Сэм… Сэм!

Знакомый голос. Мэри подбежала и остановилась, глядя на меня большими, влажными от слез глазами.

— Боже, Сэм… Что они с тобой сделали? — произнесла она, всхлипывая так, что я едва разобрал слова.

— Ты еще спрашиваешь? — ответил я и из последних сил залепил ей пощечину. — Стерва.

Моя палата оказалась свободной, но Дорис нигде не было. Я закрыл дверь и улегся на кровать лицом вниз, стараясь ни о чем не думать и не обращать внимания на боль. Потом за спиной у меня кто-то охнул, и я открыл один глаз: у кровати стояла Дорис.

— Что произошло? — воскликнула она, и я почувствовал ее мягкие прикосновения. — Боже, бедный, да что же это… Лежи, не двигайся. Я позову врача.

— Нет!

— Но тебе нужен врач.

— Я не хочу его видеть.

Она начала обмывать мои раны. Когда Дорис касалась спины, я едва сдерживался, чтобы не закричать. Но все закончилось быстро: она наложила бинты и сказала:

— Теперь на спину, осторожно…

— Я лучше останусь лицом вниз.

— Нет, — твердо сказала она. — Нужно, чтобы ты выпил лекарство…

В конце концов я оказался на спине — в основном, ее стараниями, — выпил это лекарство и спустя какое-то время уснул.

Помню, что вроде бы просыпался, видел у кровати Старика и костерил его на чем свет стоит. Врача, кажется, тоже видел. Но возможно, это был сон.

Разбудила меня мисс Бриггс, и вскоре Дорис принесла завтрак — все как раньше, словно я и не покидал больничной койки. Внешне я в общем-то неплохо отделался, хотя ощущение было такое, будто меня сбросили в бочке с Ниагарского водопада. На руках и на ногах, где я порезался о застежки «кресла», бинты, но кости остались целы. Душа — вот где болело больше всего.

Не поймите меня неверно. Старик вправе посылать нас на любое опасное задание — такова работа. Но то, что он со мной сделал… Он знал меня, как облупленного, и попросту загнал в угол, заставил пойти на то, на что я никогда не согласился бы сам. Больше всего я переживал из-за Старика. Мэри?.. Кто она мне, в конце концов? Так, просто еще одна симпатичная крошка. Роль приманки ей удалась на славу! Но она не должна была соглашаться играть в эту игру против своего же коллеги — во всяком случае, против меня.

Не очень логично, по-вашему? Мне, однако, все казалось логичным, и я решил, что с меня довольно. Операцию «Паразит» пусть заканчивают сами. В Адирондаке, в горах, у меня была небольшая хижина с запасом замороженных продуктов примерно на год. Пилюль, растягивающих время, тоже достаточно. Короче, я решил, что отправлюсь туда и наглотаюсь пилюль, а мир пусть спасается без меня — или катится ко всем чертям.

А если кто подойдет ближе, чем на сотню ярдов, он либо покажет мне голую спину, либо останется лежать на месте с большой прожженной дырой в груди.

Кому-то я должен был рассказать о своем решении, и слушать меня выпало Дорис. То, что со мной сделали, ее не то что возмутило — вывело из себя. Она ведь бинтовала мои раны. Ей, конечно, приходилось видеть и более тяжелые случаи, но сейчас это сделали свои же. Когда я рассказал, что думаю об участии Мэри, Дорис спросила:

— Я так понимаю, что ты хотел жениться на ней?

— Да. Глупо, правда?

— Она наверняка знала, что делает. Это просто нечестно. — Дорис прервала на секунду массаж, и глаза ее засверкали. — Я эту рыжую никогда не видела, но если увижу, всю физиономию ей расцарапаю!

Я улыбнулся.

Вскоре заявилась Мэри. Сначала я услышал Дорис:

— Туда нельзя.

Голос Мэри:

— Мне нужно.

— Ну-ка, назад, — прикрикнула Дорис. — А то я повыдергаю тебе твои крашеные волосы.

За дверью началась возня, затем я услышал звук пощечины и крикнул:

— Эй, что там происходит?

На пороге они появились вместе. Дорис тяжело дышала, Мэри, несмотря на инцидент за дверью, держалась с достоинством, но на щеке у нее краснело пятно размером с ладонь Дорис.

Дорис наконец перевела дух:

— Убирайся! Он не хочет тебя видеть.

— Я бы хотела услышать это от него, — ответила Мэри.

Я посмотрел на них обеих и сказал:

— Ладно, чего уж там. Раз она здесь… Я все равно хотел ей кое-что сказать. Спасибо, Дорис.

— Когда ты поумнеешь? — буркнула она и вылетела за дверь.

Мэри подошла к кровати.

— Сэм, я хочу понять, почему ты меня возненавидел. Может быть, я не смогу уже ничего изменить, но мне нужно знать.

От негодования я на минуту лишился речи.

— Я знаю, что они с тобой сделали, — продолжала Мэри. — Знаю, что ты пошел на это, чтобы избавить от пытки меня, и очень тебе благодарна. Но я не понимаю, почему ты меня ненавидишь. Я ведь не просила тебя и не хотела, чтобы ты это делал.

Я промолчал.

— Ты мне не веришь?

Приподнявшись на локте, я сказал:

— Я думаю, ты сама себя убедила, что так оно и есть. Но я могу тебе сказать, как это было на самом деле. Ты села в это чертово кресло, прекрасно понимая, что я не позволю им проводить эксперимент на тебе. Ты знала это, как бы ты ни убеждала себя сейчас в обратном. Старик не мог заставить меня — ни под угрозой оружия, ни даже под действием наркотиков. А ты могла. И заставила. А мне легче было умереть, чем вновь посадить себе на плечи эту мерзость.

Мэри становилась все бледнее и бледнее; в обрамлении волос ее лицо казалось чуть ли не зеленым. Затем она опомнилась, выдохнула и спросила:

— Ты действительно в это веришь, Сэм?

— А что, это неправда?

— Сэм, все было не так. Я не знала, что ты придешь. Удивилась даже. Но я не могла отступить, потому что обещала.

Довольно долго она стояла, не двигаясь. Я молчал. Наконец Мэри сказала:

— Сэм… ты когда-то говорил, что хочешь на мне жениться.

— Это было давно.

— Я и не ожидала иного ответа. Но я хотела сказать… Независимо от того, что ты обо мне думаешь, я хочу, чтобы ты знал: я очень благодарна за то, что ты ради меня сделал. И… Сэм, я уже ласковая. Ты меня понимаешь?

Я усмехнулся.

— Боже правый, женщины никогда не перестанут меня удивлять. Вы почему-то думаете, что всегда можно просто сбросить счет и начать по новой с одной этой козырной карты. — Я насмешливо улыбался, а она тем временем заливалась краской. — Только на этот раз ничего не выйдет. Не беспокойся, я не воспользуюсь твоим щедрым предложением.

— Что ж, я сама напросилась… — сказала она ровным тоном. — Тем не менее, все сказанное остается в силе. И это, и если я могу сделать для тебя еще что-то…

Я откинулся на подушку.

— Вообще-то, можешь.

Ее лицо засветилось надеждой.

— Да, Сэм?

— Оставь меня в покое. Я устал, — сказал я и отвернулся.

После полудня заглянул Старик.

— Я хочу с тобой поговорить, — начал он.

— Нам не о чем разговаривать. Убирайся.

Он словно бы И не заметил моей резкости, вошел в палату, сел.

— Не возражаешь, если я присяду?

— Похоже, ты уже сидишь.

Это юн тоже пропустил мимо ушей.

— Знаешь, сынок, ты у меня один из лучших сотрудников, но иногда делаешь поспешные выводы.

— Можешь на этот счет больше не беспокоиться, — ответил я. — Как только доктор меня выпишет, я подаю в отставку.

Старик просто не слышал того, что ему не хотелось слышать.

— Ты торопишься и совершаешь ошибки. Возьми, например, эту девушку, Мэри… Не зная ничего, ты наговорил ей черт-те что. Расстроил. Возможно, лишил меня очень способного агента.

— Да? Я прямо слезами обливаюсь.

— Послушай-ка, мальчишка, у тебя нет никаких оснований напускаться на нее со своими обвинениями. Ты просто не знаешь, что произошло… Сынок, я тебе когда-нибудь лгал?

— Нет, — признал я, — но если будет нужно, я думаю, ты сделаешь это, не моргнув глазом.

— Может быть, я заслужил такие слова, — сказал Старик. — Да, я солгу кому-то из своих, если того потребует безопасность страны. Но до сих пор мне не приходилось этого Делать, потому что я специально отбирал людей. В данном случае безопасность страны этого не требует, и я не лгу, так что тебе придется самому решать, правду я говорю или нет. Мэри ничего не знала. Она не знала, что ты будешь в лаборатории. Не знала, почему ты там оказался. Не знала, наконец, что еще не решено, кто сядет в кресло. И не подозревала, что я не собираюсь проводить эксперимент на ней, потому что в качестве подопытного мне подходишь только ты — даже если бы пришлось приказать, чтобы тебя связали и усадили силой. Я бы сделал это, но мой план сработал, и ты согласился сам.

Очень хотелось ему поверить, поэтому я изо всех сил сопротивлялся. А насчет того, станет ли он врать… Не исключено, что его понимание заботы о безопасности страны включает в себя и необходимость как можно скорее вправить мозги двум первоклассным агентам. Мыслит Старик весьма неординарно.

— Смотри мне в глаза! — добавил он. — Я хочу, чтобы ты зарубил себе на носу: во-первых, все, включая и меня, очень признательны тебе за то, что ты сделал — независимо от мотивов твоего поступка. Я составил рапорт и не сомневаюсь, что тебе дадут медаль. Это останется в силе, даже если ты уйдешь из Отдела. Только не воображай себя этаким героем…

— И не думаю!

— … потому что на самом деле медаль достанется не тому, кому следовало. По справедливости, ее должна была получить Мэри… Спокойно! Я еще не закончил. Тебя, по сути, пришлось заставить, но я не критикую: на твою долю и без того выпало немало. Но настоящим, убежденным добровольцем оказалась именно Мэри. Садясь в кресло, она вовсе не ждала избавления в последнюю секунду, и у нее были все основания полагать, что, даже оставшись в живых, она потеряет рассудок, а это еще страшнее. Но Мэри согласилась, потому что она — героическая натура, а ты, сынок, до нее не дотягиваешь.

Не дожидаясь ответа, он продолжил:

— Знаешь, большинство женщин чертовски глупы и наивны. Тем не менее, они способны на большее, чем мы. Самые храбрые из них храбрее нас, самые способные — способнее, а самые сволочные — сволочнее. Я это к тому говорю, что Мэри в данном случае проявила больше мужества, чем ты сам, а ты оскорбил ее.

У меня в голове уже все перепуталось, и я не мог решить, правду он говорит, или опять водит меня за нос.

— Может быть, я сорвался не на того человека. Но если все было так, как ты сказал… Тогда то, что ты сделал, выглядит еще более мерзко.

Он принял обвинение, не дрогнув.

— Сынок, мне очень жаль, если я потерял твое уважение, но я как любой командир во время боя не могу быть особенно щепетилен. А мне еще тяжелее, потому что приходится сражаться другим оружием. Знаешь, есть люди, которые просто неспособны, когда нужно, пристрелить свою собаку. Я способен. Может быть, это скверно, но такая уж у меня работа. Если ты когда-нибудь окажешься на моем месте, тебе тоже придется так поступать.

— Едва ли это когда-нибудь случится.

— Думаю, тебе надо отдохнуть и обдумать все это.

— Я возьму отпуск. Бессрочный.

— Как скажешь.

Он поднялся было, но я его остановил:

— Подожди…

— Да?

— У меня к тебе просьба. Насчет паразита… Вы с ним уже закончили?

— Да, но…

Я сел в постели.

— Никаких «но». Дай мне твой лучемет. Я сделаю это прямо сейчас.

— Это невозможно. Он мертв.

— Что?!

— Он сдох, когда мы пытались заставить тебя — в смысле, его — говорить.

Меня вдруг разобрал смех. Я захохотал и никак не мог остановиться. Старик встряхнул меня за плечи.

— Перестань! Мне жаль, что так вышло, но ничего смешного тут нет.

— Ну как же? — ответил я, всхлипывая и хихикая. — Смешнее я в жизни ничего не слышал. Столько канители — и все впустую.

— Черта с два! Ты даже не представляешь себе, настолько успешным оказался эксперимент. Верно, мы ничего не добились от самого паразита, но выяснили кое-что у тебя.

— У меня?

— Вчера ночью мы накачали тебя наркотиками, загипнотизировали, сняли запись мозговой активности — короче, выжали и повесили сушиться. Перед смертью паразит многое тебе сообщил, и, когда ты от него освободился, гипноаналитик вытянул из тебя всю информацию.

— Например?

— Например, где эти твари живут. Теперь мы знаем, откуда они прилетели, и можем нанести ответный удар. Титан, шестой спутник Сатурна.

Когда он сказал это, я вновь почувствовал, как сжимается горло, и понял, что он прав.

Он закинул покалеченную ногу на кровать и чиркнул зажигалкой. Видимо, ему изо всех сил хотелось прежних добрых отношений. У меня же кружилась голова, и очень многое нужно было осмыслить. Титан… Далековато, конечно. Пока люди побывали только на Марсе, если не считать экспедицию Сигрейвса в систему Юпитера, но эта экспедиция так и не вернулась.

Однако если будет нужно, мы сумеем добраться до Титана. Добраться и выжечь этот гадюшник!

Старик наконец встал и проковылял к двери, но я остановил его:

— Папа…

Я не называл его так уже долгие годы. Он остановился и обернулся с удивленным, беззащитным выражением на лице.

— Да, сынок.

— Почему вы с мамой назвали меня Элихью?

— Э-э-э… Так звали твоего деда по линии матери.

— Хм. Не самая веская причина, я бы сказал.

— Возможно, ты прав.

Он повернулся, но я снова задержал его.

— Пап, а какой была мама?

— Мама? Я не знаю, как тебе объяснить. Но знаешь… они с Мэри очень похожи. Да, очень. — И вышел, не дав мне возможности задать еще вопрос.

Я отвернулся к стене и спустя какое-то время понял, что уже совсем успокоился.

Когда меня выписали, я отправился искать Мэри. Кроме слов Старика, у меня по-прежнему ничего не было, но теперь мне начало казаться, что я и в самом деле выставил себя полным идиотом. Я не ждал, что она обрадуется моему появлению, но хотелось как-то оправдаться.

Вы, возможно, скажете, что разыскать — высокую красивую рыжеволосую девушку ничего не стоит: ее, мол, все должны помнить. Но агенты-оперативники то и дело исчезают на задания, а у сотрудников базы не принято болтать лишнего. В отделе личного состава со мной просто не стали разговаривать и направили в оперативный отдел, то есть, к Стариц, что меня совсем не устраивало.

Еще большую подозрительность мои расспросы вызвали у дежурного, который следит за всеми, кто прибывает и отбывает. Я чувствовал себя как шпион в своем собственном Отделе.

Потом мне пришло в голову обратиться в лабораторию. Начальника я не нашел, и пришлось говорить с заместителем. Тот сделал вид, что вообще ничего не знает о девушке, участвовавшей в проекте «Интервью», почесался и занялся своими бумагами. Выбора не оставалось, и я пошел к Старику.

За столом мисс Хайнс сидела новая секретарша. Мисс Хайнс я, кстати, так больше и не видел, но расспрашивать о ее судьбе тоже не стал. Просто не хотел знать. Новая секретарша ввела мой личный код, и — о чудо! — Старик оказался на месте и согласился меня принять.

— Ты чего пришел? — ворчливо спросил он.

— Подумал, что у тебя, может, есть для меня какая-нибудь работа, — ответил я, хотя собирался сказать совсем другое.

— Вообще-то, я как раз собирался тебя вызвать. Ты и так уже долго прохлаждаешься. Он рявкнул что-то в интерком и встал. — Пошли.

Я вдруг почувствовал себя совершенно спокойно.

— В «Косметику»?

— Сегодня сойдет и твоя собственная физиономия. Мы едем в Вашингтон. — Тем не менее, мы зашли в «Косметику», я получил пистолет, и заодно здесь проверили мой аппарат связи.

Охранник на входе заставил нас оголить спины и лишь после этого позволил подойти и отметиться. Мы поднялись наверх и оказались на одном из нижних уровней Нью-Филадельфии.

— Надо понимать, этот город чист? — спросил я Старика.

— Если ты действительно так думаешь, у тебя совсем мозги заржавели, — ответил он. — Гляди в оба.

Расспросить его подробней не удалось. Присутствие такого большого числа полностью одетых людей здорово действовало на нервы. Я невольно сторонился прохожих и выискивал взглядом сутулых. А подниматься в переполненном лифте до стартовой платформы вообще казалось безумием. Когда мы нырнули наконец в машину и Старик набрал код, я ему так и сказал.

— Куда, черт побери, смотрят власти? Мы только что прошли мимо полицейского, и у него, ей Богу, был горб!

— Возможно. Очень даже возможно.

— Вот тебе раз. Я-то думал, у тебя все схвачено, и их теснят на всех фронтах.

— У тебя есть какое-то предложение?

— Да это же проще простого. Даже если начнутся морозы, никто не должен ходить с закрытой спиной до тех пор, пока мы не убедимся, что перебили всех паразитов.

— Верно.

— Так в чем… Послушай, а Президент знает, что происходит?

— Знает.

— Тогда чего он ждет? Ему нужно объявить военное положение и начать действовать.

Старик задумчиво разглядывал сельский пейзаж внизу.

— Сынок, ты что, серьезно считаешь, что этой страной управляет Президент?

— Нет, конечно. Но он единственный, кто может что-то сделать.

— Хм-м… Знаешь, Цветкова иногда называют «пленником Кремля». Как бы там ни было, а наш Президент такой же пленник Конгресса.

— Ты хочешь сказать, кто Конгресс ничего не предпринял?

— Последние несколько дней, после того как мы предотвратили покушение на Президента, я занимался тем, что помогал ему убедить конгрессменов. Тебе никогда не приходилось выступать в роли ответчика перед комиссией Конгресса, сынок?

Я попытался представить себе общую картину. Получалось, что мы сидим на месте, как птица додо, дураки дураками, и если не тронемся с места, человечество просто вымрет — так же, как додо.

— Пора тебе осознать, наконец, политические реалии. Конгресс, случалось, отказывался действовать перед лицом и более очевидной опасности. А в данном случае опасность совсем не очевидна. Доказательств очень мало, да в них очень трудно поверить.

— А как насчет заместителя министра финансов?

— У заместителя министра сорвали паразита со спины прямо в Белом доме, в восточном крыле, и при этом пришлось убить двух его охранников из секретной службы. Но сам достопочтенный джентльмен лежит теперь в больнице с нервным потрясением и вообще не помнит, что с ним произошло. Министерство финансов сообщило, что предотвращена попытка покушения на Президента. По сути верно, но они представили все в ином свете.

— И Президент при этом промолчал?

— Его советники предложили ему выждать. Большинство из них колеблется, а в обеих палатах полно людей, которые только и ждут, когда он совершит какую-нибудь серьезную ошибку. Политическая борьба между партиями — это тебе не шуточки.

— Боже, по-моему в такое время просто нельзя заниматься политическими маневрами!

Старик удивленно поднял брови.

— Это по-твоему.

В конце концов я задал вопрос, ради которого и пришел к нему в кабинет: где Мэри?

— Странно, что ты спрашиваешь, — буркнул он. Я промолчал, и он добавил: — Там, где ей положено быть. Она охраняет Президента.

Первым делом мы направились на закрытое заседание специального комитета из представителей обеих палат. Когда мы туда явились, на стереоэкране как раз показывали моего приятеля — антропоида по кличке Наполеон — сначала его с титанцем на спине, а затем крупным планом самого титанца. Паразиты похожи один на другого как две капли воды, но я знал, чей этот, и был просто счастлив, что он уже мертв.

Потом показали меня. Я увидел, как меня привязывают к креслу, и выглядело это, чего уж там говорить, не лучшим образом. Титанца сняли с обезьяны и пересадили на мою голую спину. Я — на экране — тут же потерял сознание, после чего чуть не потерял сознание в зале. Описывать дальше не стану: тошно.

Но в конце концов я увидел, как тварь сдохла. Ради этого стоило посмотреть и все остальное.

Запись кончилась, и председатель произнес:

— Итак, джентльмены?

— Господин председатель!

— Слово предоставляется джентльмену из Индианы.

— Без всякого предубеждения хочу, тем не менее, заметить, что в Голливуде делают комбинированные съемки и получше.

В зале загомонили, и кто-то крикнул: «Тише! Тише!».

После этого вызвали для дачи свидетельских показаний руководителя биологической лаборатории, а затем пригласили к стойке меня. Я назвал свое имя, постоянный адрес, должность и ответил на несколько очень поверхностных вопросов о моем пребывании под контролем титанцев. Вопросы читали по бумажке, и больше всего меня задело то, что мои ответы их, в общем-то, не интересовали. Трое из членов комитета просматривали во время слушания газеты.

Из зала мне задали вопросы только двое.

Один сенатор спросил:

— Мистер Нивенс… Ваша фамилия действительно Нивенс?

Я подтвердил.

— Мистер Нивенс, из ваших слов я понял, что вы занимаетесь оперативной работой.

— Да.

— Надо полагать, в ФБР?

— Нет. Мой начальник отчитывается непосредственно перед Президентом.

Сенатор улыбнулся.

— Так я и думал. А теперь, мистер Нивенс… вы ведь профессиональный актер, не так ли? — И он сделал вид, что сверяется со своими бумагами.

Видимо, я отвечал слишком правдиво. Я попытался объяснить, что, действительно, играл летом один сезон, но, тем не менее, являюсь самым что ни на есть настоящим агентом-оперативником. Бесполезно.

— Достаточно, мистер Нивенс. Спасибо.

Второй вопрос задал пожилой сенатор, которому хотелось знать мое мнение о расходовании денег налогоплательщиков на вооружение для других стран — при этом он пространно изложил свои собственные взгляды. У меня к этой проблеме отношение сложное, но высказаться мне все равно не дали. Секретарь сразу же заявил:

— Вы свободны, мистер Нивенс.

— Послушайте, — попытался настоять я, — вы, похоже, считаете, что вас хотят обмануть. Ну так принесите сюда детектор лжи! Или допросите меня под гипнозом. А то это заседание больше походит на дурную шутку.

Председатель комитета стукнул молоточком.

— Вы свободны, мистер Нивенс!

Я сел.

Старик говорил, что цель этого совместного заседания — подготовка резолюции о введении военного положения и предоставлении Президенту чрезвычайных полномочий. Но похоже, что от нас отмахнулись еще до голосования.

— Плохи наши дела, — сказал я Старику.

— Не обращай внимания, — ответил он. — Президент понял, что ничего не выйдет, едва только узнал состав комитета.

— И что нам теперь делать? Ждать, когда паразиты захватят весь Конгресс?

— Президент собирается обратиться за полномочиями непосредственно к Конгрессу.

— Он их получит?

Старик промолчал и нахмурился еще больше.

Совместное заседание обеих палат Конгресса было секретным, но по прямому указанию Президента нас сюда допустили, усадив на маленьком балкончике позади трибуны. Открылось заседание с соблюдением всех формальностей. Президент явился в сопровождении своих помощников и телохранителей, но охрана теперь состояла из наших людей.

Мэри тоже оказалась в свите. Кто-то поставил рядом с Президентом складное кресло для нее; она делала пометки в своем блокноте и то и дело вручала Президенту какие-то бумаги — короче, изображала секретаршу. Но на этом маскарад заканчивался. Выглядела она, словно Клеопатра в теплую ночь, — одним словом, так же неуместно, как кровать в церкви. Внимания на нее обращали не меньше, чем на Президента.

Я перехватил ее взгляд, и она улыбнулась. Я тоже расплылся в улыбке, но Старик тут же ткнул меня в бок. Пришлось возвращаться с небес на землю.

Президент четко и последовательно объяснил Конгрессу ситуацию. Прямолинейностью и логикой доклад больше напоминал отчет о конструкторских разработках. — и примерно в такой же мере был эмоционален. Президент просто излагал факты. Затем отложил текст и продолжил:

— Ситуация складывается столь необычная и страшная, столь далекая от всего того, с чем приходилось сталкиваться стране, что для преодоления кризиса я вынужден просить Конгресс о предоставлении широких полномочий. В некоторых районах необходимо ввести военное положение. На какое-то время нам придется пойти на значительное ущемление гражданских прав. Свобода перемещения должна быть ограничена. Неприкосновенность личности должна уступить праву на безопасность для всех. Поскольку любой гражданин, независимо от его положения в обществе и лояльности, может против своей воли оказаться прислужником нашего тайного врага, всем гражданам придется смириться с некоторым ограничением прав и в какой-то мере поступиться личным достоинством до полной победы над чумой. Я с тяжелым сердцем прошу Конгресс утвердить эти крайне необходимые меры.

Президент сел.

Настроение зала обычно определить не сложно. Они были явно обеспокоены, но все же Президент не убедил их до конца. Вице-президент поглядывал на лидера сенатского большинства: по договоренности он должен был предложить резолюцию.

Не знаю, то ли лидер большинства показал головой, то ли просигналил еще как-то, но на трибуну он не поднялся. Неловкая пауза затягивалась, а из зала то и дело выкрикивали: «Господин Президент!» и «Тихо! Тихо!»

Вице-президент, не замечая других желающих выступить, предоставил слово члену своей партии, сенатору Готлибу. Этот «гвардейский конь» проголосует даже за свое собственное линчевание — главное, чтобы оно было выгодно партии. Начал Готлиб с заверений собравшимся в своей крайней преданности Конституции, «Биллю о правах» и чуть ли не Гранд-Каньону. Затем скромно упомянул свою долгую службу и очень высоко отозвался о месте Америки в истории. Я поначалу подумал, что он просто тянет время, пока команда выработает новые формулировки, но потом вдруг понял, к чему все это говорится: он предлагал изменить порядок работы заседания с тем, чтобы отстранить в порядке импичмента и предать суду Президента Соединенных Штатов!

Видимо, не до одного меня это дошло не сразу: сенатор так густо пересыпал свою речь трескучими ритуальными фразами, что трудно было понять, в чем суть его предложения. Я посмотрел на Старика.

Тот не отрывал глаз от Мэри.

Она в свою очередь смотрела на него, словно ей не терпелось сообщить какую-то важную новость.

Старик выхватил из кармана отрывной блокнот, что-то торопливо нацарапал, сложил записку и кинул ее Мэри. Она поймала записку на лету, прочла и передала Президенту.

Тот сидел с совершенно беззаботным видом, словно и не замечал, как один из его старых друзей на глазах у всего Конгресса крошит в капусту главу государства и с ним безопасность республики. Он прочитал записку, медленно повернул голову и взглянул на моего шефа. Старик кивнул.

Президент подтолкнул локтем вице-президента. Тот наклонился, и они о чем-то зашептались.

Готлиб все еще гремел. Вице-президент постучал молоточком.

— Прошу прощения, сенатор.

На лице у Готлиба промелькнуло удивление, но он тут же с собой справился.

— Я еще не закончил.

— Я ни в коем случае не хочу лишать вас слова. Но в силу важности предмета вашего выступления вас просят пройти на трибуну.

Готлиб бросил на вице-президента недоуменный взгляд, но все же двинулся вперед. Кресло Мэри загораживало ведущие на трибуну ступеньки, но вместо того, чтобы просто подвинуться, она вдруг засуетилась, неловко приподняла кресло, совсем преградив сенатору путь. Готлиб остановился, и она, покачнувшись, задела его. Тот поймал ее за руку — отчасти чтобы и самому удержаться на ногах. Мэри что-то сказала, он ответил, но слов никто не расслышал. Наконец Готлиб прошел к трибуне.

Старик дрожал, как гончая, завидевшая добычу. Мэри подняла взгляд и кивнула.

— Взять его! — сказал Старик.

В то же мгновение я перемахнул через барьер и в прыжке обрушился на Готлиба. Старик успел крикнуть: «Перчатки!», но времени не было. Я одним рывком разодрал пиджак на спине сенатора, и увидел под треснувшей рубашкой пульсирующее тело паразита. Я рванул рубашку, и теперь его могли видеть все.

Чтобы зафиксировать то, что творилось в зале в последующие несколько секунд, не хватило бы и десятка стереокамер. Я двинул Готлиба по голове, чтобы не трепыхался. Мэри придавила ему ноги. Президент вскочил и крикнул: «Вот! Теперь вы все видите!» Вице-президент тоже стоял, но в полной растерянности, и лишь стучал своим молоточком. Конгресс превратился в толпу: мужчины кричали, женщины визжали. Старик громогласно раздавал приказы президентской охране.

Спустя какое-то время оружие в руках телохранителей и стук молоточка утихомирили страсти, и в зале воцарилось некое подобие порядка. Слово взял Президент. Случай, сказал он, дал конгрессменам возможность увидеть врага своими глазами. Все могут подойти по очереди и посмотреть на пришельца с самого большого спутника Сатурна. Не дожидаясь реакции на свое предложение, он указал на первый ряд и попросил всех сидящих там подняться.

Весь первый ряд двинулся на трибуну.

Мэри оставалась рядом. Люди проходили мимо нас, и одна женщина даже впала в истерику. Когда прошли человек двадцать, я заметил, что Мэри снова подала сигнал Старику. Конгрессмен оказался молодым и здоровым, из бывших морских пехотинцев — могла бы завязаться драка, но двое наших стояли рядом, и мы уложили его вместе с Готлибом.

После этого, несмотря на протесты со стороны некоторых конгрессменов, началась повальная проверка. Женщин я хлопал по спине и одну поймал сразу. Чуть позже решил, что поймал еще одну, но, к моему смущению, оказалось, что я ошибся и принял за паразита складки жира. Мэри выявила еще двоих, затем очень долго — около трехсот человек — никто не попадался. Очевидно, носители оттягивали развязку, оставаясь в конце зала.

Восемь вооруженных охранников, даже если считать со мной, Мэри и Стариком. Получалось одиннадцать стволов — этого было явно мало, и если бы секретариат не организовал подкрепление, большинство паразитов сумело бы уйти. С помощью дополнительной охраны мы поймали тринадцать слизняков, десять из них живьем. Из носителей только один был тяжело ранен, остальные, можно сказать, не пострадали.

Разумеется, Президент получил чрезвычайные полномочия, и Старик стал его главнокомандующим de facto. Наконец-то дело сдвинулось. У Старика уже был готов достаточно простой план. Карантин, который мы предлагали, пока зараза еще не расползлась из Де-Мойна, теперь вряд ли бы помог. Прежде, чем начинать сражение, нужно было узнать, где враг. Но правительственные агенты не могут проверить двести миллионов человек, люди должны сделать это сами.

Поэтому первым этапом операции «Паразит» планировался режим «Голая спина». Смысл состоял в том, что все — абсолютно все — должны раздеться до пояса и оставаться раздетыми до тех пор, пока титанцы не будут обнаружены и уничтожены. Женщинам, конечно, можно носить бюстгалтеры с застежкой на спине: в конце концов, паразит не может спрятаться под тонкой лямочкой.

К той речи, с которой Президент собрался выступить по стереовидению, мы подготовили специальный фильм. Нам удалось сохранить в живых семь паразитов, и все они жили теперь на спинах животных-носителей. Мы решили показать их и частично, без наиболее натуралистичных эпизодов, запись моего допроса. Планировалось, что сам Президент появится перед камерами в шортах, а манекенщицы в приложении продемонстрируют образцы одежды этого сезона для «модно раздетых граждан», включая и панцирь для головы и спины, защищающий человека даже во сне.

Все это, непрерывно глотая черный кофе, мы приготовили за одну ночь. В качестве «убойного» финала программы планировался фрагмент с заседания Конгресса, обсуждающего чрезвычайное положение, где все — и мужчины, и женщины — сидят с голыми спинами.

За двадцать восемь минут до эфира Президенту позвонили из здания Конгресса. Я при этом присутствовал, поскольку Старик с Президентом работали всю ночь, а меня держали при себе для различных поручений. Мы все были в шортах, поскольку в Белом доме уже вступил в силу режим «Голая спина». Президент даже не стал глушить от нас свои реплики в трубку.

— Да, — ответил он. — Ты уверен? Хорошо, Джон, но что ты посоветуешь?.. Ясно. Нет, я думаю, это не пойдет… Видимо, мне лучше явиться самому. Скажи им, пусть подготовятся. — Президент оттолкнул от себя аппарат и приказал одному из своих помощников:

— Передай, пусть немного задержит эфир. — Затем повернулся к Старику: — Пойдем, Эндрю. Нам нужно в Капитолий.

Он послал за своим камердинером и направился в гардеробную рядом с кабинетом. Вскоре вышел, уже полностью одетый как для важного государственного мероприятия, но ничего не стал объяснять. Все остальные, как были в «гусиной коже», так и двинулись в Капитолий.

Там снова шло совместное заседание, и у меня возникло такое чувство, будто я оказался в — церкви без штанов: все конгрессмены и сенаторы были одеты, как обычно. Потом я заметил, что курьеры щеголяют в одних шортах, без рубашек, и мне стало немного спокойнее.

Некоторым, очевидно, легче умереть, чем потерять достоинство. Сенаторы здесь среди первых, да и конгрессмены не отстают. Они дали Президенту полномочия, которые он запрашивал, режим «Голая спина» тоже обсудили и одобрили. Но никто не хотел соглашаться, что это касается и их самих.

Поднявшись на трибуну, Президент выждал до полной тишины в зале, а затем медленно и спокойно начал раздеваться. Оставшись голым по пояс, он повернулся спиной к залу, расставил руки, и лишь после этого заговорил.

— Я сделал это, чтобы вы могли видеть: руководитель государства не стал пленником врага. — Президент выдержал паузу. — А как насчет вас?

Последнее слово он выкрикнул, окинув взглядом весь зал, затем ткнул пальцем в младшего секретаря.

— Например, ты, Марк Каммингс! Ты лояльный гражданин Соединенных Штатов или зомби, работающий на захватчиков? Рубашку, быстро!

— Господин Президент… — С места поднялась Чарити Эванс из штата Мэн. С виду — симпатичная учительница, одетая в вечернее платье, но с таким вырезом, что дальше некуда. Она повернулась, словно манекенщица: выше поясницы спина была голая.

— Этого достаточно, господин Президент?

— Вполне достаточно, мадам.

Каммингс с красным, как свекла, лицом расстегивал пиджак. В центре зала встал кто-то еще — сенатор Готлиб. Выглядел он так, словно ему лучше было бы остаться на больничной койке: серые щеки запали, губы совсем посинели. Но держался он прямо и с невероятным достоинством последовал примеру Президента. Затем обернулся, показывая спину всем собравшимся: после паразита на спине еще оставалась красная сыпь.

— Вчера вечером, — произнес он, — я стоял в этом зале и говорил вещи, которые в обычных обстоятельствах меня не заставили бы сказать даже под пыткой. Вчера вечером я не принадлежал самому себе. Сегодня я — это я. Вы что, не видите, что Рим горит? — Неожиданно у него в руке появился пистолет. — Всем встать, черт бы вас побрал! Если через две минуты я не увижу чью-то голую спину, стреляю!

Люди рядом с ним попытались схватить его за руки, но он отмахнулся пистолетом как мухобойкой, разбив одному из них лицо. Я тоже выхватил пистолет, приготовившись его поддержать, но в этом уже не было необходимости.

На несколько секунд все замерли, а потом вдруг принялись скидывать одежду, словно духоборы. Один человек метнулся было к выходу, но его тут же сбили с ног. У него, правда, паразита не оказалось, но зато мы поймали троих других. В эфир Президент вышел на десять минут позже, и Конгресс начал первое за всю историю заседание «с голыми спинами».

На страну обрушилась лавина пропаганды. Одновременно по всей территории с воздуха проводился поиск летающих тарелок. Все службы слежения за околоземным пространством несли постоянно боевое дежурство. Воинские подразделения, от десантников до ракетных частей, ждали наготове, чтобы по первому приказу уничтожить любой неопознанный летающий объект.

В незараженных районах люди снимали рубашки, кто добровольно, кто под принуждением, осматривались и не находили никаких паразитов. Они следили за новостями, недоумевали и ждали, когда правительство объявит, что опасность миновала. Но ничего нового не происходило, и у людей — как у простых смертных, так и у официальных лиц — стали появляться сомнения: стоит ли, мол, и дальше бегать по улицам в костюмах для загара?

Зараженные области? Как ни странно, сообщения оттуда почти не отличались от сообщений из других мест.

Во времена господства радио такого бы не случилось: вашингтонская станция, откуда передали экстренное сообщение, просто перекрыла бы всю страну. Но стереовидение работает на волнах гораздо более коротких и требует релейных станций в пределах прямой видимости, поэтому местные студии обслуживаются местными же станциями — цена, которую мы платим за многоканальное вещание и высокое качество изображения.

В зараженных районах всеми телестанциями заправляли паразиты, и люди просто не услышали предупреждения правительства.

Тем не менее, к нам в Вашингтон поступало множество сообщений, свидетельствовавших о том, что нас там слышали. Из Айовы, например, шли такие же доклады, как, скажем, из Калифорнии. Губернатор Айовы одним из первых откликнулся на обращение Президента и пообещал полную поддержку. Они даже передали запись выступления губернатора перед избирателями, где он был по пояс голый. Губернатор стоял лицом к камере, и меня так и подмывало сказать ему, чтобы повернулся спиной. Затем пошло изображение с другой камеры: на экране появилась спина крупным планом, а из динамика слышался все тот же голос губернатора. Мы смотрели передачу в президентском конференц-зале. Президент велел Старику оставаться при нем. Я остался за компанию, а Мэри по-прежнему несла бессменное дежурство. Кроме нас, присутствовали шеф секретной службы Мартинес и верховный главнокомандующий, маршал авиации Рекстон.

Президент досмотрел передачу до конца и повернулся к Старику.

— И что же, Эндрю? Мне казалось, именно Айову ты предлагал окружить кордоном.

Старик пробормотал что-то неразборчивое.

— Насколько я понимаю… — сказал маршал Рекстон. — Хотя у меня и не было времени, чтобы разобраться в ситуации досконально, но я думаю, они ушли в подполье. Возможно, нам придется прочесывать подозрительные районы дюйм за дюймом.

— Прежде всего надо понять, с кем мы имеем дело, — пробурчал Старик. — Они не могут уйти в подполье, потому что им обязательно нужны носители.

— Что ж… Предположим, это действительно так. Как по-вашему, сколько в Айове паразитов?

— Откуда мне, черт побери, знать? Они со мной не поделились этими сведениями.

— Но если предположить по максимуму? Если…

— У вас нет никаких оснований для подобных предположений, — перебил Старик маршала. — Неужели вы не поняли, что титанцы выиграли еще один раунд?

— Э-э-э…

— Мы только что слушали губернатора. И нам дали взглянуть на его спину — скорее всего, на чью-то чужую спину. Но вы заметили, что он ни разу не повернулся перед камерой? Можете не сомневаться, господин Президент: сообщение из Айовы сфабриковано.

Президент задумался. Заговорил Мартннес:

— Это невозможно. Допустим, что обращение губернатора к избирателям — подделка. Но как насчет репортажей с улиц Де-Мойна? Только не говорите мне, что можно «сфабриковать» сотни по пояс голых людей, расхаживающих по улицам! Или ваши паразиты занимаются еще и массовым гипнозом?

— Насколько мне известно, такой способностью они не обладают, — согласился Старик. — Иначе нам точно крышка. Но с чего вы взяли, что это Айова?

— Ну как же? Ведь передача шла по каналам вещания Айовы.

— И что это доказывает? Вы заметили названия улиц? Типичные дома, типовые магазины. И если не обращать внимания на слова комментатора, то какой город мы видели?

Шеф службы безопасности замер с открытым ртом. У меня почти идеальная зрительная память, как и положено агенту, и я мысленно прокрутил еще раз только что увиденный сюжет. Мало того, что я не мог сказать, какой это город, не понятно было даже, в какой части страны снимали репортаж. На экране мог быть любой город — Мэмфис, Сиэтл, Бостон или какой-то другой. В Америке большинство городских центров похожи друг на друга, как стандартные парикмахерские.

— Не напрягайтесь, — сказал Старик. — Они вырезали все, что могло дать какую-то привязку к местности, и мы готовы были, проглотить наживку, ничего не заподозрив. Враг отлично изучил нас, джентльмены. Всю кампанию они разработали до мельчайших деталей и намерены переиграть нас, какой бы ход мы ни сделали.

— Но может быть, ты просто паникуешь, Эндрю? — сказал Президент. — Есть и еще одно объяснение: вдруг титанцы просто перебазировались куда-то еще?

— Они по-прежнему там, — категорично заявил Старик, — но это, конечно, ничего не доказывает. — Он махнул рукой на стереоэкран.

Мартинес поежился.

— Черт-те что! Вы утверждаете, что мы не можем получить из Айовы ни одного достоверного сообщения, словно эта территория оккупирована.

— Так оно и есть.

— Но я побывал в Де-Мойне только два дня назад. Там все было нормально. Ладно, я не сомневаюсь, что ваши паразиты существуют, хотя сам ни одного не видел. Но давайте тогда отыщем их и вырвем эту заразу с корнем вместо того, чтобы сидеть на месте и придумывать фантастические объяснения.

Старик устало вздохнул и сказал:

— Чтобы захватить страну, достаточно захватить связь. Вам, мистер Мартинес, лучше поторопиться, а то вы останетесь вообще без связи.

— Но я только…

— Это ваша работа, вот и вырывайте их с корнем! — перебил его Старик. — Я вам уже сказал, что они в Айове. И в Нью-Орлеане, и ещё в десятке других мест. Свою работу я сделал. — Он встал. — Господин Президент, в моем возрасте нелегко обходиться так долго без сна. Не поспав, я, бывает, срываюсь. Могу я немного отдохнуть?

— Да, конечно, Эндрю.

На самом деле Старик никогда не срывается, и, я думаю, Президент знал это. Он просто заставляет срываться других.

Тут снова заговорил Мартинес:

— Подождите! Вы позволили себе кое-какие необоснованные утверждения. Я бы хотел устроить проверку прямо сейчас. — Он повернулся к главнокомандующему. — Рекстон!

— Да, сэр.

— Там около Де-Мойна недавно построена база. Форт… как его там, названный в честь этого…

— Форт-Паттон.

— Точно. Нечего тянуть. Пусть нас соединят по линии связи командования.

С разрешения Президента маршал подошел к стереоэкрану, связался со штабом службы безопасности и приказал вызвать дежурного офицера в Форт-Паттоне, штат Айова. Спустя несколько минут на экране появился молодой офицер на фоне приборов центра связи. Он сидел по пояс голый, а звание и род войск были обозначены на фуражке. Мартинес с победной улыбкой повернулся к Старику.

— Ну что, видите?

— Вижу.

— Чтобы вы убедились до конца… Лейтенант!

— Да, сэр! — Молодой Офицер несколько ошарашенно переводил взгляд с одной знаменитости на другую.

— Встаньте и повернитесь, — приказал Мартинес.

— Э-э-э… Есть, сэр. — Он с удивленным видом повиновался, но при этом верхняя часть тела скрылась из поля зрения передающей камеры. Мы видели его голую спину, но только чуть выше поясницы.

— Черт! — не сдержался Мартинес. — Сядьте и повернитесь!

— Есть, сэр! — Молодой человек, казалось, смутился, потом добавил. — Секунду, я увеличу угол изображения камеры.

Изображение вдруг расплылось, и по стереоэкрану забегали радужные полосы, однако голос офицера все еще был слышен:

— Вот… Так лучше, сэр?

— Черт побери, мы вообще ничего не видим!

— Не видите? Секундочку, сэр.

Неожиданно экран ожил, и в первое мгновение я решил, что наладилась связь с Форт-Паттоном. Но на этот раз на экране появился майор.

— Штаб службы безопасности, сэр, — доложило изображение. — Дежурный офицер связи майор Донован.

— Майор, — произнес Мартинес сдержанно, — у нас был разговор с Форт-Паттоном. Что произошло?

— Да, сэр, я следил на контрольном экране. Небольшие технические неполадки. Мы сейчас же восстановим связь.

— Поторопитесь!

— Есть, сэр. — Экран зарябил и погас.

Старик встал.

— Ладно, я пошел спать. Позвоните мне, когда устранят эти «небольшие технические неполадки».

Я, честное слово, не хотел, чтобы у вас создалось впечатление, будто Мартинес глуп. Никто поначалу не верил, на что способны эти твари. Нужно увидеть хотя бы одного паразита своими глазами — и тогда уже вы поверите всей душой.

У маршала Рекстона с головой тоже, разумеется, все в порядке. Они попытались связаться еще с несколькими частями в пораженных районах, и убедились, что «технические неполадки» возникают слишком удобно для паразитов. Около четырех часов утра они позвонили Старику, а тот вызвал меня.

Все собрались в том же кабинете — Мартинес, Рэкстон, еще двое шишек и Старик. Явился и Президент в махровом халате. Мэри следовала за ним по пятам. Мартинес начал что-то говорить, но Старик его перебил:

— Ну-ка покажи спину, Том.

Мэри просигналила, что все в порядке, но Старик сделал вид, что не замечает ее.

— Я серьезно, — добавил он.

— Ты прав, Эндрю, — сказал Президент спокойно и, скинув халат до пояса, предъявил голую спину. — Если я не буду показывать пример, то как мне тогда добиться поддержки от всех остальных?

Мартинес и Рекстон утыкали всю карту страны булавками: красные — для пораженных районов, зеленые — для чистых, и еще несколько янтарных. Айова напоминала щеки больного корью. Нью-Орлеан и округ Тич выглядели не лучше. Канзас-Сити тоже. Верхняя часть системы Миссури-Миссисипи от Миннеаполиса и Сент-Пола до самого Сент-Луиса уже находилась во власти врага: Ниже к Нью-Орлеану красных булавок становилось меньше, но зеленых не было. Красное пятно расползлось вокруг Эль-Пасо, и еще два выделялись на восточном побережье.

Президент подошел и осмотрел карту.

— Нам понадобится помощь Канады и Мексики, — сказал он. — Оттуда есть какие-нибудь сообщения?

— Ничего достоверного, сэр.

— Канада и Мексика — это только начало, — серьезно произнес Старик. — Нам понадобится помощь всего мира.

Президент провел пальцем по карте:

— Связь с восточным побережьем нормальная?

— Похоже, все в порядке, сэр, — ответил Рэкстон. — Видимо, они не трогают транзитные сообщения. Тем не менее, я распорядился перевести всю военную связь на спутниковую трансляцию. — Он взглянул на палец с часами. — Сейчас работает станция «Гамма».

— Эндрю, а могут эта твари захватить космическую станцию? — спросил Президент.

— Откуда мне знать? — раздраженно ответил Старик. — Я понятия не имею, на что способны их корабли. Скорее всего, они попытаются сделать это, заслав туда лазутчиков на ракетах, доставляющих припасы.

Президент вернул взгляд на карту.

— Насколько нам известно, вся эта зараза расползается отсюда, — сказал он, ткнув пальцем в Гриннел в штате Айова.

— О, Боже! — выдохнул я, и все повернулись ко мне. — До того, как меня спасли, было еще три посадки. Это я знаю совершенно точно.

Старик уставился на меня в полном недоумении.

— Ты уверен, сынок? Я полагал, из тебя выжали все, что можно.

— Конечно, уверен.

— Почему ты об этом не сказал?

— Просто я до сих пор ни разу об этом не вспомнил. — Я попытался объяснить им, каково это — находиться во власти паразита, когда знаешь, что происходит, но все кажется будто в тумане, одинаково важным и в то же время одинаково неважным. От этих воспоминаний мне стало не по себе.

— Главный вопрос в том, где они приземлились. Может быть, мы сумеем захватить корабль, — сказал Рекстон.

— Сомневаюсь. При первой посадке они замели следы буквально в считанные часы, — ответил Старик и задумчиво добавил: — Если это была первая посадка.

Я подошел к карте и попытался вспомнить, даже вспотел. Затем указал на Нью-Орлеан.

— Один, я почти уверен, сел здесь, — сказал я, продолжая есть карту глазами. — О двух других не знаю.

— Вы что, не можете вспомнить? — взвился Мартинес. — Думайте, молодой человек, думайте!

— Я действительно не знаю. Мы не сознавали, что планируют хозяева. — Я напрягся так, что у меня голова заболела, затем показал на Канзас-Сити. — Сюда я посылал несколько сообщений, но опять-таки не знаю, какого рода.

Рекстон взглянул на карту.

— Будем считать, что около Канзас-Сити тоже была посадка. Я поручу своим специалистам разобраться. Если рассматривать это как задачу по анализу материально-технического снабжения противника, мы, возможно, выясним, где сел еще один корабль.

— Или не один, — поправил его Старик.

— А? Да. Или не один. — Рекстон повернулся и застыл у карты.

(Окончание в следующем номере)