"Нелегал" - читать интересную книгу автора (Хаецкая Елена Владимировна)Глава третьяПостепенно Авденаго привыкал к тишине вокруг себя, и его собственный «внутренний человек», с которым он впервые за семнадцать с половиной лет столкнулся лицом к лицу, перестал его беспокоить. Великое дело — привычка. Впрочем, и «внутреннему человеку» Михи Балашова, он же Авденаго, следовало отдать должное: он не был слишком назойлив и, стоило появиться какому-нибудь новому внешнему впечатлению, пусть даже и самому ничтожному, как этот персонаж охотно отступал в сторону. На следующий день после отбытия в неизвестном направлении бедняги Воробьева, сбитого с толку и со всех возможных путей, Авденаго осторожно, очень осторожно, приступил к расспросам. Подавая хозяину обед, он для начала произвел разведку: заглянул Морану в лицо. Моран заметил это и сказал: — Чего тебе? Авденаго уже имел случай убедиться в том, что во время приема пищи и особенно — перед этой процедурой Моран бывает крайне раздражителен, поэтому ответил на вопрос быстро и откровенно: — Пытаюсь определить степень вашего отвращения к человечеству. — Как всегда, высокая! — рявкнул Моран. — Убирайся. — Да я так… — протянул Авденаго. — На всякий случай. — Восстание поднять задумал, гаденыш? — осведомился Моран, придвигая к себе тарелку супа и зачерпывая первую ложку. Авденаго услужливо подал ему салфетку, которую Моран, впрочем, проигнорировал. Тогда Авденаго сам расстелил салфетку на хозяйских коленях, и очень вовремя, потому что аккурат в этот самый миг Моран облился горячим супом. Авденаго, следует отдать ему должное, даже не вскрикнул, когда раскаленная капустина приклеилась к его запястью. — Помилуйте, — проговорил Авденаго, — да разве так мятежи начинаются? — Не учи меня, гнусный и ничтожный раб, как начинать мятежи! — рявкнул Моран. Некоторое время он был занят жеванием, а потом с набитым ртом промычал: — Меня, величайшего мятежника всех времен и народов! — Угу, — поддакнул Авденаго. Моран покосился на него с подозрением. В глубине блестящих черных глаз тролля вспыхнуло зеленое пламя. — Перечить вздумал? — Никогда в жизни. — Спартаком себя воображаешь? Учти, я книгу читал и помню, чем там все закончилось. — А что, про Спартака есть книга? — изумился Авденаго. — Я думал, только кино. — Ты сперва с литературой ознакомься, а потом уж приставай ко мне с восстаниями, — объявил Моран и похлопал пальцами по столу. Авденаго подсунул ему кусок хлеба, который Моран тотчас обхватил пальцами и принялся крошить. — А если не восставать, — сказал Авденаго, — тогда можно без литературы? — Чего тебе надо, а? Моран скатал хлебный шарик и сунул в рот. — О чем ты хлопочешь, грязное животное? — спросил он почти добродушно и тут внезапно жуткое подозрение исказило резкие черты Морана. — Никак на свободу захотел? Уболтать меня вздумал? Чтоб я тебя якобы добровольно отпустил на все четыре стороны? Ну ты и фрукт! Я тебя сгною! — Нет никакой доблести в том, чтобы сгноить фрукт! — осмелился Авденаго и не без удовлетворения заметил, как нахмуренные брови Морана чуть разгладились. — Да я, собственно, только спросить… — Гай Юлий Цезарь распинал и за меньшее, — предупредил Моран. — А ему далеко до Джурича Морана. — Этот Воробьев… — начал Авденаго. — Кто? — Моран искренне поразился. — Воробьев… Тот кривоногий, что приходил… Ну, которого вы еще фотографировали, — Авденаго показал рукой на стену, увешанную снимками. — Он перепуганный такой был. На него жена гоблинов натравила. — Бывшая жена, — поправил Моран. — Будь точен. Женщина, способная повелевать гоблинами, не в состоянии быть актуальной женой для такого человека, как твой Воробьев. — Воробьев не мой, — возмутился Авденаго. — Он уж, скорее, ваш. — Почему это мой? — Моран взял вилку и нацелил ее на Авденаго. — С чего ты взял, будто твой Воробьев — на самом деле мой? — С того, что он — ваш клиент, — храбро сказал Авденаго, не сводя взгляда с вилки. Он уже достаточно хорошо изучил Морана, чтобы не сомневаться: хозяин в состоянии метнуть острый предмет в любую минуту. И руку не попридержит, метнет со всей своей немалой троллиной силы. — Мало ли кто мой клиент, — огрызнулся Моран и опустил вилку (Авденаго вздохнул с облегчением). — Это еще не повод для аннексии. А с другой стороны, ты вот — отнюдь не мой клиент, ты клиент уголовного розыска. И я не думаю, что кто-нибудь из ментов возжаждет назвать тебя «своим» в том смысле, который обычно вкладывают в это слово… — По-моему, разговор становится скользким, — заметил Авденаго. Ему не понравилось, как повернул тему Моран Джурич. Моран ухмыльнулся с довольным видом. — Лучше поостерегись, недоразвитый раб, задавать мне, твоему великому господину, подобные идиотские вопросы. — Он помолчал, ковыряя вилкой в зубах, а затем проговорил задумчиво: — Я бы и сам хотел знать, куда они все после процедуры фотографирования деваются и что там с ними на самом деле происходит. Но мне не дано. Можно поставить эксперимент на себе самом, однако — слишком опасно. Конец света ближе, чем ты думаешь. Если ты вообще думаешь, тупой и волосатый раб. — Абсолютно не думаю, — заверил его Авденаго. — Врешь, разумеется, как и все ваше лукавое племя, но с этим трудно бороться… — Моран вздохнул. — Все рабы воображают, будто у господ такая легкая и приятная жизнь — знай себе лежи на диване да эксплуатируй. А на самом деле все гораздо сложнее. Да мы, рабовладельцы, ни минуты покоя не знаем! Эксплуатировать тоже с умом надо. И мятежи подавлять, подавлять, подавлять в зародыше! — Он раздавил очередной хлебный шарик, размазав его по скатерти. — Понятия не имею, где теперь Воробьев и что с ним происходит. А теперь позволь и мне, утомленному и обремененному заботами господину твоему, задать тебе, болтливый лягушачий помет, пару вопросов. С чего это тебя так беспокоит судьба какого-то, с позволения сказать, Воробьева? Авденаго пожал плечами. — Человек все-таки… — Это еще не повод! — А вдруг там интересно? — Где? — Там, куда он попал. — Хочешь взять от жизни все? — подозрительно осведомился Моран Джурич. — Иногда хотелось бы… — Я тебя в ментовку сдам, — предупредил Моран, — тогда ты точно от жизни все получишь. — Кроме отдыха на Гавайях, — тихонько пробормотал Авденаго. Он уже привык к постоянным угрозам Морана и не придавал им значения. Моран сразу догадался о его мыслях. — Думаешь, я попусту запугиваю? — Думаю, да, — расхрабрился Авденаго. Стремительным движением Моран выплеснул чай ему в лицо. Чай был очень сладкий, тягучий. Авденаго содрогнулся от отвращения, когда липкие капли проникли ему за шиворот, однако стойко выдержал экзекуцию и ни словом себя не выдал. — Ты все равно трепещешь, — сказал Моран Джурич. — Я вижу. Скрываешь, но трепещешь. — Если я скрываю, значит, дух мой не сломлен, — сказал Авденаго. — Ладно, — смилостивился Моран. — Возьму тебя с собой сегодня на прогулку. Будем заниматься покупками. Ходить по городу с Мораном оказалось занятием столь же увлекательным, сколь и утомительным: Моран передвигался очень быстро, то и дело ныряя в подворотни или проскакивая проходными дворами, а хуже всего — переходил дорогу, мало сообразуясь с правилами дорожного движения. Когда Авденаго робко предложил дождаться зеленого света, Моран только фыркнул. — Джурич Моран не привык топтаться на месте под красным фонарем! Думай над своими советами, ты, крысий хвост! — У рыси — красивый хвостик, — сказал Авденаго. — С кисточками. — У крысы хвост лысый, — сообщил Моран. — Ты еще и биологию дурно изучал. Твое место возле сортира, даже в тюрьме, не говоря уж о более приличных местах. — Кто бы сомневался, — вздохнул Авденаго. — Но все-таки, мой господин, тяжелые грузовики опасны. Они могут вас раздавить. — Обо мне заботишься? Дурак! — рассмеялся Моран. — Первым под колеса попадешь ты, а уж тогда грузовик непременно остановится, и я спокойно перейду улицу. Понял, как такие дела делаются? Учти, если ты выживешь и дотянешь до моей смерти, то унаследуешь мое дело вместе со свободой. Тогда уж придется тебе владеть рабами и пользоваться ими. Запоминай, пока я жив! Больше ведь никто в этом городе тебя не научит. Петербург Морана Джурича был совершенно особенным городом — городом, какого Авденаго никогда прежде не видел и о существовании которого даже не подозревал. Здесь царствовали лазы, переулки, подворотни, заколоченные подвалы, дворы-колодцы, такие узкие, что из них и вправду можно было посреди дня разглядеть на небе звезды, потаенные, полузаваленные лестницы, по которым можно было подняться на крышу. Иногда Моран перебрасывался парой слов с каким-нибудь знакомым бомжом: — Здоров, Петрович. Что, Чашкин прихворнул? — Слушай, Джурич, — бубнило в ответ существо, — десятки не найдется? — Да ты уж сразу сотню попроси, — отвечал Моран, снабжая (или не снабжая) Петровича деньгами. И прибавлял, с гордостью указывая на Авденаго: — Вот, мальца завел. К делу хочу приставить. Пока ввожу в курс событий. — Это ты правильно, — одобряли Морана его странные знакомые. Когда Джурич Моран и его спутник вдруг выбрались на Литейный проспект, совершенно непостижимыми для Авденаго путями, молодой человек вдруг спросил: — А почему вы этих людей не отправите… ну, туда, куда вы Воробьева отправили? — У них денег на такое путешествие не хватит, — огрызнулся Моран. — Да бросьте вы! — ответил Авденаго, дурея от собственной развязности. — Вы не за деньги работаете, я уже понял. Почему? — Что почему? — Почему вы своих друзей не переправите туда, где им будет лучше? — Потому что они мне не друзья. У Джурича Морана нет друзей. У Джурича Морана не может быть друзей. — Почему? — Авденаго вдруг почувствовал себя задетым. В глубине души он надеялся, что Моран считает его своим… ну, другом, что ли. — Потому что Джурич Моран — гений, он — высшее существо, тролль из Мастеров, великий создатель и творец удивительных предметов. И если Джурич Моран снисходит к простым смертным, то это — личный и персональный каприз Джурича Морана, не более того. Не повод строить различные догадки и возводить здание нелепой надежды на зыбком песке. Он смерил своего спутника пронзительным взором, как бы в надежде, что вот сейчас Авденаго съежится, задрожит и упадет к его ногам, и вдруг заключил совершенно будничным тоном: — Мы пришли. Они стояли у витрины небольшого ювелирного магазина-салона. Там было много зеркал, стекла и разных блестящих предметов. — Зайдем. Авденаго нерешительно посмотрел на Морана. — Закрыто же. — Почему? — вопросил Моран высокомерно. — Почему закрыто? — Да. — Потому что уже вечер. Скоро ночь. В это время суток большинство магазинов уже закрывается. — Странно, — сказал Моран. — Следовало бы поступать иначе. Я уже давно заметил, что в этом городе все шиворот-навыворот. Продуктовые магазины почему-то работают круглые сутки, в то время как обувные и ювелирные закрываются преступно рано. — По-вашему, ювелирные должны работать двадцать четыре часа? — Разумеется. Что тебя удивляет? Авденаго уже понял, что спорить в данном вопросе не следовало бы. Умный человек давно бы сообразил, что здесь надо промолчать и позволить Морану изливать свое недовольство, не перебивая. Но было поздно, Авденаго ввязался в безнадежный спор с хозяином. Последствия могут быть самыми непредсказуемыми. — Если честно, — сказал Авденаго, — мне трудно представить себе, что найдется достаточное количество людей, которым понадобится непременно купить что-нибудь ювелирное часа в два ночи. — А человек, которому необходимо пиво в два часа ночи, значит, явление более естественное? — прорычал Джурич Моран. — Приблизительно. — Еще скажи, что человек, которому в два часа ночи потребовалась колбаса, — естественное явление, — сказал Моран упавшим голосом. — Чистая правда. — Или ты — величайший в мире кретин, — провозгласил Моран, — или же ты наглец и храбрец, осмелившийся дурачить самого Морана Джурича. Но так или иначе, а скоро этому настанет конец. Входи в магазин. — Но я не могу, — уперся Авденаго. — Почему? — Потому что он закрыт. — Кажется, твой господин, уже разъяснил тебе, какая это ошибка — закрывать ювелирные лавки после семи часов вечера! — напомнил Джурич Моран. — Ты, козье копыто! — Запрещено. — Я приказываю. — Я боюсь, — честно признался Авденаго. — А меня не боишься? Джурич Моран вдруг стал еще выше ростом, зеленое пламя в его глазах загорелось ярче прежнего и стало рассыпать вокруг золотистые искры. На узком лице Морана резко распределились тени, а оскаленный рот дышал жарко, как будто между зубами Моран держал пылающий уголек. — Вас тоже боюсь, — с тоской признал Авденаго и оглянулся на запертую дверь. Моран сунул руку под рубаху и вытащил топор. — Разбей витрину, входи и забери кольцо. Там кольцо такое лежит, слева. Крупный камень и сбоку россыпь маленьких. Увидишь, оно там одно такое. Возьмешь его. — Это будет ограбление, — сказал Авденаго. — Понятия не имею. — Я не спрашивал, я утверждал. — Мне плевать, что ты спрашиваешь и что утверждаешь. Сперва научись завивать волосы у себя на спине, а потом уже что-то там утверждай. — У меня нет волос на спине. — Тем более. Моран Джурич всучил Авденаго топор и подтолкнул его к витрине. — Минутное дело. Пошел! Дурея с каждым мгновением все больше, весь потный от ужаса, Авденаго взмахнул топором и разнес витрину. Одним прыжком он очутился внутри магазина и тотчас встретился паническим взором с камерой слежения. Огонек холодно уставился на него. «Я тебя вижу, я тебя запоминаю», — сообщила камера слежения. Авденаго отчаянно оскалился и обрушил второй удар топора на витрину. Сигнализация уже сходила с ума. Авденаго схватил колечко, описанное Мораном. Оно действительно было там одно такое — с крупным очень блестящим прозрачным камнем и крошечными рубинчиками вокруг. Немного похоже на флаг ЕЭС, подумалось вдруг Авденаго. Он надел кольцо на палец и вылетел из магазина. Моран Джурич приплясывал у входа. — Долго копался! — упрекнул он, хватая своего сообщника за руку. — Бросай топор, он тяжелый. Бежим! И они нырнули в ближайший проходной двор. Авденаго не знал, гнались за ними или нет. Удирая вместе с Мораном то через крыши и чердаки, то по дворам и подвалам, многие из которых представляли собой сквозные лазы с одной улицы на другую, он только одно и видел перед собой: огонек камеры слежения. Если раньше у ментов имелась лишь расплывчатая ориентировка: рост сто семьдесят пять, волосы светлые, кожа легко краснеет, возраст — семнадцать с половиной… — то теперь его точный портрет будет в каждом паршивом отделении милиции. И на всех заборах тоже. «Вы видели этого человека? Разыскивается живым или мертвым». Но Морана он все равно боялся больше. Только очутившись в квартире на Екатерининском канале, Джурич Моран позволил себе и своему «подопечному» перевести дух. Он тщательно запер дверь, по два раза перепроверил, хорошо ли держит замок, после чего взял Авденаго за руку и утащил в кабинет. — Сядь, — приказал он. Авденаго без сил повалился в хозяйское кресло. — Нет, встань, — передумал Джурич Моран. — Принеси вина. И стакан. Нет, два стакана. Ты тоже будешь пить. Авденаго поплелся на кухню. Ноги у него подкашивались, в животе было пусто, там поселился сосущий холодок. Теперь его точно поймают. И посадят навсегда. Громила, грабитель. Моран не станет за него заступаться. А хоть бы и стал: наличие сообщника будет означать, что их действовала целая шайка. Отягчающее обстоятельство. Можно лет на десять загреметь. Он уныло вернулся в кабинет, держа бутылку и два стакана. Джурич Моран ткнул пальцем и пропихнул пробку внутрь бутылки. Проделал он это так ловко, что стало очевидно: Моран открывает сосуды подобным образом уже не первый год. — Можно бы и штопором, — проворчал Авденаго. — Где ты видел у меня штопор? — возмутился Моран. — Дилетант! Разливай вино. Не на себя, а по стаканам. — Я понимаю, что по стаканам. — Я уточняю на всякий случай, — заметил Моран. — Другая, менее неблагодарная скотина, уже сказала бы мне спасибо за заботу. Авденаго осторожно поставил бутылку на пол и вдруг закричал: — Спасибо! Спасибо, Джурич Моран! За все спасибо — и что в криминал меня втянули, и что ругаете беспрерывно, и что под грузовик хотели бросить! Моран помолчал, рассматривая его как некое странное насекомое, а потом спокойным тоном попросил: — Покажи руки. — Что? — ошалел Авденаго. — Просто покажи руки. Я ничего тебе не сделаю. Просто покажи. Авденаго протянул к нему руки. Моран уставился на них с интересом. Потом зажег лампу и повернул ее так, чтобы лучше осветить ладони Авденаго. — Кольцо, — сказал Моран. — Мда. Можешь опустить руки. Разлей вино по стаканам и подай мне один стакан. Один, ровно один. Второй возьми себе и выпей. Тебе дозволяется сесть. — Тут только кресло, а в кресле — вы, — напомнил Авденаго. — Тебе дозволяется сесть на пол, скрестив ноги, хоть у некоторых народов подобная поза и считается неприличной, — сказал Джурич Моран. Авденаго спросил: — А можно я лягу? — Можно. Авденаго растянулся на полу, блаженствуя почти против собственной воли. Он невероятно устал. — Подними ногу, — сказал Моран. — Не понял, — Авденаго повернул голову и посмотрел на хозяина. Лампа освещала лицо Морана снизу, и оно было похоже на безглазую маску. В провалах глазниц плавала немая тьма. — Подними ногу, — повторил Моран. — Я непонятно выразился? — Не буду я ногу поднимать! — возмутился Авденаго. — Я устал. Вы издеваетесь? — Я никогда не издеваюсь без надобности, — торжественно объявил Моран. — Возможно, у вас есть какая-то надобность, вот вы и издеваетесь, — стоял на своем Авденаго. — Я без того сегодня навыполнял ваших идиотских приказов выше крыши. — Как ты назвал мои мудрые приказы? — В голосе Морана послышалась угроза. Но Авденаго вдруг решил, что терять ему нечего. Он приподнялся на локте и повторил: — Ваши мудрые приказы я назвал идиотскими! Вы меня подставили. — Использовал, — мягко поправил Моран. — Так использовали, что мне теперь один путь… — Именно, — перебил Моран. — Не вижу ничего страшного. Ты ведь выбрасываешь старые мочалки, когда они уже ни на что не годны? — По-вашему, я — старая мочалка? — Приблизительно. — Нет, — сказал Авденаго решительно. — Что? — Моран приподнялся в кресле. — Мне показалось, или ты мне перечишь? — Я не старая мочалка. — А кто же ты? — Человек, — сказал Авденаго. — Твоему тону не хватает уверенности, и я вполне понимаю твои сомнения. — Я человек, и точка. — Это бунт? — Нет. — Хорошо, — сказал Моран. — В таком случае, продолжим беседу. Кольцо по-прежнему у тебя на пальце? — Да. — Подними ногу. — Нет. — Ясно, — сказал Моран и помрачнел. Авденаго выпил сразу полстакана вина. С грустью подумал о том, что теперь не скоро выйдет из этой квартиры. Если вообще когда-нибудь выйдет. А припасы скоро закончатся. Джурич Моран не станет обременять себя походами за картошкой. Небось, по ресторанам таскаться начнет, предоставив своему рабу полную свободу подохнуть с голоду. — Это неправильное кольцо, — сказал Моран. — Можешь оставить себе. Проклятье! Он сам налил себе еще вина и вдруг грустно улыбнулся. Совсем по-человечески. — Видишь ли, — сказал Моран, — несколько дней назад я был в том магазинчике и рассматривал разные блестящие побрякушки. Мы, тролли, даже и высшие, из Мастеров, чрезвычайно неравнодушны к блестящим вещицам. Обычно наш интерес бывает вполне невинным, нам достаточно созерцания. Иными предметами, правда, мы непременно должны обладать, но таких предметов, как правило, очень немного. Я как раз размышлял над тем, что мне следовало бы подавить твою волю. Ты становишься неприятным вольнодумцем, что само по себе создает дискомфорт, а при определенных обстоятельствах может быть опасным. — И вы решили подставить меня? — тихо спросил Авденаго. — Глупости! «Подставить»! Что за выражение! — Моран поморщился. — Нет, мой замысел был гораздо лучше. Свежее, чище и… как бы это выразить? Более творческий. Однако ради последовательности вернемся к моему первому визиту в ювелирный магазин, который ты так бездарно ограбил. Я глазел на серебряные браслеты, когда одна женщина вдруг показала на кольцо и сказала своему спутнику: «Когда я вижу эту вещь, я полностью теряю волю». Авденаго посмотрел на кольцо, блестевшее у него на пальце. — Кстати, не такое уж оно и ценное, и это вовсе не бриллиант, — сказал он. — Просто топаз. — Откуда ты знаешь? — прищурился Моран. — Ты разбираешься в камнях? Сомнительно, поскольку ты — гопник. Я наводил справки. — Да тут бирка есть, — объяснил молодой человек. — Оторви и выбрось эту бирку, а заодно и собственную голову, — посоветовал Моран. — Их ценность примерно одинакова. Он выждал немного, как будто действительно ожидал, что Авденаго сейчас попытается заняться самообезглавливанием. Но юноша ограничился тем, что сдернул с колечка магазинную бирку и бросил ее на пол. — Ладно, — вздохнул Моран. — Итак, я принял к сведению бесспорный факт: некая женщина целиком и полностью теряет волю, когда видит некое конкретное кольцо… Авденаго осенило. — И вы решили, что это — магический предмет, который отберет волю у меня? — Именно, — Моран горько вздохнул. — Но ты отказался поднимать ногу. Значит, своя воля осталась при тебе. Это невыносимо! Он всхлипнул: — Я готов рыдать с досады! — Хватит вам распускать сопли, — сказал Авденаго. — Взрослый же человек. Противно! — Дурак, — Моран высморкался двумя пальцами и прибавил: — Салфетку! Живо! Мне самому противно! Авденаго подал ему бумажные платки. Моран сказал: — Раз эта штуковина бесполезна, оставь ее себе. Не стану отбирать. Она мне вообще не нравится. Топаз какой-то! Я бриллианты люблю, в них есть смысл. Интеллектуальные камни, в отличие от тебя. Все, убирайся, не хочу тебя видеть, не хочу тебя слышать, и завтра не вздумай подавать мне обед. |
||
|