"Блокада 2. Тень Зигфрида" - читать интересную книгу автора (Бенедиктов Кирилл)

Глава первая «Аненербе»

Луна, похожая на любопытный золотистый глаз, висела точно над правой башней замка.

– А знаете ли вы, что было время, когда у Земли имелся второй спутник? – спросил доктор Хирт.

Оберштурмбаннфюрер Гегель покачал головой.

– Не знакомы с трудами профессора Горбигера? Настоятельно рекомендую. Миллионы лет назад в небе можно было видеть две луны. Приливы и отливы тогда были совсем другими. Потом произошла катастрофа, и вторая луна рухнула на Землю. Это погубило населявших нашу планету гигантов.

– Гигантов? – переспросил, чтобы не показаться невежливым, Гегель. Говорливый Хирт раздражал его.

– Именно. Помните Книгу Бытия? «В те дни на земле жили исполины». Они пасли стада ящеров на огромных равнинах Пангеи. Вы, конечно, слышали об этом сверхконтиненте, существование которого было блестяще доказано арийским гением Августа Вегенера.

Гегель буркнул что-то невразумительное.

– Когда луна упала, Пангея раскололась. Климат изменился самым драматическим образом, тучи пыли закрыли небо... Короче говоря, гиганты вымерли вместе с динозаврами.

– Вот как, – сказал Гегель.

– Вижу, вы сомневаетесь, – улыбнулся Хирт. – Ничего, вы измените свое отношение после того, что увидите в замке.

– И что же?

– Кое-что особенное. Совершенно особенное. Решительно особенное! Сегодня очень необычная ночь, оберштурмбаннфюрер.

Гегель покосился на Хирта. Сейчас доктор походил на поэта – глаза мечтательно полуприкрыты, лицо словно вызолочено вдохновенным светом. Впрочем, свет был самым обычным – желтым. От фонаря над центральными воротами Вевельсбурга.

– И потому мы оставили машину в километре от замка? – поинтересовался Гегель. – Из-за того, что сегодня очень необычная ночь?

– Разумеется, – Хирт взялся за тяжелый деревянный молоток, висевший при дверях на цепи, и несколько раз с силой ударил в окованную металлом створку ворот. Ворота загудели, будто церковный колокол. – Шум двигателя и особенно бензиновые пары могут помешать концентрации...

– А вот этот грохот, стало быть, не помешает? – ядовито осведомился оберштурмбаннфюрер. С самого начала их знакомства – Хирт встретил его на вокзале в Падеборне два часа назад – Гегеля не оставляло ощущение, что доктор держит его за идиота и даже не очень пытается это скрывать.

– Этот – не помешает! – в голосе Хирта прозвучала обида. – Сейчас мы слышим звук, естественный для того времени, когда... ну, в общем, для героических времен. В отличие от тарахтения дизеля.

Раздался омерзительный металлический скрежет – очевидно, не менее привычный для героических времен, и перед самым носом Гегеля открылась небольшая калитка. В черном проеме стоял высокий худой солдат в парадной форме СС. В руках он держал горящий смоляной факел.

– Хайль Гитлер! – воскликнул солдат, увидев Хирта. Тот вяло махнул рукой.

– Этот господин со мной, – небрежно сказал доктор. – Дайте-ка пройти, Ганс.

Ганс не тронулся с места. Факел дымил и трещал, отбрасывая по сторонам длинные тени. Гегелю показалось, что солдат рассматривает его как-то недобро.

– Он есть в списке, – нетерпеливо добавил Хирт. – Это оберштурмбаннфюрер СС Эрвин Гегель.

– Прошу простить, – в голосе Ганса лязгнул металл. – Имею приказ пропускать только обладателей печати.

Хирт тяжело вздохнул.

– Покажите ему, – сказал он, поворачиваясь к Гегелю. – Ганс у нас образцовый служака.

Гегель, чувствуя себя до крайности глупо, расстегнул верхнюю пуговицу кителя и извлек висевший на крепком черном шнурке каменный цилиндрик размером с мизинец. Цилиндрик дал ему Хирт по дороге к Вевельсбургу. «Формальность, – словно извиняясь, пояснил он. – Но, к сожалению, необходимая». Прежде чем надеть шнурок на шею, Гегель как следует рассмотрел цилиндрик. На темно-красном камне (Гегель решил, что это сардоникс) были грубо вырезаны изображения зверей и птиц. Эрвин видел такие штуки в Берлинском музее, в экспозициях, посвященных культуре Двуречья.

На Ганса печать произвела поистине магическое действие. Он вытянулся во фрунт, щелкнул каблуками и вознес факел над стриженой головой. Одновременно он сдвинулся вбок, освобождая проход.

– Давно бы так, – буркнул Хирт. – Прошу следовать за мной, оберштурмбаннфюрер.

Гегель с опаской прошел под чадящим факелом, и чернильная тьма Вевельсбурга поглотила его.

Замок на крутом приречном холме построил на излете Средневековья некий рыцарь по имени Вевель фон Бюрен. Но задолго до этого на месте замка возвышалась твердыня гуннов, наводивших ужас на всю Европу. Ко временам фон Бюрена от гуннов остались лишь многочисленные подземные коридоры, среди которых, если верить легендам, был один, ведущий к гробнице сына самого Атиллы. Гробница, по слухам, была битком набита золотом и серебром, поэтому на протяжении многих веков всевозможные искатели приключений упорно пробивали в холме штольни и штреки и в итоге превратили его в огромную головку голландского сыра. Когда фон Бюрен начал свое строительство, его ожидал неприятный сюрприз: фундамент все время «плыл», башни и стены замка то и дело норовили просесть в разверзавшиеся подземные дыры вместе с камнетесами. Вдобавок главному архитектору оторвало обе руки сорвавшейся цепью лебедки, после чего в округе заговорили о проклятии, висящем над древней крепостью гуннов.

Фон Бюрен оказался малым упорным. Он поговорил со старшинами каменщиков, и выяснил, что согласно старинному поверью в подобных случаях в фундамент нужно замуровать живого человека – тогда, мол, стены простоят тысячу лет. Причем, чем моложе и безгрешнее жертва, тем прочнее станет постройка.

За двадцать пять серебряных талеров в одной из ближайших деревень была куплена восьмилетняя крестьянская девочка. В ночь, называемой Вальпургиевой, когда все ведьмы Германии собираются на горе Брокен и пляшут вокруг костров под красноватым светом полной луны, плачущую девочку запихнули в узкий, как щель, склеп в основании правой башни, и замуровали диким камнем.

Ожидаемого эффекта фон Бюрен не получил. Строительство продолжало идти ни шатко, ни валко, и даже через двадцать лет после начала работ Вевельсбург не мог порадовать глаз гармоничностью и основательностью. Взорам проезжавших мимо путешественников являлись две башни, соединенные неровною стеною. Шептались, что виной тому сердобольный каменщик, который, когда все участники страшного обряда разошлись, вывел несчастное дитя через потайной лаз, нарочно оставленный в стене склепа. Но времени прошло слишком много, и установить правду не было уже никакой возможности.

Возможно, Вевельсбург так и остался бы живописной развалиной, но в 1933 году он приглянулся проезжавшему по Вестфалии Генриху Гиммлеру. Очарованный мрачной романтической атмосферой, окутывавшей руины, рейхсфюрер решил сделать Вевельсбург мистической штаб-квартирой СС.

За символическую плату в одну серебряную марку в год последний потомок Вевеля фон Бюрена сдал фамильные развалины в аренду сроком на сто лет. Впрочем, дальнейшие капиталовложения в Вевельсбург были куда более серьезными: любимое детище Гиммлера высасывало из государственной казны миллионы. Поговаривали, что рейхсфюрер желает превратить Вевельсбург в Черный Ватикан: сакральный город-крепость, с храмами, казармами, тренировочными залами, аллеями статуй нордических богов и героев, колоннадами и музеями. План реконструкции Вевельсбурга был рассчитан на тридцать лет, но с началом войны работы были приостановлены.

Последний раз Эрвин Гегель был в Вевельсбурге в 1935 году, когда строительство комплекса было в самом разгаре. Тогда, при свете дня, в замке не ощущалось ровным счетом ничего мистического – каменные стены были облеплены деревянными лесами, в котловане деловито рычали бульдозеры, неподалеку натужно гудели бетономешалки. Зато теперь, пробираясь вслед за Хиртом по узким темным коридорам, Гегель чувствовал неприятный озноб, похожий на тот, что охватывает человека, идущего по ночному кладбищу.

– Нам обязательно идти в полной темноте, доктор? – вполголоса спросил он.

– Т-ш-ш! – зашипел Хирт. – Тише! Мы приближаемся к месту, где концентрация наиболее высока! Прошу вас не задавать вопросов, оберштурмбаннфюрер! Только слушайте и наблюдайте! Наблюдайте и слушайте! Осторожнее, здесь ступеньки...

Под ногами Хирта заскрипело дерево. Мысленно проклиная своего спутника, Гегель нашарил полированные перила и начал на ощупь спускаться по лестнице. По ходу считал ступеньки – их оказалось шестьдесят две.

«Высота ступеньки – сантиметров тридцать. Значит, мы на глубине восемнадцати метров под землей... Шесть этажей, неплохо!»

– Стойте, – прошептал Хирт. – Слышите?

Гегель прислушался. Откуда-то из темноты действительно доносился странный тревожный звук – словно бы низкий голос бесконечно тянул «у-у-у». Звук был негромким, похоже, его источник находился за каменной стеной.

– И что это? – изумился Гегель.

– Это Великий Обряд, ведь сегодня ночь Красной Луны. Я же говорил, что сегодня вы увидите то, чего еще никто и никогда не видел! Кое-что решительно особенное!

Хирт протянул руку в темноту и бесшумно откинул закрывавшую проход тяжелую завесу. Гегель непроизвольно зажмурился – оттуда струился синеватый свет, слабый и холодный, но после совершенной темноты неожиданно слепящий. Эрвину, подрабатывавшему в юности санитаром в анатомическом театре, подобное освещение тут же напомнило покойницкую.

Помещение, в котором оказались Гегель и Хирт, больше всего походило на древнегреческий толос – круглый зал с куполом и колоннадой. Источники света находились где-то в основании толстых колонн, что подпирали собою купол. В центре зала располагалось небольшое ступенчатое возвышение. Там, спиной к вошедшим, стоял высокий человек с длинными седыми волосами. Сначала Гегелю показалось, что это священник в рясе, но, присмотревшись, он понял, что одеяние человека больше похоже на длинный, до щиколоток, хитон – серая ткань свободно струилась вдоль мощного тела, короткие рукава открывали мускулистые предплечья.

– Кто это? – одними губами спросил Гегель у Хирта. Тот покачал головой и упреждающе приложил палец к губам – «слушайте и наблюдайте!»

Человек на возвышении медленно воздел руки вверх, ладонями в сторону каменного свода. Движения его были такими осторожными, словно на ладонях у него покоился прозрачный стеклянный шар.

Внезапно заунывное «у-у-у-у-у-у» стало громче и еще тоскливее. Гегель напрасно пытался определить источник звука – гудение неслось одновременно со всех сторон, резонируя под куполом. У оберштурмбаннфюрера по спине пробежали мурашки.

– Внемлите, отважные воины Арминия! – воскликнул человек в сером хитоне. – Во славу бессмертных деяний я извлек ваши кости из безымянных могил. Ныне силою Донара-громовержца я призываю души героев вернуться в Мидгард. Повинуйтесь мне, воины!

Он говорил на старонемецком, который Гегель понимал с пятого на десятое. Но голос у человека был зычный и раскатистый, и Эрвин поймал себя на мысли, что уже слышал его прежде.

Синий свет, сочившийся из-под колонн, потускнел, и Гегелю вдруг почудилось, что у ног человека в хитоне зашевелились серые змеи. Приглядевшись, он понял, что это струйки дыма, сочившиеся сквозь щели между массивными каменными плитами пола. Подобно змеям, струйки сплетались в клубки, причудливо извивались, вытягивались, пытаясь добраться до верхней ступени платформы. Над головой заклинателя, под самым куполом зала, медленно сгущалось расплывчатое, как клякса, темное облачко.

– Храбрые германцы! Титаны, бросившие вызов мощи Рима! Герои Тевтобургского леса! Я взываю к вам, я повелеваю пасть преградам, отделяющим мир мертвых от мира живых! Вернитесь, чтобы вновь обрести плоть, о великие воины!

«Откуда же мне знаком этот голос? – подумал Гегель. – Не с университетских ли времен? Может быть, кто-то из профессоров вот так же гремел с кафедры?»

Он повернулся к Хирту, но тот, как зачарованный, смотрел на клубящийся на ступенях платформы сизоватый дым. Гегель пожал плечами и, неслышно ступая, двинулся к ближайшей колонне.

Заклинатель тем временем забормотал что-то совсем уже непонятное. Гегелю показалось, что он перешел на какой-то скандинавский язык. Оберштурмбаннфюрер дотронулся рукой до колонны – та была холодной и влажной. Откуда-то из-за толстого, как бочонок, основания шел слабый синий свет.

Гегель сделал еще один осторожный шаг – за колонну. Как он и предполагал, источником света была стеклянная колба, прикрытая металлическим колпаком – подобие химической лампы, что сконструировал для подводного флота Рейха Макс Пирани. Колба находилась в небольшой полукруглой нише в стене, заваленной каким-то хламом.

Что это за хлам, Гегель понял лишь через десять ударов сердца – столько понадобилось его мозгу, чтобы справиться с шоком от увиденного.

Это были кости.

Черепа, проломленные, полусгнившие, с черными провалами глазниц, с беззубыми дырами ртов. Длинные берцовые кости, изогнутые дуги ребер, россыпи позвонков – жутковатое ассорти брошенных в беспорядке останков. Иные были выбелены временем дочиста, на других висели сгнившие лоскутья не то одежды, не то плоти. На третьих, музейной сохранности, блестели современного вида металлические бирки. Кое-где среди фрагментов скелетов чернели обглоданные ржавчиной полоски мечей, обломки доспехов. Синеватый химический свет придавал открывшейся оберштурмбаннфюреру картине совершенно инфернальный оттенок.

Запястье Гегеля сжали чьи-то холодные пальцы, и он, вздрогнув, крутанулся на каблуках.

– Что вы делаете? – зашипел на него Хирт. – Я же просил вас смотреть и слушать, не сходя с места!

Возразить контрразведчик не успел – монументальная фигура, возвышавшаяся в центре зала, развернулась к ним, как тяжелое артиллерийское орудие.

– Хирт! – во всю мощь рявкнул человек в сером хитоне. – Хирт, мерзавец, сукин сын, вы сбили мне концентрацию!

У заклинателя было тяжелое породистое лицо с широким носом и массивными надбровными дугами. Длинные серебряные волосы падали на мощные плечи, мешая Гегелю сосредоточиться – лицо человека в хитоне было ему определенно знакомо, но, кажется, у него была тогда другая прическа. А что, если сейчас это парик?

Гегель мысленно сорвал серебряный парик с головы заклинателя, и все тут же встало на свои места. Перед ним был никто иной, как Карл Мария Вилигут – некогда любимец Гиммлера, сделавший стремительную карьеру в рядах СС и неожиданно низвергнутый с высших ступеней иерархии за несколько месяцев до начала войны[1]. Ходили слухи, будто неизвестные доброжелатели положили на стол рейхсфюреру досье, в котором говорилось, что Вилигут был завсегдатаем у психиатров и даже провел несколько лет в психиатрической лечебнице. Гегель слышал, что старик – Вилигуту было хорошо за семьдесят – живет где-то в глуши под присмотром сиделок из СС. А он, оказывается, вот где – в своем любимом Вевельсбурге, распевает гимны на древнегерманском и призывает каких-то древних мертвецов.

– Хайль Гитлер, бригаденфюрер! – Гегель сделал шаг вперед и вскинул руку в римском приветствии.

Бригаденфюрером Вилигут, скорее всего, уже не был – три года назад Гиммлер лично принял у него назад кольцо «Мертвая голова», кинжал и шпагу, которые когда-то сам и вручил – но никогда не мешает подсластить пилюлю. Впрочем, на старика нехитрая лесть Гегеля не произвела никакого впечатления.

– Кого вы сюда привели, Хирт? – грозно прорычал он. Гегель заметил, что сизые змеи, свивавшиеся кольцами у ног Вилигута, распадаются и тают, как туман в лучах рассветного солнца. – Вы тупоголовый болван, Хирт! Я запрещал приводить в Храм посторонних!

«Ага, – подумал Гегель. – Мы, оказывается, в Храме!»

На Хирта было больно смотреть.

– Господин Вайстор, – пробормотал он, – это тот самый человек, о котором я вам докладывал. Оберштурмбаннфюрер Гегель из Имперского управления безопасности. Он выполняет личное задание фюрера...

– И что? – загремел Вилигут еще оглушительнее. – С каких пор это оправдывает грубейшее нарушение орденской дисциплины? У этого вашего Гегеля хотя бы печать есть?

– Разумеется, господин Вайстор, – Хирт повернулся к контрразведчику и сделал страшные глаза – «доставайте немедленно». – Одну секунду...

Гегель вновь извлек сардониксовый цилиндрик и продемонстрировал его Вилигуту. Но тот, похоже, уже потерял к нему всякий интерес.

– Вы, двое злонравных тупиц, сорвали Обряд! Две недели я сидел на хлебе и воде, ночи напролет проводил в медитациях и молитвах, и все это пошло псу под хвост! Следующая Красная Луна появится на небосклоне лишь через полгода! Как мне оправдаться перед рейхсфюрером? Бессмертные воины Арминия были готовы воплотиться вновь, и они воплотились бы, если бы не вы, безмозглые кретины, не имеющие никакого представления о Великом Обряде!

Гегель усмехнулся про себя. Любому другому такое оскорбление не сошло бы с рук – но обижаться или гневаться на выжившего из ума старика было нелепо.

– Прошу простить меня, господин Вайстор, – покаянно склонил голову Хирт. – Это моя вина. Оберштурмбаннфюрер ничего не знал об Обряде...

– Зачем же вы тогда его сюда притащили? – подозрительно осведомился Вилигут.

– Я хотел продемонстрировать ему, с какими силами имеет дело наше Общество, – продолжал каяться Хирт. – Видите ли, господин Вайстор, задание, полученное оберштурмбаннфюрером, имеет непосредственное отношение к нашим изысканиям...

– И что с того? – громыхнул седовласый.

– Я полагал, что если господин Гегель своими глазами увидит нисхождение теней, это изменит его отношение к «Аненербе»...

Хирт замолчал, глядя в пол. Карл Мария Вилигут тяжело дышал, крылья его массивного носа широко раздувались.

– Проваливайте оба! – заорал он, наконец. – Жалкие профаны! В следующий раз я прикажу Гансу стрелять в каждого, кто посмеет приблизиться к Черной Лестнице! Прочь с глаз моих, недоумки!

Он запрокинул голову и уставился на медленно таявшее под куполом темное облачко.

– Пойдемте, – потянул Гегеля за рукав Хирт. – Нам лучше покинуть подземелье.

Гегель не стал спорить.

Обратный путь проходил в молчании, хотя теперь необходимости соблюдать тишину уже не было.

– Я полагал, старик давно ушел на покой, – заговорил Гегель, когда они добрались до середины лестницы. Хирт кашлянул.

– Его вернули. Речь не об официальном восстановлении в звании, как вы понимаете. Но Вайстору позволили работать по... некробиотической тематике.

– Вызывать духов? – хмыкнул Гегель.

– Это не спиритизм, – возразил Хирт. – Он занимается настоящим воскрешением. Тем, про которое сказано в Писании.

Голос его звучал сдавленно – видимо, нетренированному доктору было сложно одновременно говорить и подниматься по крутой лестнице.

– Вы хотите сказать, что все эти кости...

– Конечно! Это останки воинов-херусков, победителей римлян, раскопанные Вайстором в Тевтобургском лесу и в Шварцвальде. Великий Обряд должен был воссоединить тела и души погибших героев.

– И мы все испортили? – с иронией спросил Эрвин. – Теперь я понимаю, почему старик так разбушевался...

Хирт, поднимавшийся по ступеням впереди него, остановился так внезапно, что Гегель едва не врезался ему в спину.

– По правде говоря, – пробормотал он, отдышавшись, – у Вайстора могло бы не получиться и без нашего вмешательства. Великий Обряд – страшно сложная процедура. Вайстор работает над ней уже второй год...

– И как успехи?

Хирт засопел.

– Понимаю, оберштурмбаннфюрер, вы скептически относитесь к возможности воскрешения давно умерших героев... Но если я докажу вам, что это не выдумка?

Гегель пожал плечами.

– Попробуйте. Правда, я все равно не понимаю, какое отношение это имеет к русскому ученому из Ленинграда.

– Все в мире взаимосвязано, – глубокомысленно изрек Хирт. – За несколько дней до войны русские вскрыли могилу Тамерлана в Самарканде. Слышали об этом?

– Нет, – покачал головой Гегель. – Я не слишком интересуюсь археологией.

– Напрасно. Существует легенда о том, что могилу Тамерлана трогать нельзя – иначе, мол, начнется большая война. Но русские со своим коммунистическим материализмом, конечно же, не поверили в эту легенду. В результате у них появилась прекрасная возможность убедиться, что не все в мире можно объяснить марксистской теорией...

– Только не говорите мне, что фюрер отдал приказ о наступлении из-за того, что был потревожен прах Тамерлана.

Хирт усмехнулся.

– Конечно же, нет! Война началась бы в любом случае, хотя совпадение, согласитесь, любопытное. Но зачем русским понадобилось вскрывать могилу Железного Хромца?

– И зачем?

– Они кое-что искали там. Еще в 1925 году один наш соотечественник, инженер, работавший по контракту с большевиками в Самарканде, проводил в мавзолее Гур-Эмир исследования магнитных полей. Он обнаружил над могилой Тамерлана возмущения магнитных линий, и предположил, что в гробнице находятся сотни килограммов металла. Однако сама гробница была не такой уж и большой. Инженер предположил, что Тамерлан похоронен в железном гробу. Но когда русские вскрыли могилу, никакого металлического саркофага там не оказалось...

Они, наконец, преодолели последние ступеньки лестницы и очутились в низком сводчатом коридоре. Хирт щелкнул зажигалкой и вынул из пристенного кольца обернутый паклей факел.

– У вас здесь нет электричества? – спросил Гегель.

– Отчего же? Просто электромагнитное излучение негативно влияет на концентрацию Од.

– Концентрацию чего?

– Од. Это невидимая жизненная энергия, разлитая в пространстве. Индуисты называют ее праной, но Вайстор полагает, что «Од» – более правильный термин. Нордический!

Хирт сделал приглашающий жест.

– Пойдемте, я покажу вам... Великий Обряд, в сущности, это концентрация силы Од и вливание ее в органические останки. Чем чище Од, тем больше вероятность того, что органика начнет восстанавливаться.

– Кости оденутся плотью?

– Мыслите верно. На этом этапе больших сложностей не возникает. Нам удалось восстановить тела трех древних германцев и одного римлянина из легиона Вара. Самая большая проблема – вернуть в ожившее тело душу. Именно над этим и бьется сейчас Вайстор.

«А он, похоже, не притворяется, – с удивлением подумал Гегель. – Искренне верит во всю эту чушь... Интересно, сколько средств выделяет на некромантские забавы рейхсфюрер?»

– Восстановленное тело может функционировать неограниченное количество времени, – продолжал, между тем, Хирт. – Оно ест, пьет, отправляет естественные надобности, реагирует на болевые раздражители, но никакого сознания в нем нет и в помине. Для того, чтобы произошло полноценное воскрешение, необходимо соединить тело с покинувшей его душой и – самое главное! – удержать ее там.

Он остановился перед массивной дверью из черного дуба и принялся греметь ключами.

– Сейчас вы все увидите своими глазами, оберштурмбаннфюрер...

За дверью оказалась обычная университетская лаборатория – со стеклянными шкафчиками, металлическими столиками на колесах, вытяжными коробами и буграми зачехленных приборов. Никаких факелов на стенах здесь уже не было, и Хирту пришлось все-таки зажечь электрический свет.

– Это моя епархия, – сказал он важно. – Здесь я стараюсь методами науки улучшить результаты, полученные Вайстором.

Морщась от яркого света, Гегель вытащил из кармана темные очки и надел их.

– Глаза болят, – пояснил он Хирту. – Повредил зрение на Восточном фронте.

На Восточном фронте Гегель никогда не был – не считать же фронтом благополучную, утопающую в вишневых садах, Винницу. Надеть темные очки посоветовал ему хитрец Шелленберг.

– Доктор Хирт курирует в «Аненербе» исследования, связанные с человеческой психикой, – сказал он. – Гипноз, транс, медитации, наркотики... За самого доктора не поручусь, но знаю, что у него в штате есть пара сильных гипнотизеров. На всякий случай старайтесь не встречаться с ним взглядом, а при разговоре с глазу на глаз лучше всего нацепите темные очки.

Теперь лаборатория казалась Гегелю довольно зловещей. Хирт прошел вглубь помещения и, обернувшись, поманил оберштурмбаннфюрера за собой.

– Вот, взгляните, – он указал на накрытый зеленым армейским брезентом ящик, стоявший на металлических подпорках. – Это наш самый удачный на данный момент образец. Римский легионер эпохи Октавиана Августа. Убит при разгроме легионов Вара воинами Арминия. Останки, в довольно неплохом состоянии, были найдены в Тевтобургском лесу.

Театральным жестом Хирт скинул с ящика брезент. Гегель, ожидавший увидеть очередную кучу гниющих костей, брезгливо отстранился.

Ящик был сделан из хромированной стали. Толстый кабель в черной оплетке соединял его с негромко гудевшим трансформатором. Крышка у ящика была прозрачная, из дюймового армированного стекла.

Хирт щелкнул каким-то тумблером, и под крышкой зажегся слабый зеленоватый огонек.

– Взгляните, не бойтесь, у него довольно приличный вид.

Гегель, пересиливая себя, заглянул в ящик. Там, судя по всему, было очень холодно – на стенках блестели кристаллики льда. За стеклом лежал человек. Не скелет, как можно было предположить, а скорее замороженный труп: в короткой бороде серебрился иней, лицо застыло под тонкой корочкой льда. Одет человек был в какие-то серые лохмотья, но у левого его бока лежал небольшой круглый римский щит-парма, а по правую руку – почерневший от времени меч.

– Это наш римлянин, – с гордостью проговорил Хирт. – Не правда ли, чудесный экземпляр?

– Где это он так подмерз? – подозрительно спросил Гегель. – Тевтобургский лес все-таки не Сибирь...

Хирт довольно усмехнулся.

– Еще две недели назад он не сильно отличался от тех скелетов, что вы видели в подземелье. Разве что череп был поцелее.

– Хотите сказать, что мясо ему на кости нарастили вы? Как доктор Франкенштейн своему монстру?

Хирт кивнул.

– Именно. Сила Од соединилась с органическими останками, в результате чего произошло телесное воскрешение.

– Но почему вы запихнули его в этот ящик? Сами же говорили, что воскрешенные ведут себя, как люди – едят, пьют...

– Не как люди, – перебил Гегеля доктор. – Скорее, как растения. Едят, если им положить в рот пережеванную пищу. Пьют, если поить их из трубки. Но этот... этому нам удалось вернуть душу.

– Неужели? – вежливо удивился Гегель.

– Да, Вайстор сумел! К сожалению, вернуть душу оказалось легче, чем удержать ее в теле. Как только две субстанции соединились, началось стремительное разложение оживленной силой Од плоти. Чтобы сохранить тело, я был вынужден заморозить этого прекрасного легионера.

Некоторое время Гегель с интересом всматривался в ящик.

– А как вы поняли, что душа вернулась в тело?

– Ну, это было очевидно. Взгляд стал осмысленным, затем он заговорил...

– По-немецки?

Хирт посмотрел на него укоризненно.

– На латыни, естественно. Однако очень скоро ему стало плохо, поэтому эксперимент пришлось прервать.

Гегель постучал по стеклу согнутым пальцем и отошел от ящика.

– Какая жалость, что этот эксперимент нельзя повторить, – сказал он. – Впрочем, я все равно не вижу, чем этот достойный сын Рима мог бы помочь моим поискам.

Хирт пожал плечами.

– Вы правы, оберштурмбаннфюрер. Ничем. Но зато вы могли бы изменить свое отношение к «Аненербе».

– И что бы это мне дало?

– Без «Аненербе» у вас не получится ни-че-го, оберштурмбаннфюрер. Мы занимаемся поисками уже много лет, а потому знаем об этих удивительных предметах гораздо больше, чем любая другая организация на земле.

– Ну так поделитесь со мной своими знаниями, черт возьми! Для того я сюда и приехал.

Хирт покачал головой.

– Вы не понимаете. «Общество изучения наследия предков» не контрразведка и не партийная канцелярия. Мы не предоставляем информацию по первому требованию или по запросу. Даже если бы нас попросил сам фюрер.

– Даже так? – прищурился Гегель.

Хирт ничуть не смутился.

– Наши знания – это мощное оружие, – тихо сказал он. – Оружие обоюдоострое, которое может принести пользу, а может – великий вред. Я бы не хотел бы причинить вред, оберштурмбаннфюрер.

Гегель помолчал. Прошелся вдоль стеллажей со стеклянными колбами, остановился у одной из них и долго стоял, рассматривая человеческий эмбрион, помещенный в формалиновый раствор.

– Вас надо понимать так, доктор, – произнес он, наконец, – что никаких сведений о ленинградском ученом и его артефакте вы мне не дадите?

Хирт с виноватой улыбкой развел руками.

– Увы...

Оберштурмбаннфюрер Гегель кивнул. Чуть помедлил, а потом взял со стеллажа колбу с эмбрионом.

– Вот что, доктор. У меня чертовски мало времени. Я еще на вокзале сообщил вам, что именно мне от вас нужно. Вместо этого вы водите меня по каким-то подземельям, показываете выжившего из ума Вилигута, рассказываете сказки о воскрешенных мертвецах, а в качестве решающего довода демонстрируете замороженного покойника. Я не ученый и не мистик, доктор. Я офицер Главного управления имперской безопасности. То, что мне нужно узнать, я узнаю в любом случае. У вас есть выбор – рассказать мне все, что вы знаете о русском археологе и его предмете добровольно или сделать это по принуждению. Поверьте, я умею быть убедителен.

– Вы мне угрожаете, оберштурмбаннфюрер? – голос Хирта едва заметно дрогнул. – Вряд ли вы добьетесь своей цели, действуя грубой силой...

– Неужто? – спросил Гегель. – Мое дело предупредить.

С этими словами он уронил колбу на пол и тщательно растоптал эмбрион начищенным до блеска сапогом.

– Понятия не имею о ценности данного экземпляра, и потому буду, любезный доктор, без разбора уничтожать все, что увижу в лаборатории – до тех пор, пока вы от всей души не пожелаете ответить на мои вопросы.

Хирт побледнел, на лбу его проступили крупные капли пота. Гегель, напротив, чувствовал себя превосходно – наконец-то он дал волю давно копившемуся гневу, который он испытывал по отношению к этому напыщенному болвану.

– Ну так как, доктор? – оберштурмбаннфюрер рассеянно взял с полки еще одну колбу. – Вы по-прежнему считаете, что я недостоин быть посвященным в ваши тайны?

– Вы ошибаетесь! – выкрикнул Хирт. – Если бы вы были недостойным, я не отвел бы вас в Храм и не показал Великого Обряда! Дело совсем в другом! Вы не понимаете того, что видите, а не понимаете потому, что не верите!

Звон бьющегося стекла заставил его умолкнуть на полуслове. Хирт попытался было поймать взгляд контрразведчика, но темные очки защищали Гегеля не хуже рыцарского шлема.

– Разумеется, верю, – мягко сказал Эрвин. – Верю в то, что вижу. А вижу я следующее: вы со своим сумасшедшим Вайстором отлично тратите на совершенно безумные проекты реальные, живые деньги. Деньги германской нации. И не в мирное время, заметьте, а в тяжелую для Рейха годину, когда на счету каждый пфенниг. А это пахнет саботажем, мой дорогой доктор. В лучшем случае.

– Рейхсфюрер не позволит... – начал Хирт, но Гегель поднял палец, и доктор замолчал.

– Что вы скажете, если РСХА начнет проверку деятельности Аненербе? Обычную, бухгалтерскую, у нас ведь тоже есть бухгалтеры. Как насчет небольшого аудита, а, доктор? Я вполне могу вам это устроить. И устрою, клянусь Богом!

– Делайте, что хотите, – сказал Хирт безучастно. – Вы меня не слышите. Я не отказываюсь выполнить вашу просьбу, я просто не могу это сделать, потому что вы не готовы поверить...

– Экий же вы зануда, доктор, – вздохнул Гегель, подошел к стальному ящику и приготовился вырвать из трансформатора кабель.

– Не смейте!

Крик Хирта был похож на визг раненого зайца.

– Это уникальный экземпляр! Вы не можете погубить его!

– Это почему же? Вы же сами сказали – «делайте, что хотите».

Оберштурмбаннфюрер рванул кабель на себя. Заискрило, пахнуло паленой резиной. Трансформатор взвыл на низкой ноте и вдруг заглох.

– Крышка как открывается? – буднично спросил Гегель.

Хирт был похож на соляной столб. Ждать от него вразумительного ответа явно не приходилось.

Оберштурмбаннфюрер обошел ящик, приглядываясь. Крышка откидывалась двумя мощными пружинами, для чего следовало отжать вверх два стальных рычажка. Гегель примерился и положил руки на рычаги.

– Ну, доктор? – спросил он, оглянувшись через плечо. – Не передумали?

– Пожалуйста, – умоляюще прошептал Хирт. – Не делайте этого!

Гегель щелкнул рычажками.

Стеклянная крышка откинулась.

Контрразведчик физически ощутил ползущий изнутри холод. Раздалось неприятное шипение – изморозь, что покрывала внутренние стенки ящика, таяла на глазах. Седая борода легионера почернела за несколько мгновений.

«Сколько же там было градусов?» – подумал Гегель, но доктора спрашивать не стал.

– Что вы наделали, – тихо пробормотал Хирт. – Столько трудов, столько трудов...

– Сами виноваты, доктор. Надо быть посговорчивей.

Эрвин не мог оторвать взгляда от римлянина. Тот оттаивал так стремительно, будто жарился на горячей сковороде. Преодолевая отвращение, Гегель сунул в ящик руку и вздрогнул – его металлические стенки действительно излучали тепло.

– Вы включили аварийную систему разморозки, – безучастно сообщил Хирт. – Теперь процесс пойдет очень быстро.

– Надеюсь, этот древний итальянец действительно для вас что-то значил, – сказал Гегель. – Ненавижу тратить силы впустую.

– Хорошо, – Хирт опустил голову, ссутулил плечи и, спотыкаясь, словно незрячий, пошел к стоявшему у стены креслу. – Считайте, вы своего добились. Я расскажу вам все, что вы хотели узнать.

– Вот это другой разговор, доктор. Я внимательно вас слушаю...

Странный звук, раздавшийся за спиной Гегеля, заставил его обернуться.

Легионер смотрел на него широко открытыми глазами.

– Черт, – пробормотал Гегель. – Как это возможно?

Римлянин, в котором минуту назад жизни было не больше, чем в куске замороженной трески, пытался сесть в своем ящике. Руки с черными потрескавшимися ногтями хватались за стальные стенки.

Глаза, в которых не было радужки – одни огромные расширенные зрачки – с безумной тоской смотрели на оберштурмбаннфюрера.

– In Silva Nigra, – проговорил хриплый, надтреснутый голос. – In sacra Silva Nigra[2]...

– Он живой? – крикнул Гегель.

Хирт часто закивал головой.

– Я же говорил вам – это самый удачный наш экземпляр. Ожившее и одушевленное тело... Конечно же, он живой...

– Заперты, – бормотал между тем человек в ящике, – заперты лесами и болотами, попавшие в западню... они были перебиты теми, кого прежде убивали, как скот, так что жизнь их и смерть зависели от гнева или от сострадания варваров...

– Он рассказывает о гибели своего легиона, – пояснил Хирт. – Римляне попали в засаду...

– Я учился в университете и знаю латынь, – перебил его Гегель.

– Посреди поля белели скелеты, где одинокие, где наваленные грудами, смотря по тому, бежали ли воины, или оказывали сопротивление... были здесь и обломки оружия, и конские кости, и человеческие черепа, пригвожденные к древесным стволам... Стояли жертвенники, у которых варвары принесли в жертву трибунов и центурионов первых центурий...

– Что случилось с тобой? – крикнул Хирт по-латыни. – Что случилось с тобой, легионер?

Римлянин продолжал вылезать из ящика, но это получалось у него плохо – мышцы не слушались, руки беспомощно скользили по гладкому металлу. Но он по-прежнему не отрывал взгляда от Гегеля и продолжал монотонно бубнить:

– Вар и его полководцы приняли печальное, но продиктованное необходимостью решение заколоться собственными мечами из страха перед тем, что их живыми возьмут в плен или что они погибнут от руки ненавистных врагов... Когда это стало известно, то все перестали обороняться, даже те, кто еще имел для этого достаточно сил. Одни последовали примеру своего вождя, а другие, бросив свое оружие, дали себя убить первому попавшемуся врагу, так как никто, даже если бы он этого хотел, не мог подумать о бегстве...

Рука его подогнулась и он тяжело упал в ящик, стукнувшись затылком о металл.

– Имя! – заорал Хирт, подскакивая к ящику. – Твое имя, легионер!

– Мое имя Виктор, – глухо донеслось из ящика. – Виктор... Меня убили на жертвеннике. Принесли в жертву. Я не хотел умирать...

– Проклятье! – Хирт в ярости ударил кулаком по стенке ящика. – Вы все испортили, Гегель!

Оберштурмбаннфюрер подошел и заглянул в ящик. С лицом римлянина происходили странные вещи. Оно растекалось на глазах, как будто бы плавился лед. Дернулась и отвисла челюсть, демонстрируя почерневшие зубы. Из легких легионера вырвалось странное шипение. Пальцы, только что мертвой хваткой вцепившиеся в край ящика, безвольно разжались – белые кости проткнули расползавшуюся, как гнилое тряпье, кожу.

– Он уходит! – прыгающим голосом проговорил Хирт. – Уходит! Это вы во всем виноваты!

Гегель не ответил. Он стоял и смотрел, как тело легионера Виктора превращается в бесформенную кучу стремительно разлагающейся плоти.