"В мире слов" - читать интересную книгу автора (Казанский Борис Васильевич)5. Язык и родинаМы приучаемся мыслить, усваивая язык, мы мыслим преимущественно с помощью слов, и самое сознание наше строится средствами языка. Наши чувства и мысли являются нам благодаря этому в формах мыслей и чувств той среды, которая нас воспитала, общества, в котором мы живем, народа, к которому мы принадлежим. Что бы я ни говорил, что бы я ни думал, это всегда будет неизбежно русская речь — потому что и речь и мысль строится у меня в системе русского языка. Тургенев большую часть жизни прожил во Франции. Но он писал свои произведения по-русски и с негодованием возражал ча замечания, будто он даже сочиняет по-французски: «Я могу творить только на русском языке». И сознание самого простого человека, и гений величайшего поэта, выражаясь в том же языке, глубочайшим образом объединены между собой, потому что рождены в той же утробе родного языка и питаются его общими корнями. Они, можно сказать, вышивают очень различные по ценности и мастерству узоры, но по той же канве особого плетения и тем же особым набором ниток. Это единство основы и создает главным образом национальное единство. Язык — один из основных, характерных признаков народности. Это как бы самая ткань национальности, вторая, внутренняя родина, лоно души, в которой рождаются, вскармливаются и образуются наше сознание и наша личность. Поэты-футуристы пытались составлять слова заново — из старых корней или даже прямо из отдельных звуков речи. Но это были довольно бесплодные усилия. Научная статья еще может быть написана в бесцветных международных терминах, математическая работа может быть изложена даже в чистых формулах. Но поэзия оперирует не только понятиями и воспринимается, конечно, не только умом, но и всеми чувствами, «сердцем», и потому не может пользоваться искусственными словами, не имеющими той внешней и внутренней резьбы, которая более или менее явственна в исторически сложившихся языках, и не вызывающими поэтому как бы по волшебству целого роя представлений, ассоциаций и воспоминаний, благодаря которым родное слово находит в нас живой, глубокий, полнозвучный отклик. Французское бонёр (bonheur) или немецкое глюк (Glück) более или менее соответствуют по значению русскому счастье, но для нас они не обладают и в малой степени той полноценностью и полно-эначностью, не имеют того глубокого умственного и чувственного фона или ореола, которым обладает наше счастье: в этом слове нами чувствуется как бы сияние, пение, сладость — неуловимые, но властные следы пережитых нами счастливых минут. В одном из рассказов Д. Острова кто-то, узнав, что птица по-немецки фогель (Vogel), говорит с негодованием: — Тьфу! Разве это подходящее слово? В нем свиста нет. То ли дело наше птица — крылья растут, лететь хочется! Для немца, конечно, наоборот, наше птица будет казаться невыразительным, ничего не говорящим сердцу словом. Но отношение русского человека, и славянина вообще, к родному языку, пожалуй, отличается особенной полнотой и силой чувств. Славянские языки сохранили до сих пор большую отчетливость в строении слов и прозрачность их первоначальных, наглядных значений, — во французском или английском языках эта внешняя и внутренняя резьба уже сильно стерлась. В других европейских языках этих замечательных особенностей нет. Вряд ли не сказалась на русском языке и существенная особенность нашей исторической судьбы. Почти все европейские народы меняли родину, так как были пришельцами, завоевателями. И во всех европейских странах менялись — иной раз очень резко — как народность, так и язык. Во Франции и Англии это произошло трижды, в Испании четырежды. Русь была исконной нашей родиной и никогда не подвергалась завоеванию. Русская земля, русский народ, русский язык на всем протяжении истории сохраняли коренное и неразрывное единство. Это не могло не создать в русском человеке неотъемлемой патриотической преданности родному языку. |
||
|