"Наркотик времени" - читать интересную книгу автора (Дик Филип)

Глава 13

На взлетной площадке, расположенной на крыше Белого Дома, его встретил Дон Фестснбург, бледный и заикающийся от волнения.

— Г-где вы были, доктор? Вы никому не сообщили, что уехали из Чиенны; мы думали, что вы где-то здесь. — Он шагал впереди Эрика, направляясь к ближайшему входу в здание.

Эрик, с искусственным сердцем в портфеле, следовал за ним.

У дверей спальни Секретаря их встретил Тигарден, он выглядел изможденным.

— Какого черта, доктор, где вы были?

“Я пытался положить конец войне”, — подумал Эрик, Вслух он просто спросил: — До какой темпе-ратуры вы смогли его заморозить?

— Обмен веществ почти полностью приостановлен; вы думаете, я не знаю, как поступать в таких случаях? У меня есть инструкция, которая вступает в действие автоматически с того момента, как он теряет сознание или умирает и не может быть оживлен. — Он вручил Эрику листы бумаги.

С первого взгляда Эрик заметил этот основной и важнейший параграф инструкции. Никаких искусственных органов. Ни при каких обстоятельствах. Даже если это единственный шанс для выживания Секретаря Молинари.

— Это обязательно? — спросил Эрик.

— Мы консультировались у верховного прокурора, — сказал Тигарден. — Да вы, конечно, знаете, что любой искусственный орган можно трансплантировать только по письменному разрешению пациента.

— Почему он это сделал?

— Я не знаю, — сказал Тигарден, — Вы не попытаетесь его оживить без применения искусственного сердца, которое, как я вижу, вы захватили с собой? Это единственное, что нам осталось. — Его голос был полон горечи и безнадежности, — То есть ничего. Он жаловался на сердце незадолго до того, как вы пропали; говорил вам, я сам это слышал, что он почувствовал, как лопнула его аорта. А вы просто ушли, — Он осуждающе посмотрел на Эрика.

— В этом вся сложность лечения ипохондриков, — сказал Эрик, — никогда не знаешь, что принимать за чистую монету. -

— Ладно, — с прерывистым вздохом сказал Тигарден, — и все-таки я этого не понимаю. Повернувшись к Фестснбургу, Эрик спросил:

— Что с Френекси? Он знает? С едва уловимым оттенком нервозности Фестенбург ответил: — Конечно.

— И как он отреагировал?

— Выразил соболезнование.

— Я полагаю, вы не допустите прилета сюда новых кораблей с Лилистар? Фестенбург сказал:

— Доктор, ваше дело лечить вашего больного, не заниматься политикой.

— Ходу моего лечения очень помогло бы, если бы я знал…

— Доступ в Чиенну прекращен, — уступил Фестенбург. Ни одному кораблю, кроме вашего, не было разрешено приземлиться здесь после того, как это произошло.

Эрик подошел к кровати и посмотрел на Джино Молинари, затерявшегося среди переплетения прводов и приборов, поддерживающих его температуру и измеряющих сотни параметров по всему телу. Грузная короткая фигура была едва видна; его лицо почти полностью скрывало совсем недавно разработанное устройство, отслеживающее мельчайшие изменения в работе головного мозга. Именно мозг необходимо было сохранить любой ценой. Можно восстановить все, кроме него.

Восстановить можно все — если воспользоваться запрещенными Молинари искусственными органами. В этом было все дело. Упрямство замкнувшегося на идее самоуничтожения невротика отбросило медицину на столетие назад.

Одного взгляда на раскрытую грудную клетку лежащего перед ним человека было достаточно, чтобы понять — положение безнадежно. В областях, не связанных с трансплантацией, Эрик был не более компетентен, чем Тигарден. Вся его работа была основана на возможности замены выбывших из строя органов.

— Давайте еще раз посмотрим этот документ. — Он снова взял бумагу у Тигардена и изучил ее более внимательно. Безусловно, такой умный и предусмотрительный человек, как Молинари, должен был предоставить какую-то альтернативу пересадке. Он просто не мог этого не сделать.

— Приндла уже известили, — сказал Фестенбург. — Он стоит наготове перед телевизионной камерой, чтобы выступить когда, или если, станет ясно, что оживить Молинари не удастся. — Его голос звучал неестественно безразлично; Эрик взглянул на него, пытаясь понять, какие чувства испытывает в действительности этот человек.

— Что вы думаете об этом параграфе? — спросил Эрик, показывая Тигардену документ. — О вводе в действие робота-двойника, которого Молинари использовал в видеофильме. О показе его по телевидению сегодня вечером.

— Что вы имеете в виду? — спросил Тигарден, перечитывая параграф. — Передачу речи по радио мы конечно устроим. Что касается самого двойника, то я совершенно не представляю, что с ним сейчас. Может быть, Фестенбург знает. — Он вопросительно повернулся к Фестенбургу.

— Этот параграф, — ответил тот, — не имеет никакого смысла. Буквально. Например, мы не имеем понятия, на что способен этот робот, лежащий в настоящее время в замороженном состоянии. Мы не сможем разобраться, что имел в виду Молинари, у нас слишком мало времени. В этой проклятой инструкции сорок три параграфа; мы не в состоянии выполнить их все одновременно, разве нет?

— Но вы знаете, где…

— Да, — перебил Эрика Фестенбург, — я знаю, где хранится робот.

— Выведите его из законсервированного состояния, активируйте его, как написано в инструкции которая, как вам известно, обязательна для выполнения.

— Активировать его — и что дальше?

— Он скажет вам это сам, — ответил Эрик, “И будет говорить еще годы и годы, — добавил он про себя. Потому что в этом — весь смысл документа. Не будет никакого объявления о смерти Джино Молинари, потому что, как только робот-двойник будет активирован, это будет не соответствовать действительности, И, мне кажется, ты знаешь об этом, Фестенбурп”.

Они молча обменялись взглядами.

Обращаясь к сотруднику Секретной службы, Эрик сказал:

— Я хочу, чтобы четверо из вас сопровождали его, пока он будет заниматься активацией. Простая предосторожность, но я надеюсь, что вы поддержите меня в этом.

Сотрудник кивнул и сделал знак группе своих коллег; они встали за Фестенбургом, который выглядел растерянным и слегка испуганным. Он нехотя отправился выполнять поручение, четверо агентов последовали за ним.

— Что вы думаете еще об одной попытке хирургического вмешательства? — спросил доктор Тигарден. — Вы не хотите попробовать? Пластиковый заменитель может…

— Молинари в данной временной последовательности, — сказал Эрик, — почти полностью изношен. Вы не согласны? Для него настало время выйти из нее, он хочет именно этого. Нам необходимо признать этот факт, как бы мы этому не противились. Молинари основал династию, состоящую из него самого.

— Эта копия Молинари не может занять его место, — запротестовал Тигарден. — Это машина, а закон запрещает…

— Вот почему Молинари отказывался использовать искусственные органы. Он не может проделывать то, что делал Вирджил, заменяя один орган за другим, потому после этого он мог стать уязвимым сточки зрения этого закона. Но теперь это уже неважно. — Он подумал про себя: “Приндл не является наследником и преемником Мола и Дон Фестенбург тоже, как бы ему этого ни хотелось. Я не думаю, что династия будет вечной, но, по крайней мере, этот удар она вынесет. А это уже не мало”

После паузы Тигарден сказал:

— Вот зачем его хранили в законсервированном состоянии. Теперь я понимаю.

— И он выдержит любую проверку, которую вы захотите предпринять. Вы, или министр Френекси, или любой другой, включая Фестенбурга, который догадался обо всем еще раньше меня, но не Смог ничего поделать. Вот что выделяет это решение из всех других; даже зная, что происходит, вы все равно ничего не можете изменить. Это доведенная до логического конца концепция политического маневрирования. Ужасался ли он задуманным? Или восхишался? Он еще не успел разобраться. Это было слишком неожиданное решение, этот тайный сговор Молинари С самим собой. Эти манипуляции с бесчисленными рождениями заново, проведенные со свойственной только ему ошеломляющей быстротой.

— Но, — запротестовал Тигарден, — этим самым другой временной континуум остается без Секретаря ООН, Что мы приобретаем в этом случае, если…

— Тот, кого пошел активировать Дон Фестенбург, — сказал Эрик, — наверняка происходит из миpa, в котором Мола не выбрали на этот пост. В котором он потерпел поражение, и Секретарем ООН стал кто-то другой. Таких миров, если принять во внимание минимальный перевес, полученный Молом над своим соперником при голосовании, должно быть достаточно много.

В том другом мире отсутствие Мола не будет иметь большого значения, поскольку там он просто еще один побежденный политический деятель, возможно, даже уже отошедший от борьбы. Как раз в том состоянии, чтобы быть свежим и отдохнувшим. Готовым наброситься на министра Френскси.

Задумано превосходно, решил Эрик. Мол знал, что его изношенное тело рано или поздно дойдет до состояния, исключающего всякую возможность восстановления любым способом, кроме замены органов на искусственные. Какой бы из него был политический стратег, если бы он не задумывался о том, что будет после его смерти? Без этого он был бы просто вторым Гитлером, который не хотел, чтобы страна его пережила.

Эрик еще раз просмотрел оставленный Молом документ. Все было изложено предельно ясно. Следующего Молинари было абсолютно необходимо вводить в действие. А этот следующий, в свою очередь, позаботится о том, чтобы обеспечить замену себе. Теоретически это могло продолжаться до бесконечности. Могло ли?

Все Молинари, во всех временных континумах, стареют с одной и той же скоростью. Это может продолжаться лет тридцать-сорок. Самое большее.

Но этого достаточно, чтобы вывести Землю из войны.

И это было единственным, что имело значение для Мола. Он не пытался стать вечным, бессмертным, Он был просто заинтересован в выполнении своего долга. То, что произошло с Франклином Д. Рузвельтом в последнюю мировую войну, не должно было произойти с ним. Молинари выучился на ошибках прошлого, и действовал соответственно. Он нашел блестящее и яркое, присущее только ему решение данной политической проблему.

Это объясняло, почему форма Секретаря ООН и газеты, показанные ему Фестенбургом, были поддельными.

Без этого они вполне могли оказаться реальностью. Уже одно это оправдывало то, что сделал Молинари.

Часом позже Джино Молинари вызвал его в свой кабинет.

Раскрасневшийся, источающий юмор Мол в новой с иголочки форме сидел, откинувшись в кресле и не торопясь рассматривал Эрика.

— Так, значит, эти негодники не хотели меня оживлять, — прогрохотал он и рассмеялся. — Я знаю, что вам пришлось на них надавить, Свитсент; я все это предвидел. Здесь не было ничего случайного. Вы верите мне? Или вы думаете, что оставалась щель, в которую они могли ускользнуть, особенно этот Фестенбург — он очень умен, знаете ли. Я им просто восхищаюсь. — Он рыгнул. — Послушайте меня. Это Дону не по зубам.

— Мне кажется, у него почти получилось, — сказал 3pak.

— Да, — согласился Молинари, став серьезным, — Почти. Но в политике всегда так. Именно это и делает ее интересной. Кому нужно что-то гарантированное? Только не мне. Кстати, эти видеоролики уже передаются, как и планировалось; я уже отослал беднягу Приндла обратно в его подвал, или где он там обретается. — Молинэри снова расхохотался.

— Я правильно думаю, что в вашем мире…

— Мой мир здесь, — оборвал его Молинари; заложив руки за голову, он покачивался в кресле, глядя ил Эрика незамутненным взглядом.

— В параллельном мире, откуда вы пришли… — произнес Эрик…

— Чушь!

— Вы потерпели поражение в борьбе за пост Секретаря ООН; это правда? Мне просто интересно. Я не собираюсь обсуждать это с кем бы то ни было.

— Если вы соберетесь, — сказал Молинари, — я прикажу Секретной службе утопить вас в Атлантическом океане. Или выбросить в открытый космос. — Он помолчал. — Я был избран, Свитсент, но эти недоноски вышибли меня из кабинета, сварганив билль о недоверии. В связи с Договором о Мире. Конечно, они были правы; я не должен был в это ввязываться. Но кому охота иметь дело с четырехрукими блестящими жуками, которые не умеют даже разговаривать толком и которым приходится вечно таскать с собой переводной ящик, наподобие ночного горшка?

— Теперь вы знаете, — настороженно сказал Эрик, — что это необходимо. Достичь взаимопонимания с ригами.

— Конечно, Но теперь это легче понять. — Глаза Мола стали темными и внимательными. — Что у вас на уме, доктор? Давайте посмотрим. Как это они говорили в двадцатом веке? Постучим по крыше и посмотрим не выскочит ли… какая-то штуковина.

— В Тиуане все подготовлено для вашего контакта с ригами.

— Черт, я не собираюсь в Тиуану; это грязный городишко — там только по бабам таскаться, тринадцатилетним. Даже моложе, чем Мэри.

— Значит вы знаете про Мэри? — Неужели она была его любовницей и в параллельном мире!

— Он нас представил друг другу, — вежливо сказал Молинари. — Мой лучший друг, назвал он меня.

Тот, которого сейчас хоронят, или что они там делают с трупом. Это меня не интересует, лишь бы его не было здесь, У меня уже есть один, этот, весь изрешеченный пулями, в контейнере. С меня довольно одного; они действуют мне на нервы.

— Что вы с ним собираетесь делать? Молинари обнажил зубы в широкой усмешке.

— Вы, кажется, не поняли, верно? Это предыдущий. Тот, который был перед только что умершим. Я не второй; я третий, — Он приложил руку к уху, — А теперь послушаем, что там у вас — я жду.

— Гм, вам необходимо отправиться в Тиуану к Вирджилу Акерману. Это не должно вызвать подозрения. Мое дело устроить вашу встречу так, чтобы вы могли спокойно поговорить. Я думаю, мне это удастся. Если, конечно,…

— Если Корнинг, главный резидент Лилистар в Тиуане, не доберется до вашего рига первым. Слушайте, я отдам приказ Секретной службе его нейтрализовать. Пока лилистарцы будут его вызволять, пройдет достаточно времени. Мы можем сослаться на их деятельность по отношению к вашей жене, на то, что они сознательно сделали се наркоманкой. Это будет хорошим предлогом. Вы согласны? Да? Нет?

— Это подойдет. — Он снова почувствовал себя совершенно измотанным, даже больше, чем прежде. “Этот день никогда не кончится”, — подумал он; прежняя тяжелая ноша снова пригибала его к земле.

— Я, кажется, вас не слишком воодушевил, — сказал Молинари.

— Напротив. Просто я смертельно устал. — А ведь еще надо ехать обратно в Тиуану, чтобы доставить в ТМК Дег Дал Ила из его комнаты в гостинице “Цезарь”; впереди еще столько дел.

— Кто-нибудь доставит, — проницательно сказал Молинари, — этого рига из гостиницы в ТМК вместо вас. Дайте мне адрес, и я прослежу, чтобы все было в порядке. Вам не нужно больше ничего делать — напейтесь или подыщите себе новую подружку. Или примите еще порцию Джи-Джи 180 и сделайте еще один визит в будущее. Найдите способ развлечься. Как себя чувствует ваша наркомания? Покончили с ней, как я вам советовал?

— Да.

Молинари поднял свои густые брови.

— Черт побери. Любопытно; я думал, что это невозможно. Вам помог ваш контакт с ригами?

— Нет, я получил антидот из будущего.

— Как идет война? Я в отличие от вас не перемещаюсь во времени по вертикали, я двигаюсь только вбок, по параллельным мирам.

— События развиваются не лучшим образом.

— Оккупация?

— Большая часть территории Земли.

— А что со мной?

— Похоже, вам удалось ускользнуть в Ватин-35. Вы продержались довольно долго в надежде на помощь армии ригов.

— Я полагаю, на это у меня были причины, — решил Молинари. — Как ваша жена, Катерине?

— Антидот…

— Я имею в виду ваши отношения с ней.

— Мы разводимся. Это решено.

— Хорошо, — деловито кивнул Молинари. — Напишите для меня адрес, а в обмен я напишу вам одно имя и адрес. — Он взял ручку и бумагу и быстро написал что-то. — Родственница Мэри. Двоюродная сестра. Играет на второстепенных ролях в телесериалах. Девятнадцать лет. Не слишком молода?

— Противозаконно.

— Об этом можете не беспокоиться. — Он перекинул Эрику записку. Она осталась лежать на столе, — В чем дело? — закричал на него Молинари, — Пристрастие к этому наркотику настолько затуманило ваши мозги, что вы не способны уразуметь, что у вас только одна жизнь, и она движется только вперед, а не вбок и не назад? Вы ждете, что вернется прошлый год или чего-то в этом роде?

Эрик дотянулся до записки.

— Вы совершенно правы, Я уже давно жду прошлое года. Но, кажется, он уже не вернется.

— Не забудьте сказать, что это я вас послал, — Молинари и широко улыбнулся, наблюдая, как Эрик складывает записку в бумажник.

Была ночь, Эрик шел по темной боковой улочке, держа руки в карманах и раздумывай, не сбился ли он с дороги. Он не был в Пасадене, Калифорния, уже много лет.

Перед ним темным пятном на фоне ночного неба показалось жилое здание, окна горели в темноте, как глаза какого-то животного. “Глаза, — подумал Эрик, — это зеркало души, но дом есть дом. Что скрывается за ними? Пухленькая — а может и не пухленькая — черноволосая девушка, чьи претензии ограничиваются ролью в двух-трехминутных сюжетах коммерческой рекламы или в чем-то наподобие этого, о чем упомянул Молинари, Которая нужна, чтобы помочь подняться на ноги после болезни, пародия на супружество, взаимопомощь и защиту”. Он вспомнил о Филис Акерман и их недавней беседе по дороге в Вашин-35. “Если я действительно хочу просто заново воспроизвести очередной слепок образца супружества, запечатленного в моем подсознании, мне нужно обратиться к ней; Филис достаточно похожа на Кэти, чтобы мне понравиться. И это мы оба понимаем. И достаточно непохожа, чтобы казаться — просто казаться — чем-то новым. — Внезапно его захватила одна мысль. — Эта девущка из Пасадены; я не сам ее выбрал. Это сделал Молинари. Поэтому есть шанс избавиться от старого клише. И я получу что-то по настоящему новое, а не кажущееся таким”.

Отыскав вход в здание, он вытащил сложенную записку, прочитал еще раз имя, нашел нужную ему кнопку среди множества расположенных на большой медной плите и позвонил с решительностью, заимствованной им у Молинари.

Минуту спустя из громкоговорители раздался приглушенный голос, и на крошечном экране, вделанном в стену над рядом кнопок, появилось изображение девушки.

— Да? Кто это? — На таком смехотворно мелком экране разобрать черты лица было невозможно — оно ему ничего не говорило. Но голос был грудной и мягкий, и хотя в нем присутствовало беспокойство, вполне естественное для одинокой девушки при таких обстоятельствах, в нем чувствовалась теплота.

— Джино Молинари попросил меня заглянуть к вам, — сказал Эрик.

— О! — голос прозвучал взволнованно. — Заглянуть ко мне? Вы уверены, что не ошиблись? Мы встречались только один раз и то случайно.

— Можно мне зайти на минуту, мисс Гарабальди? — спросил Эрик.

— Гарабальди это мое старое имя, — сказала девушка. — Мое имя, под которым я выступаю в телевизионных программах — Гарри. Патриция Гарри.

— Впустите меня, — сказал Эрик, — Прошу вас.

Дверь загудела; он толкнул ее и очутился в фойе. Когда Эрик поднялся на лифте на пятнадцатый этаж и был у ее двери, готовый постучать, он обнаружил, что дверь приоткрыта.

Патриция Гарри, в цветастом переднике и с заплетенными в две косы темными волосами, встретила его улыбкой. У нее было тонкое лицо, сужающееся к подбородку, безупречной формы и темные настолько, что казались черными, губы. У нее были правильные черты лица, очерченные с такой точностью” что могли служить образцом симметрии и соразмерности. Он понял, почему она попала на телевидение; лицо, наподобие этого, освещенное пусть даже имитацией восхищения пивным праздником на Калифорнийском побережье, способно было пробрать любого зрителя. Она не была просто красива — она была уникальна. Когда Эрик смотрел на псе, у него появилась уверенность, что ее ждет впереди головокружительная карьера, если не помещает война.

— Привет, — весело сказала она, — кто вы?

— Эрик Свитсент. Я из медицинского персонала Секретаря. “Или был в нем, — подумал он, — до сегодняшнего дня”. Можем мы выпить кофе и немкою поговорить? Для меня это очень важно.

— Какой странный визит, — сказала Патриция Гарри. — Но почему бы и нет? — Она круто развернулась, при этом ее длинная мексиканская юбка всколыхнулась, и пошла через прихожую на кухню; Эрик последовал за ней. — Вода уже почти закипела. Зачем Молинари просил вас зайти? Какая-нибудь особенная причина? Возможно ли, чтобы подобная девушка не сознавала, насколько важную причину для визита составляет она сама?

— Видите ли, я живу здесь, в Калифорнии, В Сан-Диего. — Он подумал: “И полагаю, что работаю теперь тоже здесь, в Тиуане. Опять”. Я хирург по пересадке искусственных органов, мисс Гарри. Или Пэт. Можно называть вас Пэт? — Он сел за стол, облокотившись локтями сцепленных рук на его грубую неровную поверхность.

— Если вы хирург по пересадке, — сказала Патриция Гарри, доставая из буфета чашки, — то почему вы не на военном спутнике или не в госпитале?

Он почувствовал, что земля уходит у негр из под ног.

— Я не знаю.

— Сейчас, знаете, идет война, — Стоя к нему спиной, она добавила: — Парня, с которым я была, искалечило, когда риги разбомбили его крейсер. Он сейчас в госпитале на базе.

— Я ничего не могу сказать, кроме того, что вы указали, возможно, на самое слабое звено в моей жизни. На то, почему она не имеет того смысла который ей следовало бы иметь.

— И кого же вы в этом вините? Всех, кроме себя?

— Временами мне кажется, — сказал Эрик, — что поддержание жизни Джино Молинари тоже вносит определенный вклад в наши военные усилия. — Но, в конце концов, он начал этим заниматься совсем недавно и только благодаря усилиям Вирджила Акермана, а отнюдь не своим.

— Мне просто любопытно, — сказала Патриция. — Мне казалось естественным, что хороший хирург должен стремиться на фронт, где для него есть настоящая работа. — Она разлила кофе в две пластиковые чашки.

— Да, вам должно так казаться, — сказал он, чувствуя, насколько безнадежной была его попытка. Ей девятнадцать лет, почти в два раза меньше, чем ему, а она лучше понимает, что правильно и что следует делать. Обладая таким свойством, она сама устроит свою жизнь и карьеру, она не нуждается в посторонней помощи. — Вы хотите, чтобы я ушел? — спросил он. — Если да, то просто скажите прямо, и я уйду,

— Вы только пришли; конечно я не хочу, чтобы вы уходили. Мистер Молинари не прислал бы вас ко мне, если бы у него не было для этого веских оснований. — Она критически его осмотрела, усаживаясь напротив, — Я двоюродная сестра Мэри Райнеке, вам это известно?

— Да, — он кивнул. — “И у тебя тоже сильный характер”, — подумал он, — Пэт, — обратился он к ней, — поверьте, что я сделал сегодня нечто такое, что имеет значение для всех нас, хотя ото и не связано с медициной. Можете вы этому поверить? Если да, мы можем продолжить.

— Я поверю всему, что вы скажете, — с беспечностью девятнадцатилетней девушки ответила она.

— Вы видели сегодня вечером по телевизору обращение Молинари?

— Я посмотрела его немного. Очень интересно. Он выглядел настолько больше…

“Больше. Да, — подумал он, — это подходящее слово”.

— Приятно видеть его снова в прежней форме. Но я должна признаться — вся эта декламация, вы понимаете, что я имею в виду, эта его напыщенная манера, горящие глаза — это для меня скучно. Я включила вместо этого проигрыватель. — Она оперлась подбородком на ладонь. — Знаете что? Это надоело мне до смерти.

В гостиной зазвонил видеофон.

— Извините. — Пэт Гарри встала и выпорхнула из кухни. Он молча сидел, не думая почти ни о чем, кроме висящего на нем старого груза усталости, когда она внезапно появилась вновь.

— Вас, Доктора Эрика Свитсента, это ведь вы?

— Кто это? — Он пытался подняться, чувствуя, как сердце сдавливает свинцовая тяжесть.

— Белый дом.

Он подошел к видеофону.

— Алло, это доктор Свитсент.

— Минуту, — Экран опустел. Затем на нем появился Джино Молинари.

— Так, доктор. Они добрались до вашего рига.

— Боже, — вырвалось у него.

— Все что мы увидели, когда вошли, это был ваш хваленый риг. Мертвый. Кто-то из них, должно быть, видел, как вы входили. Плохо, что вы не отвезли его прямо в ТМК. Вместо этой гостиницы.

— Теперь я это понимаю.

— Послушайте, — отрывисто сказал Молинари. — Я звоню вам, потому что знаю, вам будет интересно это узнать. Но не слишком вините себя. Эти ребята с Лилистар профессионалы. Это могло случиться с каждым. — Он наклонился ближе к экрану и с ударением произнес: — Это не настолько важно; есть и другие возможности вступить в контакт с ригами, три или четыре — мы как раз решаем, как лучше ими воспользоваться.

— Это можно говорить по видеофону? Молинари сказал:

— Френекси и его компания только что отбыли на Лилистар, убрались так быстро, как только сумели. Поверьте моему слову, Свитсент, они знают. Так что наша задача действовать быстро. Мы рассчитываем вступить в связь с правительством ригов в течение двух часов; при необходимости будем вести переговоры по открытому радиоканалу, пусть подслушивают. — Он взглянул на часы. — Я должен кончать разговор. Вы остаетесь на своей должности. — Экран погас. В лихорадочной спешке Молинари перешел к выполнению следующей задачи. Он не мог позволить себе сидеть и сплетничать. Вдруг экран снова загорелся; перед Эриком опять был Молинари, — Запомните, доктор, вы выполнили то, что от вас требовалось; вы вынудили их выполнить мое завещание, эти десять страниц, которые они перекладывали с места на место, пока вы не приехали. Если бы не вы, меня бы здесь сейчас не было; я уже говорил вам это и не хочу, чтобы вы об этом забывали — у меня нет времени, чтобы повторять это снова и снова, — Он коротко усмехнулся, и изображение на экране снова погасло. На этот раз он больше не зажегся.

“Но провал есть провал, — сказал себе Эрик. Он вернулся на кухню и снова сел перед своей чашкой. Никто не произнес ни слова, — Из-за того, что я все испортил, — подумал Эрик, — лилистарцы получили дополнительное время, чтобы окружить нас и обрушиться на Землю со всеми своими силами. Миллионы человеческих жизней и, возможно, годы оккупации — вот цена, которую все мы заплатим. И все потому, что ему показалось хорошей идеей отвезти сегодня Дег Дал Ила в гостиницу “Цезарь” вместо того, чтобы сразу привезти его в ТМК. — Потом ему пришло в голову, что в ТМК у них тоже есть, по крайней мере, один агент; они могли добраться до него и здесь. “И что теперь?” — спрашивал он себя.

— Наверное, ты права, Пэт, — сказал он. — Наверное, мне следовало стать военным хирургом и работать на базе, в прифронтовом госпитале.

— Конечно, а почему нет? — ответила она.

— Совсем скоро, хотя ты этого еще не знаешь, фронт будет здесь, на Земле.

Она побледнела, но попыталась улыбнуться.

— Почему?

— Политики, Превратности войны. Ненадежные союзники. Сегодняшний союзник завтра оказывается врагом. И наоборот. — Он допил кофе и встал. — Удачи тебе, Пэт, в твоей телевизионной карьере и в твоей яркой, только начинающейся жизни. Надеюсь, что война не затронет тебя слишком сильно. “Война, которую я помог принести сюда”, — добавил он про себя. — Пока.

Она осталась молча сидеть за кухонным столом, отхлебывая свой кофе, пока он выходил через прихожую к двери, открывал се и захлопывал за собой, Они даже не кивнула на прощанье; она была слишком испугана, ошеломлена тем, что он ей сообщил.

“Спасибо, Джино, — сказал он про себя, спускаясь на первый этаж, — Это была хорошая мысль; не твоя вина, что из этого ничего не вышло. Ничего, кроме более глубокого осознания того, как мало полезного я сделал и как много вредного”.

Он шел пешком по темным улицам Пасадены, пока не заметил такси; он остановил его, сел и только после этого задумался, куда же ему ехать.

— Вы хотите сказать, что не знаете, где живете, сэр? — спросил автомат.

— Вези меня в Тиуану, — неожиданно сказал он.

— Слушаюсь, сэр, — сказал автомат и развернулся на юг.