"ЖИТИЕ ПРЕПОДОБНОГО СЕРГИЯ РАДОНЕЖСКОГО" - читать интересную книгу автора (Аноним)

ГЛАВА IV. БРАТЬЯ В ПУСТЫНЕ


Горящее сердце - Стефан и Вафеоломей водворяются в пустыне - Первая келлия и первая церквица - Восторг юнаго подвижника - Пустынныя скорби - Стефан оставляет брата/ (1339-1342)


Расстался Варфоломей с Радонежем и пошел в Хотьков, который теперь был для него роднее Радонежа. Можно ли изяснить то блаженное состояние, в каком находилась тогда его чистая душа, вся объятая пламенем Божественной любви? Опытные в духовной жизни подвижники говорят, что в начале подвига душа обыкновенно горит неизяснимою жаждою подвига; все кажется возможным, всякий труд - легким, всякое лишение - ничтожным.


Благодать Божия, как нежная, любящая мать, дает новоначальному подвижнику вкусить тех благ неизреченных, которыя ожидают его по совершении подвига, - дает без всякой с его стороны заслуги, для того, чтобы он знал, что получит по очищении своего сердца от страстей, и потому не ослабевал в борьбе с врагами спасения. И блажен, кто не был рабом своих страстей, кто сохранил непорочность девства в юности, и от юности взял крест свой, чтоб идти за Господом! Тогда как другие подвижники всю жизнь свою проводят в тяжкой борьбе со своими страстями, и благодать Божия действует в них сокровенно, лишь изредка утешая их сладостным ощушешем своего присутствия, и снова скрываясь, дабы они не впали в высокое о себе мнение, - сей избранник благодати, за свою детскую простоту, за чистоту своего сердца, незнакомаго с грязью порока, скоро сподобляется благодатнаго покоя бесстрастия. К таковым, по преимуществу, можно отнести слово Лествичника: "изшедший от мира по любви к Богу в самом начале приобретает огнь, который, быв ввержен в вещество (страстей), вскоре возжжет сильный пожар" и истребит страсти. К числу таких избранников благодати принадлежал и Варфоломей. Давно горел в душе его этот благодатный огонь, а теперь он проник все его духовное существо. Его мысль уже витала в дебрях пустынных…


В Хотькове, как уже знают читатели, смиренно подвизался, вблизи трех дорогих могил, старший брат Варфоломея Стефан. К нему-то и спешил блаженный юноша. Скромный, с детства привыкший подчинять свою волю воле старших, он и теперь боялся положиться на себя, и надеялся иметь в брате-иноке верного спутника и опытного руководителя на новом многотрудном жизненном пути. Оставаться в Хотькове у него не было намерения, - его душа жаждала безмолвия пустыни: чем больше представляла труда одинокая жизнь пустынника, чем больше было в ней лишений, тем для него казалось лучше.


И вот, Варфоломей в Хотьковской обители. Он упрашивает брата идти с ним искать места для пустынножительства. Стефан не вдруг решается на такой подвиг. Недавний мирянин, поступивший в монастырь не столько по влечению чистой любви к Богу, сколько потому, что его сердце, разбитое семейным горем, искало врачевания в тишине святой обители, он не думал принимать на себя подвига выше меры своей, и желал проходить обычный путь жизни монашеской в стенах монастырских. Но Варфоломей просит, умоляет, и добросердечный Стефан уступает наконец неотступным просьбам любимаго младшаго брата и - «принужен быв словесы блаженнаго» - соглашается. Братья оставляют гостеприимную обитель и идут в самую глушь соседних лесов…


В те времена каждый, желавший уединенной жизни, мог один или с товарищем свободно идти в лес, на любом месте строить себе хижину или копать пещеру и селиться тут. Земли было много свободной, не принадлежавшей частным владельцам. Когда собиралось около пустынников несколько человек, то строили церковь, испрашивали у князя право на владение местом, а у местнаго святителя - разрешение освятить церковь, и обитель основывалась. Но Варфоломей не думал строить обитель, не желал собирать около себя братию, - у него было одно заветное желание: укрыться навсегда от мира в глубине непроходимой чащи лесной, укрыться так, чтобы мир никогда не нашел его и совсем позабыл отшельника.


Долго ходили братья по окрестным лесам; наконец им полюбилось одно место, удаленное не только от жилищ, но и от путей человеческих. Это место было Самим Богом предназначено к устроению обители: над ним и прежде видали достойные люди - одни свет, другое огонь, а иные ощущали благоухание. Оно находилось верстах в десяти от Хотькова и представляло небольшую площадь, которая возвышалась над соседнею местностью в вид маковки, почему и названа Маковцем или Маковицею. Глубокая дебрь с трех сторон окружала эту Маковицу; густой лес до котораго еще никогда не касалась рука человеческая, одевал ее со всех сторон сплошною чащей, высоко поднимая к небу свои тихо шумящая вершины… В окружающих эту возвышенность дебрях можно было найти немного и воды, хотя ходить за нею было и неблизко. «Любуясь первобытною красотою местности, - говорит святитель Платон, - Варфоломей представлял себе в мысли земной рай, в котором жили праотцы рода человеческаго в невинном состоянии, до грехопадения».


Мы не можем представить себе того восторга, который наполнял тогда душу и сердце молодаго отшельника! Наконец-то сбываются его заветные желания, его задушевные мечты: вот она - давно желанная пустыня, вот он - дремучий лес!.. Мир со всею его суетой, с его житейскими треволнениями остался там, где-то далеко позади Варфоломея; отшельник более не вернется туда, - здесь он найдет свой покой, здесь поселится навсегда, будет беседовать с Единым Богом, разделяя труды с своим родным не по плоти только, но и по духу братом!..


Горячо помолились братья на избранном месте пустыннаго жития; предавая самих себя в руки Божии, они призывали Божие благословение и на самое место своих будущих подвигов. Потом стали рубить лес; с великим трудом переносили они тяжелые бревна на своих, хотя и привычных к труду, но все же боярских плечах; мало-помалу редела чаща лесная, открывая место, на котором в последствии суждено было Богом процвести славной Лавре Сергиевой. Отшельники устроили себе сначала шалаш из древесных ветвей, а потом убогую келлийку; наконец, подле келлии, поставили и малую церквицу. Все это было сделано руками самих братьев-трудников; они не хотели приглашать посторонних людей, потому что телесный труд был необходимым условием самой жизни подвижнической.


Когда церковь была готова к освящению, Варфоломей сказал Стефану: «по плоти ты мне старший брат, а по духу - вместо отца; и так, скажи мне: во имя какого Святаго следует освятить нашу церковь? Какой будет ея престольный праздник?»


- Зачем спрашиваешь меня о том, что сам лучше меня знаешь? - отвечал ему старший брат. - Ты, конечно, помнишь, как не раз покойные родители наши, при мне, говорили тебе: «Блюди себя, чадо: ты уже не наше, а Божие; Господь Сам избрал тебя прежде твоего рождения и дал о тебе доброе знамение, когда трижды возгласил ты во чреве матери, во время литургии». И пресвитер, тебя крестивший, и чудный старец, нас посетивший, говорили тогда, что это трикратное проглашение твое предзнаменовало, что ты будешь учеником Пресвятая Троицы; и так пусть церковь наша будет посвящена Пресвятому Имени Живоначальныя Троицы; это будет не наше смышление, а Божие изволение: пусть же благословляется здесь имя Господне отныне и во веки!»


Вздохнул из глубины сердца юный подвижник и сказал брату: «Ты высказал, господин мой, то самое, что давно было у меня на душе, чего я всем сердцем желал, но не дерзал высказать. Любезно мне слово твое: пусть эта церковь будет освящена во Имя Пресвятыя Троицы. Ради послушания я вопрошал тебя; не хотелось мне иметь в сем волю свою, и вот Господь не лишил меня желания сердца моего!»


«В сем рассуждении Варфоломея, замечает один его жизнеописатель, открылось его глубокое духовное просвещение: самым наименованием храма он проповедывал всем главнейшую истину Христианства - о Триипостасном Божестве».


This file was createdwith BookDesigner program[email protected]13.05.2008