Глава вторая СТАВКА НА ИНТЕРВЕНЦИЮ

Для осуществления экстренных мер по борьбе с контрреволюционерами и саботажниками 7 декабря 1917 г. был создан специальный орган — Всероссийская Чрезвычайная Комиссия, которую возглавил Ф. Э. Дзержинский. ВЧК должна была «обратить в первую голову внимание на печать, саботаж, к.-д, правых с.-р.»¹ Решительный удар чекисты нанесли по саботажникам, арестовав членов их главного штаба — «Центрального совета стачечных комитетов учреждений и ведомств гор. Петрограда», который финансировал «бастующих чиновников».

В соответствии с декретом о запрещении кадетской партии были закрыты ее Центральный клуб и районные отделения, некоторые газеты — «Наша речь», «Биржевые ведомости», «Петроградский листок» и другие, взяты под арест несколько десятков кадетских лидеров. Важно отметить, что левые эсеры, не добившись отмены декрета официальным путем, бойкотировали его проведение в жизнь, частными акциями. Так, один из активнейших деятелей кадетской контрреволюции, Степанов, арестованный в Петрограде в соответствии с декретом, был сразу же выпущен на свободу своим знакомым — левым эсером из Наркомата юстиции — и бежал в Москву².

В подавлении сопротивления эксплуататорских классов и охране революционного порядка в стране большую роль играли пролетарская милиция, новые народные суды, а также революционный трибунал. Характерно, что первым делом, рассматривавшимся в заседании революционного трибунала, было дело члена кадетского ЦК графини С. В. Паниной.

Одновременно с созданием и укреплением органов охраны правопорядка, стоявших на страже интересов диктатуры пролетариата, большевистская партия приступила к ликвидации дутовского мятежа на Урале и к разгрому кадетско-калединской контрреволюции на Дону.

С разных концов страны двинулись в поход на Дутова революционные войска. К началу января 1918 г. в районе Челябинска и Бузулука было сосредоточено более 10 тыс. красных бойцов. В ночь на 25 декабря советские части с боем взяли Троицк, а через две недели перешли в решительное наступление на Оренбург. 17 января оренбургские большевики подняли рабочих города на вооруженное восстание. Совместными усилиями революционных отрядов и восставших рабочих город был освобожден³. Мятежники бежали в Верхнеуральск.

Тяжелые и кровопролитные бои пришлось вести советским войскам против Каледина. Большевистская партия сознавала, что победа революции на Дону зависит от того, на чьей стороне окажутся широкие казачьи массы. 25 ноября 1917 г. Совет Народных Комиссаров принял Обращение к трудовым казакам. Обращение разоблачало лживость контрреволюционной пропаганды, порочащей Советскую власть.

Совнарком призывал трудовых казаков объединяться в Советы казачьих депутатов, арестовывать мятежников и вместе с солдатами, крестьянами и рабочими подниматься на борьбу за власть Советов⁴. В течение ноября — декабря 1917 г. Совнарком трижды рассматривал вопрос о политике Советской власти по отношению к трудовому казачеству.

Бои, развернувшиеся на калединском фронте в декабре 1917 г., принесли первые успехи советским войскам, но до окончания борьбы было еще далеко. Между тем соотношение сил на Дону быстро изменялось в пользу Советской власти. Здесь, как писал В. И. Ленин 30 декабря, «явно большинство крестьян и трудового казачества» стоит теперь «против Каледина»⁵.

Это понимали и в белогвардейском лагере. Газета «Русские ведомости», из номера в номер публиковавшая подвальные статьи под общим заголовком «Гражданская война на Дону», отмечала: «Русские политики, съехавшиеся на Дон, были убеждены, что казачество является… особым племенем, проникнутым идеей государственности… Но все это оказалось мифом, может быть, недалеких, но безвозвратно ушедших дней»⁶.

Поворот трудового казачества Дона против Каледина явственно обнаружился на трех казачьих съездах — в Воронеже, Царицыне и станице Каменской. Особенно важную роль в развитии революции на Дону сыграл съезд фронтового казачества в Каменской в январе 1918 г. Существенное значение для его работы имела принципиальная позиция руководителя местной большевистской организации Е. А. Щаденко и приехавших в Каменскую из Москвы большевиков А. В. Мандельштама и М. П. Янышева. Съезд объявил контрреволюционное Войсковое правительство низложенным и, избрав Донской казачий военно-революционный комитет, передал ему власть⁷. Говоря об этом на III съезде Советов, В. И. Ленин подчеркивал, что опыт Советской власти, пропаганда делом, примером «берет свое, и внутренняя опора Каледина на Дону теперь падает не столько извне, сколько изнутри»⁸.

Тревожной была атмосфера на проведенной 13–15 января 1918 г. в Ростове Южнорусской конференции партии «народной свободы». В ее работе участвовали комитеты кадетских организаций Дона и Северного Кавказа, делегаты из Батума, Симферополя, Харькова. Группу кадетов, приехавших на Дон из Петрограда и Москвы, возглавлял Милюков. Резолюции конференции призывали к вооруженной борьбе против Советской власти и к усилению организации контрреволюционных сил Юго-Восточного союза казачьих войск, горцев Кавказа и вольных народов степей⁹.

В январе действовавшие на Дону советские войска перешли в общее наступление, одерживая одну победу за другой. 29 января Каледин, выступая на заседании Войскового правительства, признал положение безнадежным. «Население не только нас не поддерживает, — констатировал он, — но настроено к нам враждебно»¹⁰. Сложив с себя полномочия войскового атамана, он в тот же день застрелился.

24 февраля советские войска и отряды казачьего ВРК взяли Ростов, 25-го был освобожден Новочеркасск. Остатки белогвардейских частей бежали на Кубань и в Сальские степи. Так было покончено с кадетско-калединской контрреволюцией на Дону.

Эта победа явилась огромным успехом диктатуры пролетариата, партии большевиков на военном фронте. Что же касается достижений Советской власти за первые послеоктябрьские месяцы в сфере политической, то В. И. Ленин характеризовал их следующим образом: «…мы сделали гигантски многое… для социалистической, пролетарской революции: (1) Мы развернули, как никогда, силы рабочего класса по использованию им государственной власти. (2) Мы нанесли всемирно ощутимый удар фетишам мещанской демократии, учредилке и буржуазным «свободам», вроде свободы печати для богатых. (3) Мы создали советский тип государства…» Особое значение придавал В. И. Ленин «разгону учредилки», считая это событие конечным рубежом первого, «чисто политического» этапа революции¹¹.

Гражданская война, писал В. И. Ленин, «начатая кадетско-калединским контрреволюционным восстанием против советских властей, против рабочего и крестьянского правительства, окончательно обострила классовую борьбу и отняла всякую возможность путем формально-демократическим решить самые острые вопросы, поставленные историей перед народами России и в первую голову перед ее рабочим классом и крестьянством»¹². Всем ходом событий народные массы были «на редкость подготовлены» к разгону буржуазного парламента, к принятию советского строя¹³, они сознавали, что «самая лучшая демократическая форма, самая лучшая демократическая республика — это власть без помещиков и богатых»¹⁴, «…если Учредительное собрание идет против воли Советской власти, против воли заведомого большинства трудящихся… — говорил В. И. Ленин, — долой Учредительное собрание и да здравствует Советская власть»¹⁵.

Подавив первые вооруженные выступления контрреволюции, рабочий класс, руководимый Коммунистической партией, все свои силы направил на созидание нового, социалистического общества. Задача ликвидации сопротивления эксплуататоров в России представлялась решенной в своих главных чертах. После триумфального шествия Советской власти по всей стране стало непреложным фактом, что подавляющее большинство народа сознательно, твердо и решительно перешло на сторону большевиков. Без помощи извне внутренняя контрреволюция была бессильна вести дальнейшую вооруженную борьбу против Советской власти.

Видимо, поэтому особая бдительность в отношении кадетов казалась излишней. Даже после объявления партии «народной свободы» вне закона она (за исключением подвергшейся аресту группы лидеров) имела, по воспоминаниям В. А. Оболенского, полную возможность вести себя «так, как будто бы этого декрета не было». «Ежедневно мы собирались на заседания ЦК, — пишет Оболенский, — для взаимной информации и распределения работы… На частных квартирах мы собирались откровенно, не принимая никаких мер предосторожности. А по вечерам выступали на митингах в разных частях города»¹⁶.

Советская власть не имела намерения подвергать в дальнейшем серьезному наказанию и тех кадетских лидеров, которые были взяты под стражу. Главная цель их ареста заключалась в стремлении предостеречь партию «народной свободы» от дальнейшей борьбы против диктатуры пролетариата, предупредить новые контрреволюционные акции с ее стороны.

Подтверждением этому может служить максимально снисходительное решение по первому делу, рассматривавшемуся учрежденным в Петрограде революционным трибуналом.

С. В. Панина, бывшая товарищем министра просвещения во Временном правительстве, обвинялась в саботаже: она, как уже упоминалось выше, не признавая назначенных Советской властью руководителей Комиссариата народного просвещения, отказалась передать новой администрации денежные средства бывшего министерства. По воспоминаниям самой Паниной, эти деньги в соответствии с инструкциями бывших кадетских министров Временного правительства были помещены ею в иностранный банк и могли быть выплачены только «законному режиму»¹⁷.

Следственная комиссия постановила освободить Панину из-под стражи до суда под денежный залог, но она, как явствует из материалов дела, заявила в связи с этим «принципиальный отказ»¹⁸.

10 декабря 1917 г. в бывшем дворце великого князя Николая Николаевича собрались представители различных слоев населения. Большинство, однако, составляла буржуазная публика. Зал бурлил, подогреваемый всевозможными слухами о «жестокости» предстоящего суда. Председателем Петроградского революционного трибунала был рабочий-большевик, участник революции 1905 г. И. П. Жуков. Среди шестерых народных заседателей четверо были рабочие и двое — солдаты. Открывая заседание трибунала, Жуков сказал: «Ныне начавший жить революционный трибунал… будет строго судить всех тех, кто пойдет против воли народа, кто будет мешать ему на пути. И я уверен, что невиновные перед волей революционного народа найдут в революционном трибунале наиболее надежного защитника».

В ходе процесса были выступления в защиту обвиняемой, в которых отмечались ее заслуги перед российским общественным движением, ее человеческие достоинства, «благородство» по отношению к народу (на меценатские пожертвования Паниной в свое время был построен Народный дом в Петербурге). Возражая заступникам графини, рабочий завода «Парвиайнен» Наумов в своей обвинительной речи сказал: «„благородство” в понимании Паниной и ей подобных состоит в том, чтобы давать или бросать народу куски, когда он порабощен, и мешать ему в его борьбе, когда он хочет быть свободным. Сейчас перед нами не отдельное лицо, — заявил Наумов, — а деятельница, деятельница партийная, классовая. Она вместе со всеми представителями своего класса участвовала в организованном противодействии народной власти, в этом ее преступление, за это она подлежит суду. Я рабочий, я мог бы питать вражду к представителям другого класса, но во мне нет этой вражды… ”»¹⁹.

Не было враждебным и отношение революционного суда к обвиняемой. Хотя ее адвокат в своем выступлении предрекал, что Панина без сомнения будет наказана²⁰, трибунал ограничился вынесением ей общественного порицания, обязав ее внести в кассу Комиссариата народного просвещения изъятую ранее сумму²¹. «Иными словами, — писал о процессе Паниной Джон Рид, — ее просто выпустили на свободу»²².

Столь же гуманным было отношение Советской власти к другим арестованным кадетским лидерам. В своих мемуарах они единодушно отмечали, что условия их заключения были далеко не суровыми²³. Нельзя не упомянуть здесь о трагической гибели двух арестованных кадетов — бывших министров Временного правительства А. И. Шингарёва и Ф. Ф. Кокошкина. Оба находились в Мариинской тюремной больнице, когда туда ворвалась группа анархиствующих матросов и учинила над ними самосуд. Буржуазная пропаганда подняла в связи с этим шумную клеветническую кампанию против большевиков, обвиняя их в кровавом произволе. В Петрограде циркулировали слухи об убийстве Родичева, Церетели, Чернова, Терещенко²⁴.

В Новочеркасске в кафедральном соборе была даже отслужена панихида не только по Шингарёве и Кокошкине, но заодно и по объявленным «убиенными» Чернове и Церетели²⁵.

В современной буржуазной историографии до сих пор еще бытуют утверждения, будто Кокошкин и Шингарёв были убиты «красными моряками» и «не было предпринято никаких серьезных попыток разыскать и наказать их убийц»²⁶.

В действительности Советское правительство резко осудило преступное убийство Кокошкина и Шингарёва. «Самосуды — это прием не революции, а черной сотни, — писала газета «Известия». — Это — печальное наследство старого режима… Преступником против революции и против народа является тот, кто допускает и совершает самосуды, какими бы мотивами он при этом ни руководился»²⁷. Петроградский Совет принял специальную резолюцию, осуждавшую это убийство и самосуды вообще²⁸.

Болгарский коммунист Р. Аврамов находился в кабинете В. И. Ленина в Смольном в тот момент, когда было получено известие об убийстве Кокошкина и Шингарёва. «Помню хорошо, — пишет он в своих воспоминаниях, — с каким неистовством В. И. Ленин требовал к себе В. Д. Бонч-Бруевича… настаивал на принятии мер для выяснения и задержания виновных, телефонировал куда-то и вообще находился в каком-то чрезвычайном возбуждении, говорившем о том, что убийство кадетов ему было крайне неприятно»²⁹.

Узнав о случившемся в Мариинской больнице, В. И. Ленин тут же направил в Наркомат юстиции телефонограмму следующего содержания: «Я только что получил донесение, что сегодня ночью матросы пришли в Мариинскую больницу и убили Шингарёва и Кокошкина. Предписываю немедленно: во-первых, начать строжайшее следствие; во-вторых, арестовать виновных в убийстве матросов»³⁰.

Незамедлительно была создана следственная комиссия в составе управделами СНК В. Д. Бонч-Бруевича, наркома юстиции левого эсера И. З. Штейнберга и наркома по морским делам П. Е. Дыбенко. Уже через два часа всем комиссариатам, председателям районных Советов, штабу Красной Гвардии, ВЧК, Комиссии по охране Петрограда, комиссарам петроградских вокзалов и т.д. была разослана телеграмма за подписью В. И. Ленина с предписанием «совершенно немедленно поднять на ноги все имеющиеся в распоряжении силы» и приступить к розыску виновных³¹.

Нескольких участников убийства Кокошкина и Шингарёва удалось задержать. В их числе был арестован матрос-анархист Прейс, но при помощи наркома юстиции левого эсера Штейнберга он убежал в Финляндию. Двое других — Босов и Куликов — содержались в период следствия в Петропавловской крепости³². В мае 1918 г. убийцы предстали перед судом и понесли заслуженное наказание³³.

Таковы истинные факты, связанные с гибелью Кокошкина и Шингарёва. Что касается остальных кадетских активистов, содержавшихся под стражей, то вскоре после разгрома Каледина они, так же как бывшие министры Временного правительства, были выпущены из тюрьмы, откуда вышли, по собственным признаниям, «в весьма бодром настроении»³⁴.

Как справедливо замечает Л. М. Спирин, освобождение кадетских лидеров свидетельствовало о гуманности большевиков, желании скорее прекратить войну и заняться строительством новой жизни³⁵.

Впоследствии многие кадеты сами признавали, что в начале 1918 г. Советская власть старалась привлечь их к работе по восстановлению народного хозяйства. Некоторые из них, пусть не сразу, а по прошествии времени, часто после длительных колебаний и раздумий, оценили добрую волю рабоче-крестьянского правительства и откликнулись на его призыв к сотрудничеству в мирной созидательной жизни на благо России.

Еще в декабре 1917 г. В. И. Ленин отмечал, что «образованные люди уже теперь выделяются, переходя на сторону народа, на сторону трудящихся, помогая ломать сопротивление слуг капитала»³⁶. А в октябре 1918 г. «Правда» в статье «Интеллигенция и Советская власть» подчеркивала: «Год, прошедший со дня Октябрьской революции, научил интеллигенцию многому… Она видела, как мы справляемся с одним противником за другим, она увидела нашу громадную творческую работу, жажду знания в той самой массе, которую она считала только разрушительной силой, она увидела, как эта масса относится доброжелательно, честно ко всякому, который приходит к ней с помощью». «Правда» призывала «подать руку» таким лояльным представителям интеллигенции и «поставить их на работу как равных граждан Советской России»³⁷.

Не делая ни малейшей уступки буржуазным специалистам в области политической, идя им навстречу в улучшении материального положения, пробуждая в них патриотические чувства, Коммунистическая партия добивалась отпадения от контрреволюции тысяч представителей буржуазной интеллигенции³⁸.

В этой связи нельзя не упомянуть имя профессора истории Новороссийского университета в Одессе Е. Н. Щепкина. В феврале 1919 г. в оккупированной белогвардейцами и интервентами Одессе меньшевики и правые эсеры решили устроить в городском театре инсценировку «суда» над В. И. Лениным. Подпольный одесский обком РКП(б) оказался в затруднительном положении. Выступить открыто против этого провокационного фарса нельзя — подпольщики не имели права нарушить правила конспирации, но и не дать достойного отпора тоже невозможно. Обком обратился за помощью к Е. Н. Щепкину — уважаемому в городе ученому и смелому человеку. Бывший кадет, он, как было известно, отошел от партии «народной свободы». Щепкин согласился выступить на «суде» в качестве защитника В. И. Ленина и блестяще выполнил эту миссию, хотя прекрасно понимал, что рискует свободой, а может быть, и жизнью³⁹. Как рассказывала впоследствии одна из руководителей большевистского подполья в Одессе, Е. Соколовская, «рабочие встретили Щепкина шумными аплодисментами, потому что он выступил в защиту Ленина, то есть в защиту Советской России»⁴⁰. После этого Щепкин был вынужден уйти в подполье. Вскоре он стал членом Коммунистической партии. Когда в Одессе восстановили Советскую власть, Е. Н. Щепкин был назначен комиссаром по народному образованию⁴¹.

В то же время родной брат Е. Н. Щепкина, член кадетского ЦК Н. Н. Щепкин был одним из руководителей белогвардейского подполья в Москве, главой шпионского центра, готовившего контрреволюционный мятеж (об этом будет рассказано ниже). Судьбы братьев Щепкиных, избравших полярно противоположные пути, отражают сложность и глубокую драматичность описываемой нами исторической эпохи, когда родные по крови люди оказывались по разные стороны баррикад…

В большинстве случаев переход бывших кадетов на платформу Советской власти был далеко не случаен. Начало эволюции их мировоззрения положила корниловская авантюра, отношение к которой провело, по словам Милюкова, «заметную грань между право- и левонастроенными членами партии»⁴². У преобладающей части кадетов провал корниловского мятежа вызвал озлобление, жажду реванша, ожесточенную классовую ненависть. Как писал Милюков, исход корниловщины предопределил и подготовил «особенно активное участие правонастроенных (кадетов. — Н. Д.) в будущем белом движении»⁴³.

Немногочисленная «левая» часть кадетской партии (прежде всего из среды интеллигенции) с недоумением и горечью восприняла тайную подстрекательскую деятельность кадетского руководства в августовские дни. Горький урок корниловщины, с единодушным гневом и возмущением встреченной народными массами, дал первый толчок к осознанию некоторыми членами кадетской партии пагубности того пути, по которому вела ее руководящая верхушка. Последующие события закрепили этот психологический перелом.

Большое значение имело то, что большевистская партия с первых же дней прихода к власти, как мы уже отмечали, поставила перед собой задачу привлечения старой интеллигенции к сотрудничеству с победившим пролетариатом. «Мы не можем строить власть, — подчеркивал В. И. Ленин, — если такое наследие капиталистической культуры, как интеллигенция, не будет использовано»⁴⁴. Советская власть звала интеллигенцию принять участие в строительстве новой жизни, помочь своими знаниями широким массам рабочих и крестьян. Уже 29 октября 1917 г., обращаясь к гражданам России, нарком просвещения А. В. Луначарский выражал уверенность в том, что «дружные усилия трудового народа и честной просвещенной интеллигенции выведут страну из мучительного кризиса и поведут ее через законченное народовластие к царству социализма и братства народов»⁴⁵.

Этой же теме была посвящена знаменитая статья Александра Блока «Интеллигенция и революция». Революционный поток, писал в ней автор, стремится сделать лживую, грязную, скучную, безобразную российскую действительность справедливой, чистой, веселой и прекрасной. Блок призывал интеллигенцию воспринимать неизбежные сложности, трудности, издержки революционной эпохи как частности, не могущие изменить общего направления потока — к миру и братству народов. Кадеты злятся на меня страшно, писал поэт в записных книжках в связи с опубликованием статьи, кричат, что ее «нельзя простить». «Господа, — с презрением и горечью отвечал им Блок, — вы никогда не знали России и никогда ее не любили! Правда глаза колет»⁴⁶.

Советская власть приветствовала каждый факт перехода буржуазных интеллигентов на сторону рабочего класса. «Всякий, кто хочет работать, нам ценен…» — подчеркивал В. И. Ленин⁴⁷. Член кадетского ЦК, крупный уральский инженер и предприниматель Л. А. Кроль сообщает в мемуарах факт, наглядно свидетельствующий о желании Советской власти использовать знания и опыт кадетской интеллигенции для восстановления народного хозяйства.

Кроль был лично знаком с Я. М. Свердловым — в 1905 г. они выступали от имени своих партий на городских митингах Екатеринбурга⁴⁸ («за все время своей политической работы, — пишет мемуарист, — я не встречал противника, с которым труднее было бы бороться»). В начале 1918 г. Кроль обратился к Свердлову как к председателю ВЦИК с просьбой помочь организованному им в Москве частному экономическому учреждению. Свердлов принял Кроля в Кремле и предложил ему сотрудничать с Советской властью. «Выбирайте любую техническую должность по вашему усмотрению, — говорил председатель ВЦИК. — Я всецело полагаюсь на вас»⁴⁹. Кроль отказался от этого предложения.

Однако в целом политика Коммунистической партии привлекала на сторону революции все более широкие слои интеллигенции. В их числе оказалось немало бывших кадетов. Как правило, это были рядовые члены партии «народной свободы», не занимавшиеся ранее активной работой в ее организациях. Но можно назвать и несколько имен видных деятелей из состава кадетского ЦК, перешедших на сторону Советской власти. Эти люди включились в атмосферу трудового энтузиазма, охватившего страну в первые послеоктябрьские годы, стали полезными и полноправными членами социалистического общества.

Некоторые из них внесли впоследствии существенный вклад в развитие советской науки, и их деятельность получила заслуженное признание в нашей стране.

Так, в историю отечественного литературоведения и театроведения вошло имя Алексея Карповича Дживелегова⁵⁰. В 1917 г. он был членом кадетского ЦК, но, осознав антинародность проводившегося кадетами курса, сразу после Октября полностью порвал с ними связь. Дживелегов стал одним из виднейших в СССР ученых-искусствоведов, был избран членом-корреспондентом Академии наук Армянской ССР. Большой популярностью пользовались его труды о культуре эпохи Возрождения, книги о Данте, Леонардо да Винчи, Микеланджело. Свыше 20 лет профессор Дживелегов возглавлял кафедру истории зарубежного театра в Государственном институте театрального искусства им. А. В. Луначарского, воспитал несколько поколений советских театроведов. Как выдающийся ученый и педагог, он был награжден двумя орденами Трудового Красного Знамени⁵¹.

Были и такие (правда, единичные) случаи, когда кадетские деятели, пережив годы гражданской войны в белогвардейском лагере и даже эмигрировав за границу, вскоре нашли в себе силы отказаться от духа враждебности к утвердившемуся в России советскому строю и вернуться на Родину. Подобный путь прошел член кадетского ЦК, профессор А. А. Мануйлов, бывший министр народного просвещения в первом составе Временного правительства. В. И. Ленин еще в 1906 г. писал о Мануйлове как об одном из лучших людей либерализма и конституционно-демократической партии, наиболее идейных, наиболее образованных, наиболее бескорыстных, наиболее свободных «от непосредственного давления интересов и влияний денежного мешка»⁵². После возвращения в 1921 г. в Советскую Россию Мануйлов вел большую работу в Государственном банке и Наркомате земледелия.

Показателен процесс сближения с Советской властью двух членов кадетского ЦК, ставших крупнейшими советскими учеными, — академиков С. Ф. Ольденбурга и В. И. Вернадского.

С. Ф. Ольденбургу было непросто разобраться в разворачивающихся вокруг событиях, понять и принять революционные преобразования в стране, стать их активным и полезным участником. Ведь многие его близкие друзья и даже родной сын оказались в белогвардейском лагере… Да и рядом было столько сомневавшихся, не веривших в социалистическое будущее России, в успешное развитие науки при новом строе.

Позицию Ольденбурга определили признание Советской властью важнейшей роли науки в развитии общества, бережное, уважительное отношение Советского правительства к Российской Академии наук, с которой теснейшим образом была связана вся его жизнь.

В начале 1918 г. нарком просвещения А. В. Луначарский запросил Академию наук, какое участие она собирается принять в культурно-просветительной работе, развертывавшейся в стране. Советское правительство считает необходимым произвести «мобилизацию науки для нужд государственного строительства», писал нарком и просил ответить, «что может дать» в связи с этим академия.

Российская академия наук, вспоминал впоследствии А. В. Луначарский, за подписью своего президента А. П. Карпинского и «непременного секретаря» С. Ф. Ольденбурга ответила, что «она всегда готова по требованию жизни и государства на посильную научную теоретическую разработку отдельных задач, выдвинутых нуждами государственного строительства, являясь при этом организующим и привлекающим ученые силы страны центром»⁵³.

В апреле 1918 г. В. И. Ленин поручил секретарю СНК Н. П. Горбунову посетить С. Ф. Ольденбурга и сообщить ему, что Совет Народных Комиссаров считает крайне желательным возможно широкое развитие научных предприятий академии и приглашает ее «довести до сведения Совета об имеющихся предложениях экспедиций, предприятий и изданий Академии с тем, чтобы им могло быть оказано скорейшее содействие»⁵⁴. По свидетельству А. В. Луначарского, академия сыграла большую роль в становлении молодой советской науки, она оказывала постоянную и разностороннюю помощь Наркомпросу и ВСНХ. «Мы опирались на нее в переговорах с соседними державами о мире… — писал А. В. Луначарский. — Мы получили мощную поддержку ее при введении грамотности на материнском языке для национальностей, не имевших письменности»⁵⁵.

Самое непосредственное участие в организации деятельности академии принимал С. Ф. Ольденбург. Выступая в конце 1918 г. с отчетом об этой деятельности, он говорил: «В наши трудные и сложные дни многие склонны падать духом и не понимать величайших переворотов… глубоко болезненных и мучительных, но тем не менее великих и замечательных. И многим из нас — людям науки, начинает казаться, что и наука гибнет от непонимания и невнимания к ней. Опасения эти напрасны…»⁵⁶.

Советская власть глубоко ценила стремление сотрудничавших с ней ученых к взаимопониманию и со своей стороны с необходимым тактом и чуткостью относилась к академии, к сохранению ее автономии. Коммунистическая партия, Советское правительство, как писал А. В. Луначарский, понимали: невозможно требовать от академии, чтобы она вдруг «перекрестилась по-марксистски» и поклялась, что она «ортодоксальнейшая большевичка». Ведь искренним такое превращение быть не могло. Оно «придет со временем, — считал Луначарский, — и путем постепенной замены прежних поколений новыми»⁵⁷. Но при взаимном уважении на деловой основе сотрудничество академии с Советской властью оказалось вполне возможным.

В труднейшей обстановке того времени Советское правительство старалось хоть как-то облегчить жизнь деятелей науки, поддержать их материально. В. И. Ленин очень заботился об этом, вникая в нужды ученых, следя за помощью им. Он сам занимался разбором заявления С. Ф. Ольденбурга о тяжелом материальном положении работников академии и вместе с А. В. Луначарским принимал практические меры для улучшения их бытовых условий⁵⁸.

А. М. Горький вспоминал, как с С. Ф. Ольденбургом и еще двумя академиками он был на приеме у В. И. Ленина. Проводив ученых, В. И. Ленин, по словам Горького, сказал: «Это — умники. Все у них просто, все сформулировано строго, сразу видишь, что люди хорошо знают, чего хотят. С такими работать — одно удовольствие»⁵⁹. Встречи с В. И. Лениным произвели глубокое впечатление на Ольденбурга. «В самые трудные дни нашей жизни, — говорил он, — когда казалось временами, что никакая работа уже невозможна, его личное вмешательство, его помощь словом и делом создавали возможность работы. Он фанатически любил науку и верил в нее, как в могучий жизненный фактор, который поможет людям в трудной и сложной жизни»⁶⁰. Такое же отношение к науке было свойственно и самому Ольденбургу.

Личный пример «непременного секретаря» академии помог многим представителям старой интеллигенции найти свое место в новой жизни, способствовал, по словам Луначарского, переходу «лучшей ее части на позицию, которую занял академик Ольденбург, — на позицию совместного и дружного с Советской властью строительства социализма»⁶¹.

На ту же позицию встал крупнейший русский ученый-минералог и геохимик В. И. Вернадский. Но пришел он к ней другим путем, нежели С. Ф. Ольденбург, пришел потому, что испытал горькое разочарование в политике контрреволюционного лагеря, в белогвардейских порядках. Об этом свидетельствуют письма и статьи Вернадского, в определенной степени отразившие его психологическую эволюцию.

Живя в 1918–1919 гг. в Киеве, Вернадский стал свидетелем бесконечной смены властей: украинские националисты, Петлюра, войска Деникина… В одном из писем Паниной он с возмущением и раздражением писал о настроениях буржуазных кругов («озлобленный и бесплодный российский пессимист»), о политике Добровольческой армии по отношению к украинскому народу⁶².

В другом письме Паниной Вернадский сообщал: «В подавляющем большинстве киевляне не верят в то, что Добровольческая армия… представляет из себя прочную и серьезную власть… Вы не можете себе представить, до какой степени дискредитирован здесь высший носитель власти (генерал Драгомиров. — Н. Д.)… [Его] осуждают все — народ, общество, военные». Он с болью писал об «ошибочной политике» кадетской партии («наш ЦК произвел на меня в своем заседании грустное впечатление»), о реакционной позиции отдельных ее членов — Степанова, Соколова и др. Письмо кончалось трагической нотой: «В Киеве становится опять так же скверно, как было при Раде и при Директории. Прямо несчастный город и несчастна судьба Украины»⁶³.

Деникинские власти закрыли все украинские научные учреждения, основанные после свершения революции, в том числе и Всеукраинскую Академию наук, которая была любимым детищем Вернадского. Чтобы спасти ее, он поехал в конце 1919 г. в Ростов, обивал пороги «высших инстанций». Встреча Вернадского с бывшими коллегами по кадетскому ЦК еще больше выявила разницу в их отношении к происходившему вокруг⁶⁴.

Все хлопоты Вернадского о создании условий для работы академии оказались тщетными. Между тем еще летом 1918 г. из Москвы от С. Ф. Ольденбурга он получал письма «с резким осуждением тактики Украины и украинских кадетов», в которых сообщалось, что «Петроградская академия действует прекрасно и имеет большие субсидии от Совета Народных Комиссаров на научные исследования»⁶⁵.

Все сильнее укреплялось в сознании Вернадского убеждение, что деникинский великорусский шовинизм ему «столь же противен, как и украинский национализм». «Мне хочется уйти и от того, и от другого, — писал он, — и может быть в конце концов я это сделаю»⁶⁶.

26 декабря 1919 г. в газете «Донская речь» была опубликована статья Вернадского «Научная задача момента»: «Сейчас здесь, в Ростове, — говорилось в ней, — звучат опасные речи… старые речи русской правительственной организации, с которой нам всем приходилось вести такую упорную борьбу… Есть опасность, что… некоторые из центров научного творчества могут погибнуть в вихре событий… Возрождаются скверные навыки старой русской власти жертвовать расходами на культурные русские ценности… Сейчас главнейшей силой, спаивающей новое русское государство… будет являться великая мировая ценность — русская культура во всех ее проявлениях»⁶⁷.

Именно на этой почве — заботы о развитии отечественной культуры, стремления к достижению научного прогресса — произошло сближение Вернадского с политикой большевистской партии, начался его большой путь в советской науке. Характерно, что в число нескольких первых научных трудов, предназначенных к публикации после окончания гражданской войны, В. И. Ленин включил исследование Вернадского о строении земной коры⁶⁸. Вопрос об отношении к С. Ф. Ольденбургу и В. И. Вернадскому специально рассматривался Политбюро ЦК РКП(б) летом 1921 г.⁶⁹

И в качестве последнего штриха приведем следующее чрезвычайно интересное свидетельство одного из основателей кадетской партии — И. И. Петрункевича. «На днях я получил письмо от Вл. Ив. Вернадского… — писал он в 1923 г. — Все прошлое им сожжено без остатка… Он старается уверить меня, что все, во что мы верили и что делали, это все ближе к реакции… чем к тому, что мы воображали: к свободе, добру, порядку… Он уверяет, что русская интеллигенция поколеньями подготовляла с энергией и страстностью большевистский строй, и заключает: „Как химическая реакция — полученный результат освещает весь процесс”»⁷⁰.

Позиция таких людей, как Вернадский, Ольденбург, Мануйлов, Дживелегов, определялась прежде всего патриотическими чувствами, желанием жить одной жизнью со своей страной, со своим народом. Однако большинство партии «народной свободы» оставалось во вражеском лагере. Значительная часть кадетов не уехала из Советской России, но не по принципиальным соображениям, а в силу сложившихся обстоятельств. Это были прежде всего представители городской буржуазии. Растерянные и испуганные происходившим на их глазах крушением всех привычных устоев и основ, а главное, принципа частной собственности, они ненавидели Советскую власть и мечтали о ее свержении. Многие члены кадетской партии в тылу Советской Республики, ее организации на территориях, оккупированных белогвардейцами и интервентами, и все ее руководство (за упомянутыми выше редчайшими исключениями) продолжали вести упорную борьбу против диктатуры пролетариата.

Октябрьская революция вызвала в психологическом настрое большинства кадетов резкую реакцию, в связи с чем они «сильно метнулись вправо»⁷¹. Об этой эволюции свидетельствуют и решения Центрального комитета партии «народной свободы», и высказывания отдельных ее лидеров, и выступления кадетской печати.

Прежде всего здесь следует сказать об официальном возвращении кадетов к монархической идее. В декабре 1917 г. Тыркова в частном письме сообщала: «Общий прогноз в нашей среде такой. Это все (Советская власть. — Н. Д.) скоро провалится и даст место или генералу, или, что гораздо вернее, самодержцу»⁷². Тогда же кадетский ЦК разработал и на своем заседании в феврале 1918 г. утвердил документ, в котором говорилось: «Провозглашенные республиканские формы правления не отвечают пониманию и степени государственного развития подавляющего большинства населения. Должно поэтому признать, что монархия после мартовского переворота 1917 г. была отвергнута в ущерб интересам России… После долгого и горького опыта революции… восстановление законно приемлемой монархии как единственной формы, могущей еще обеспечить наше национальное и государственное бытие и порядок, представляется безусловно необходимым»⁷³.

Это единственный за годы гражданской войны официальный документ, зафиксировавший позицию кадетского ЦК по вопросу о форме правления. Во всех других последующих резолюциях и постановлениях решение этого вопроса откладывалось до конца гражданской войны. Отметим, что речь здесь шла лишь о восстановлении «отвергнутой» монархии без всяких оговорок о ее ином по сравнению с прежней характере.

Документ этот прямо противоположен программе партии «народной свободы», утвержденной на ее седьмом съезде в марте 1917 г. «Россия должна быть демократической парламентарной республикой, — говорилось в ней. — Законодательная власть должна принадлежать народному представительству»⁷⁴.

Бесславный крах Учредительного собрания — «учредилки» способствовал формированию резко отрицательного отношения к ней со стороны кадетской партии. В январе 1918 г. ЦК кадетов в Москве принял следующее постановление: в связи с тем, что распущенное 6 января Учредительное собрание «не было в состоянии осуществить принадлежащих ему функций и тем выполнить задачу восстановления в России порядка», «возобновление его деятельности должно быть сочтено нецелесообразным и ненужным». Как будет показано ниже, это решение предопределило в дальнейшем основное расхождение между кадетами и мелкобуржуазными партиями в годы гражданской войны.

Кадетский ЦК подчеркивал, что считает «неотложно необходимым установление в той или иной форме сильной единоличной власти (т.е. диктатуры. — Н. Д.)» Далее в постановлении декларировалось: «По заключении всеобщего мира и установлении нормальных условий жизни» эта власть созовет «свободно избранное Учредительное собрание для установления нового государственного строя»⁷⁵ (в отличие от избранного в 1917 г. это будущее собрание впоследствии часто именовали Национальным).

Несмотря на такую декларацию, большинство кадетской партии заняло в этот период сугубо негативную позицию по отношению к самой идее Учредительного собрания. На Южнорусской конференции партии «народной свободы» в январе 1918 г. Милюков открыто возражал против принципа «свободного волеизъявления народа». Это опасный путь, подчеркивал он. В таком случае всякая другая власть, установленная не в результате свободного волеизъявления народа, будет незаконной. «Уроками этой революции (Февральской. — Н. Д.) доказано, — заявил Милюков, — что неограниченное народовластие в условиях русской жизни ведет к тому самому, с чем мы теперь должны бороться»⁷⁶.

Характерно также высказанное в конце декабря 1917 г. мнение по тому же поводу виднейшего кадетского идеолога В. А. Маклакова: «Для народа, большинство которого не умеет ни читать, ни писать, и при всеобщем голосовании для женщин наравне с мужчинами Учредительное собрание явится фарсом»⁷⁷. «Член Учредительного собрания, — писал впоследствии В. Д. Набоков, один из наиболее деятельных руководителей избирательной кампании в конце 1917 г., — это звание совершенно мертвое… Утверждать, что сам народ всеобщим голосованием… возложил на членов Учредительного собрания тяжкую обязанность стоять на страже интересов государственных — значит произнести лживую и пустую фразу»⁷⁸.

В упоминавшемся выше документе, разработанном кадетским ЦК в феврале 1918 г., утверждалось: «Принцип привлечения к выборам в представительные государственные учреждения всего населения поголовно должен быть отвергнут… Идея Учредительного собрания как выражение всенародной мысли и воли должна быть ныне тоже отвергнута, так как народ на данной ступени развития, очевидно, не может учредить жизнь великого государства применительно к современным сложным и трудным условиям»⁷⁹.

Позиция кадетской партии в этом вопросе наиболее откровенно была сформулирована в программной статье «Пересмотр идеологии», опубликованной в «Русских ведомостях» 27 марта 1918 г. Опыт революции, говорилось в ней, «с убедительностью доказал, что в нашем случае применение неограниченного народного суверенитета имело последствием нарушение самых важных, самых общих интересов народа и страны. Отсюда вывод: в народном суверенитете и вытекающем из него всеобщем и т.д. голосовании нельзя видеть всеобщего и безусловного политического принципа, применение которого при всех условиях несет с собой благо». Объявляя этот принцип неприемлемым для конкретных условий России, статья призывала «критически отнестись к всевластию» народа, «поставить препоны его суверенитету, препоны его слепым и безумным увлечениям».

Главная причина категорического негативизма кадетов по отношению к идее народного представительства ясна: результаты выборов полностью подтвердили опасения кадетских лидеров, обусловившие их обструкционистскую политику по отношению к Учредительному собранию в феврале — октябре 1917 г.

Итоги выборов оказались для кадетов крайне неутешительными: в целом по стране им отдали свои голоса 4,7% избирателей, в армии — лишь 1,9%⁸⁰.

В то же время кадеты получили больше голосов, чем все остальные буржуазные партии, вместе взятые⁸¹. Это свидетельствовало об усилении начавшегося после Февральской революции процесса сплочения буржуазии вокруг своей главной партии. Львиную долю голосов кадетам удалось собрать в губернских городах. В 13 городах они вышли на первое место и в 32, считая Москву и Петроград, — на второе после большевиков. В 68 губернских центрах за кадетов проголосовало 22% избирателей. В округах (за исключением Петроградского и Московского) картина была иная: в 5 округах кадетская партия собрала по 10–18%, в 11 — по 6–9%, а в остальных — по 1–5% голосов⁸².

Анализируя эти данные, О. Н. Знаменский приходит к важным выводам: кадетские списки были отвергнуты рабоче-солдатскими и крестьянскими массами, голосовали же за них в армии — многие офицеры и военные чиновники, в городах — буржуазия (в том числе и крупная торгово-промышленная), буржуазная интеллигенция, а также средние слои населения, «…результаты выборов показывают, — писали в связи с этим „Известия Московского Совета”, — что классовая борьба быстро развивается. Все более и более страна распадается на два резко враждебных лагеря»⁸³. Особенно верна была эта оценка применительно к крупным городам.

Необходимо особо подчеркнуть существеннейшую качественную разницу между обоими лагерями. Большевикам отдавали свои голоса рабочие массы, преданные делу революции и потенциально готовые на самоотверженные, решительные действия в ее защиту.

Большинство же кадетских избирателей составляли средние обывательские слои населения В. И. Ленин еще в 1906 г. писал, что партия кадетов «переживает некоторый социальный сдвиг. Центр тяжести этого движения более перемещается к городам… Выдвигается городской обыватель из „мелкоты”»⁸⁴.

Этот процесс наблюдался и в первые недели, последовавшие за Октябрьским вооруженным восстанием. Такова закономерность революционных взрывов — оглушенные и напуганные ими городские средние слои в большинстве своем видят якорь спасения в умеренно-буржуазных партиях, ратующих за стабильность привычного уклада, за сохранение существующих порядков и норм.

В 1917 г. средние слои были весьма многочисленными — они составляли более трети городского населения России. Но, во-первых, средние слои не стояли на единой политической платформе: часть их отнеслась к Октябрю резко отрицательно, другая часть приняла и поддержала социалистическую революцию, третья — заняла нейтральную позицию⁸⁵. А, во-вторых, важное значение имела специфика социальной психологии средних слоев. Городской обыватель в массе своей не способен на активную борьбу, он руководствуется прежде всего эгоистическими побуждениями, чисто индивидуалистическими интересами, стремлением не участвовать в событиях, а пережидать их, оставаясь «в сторонке». Поэтому кадетская партия, получившая, казалось бы, существенную поддержку избирателей в крупнейших центрах страны, в действительности даже там не располагала сколько-нибудь надежной массовой социальной опорой.

В связи с этим следует коснуться и проблемы массовости самой партии «народной свободы». Дать хотя бы приблизительный ответ на вопрос о ее численности в период гражданской войны, по нашему глубокому убеждению, невозможно. Однако, как нам представляется, этот вопрос не имеет столь уж существенного значения. Сила кадетов применительно к данному периоду заключалась не в их численности. Как подчеркивала впоследствии «Правда», «из всех партий имущих классов кадетская партия, теснейшим образом связанная с крупным капиталом, была самой серьезной классовой организацией» и потому «естественно сделалась идейным и организационным центром контрреволюции»⁸⁶. Ее сила заключалась в тесном взаимодействии с крупной буржуазией, финансировавшей контрреволюционное движение, в непосредственных личных контактах с представителями правящих кругов стран, участвовавших в интервенции против Советской России. Кадетская партия была сильна своей связью с вождями белых армий, своим опытом государственной и идеологической работы, который она отдавала на службу возглавляемым ими режимам. Вот те факторы, которые определили первостепенную роль кадетской контрреволюции в борьбе против Советской власти в годы гражданской войны.

Никак нельзя, на наш взгляд, согласиться с мнением, что к началу 1918 г. партия «народной свободы» сошла с исторической арены», что «кадетская контрреволюция фактически «сошла на нет»⁸⁷. Подобное мнение было опровергнуто еще в редакционной статье «Правды» 6 сентября 1919 г. «Помните о кадетах!». «Было бы детской наивностью думать, — говорилось в ней, — что кадетская партия расползлась по отдельным «ханским ставкам» царских генералов, что ее нет как всероссийской организации». В дальнейшем мы постараемся показать, что на всем протяжении гражданской войны кадеты оставались не только злобными, но и в высшей степени опасными врагами Советской власти.

Гуманное отношение Советского правительства к своим политическим противникам кадетская партия расценила как признак слабости новой власти и воспользовалась этим отношением для активизации враждебных действий против диктатуры пролетариата.

«У нас настолько появилась уверенность в возможности свободного существования, — вспоминал впоследствии Л. А. Кроль, — что мы решились открыто возобновить свою деятельность. Начали функционировать районные комитеты, городской комитет, начались собрания делегатов районных комитетов, возобновились работы комиссий при ЦК»⁸⁸, переведенного в Москву после переезда туда Советского правительства. Кадетские деятели выступали с лекциями и докладами, правда, без подчеркивания «партийной марки».

17 декабря в Москве была проведена губернская кадетская конференция, обсуждавшая, в частности, вопрос об организации агитаторских курсов для членов партии «народной свободы»⁸⁹.

По-прежнему выходили «Русские ведомости» в Москве и «Наш век» (бывшая «Речь») в Петрограде. Более или менее регулярно издавался «Вестник партии народной свободы». Во всех этих органах содержались лишь слегка завуалированные призывы к свержению Советской власти. Не прекращало работу кадетское издательство «Народная свобода» в Москве. В Петрограде в Эртелевом переулке «одна сочувствовавшая партии типография, — рассказывал в своих мемуарах кадет Н. А. Бородин, — принимала наши заказы, и мы продолжали печатать брошюры антибольшевистского характера и успешно распространяли их через наших членов из молодежи, служившей в полках Петроградского гарнизона»⁹⁰.

До середины мая 1918 г., как свидетельствует Астров, кадетская партия «жила напряженной жизнью», «не сдавая своих позиций». Ее Центральный комитет «в многочисленном составе» проводил «почти непрерывные заседания» (то в помещении кадетского партийного клуба в Брюсовском переулке, то на частных квартирах), где обсуждали проблемы обеспечения финансовой помощью и людскими резервами Добровольческой армии, а также формы борьбы в советском тылу⁹¹.

Многие инженеры и экономисты, состоявшие в партии «народной свободы», шли на работу в советские учреждения, но не за тем, чтобы участвовать в строительстве новой жизни, а с подрывными целями. Эти люди, по словам В. И. Ленина, «ставили с самого начала своей задачей использовать знание… чтобы сорвать дело социализма, использовать науку… чтобы бросать камни под колеса, мешать рабочим…»⁹². Характеризуя методы вредительства, применявшиеся крупными специалистами из числа кадетов в 1918–1919 гг., «Правда» указывала, что их умелый саботаж в «главках» и «центрах» совсем не похож на мелкочиновничий партизанский саботаж первых послеоктябрьских месяцев: теперь «по заданиям с той стороны они пытаются организованно использовать для этого части советского аппарата»⁹³.

Вредительская деятельность в сфере народного хозяйства была далеко не единственной формой борьбы кадетов против диктатуры пролетариата. Буржуазия, подчеркивал В. И. Ленин, «всюду, где могла, и всеми способами, какие были ей доступны, сопротивлялась новому движению, новому строительству, которое ломало старый уклад»⁹⁴. Застрельщиком этого сопротивления была кадетская партия.

Усилилась враждебная деятельность буржуазно-кадетской печати. Главное ее содержание по-прежнему составляли злобные нападки на Советскую власть, на любую ее акцию, на отдельных ее представителей. Конечно, положение в стране было необычайно трудным. При поисках новых путей, еще ни разу до того не пройденных, при создании первого в истории социалистического государства не обходилось, естественно, без разного рода неурядиц, перегибов, ошибок. Каждый такой промах, каждую неудачу кадетская печать подхватывала и раздувала до невероятных размеров.

В. И. Ленин писал по этому поводу: «Пусть кричит на весь свет продажная буржуазная пресса о каждой ошибке, которую делает наша революция. Мы не боимся наших ошибок. От того, что началась революция, люди не стали святыми. Безошибочно сделать революцию не могут те трудящиеся классы, которые веками угнетались, забивались, насильственно зажимались в тиски нищеты, невежества, одичания». Отмечая, что на сотню таких ошибок приходится десять тысяч «великих и геройских актов», В. И. Ленин вместе с тем подчеркивал, что каждая ошибка в «добросовестнейшей и искреннейшей работе десятков миллионов простых рабочих и крестьян по переустройству всей их жизни… стоит тысячи и миллиона «безошибочных» успехов… в деле надувания и объегоривания трудящихся. Ибо только через такие ошибки научатся строить новую жизнь, научатся обходиться без капиталистов рабочие и крестьяне, только так пробьют они себе путь — через тысячи препятствий — к победоносному социализму»⁹⁵.

Но злопыхательство по поводу действительных просчетов было ничто по сравнению с бесчисленными клеветническими инсинуациями кадетской печати. «Наглость буржуазных клеветников, — писала «Правда», — прямо пропорциональна свободе, которую им предоставляет еще пролетариат. Эту свободу буржуазные дельцы используют как свободу лжи и клеветы… Самые чудовищные, самые нелепые слухи выдумываются в редакциях желтой печати и распространяются затем по лицу русской земли… «Немецкие генералы в Смольном», «вражеские отряды в Петрограде», «сдача столицы германцам», «закулисная сделка с немецким империализмом» — чего только не выдумывают досужие обманщики из кадетско-корниловской «Речи» («Наш век»)…»⁹⁶.

28 января 1918 г. был принят Декрет о Революционном трибунале печати, опубликованный за подписью В. И. Ленина. Отныне лица, виновные в преступном использовании печати, подлежали различным мерам наказания, в числе которых были лишение свободы, удаление из столицы или из пределов Советской Республики, лишение политических прав и т.д. Клеветнические выступления газет, распространение ими ложных сведений, провокационных слухов, умышленное сеяние паники становились предметами открытого судебного разбирательства⁹⁷.

Принятие декрета не послужило острасткой для буржуазной печати, не изменило ее характер. Кадетские «Русские ведомости», например, продолжали изо всех сил запугивать своих читателей такого рода прорицаниями: «То, что творится в Петрограде и грозит в недалеком будущем Москве, не может не внушать ужаса… Царь-голод идет широкими шагами»; «Чем больше вдумываешься в события последних дней, тем больше поддаешься настроению внутренней беспросветной безысходности… Для того, чтобы изобразить надвинувшиеся на Россию ужасы, обычного языка недостаточно, нужны слова и образы Откровения Иоаннова»; «Финансовая катастрофа над нами разразится, и это приведет к таким новым бедствиям, обречет миллионы семейств на такие новые страдания, о которых без ужаса нельзя и подумать»⁹⁸.

Бурный всплеск контрреволюционной пропаганды вызвало заключение Брестского мира с Германией. Подписав тяжелый и унизительный мирный договор, Советское правительство вывело страну из империалистической войны, добилось столь необходимой для измученного народа мирной передышки и стремилось всемерно использовать ее для социалистических преобразований. После ратификации Брестского мира страницы кадетских газет запестрели заголовками типа: «Капитуляция»; «Разгром России»; «Глава последняя» и т.п. «Мрачную эпоху всемирной истории открывает брестский договор, — пророчили кадетские Кассандры, — эпоху интриг и заговоров, восстаний и войн. Не мир, а меч несет он с собой опустошенной и залитой кровью Европе»⁹⁹. Чашу терпения переполнила опубликованная в «Русских ведомостях» статья Бориса Савинкова «С дороги». В ней Савинков усердно повторял старую кадетскую ложь о том, что «большевики служили и служат немцам», и призывал «бороться с немцами и бороться с большевиками»¹⁰⁰.

В связи с появлением в печати статьи Савинкова 4 апреля 1918 г. состоялся судебный процесс над «Русскими ведомостями». Н. В. Крыленко, выступивший обвинителем в заседании Московского революционного трибунала печати, доказал виновность редактора газеты в опубликовании клеветы и дал резкую отповедь защитникам «свободы печати». Трибунал постановил закрыть «Русские ведомости» (однако газета продолжала выходить под названием «Свобода России»), а редактора Егорова приговорил к тюремному заключению на три месяца¹⁰¹.

В своей антисоветской пропагандистской кампании кадеты выступили в тесном союзе с церковниками. Контрреволюционный лагерь возлагал большие надежды на религиозность русского народа, особенно крестьянских масс. В ноябре 1917 г. реакционное духовенство восстановило отмененную еще Петром I должность патриарха православной церкви. Избранный церковным собором патриарх Тихон объявил крестовый поход против Советской власти и предал большевиков анафеме¹⁰².

Кадеты поддерживали тесный контакт с патриархом и его окружением. Партия «народной свободы» пыталась играть на религиозном чувстве верующих, использовать его для пробуждения контрреволюционных настроений. Прекращение выдачи государственных средств на содержание церквей и на совершение религиозных обрядов кадеты объявляли «гонением на церковь» и предрекали, что эта акция даст ей «новую и грозную силу, от которой прежде всего не поздоровится народным комиссарам». Церковь, угрожали они, в борьбе против Советской власти использует «весь свой моральный авторитет» и пустит в ход «всю свою веками сложившуюся организацию»¹⁰³.

20 января 1918 г. был издан Декрет о свободе совести, церковных и религиозных обществах¹⁰⁴, провозгласивший отделение церкви от государства и школы от церкви. Нет нужды доказывать огромное значение этого акта Советской власти для духовного раскрепощения миллионов трудящихся. Кадеты встретили в штыки декрет, лишавший антисоветский лагерь одного из главных каналов идеологического воздействия на массы. В кадетской печати широко освещалась подготовка к организуемому в знак протеста против декрета «крестному ходу», назначенному на 21 января. Контрреволюция стремилась превратить его в массовую антисоветскую демонстрацию. Вокруг церкви, заявлял «Наш век», объединятся не только религиозные, но и все «политические элементы», выступающие против Советской власти¹⁰⁵.

Кадетские газеты всячески популяризировали деятельность церковного собора и вождя церковной контрреволюции патриарха Тихона. Некоторые из кадетских лидеров (Н. И. Астров, Е. Н. Трубецкой) вошли в состав созданного при Московском патриаршестве Главного объединенного совета всех приходских общин. Выступая от имени совета на заседании церковного собора 13 февраля 1918 г., Астров призывал духовенство вести активную антисоветскую агитацию среди верующих, «вскрыть перед православными всю силу содеянного зла»¹⁰⁶.

Религиозная идея была использована как знамя в борьбе против Советской власти и в подготовленном в Москве весной 1918 г. философско-публицистическом сборнике «Из глубины». И по своему авторскому составу, и по идеологической направленности этот сборник явился прямым, непосредственным преемником небезызвестных «Вех». В нем вместе с другими буржуазными философами (П. Б. Струве, С. Л. Франком, Н. А. Бердяевым, С. Н. Булгаковым) приняли активное участие руководящие деятели московской кадетской организации — П. И. Новгородцев, С. А. Котляревский, А. С. Изгоев. Подвергая резкой критике теорию и практику ленинизма, они ратовали за пробуждение в русском народе утраченного религиозного сознания и «национально-государственного чувства»¹⁰⁷.

Какие бы пагубные плоды ни приносили вредительская деятельность по разложению народного хозяйства и пропагандистские усилия, направленные против Советской власти, подобными способами невозможно было добиться ее свержения. Будучи трезвыми политиками, кадеты не могли не отдавать себе в этом отчета. В первые послеоктябрьские месяцы они делали ставку на мелкобуржуазные партии, рассчитывая, что тем удастся повести за собой массы, поднять их против Советского правительства. В начале 1918 г. стало ясно, что эти расчеты строились на песке. Теперь кадетская печать писала о соглашателях в самых уничижительных тонах: «Недавний азарт и пыл заметно опали, выдохлись. Осталась скорлупа без орешка и у левых эсеров, и у меньшевиков, и у всех других, что составляют антиленинскую социалистическую оппозицию… маленькую и хилую, уже всю выдохшуюся». «Наш век» с презрением подводил итог послеоктябрьской деятельности «социалистов»: «Шумели они много, напортили еще того больше, а в результате проигрались в пух и прах»¹⁰⁸.

Отныне все надежды кадетов сосредоточились на военной помощи из-за кордона. Чтобы обеспечить такую помощь, требовалось прежде всего не допустить международного признания Советского правительства.

17 ноября кадетский ЦК в Петрограде выпустил обращение к странам Антанты, где заявлял, что «никакие предложения и обращения к союзным и враждебным державам, исходящие от незаконной власти большевиков, совершенно не выражают воли русского народа и ни в каком отношении не могут считаться связывающими государство российское»¹⁰⁹. Посол Франции в Москве Ж. Нуланс ответил на резолюцию кадетов благодарностью и заявил, что доведет эту резолюцию до сведения французского правительства. Аналогичный ответ был получен и от других послов¹¹⁰.

Кадетские лидеры располагали обширными связями в европейских странах и в США. В годы первой мировой войны особенно упрочилась «связь англо-французского финансового капитала, англо-французского империализма с октябристско-кадетским капиталом России», о которой писал В. И. Ленин¹¹¹. «Правда» характеризовала кадетскую партию как «самую влиятельную из всех партий российской контрреволюции на международной фондовой бирже»¹¹². Непосредственные, часто близкие дружеские контакты кадетских лидеров в общественных, промышленных, дипломатических, а иногда и высоких правительственных кругах зарубежных стран, контакты, культивировавшиеся в течение долгих лет, стали в период гражданской войны одним из главных рычагов, которые партия «народной свободы» использовала в борьбе против Советской власти.

Чтобы дезавуировать Советское правительство, кадеты стремились соответствующим образом обработать общественное мнение Запада при помощи своих стародавних связей с представителями зарубежной прессы. Напомним о поездке в союзные страны в 1916 г. делегации русских журналистов во главе с В. Д. Набоковым¹¹³, о парламентской делегации, в состав которой входили Милюков и Шингарёв (во время их пребывания в Англии завязалось знакомство кадетских лидеров с английским писателем Джоном Бьюкеном, в 1917–1918 гг. заведовавшим бюро информации премьер-министра Великобритании Д. Ллойд Джорджа)¹¹⁴.

Напомним также, что с 1906 г. член ЦК кадетской партии А. В. Тыркова была замужем за представителем лондонских газет в России Гарольдом Вильямсом, который являлся «своего рода центром для иностранных корреспондентов в Петербурге»; «многие из них были обязаны ему своей информацией»¹¹⁵. По свидетельству сына Тырковой (от первого брака) А. Бормана, Вильямс «весь отдался поддержке белого движения… В нем было твердое и абсолютно полное отрицание коммунизма и советчины. Он считал, что всякое сближение с большевиками при всех обстоятельствах всегда вредно для тех, кто стремится к такому сближению. И он всегда с предельной ясностью выражал это мнение во всех своих статьях»¹¹⁶. В статье «Г. В. Вильямс и белая борьба», опубликованной в белоэмигрантской газете «Последние новости» в 1928 г. в связи с его смертью, говорилось: «С английской твердостью и упорством стал он добиваться помощи русским… против большевиков, доказывал ее необходимость в частных беседах с влиятельными политиками, в публичных выступлениях, а главным образом в печати», «делая все, что в силах одного человека, для помощи белой борьбе». И далее: «Надо иметь в виду, что это были слова не простого журналиста, а признанного авторитета в русских делах. В Англии же признание человека экспертом в тех или других делах имеет большее значение, чем в какой-либо другой стране»¹¹⁷.

Вспоминая впоследствии о «кампании», которую кадетская партия через Вильямса и его коллег вела в Англии, Тыркова писала: «Перед нами были две ясные задачи — помешать признанию Советской власти и добиться деятельной интервенции»¹¹⁸.

Тех же целей добивались кадеты через своих друзей в Соединенных Штатах Америки. Еще в апреле 1915 г. в США было создано Общество по сближению с Россией, развернувшее активную агитацию за привлечение американских капиталов в русскую промышленность, за развитие деловых отношений между Россией и США. Общество занималось организацией лекций, докладов, собраний, издавало специальные «Известия». Активное участие в его деятельности принимали Милюков, Шингарёв, Родичев и другие кадетские лидеры¹¹⁹.

После Февральской революции широкую пропаганду в пользу буржуазного Временного правительства начал его первый эмиссар в США кадет Б. Е. Шацкий. Учрежденная им в Нью-Йорке информационная контора была преобразована затем в специальное бюро, выпускавшее еженедельные бюллетени о политическом положении в России. По словам руководителей бюро, оно осуществляло связь более чем с 500 газетами и 72 журналами (с общим числом читателей в 57 млн. человек)¹²⁰.

Эти связи кадетская партия сохранила и после Октября. Зарубежная буржуазная пресса широко использовала поставлявшуюся кадетами клеветническую антисоветскую информацию. Большинство газет Запада, писал В. И. Ленин, «пророчит быстрый крах Советской власти, расписывает ужасы голода в России, лжет про «беспорядки» и про «непрочность» Советского правительства»¹²¹.

Многие кадетские лидеры поддерживали непосредственные контакты с дипломатическими представителями и видными государственными и общественными деятелями США. Особое значение имели авторитет и личные связи П. Н. Милюкова. О популярности вождя кадетской партии в американских дипломатических сферах свидетельствует то, что посол США Д. Фрэнсис поставил его имя на первое место среди тех лидеров буржуазной контрреволюции, которых хотелось бы видеть во главе «организованного сопротивления Советскому правительству в России»¹²².

Близкие дружеские отношения связывали Милюкова с богатым американским промышленником Чарлзом Крэйном, имевшим деловые интересы в России и часто посещавшим Петербург. Называя его в воспоминаниях своим «верным другом и деликатным покровителем в Америке», Милюков подчеркивает, что Крэйн по долгу дружбы «поспешил приехать в Петроград в первые же дни революции 1917 г.» (речь идет о Февральской революции). Милюков характеризует Крэйна как личного друга президента Вильсона, «близкого к правящим сферам» США¹²³. Большое влияние, которым пользовался Крэйн в Белом доме и госдепартаменте, отмечает и исследователь русско-американских отношений того периода Р. Ш. Ганелин¹²⁴. Личные дружеские контакты американского промышленника с новым российским министром иностранных дел и, в частности, его визит в Петроград в марте 1917 г., возможно, содействовали тому, что США первыми признали Временное правительство и открыли ему кредит в 500 млн. долл.¹²⁵

Сын Крэйна Ричард являлся личным секретарем государственного секретаря США Р. Лансинга. Р. Ш. Ганелин не исключает, что именно влиянием Крэйна объяснялась перемена позиции Лансинга в вопросе об оказании Соединенными Штатами помощи донской контрреволюции через Антанту и позитивное решение этого вопроса. Крэйн и сам из личных средств финансировал белогвардейскую Добровольческую армию¹²⁶.

Немалое значение в развитии связей донской контрреволюции с американскими правящими кругами имело личное знакомство члена кадетского ЦК В. А. Харламова с американским консулом в Тифлисе Ф. В. Смитом, который в своих донесениях в госдепартамент характеризовал его как «надежного человека». Через Смита Харламов информировал союзников о планах контрреволюции. На совещании, которое он как руководитель уже упоминавшегося Юго-Восточного союза казачьих войск, горцев Кавказа и вольных народов степей имел со Смитом, с английским генералом Шором и французским полковником Шардиньи, Харламов просил помощи западных держав как людьми, так и материальными средствами¹²⁷. С теми же просьбами обращался Милюков к представителям Франции (Гюше) и США (Пулю), специально прибывшим в Новочеркасск в декабре 1917 г.¹²⁸

В Петрограде связь контрреволюционных заговорщиков всех мастей с посольством США осуществлялась преимущественно через созданный в августе 1917 г. русско-американский комитет. Председателем этой организации был близкий к кадетам бывший царский министр иностранных дел Н. Н. Покровский, а одним из его заместителей — член кадетского ЦК, председатель Совета съездов представителей промышленности и торговли Н. И. Кутлер¹²⁹.

Переговоры Алексеева и Каледина с английским посольством велись через члена кадетского ЦК Е. Н. Трубецкого¹³⁰.

Руководство партии «народной свободы» издавна было связано с английскими общественными, политическими и дипломатическими деятелями. Особенно укрепилось их содружество в 1916 г. в связи с активизацией петроградского «Русско-английского общества» и московского «Общества сближения с Англией», в состав которых входили многие кадетские лидеры. Тесные контакты с английскими представителями поддерживал, в частности, член кадетского ЦК кирпичный заводчик М. В. Челноков, бывший до 1917 г. московским городским головой. «Г-н Челноков, — писал Д. Ллойд Джордж, — в качестве московского головы благодаря своей активности и умению, с которыми он выполнял обязанности, связанные с этим положением в течение войны, стал одним из наиболее известных деятелей России»¹³¹.

Особенно близко сошелся Челноков с Р. Брюсом Локкартом, занимавшим с 1912 г. должность английского вице-консула в Москве. Это чрезвычайно отчетливо обнаруживается из дневниковых записей Локкарта. Англичанин часто бывал в доме городского головы, который не имел от него секретов. Например, Челноков показывал Локкарту частное письмо Распутина, подробно пересказывал содержание своих конфиденциальных бесед с царем, с генералом Алексеевым, делился пессимистическими впечатлениями от поездки на фронт, трудностями, связанными с его пребыванием на посту городского головы после Февральской революции, и т.д. Одним словом, Челноков был «лучшим другом» Локкарта в России¹³². Понятно, какое значение приобрела эта дружба, когда Локкарт был назначен английским представителем в Советской России.

Другой видный деятель кадетской партии, член ее ЦК А. Р. Ледницкий, поляк по национальности, в начале 1918 г. был посланником Польши в Советской России. Опираясь на покровительство германского посла графа Мирбаха, он организовал кампанию «реэмиграции» польских граждан, под видом которых переправлял за границу, а также освобождал от мобилизации в Красную Армию многих представителей буржуазно-помещичьих классов¹³³.

Все эти многообразные и разветвленные каналы связи с зарубежными странами были учтены кадетским руководством и пущены в ход для достижения главной цели — организации крестового похода международной буржуазии против Советской Республики. Возможность осуществления подобной акции представлялась кадетским политикам вполне реальной, поскольку им было известно глубоко враждебное отношение руководителей капиталистического мира к победившей в России социалистической революции. В расчете на интервенцию вырабатывались на заседаниях кадетского ЦК «основные тактические положения», утвержденные затем состоявшейся в мае 1918 г. конференцией партии «народной свободы»¹³⁴.

Важное место в реализации надежд на интервенцию отводилось деятельности бывших дипломатических представителей России за границей. Как отмечается даже в зарубежной историографии, послы, назначенные при Временном правительстве, были главным образом «политики кадетского толка»¹³⁵. Чрезвычайным посланником в Лондоне был назначен родной брат В. Д. Набокова — К. Д. Набоков, послом в Швейцарии — близко сотрудничавший с кадетами в Прогрессивном блоке И. Н. Ефремов, бывший министр Временного правительства. Что касается посла в США Б. А. Бахметьева, то о нем Милюков в кругу своих партийных единомышленников отзывался так: «В официальной своей деятельности он все время проводит нашу точку зрения»¹³⁶.

В качестве посла во Франции в Париж в самый день Октябрьского вооруженного восстания приехал член кадетского ЦК, известнейший московский адвокат, бывший член Думы В. А. Маклаков. Прежде он бывал здесь очень часто (а в течение 10 лет — с 1896 по 1906 г. — ежегодно) и в результате этих поездок завязал тесные контакты с французским высшим обществом¹³⁷. Маклаков обладал обширными связями в правительственных кругах Франции — еще в 1906 г. он был принят Клемансо и Пуанкаре, пользовался значительным весом в международных дипломатических сферах¹³⁸.

Маклаков сыграл большую роль в координации антисоветских действий дипломатических представителей России за границей, подавляющее большинство которых враждебно относилось к Октябрьской революции, отказалось признать Советскую власть и проводить ее политику. Уже через день после победы Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде, 27 октября, Маклаков обратился к К. Д. Набокову в Лондоне, М. Н. Гирсу в Риме и Б. А. Бахметьеву в Вашингтоне с предложением занять единую позицию и не признавать Советского правительства, поскольку оно не может «считаться всенародным, общепризнанным правительством России, подобно правительству, образовавшемуся после отречения Николая II»¹³⁹. Именно Маклаков стал инициатором интенсивного обмена шифрованными телеграммами между бывшими представителями России в различных странах с целью «содействовать установлению однообразного отношения… к вопросу об образовании нового правительства в России»¹⁴⁰. Таким образом, было достигнуто общее решение бойкотировать Советское правительство. Бывшие послы захватили находившиеся за границей денежные средства и использовали их для организации широкой антисоветской пропаганды.

22 ноября 1917 г. Совнарком по телеграфу предложил всем служащим посольств, миссий и консульств немедленно сообщить, согласны ли они проводить внешнюю политику Советского правительства. В случае отказа им предписывалось передать дела низшим служащим, согласившимся подчиниться Советской власти. Советское правительство предупреждало, что все попытки дипломатических чиновников продолжать враждебную политику по отношению к новому строю в России будут рассматриваться как тягчайшее преступление¹⁴¹.

На это обращение почти все бывшие представители России за границей ответили молчанием. В то же время они делали все возможное, чтобы посеять в правительственных сферах зарубежных стран недоверие к молодой Советской власти, любыми средствами убедить их в ее непрочности и непопулярности у народов России.

12 ноября президент Франции Пуанкаре «в частном порядке» принимал у себя Маклакова, который в беседе с ним высказал твердую надежду, что «большевики потерпят поражение». Через два дня после этой встречи, 14 ноября, Маклаков сообщал в Лондон К. Д. Набокову: «Французское правительство исходит из предположения о невозможности прочной победы большевиков»¹⁴².

Любопытные свидетельства содержатся в дневнике английского посла в Париже лорда Берти. «Маклаков посетил меня сегодня днем, — записал он 23 декабря 1917 г. — Ему хотелось узнать, вступили ли мы в сношения с петербургским большевистским правительством». Маклаков сообщил лорду Берти, что «бывший министр юстиции Щегловитов, известный реакционер, выпущен на свободу и используется большевиками, которые, по его (Маклакова. — Н. Д.) мнению, подготовляют при помощи немцев возведение на престол кого-либо из членов российского царствующего дома. То, что останется тогда от России, будет выдано на полный произвол Германии». Комментарии по поводу столь «достоверного» сообщения вряд ли требуются! «Я спросил его, — продолжал Берти, — не выступит ли народ против Ленина… Он думает, что так оно и будет…»

28 января в дневнике появилась новая запись: «Маклаков приходил ко мне, чтобы отсоветовать какую бы то ни было связь с большевистским правительством», поскольку большевики «приписали бы такого рода позицию нашему страху и усилили бы свою пропаганду в Англии… Большевизм не удержится, и если мы вступим в переговоры с большевиками, то пожнем недовольство всех порядочных русских теперь и по окончании войны». 6 февраля, во время встречи с Берти на званом обеде, Маклаков вновь уверял, что большевики «не могут оставаться долго у власти»¹⁴³.

Кадетские инсинуации, направленные на дискредитацию большевистской партии, на подрыв международного престижа Советского правительства, причиняли большой вред молодому рабоче-крестьянскому государству, вносили свою лепту во враждебную политику правящих кругов империалистического Запада по отношению к революционной России.

В. И. Ленин, выступая 8 ноября 1918 г. на VI Всероссийском Чрезвычайном съезде Советов, указывал: «…с самого начала Октябрьской революции вопрос о внешней политике и международных отношениях встал перед нами, как самый главный…»¹⁴⁴. Клевете и закулисным дипломатическим интригам контрреволюции партия большевиков противопоставила открытое обращение к народам всей земли.

Первым внешнеполитическим актом Советского правительства был Декрет о мире¹⁴⁵. В нем воплотилась совершенно новая внешняя политика и дипломатия, принципиально отличная от той, которую вело буржуазное Временное правительство. Советская Республика была первым и единственным государством, выступившим с программой мира без аннексий и контрибуций. Декрет предлагал всем воюющим государствам немедленно начать переговоры о справедливом демократическом мире. При этом он был обращен не только к правительствам, но и к народам втянутых в войну стран и в особенности к передовым, сознательным пролетариям. Таким образом, Советское правительство оповещало трудящиеся массы всего земного шара о своем стремлении к миру и призывало их помочь воплотить это стремление в жизнь.

В полном соответствии с Декретом о мире Советская власть «революционно сорвала покров тайны с внешней политики»¹⁴⁶, начав публикацию секретных империалистических договоров, заключенных царским и Временным правительствами с правительствами союзных стран. Тех самых договоров, за которые, по словам В. И. Ленина, кадеты были «всецело и безусловно» и публиковать которые, будучи у власти, ни за что не осмеливались, «как потому, что англо-французский империалистический капитал и его правительства не позволят этого, так и потому, что русский капитал не может открыть… своих грязных проделок»¹⁴⁷.

В. И. Ленин видел в обнародовании тайных грабительских договоров акт величайшей политической важности, сильнейший удар для империализма¹⁴⁸. Опубликовав эти договоры, Советское правительство «показало, что правители всех стран — разбойники. Это есть пропаганда не словом, а делом». Таким образом, Советская власть встала на путь совместной работы «рука об руку с революционным классом трудящихся всех стран»¹⁴⁹.

Спустя неделю после Октябрьского вооруженного восстания В. И. Ленин вручил американскому писателю Джону Риду обращение к революционному пролетариату всего мира¹⁵⁰. Этот документ был опубликован в прогрессивных нью-йоркских периодических изданиях¹⁵¹. В направленной 16 ноября 1917 г. Петроградским ВРК инструкции В. В. Воровскому, находившемуся тогда в Стокгольме, говорилось: «Примите меры к самому широкому осведомлению общественного мнения Европы, Англии, Соединенных Штатов о характере и смысле происшедшего в России переворота»¹⁵².

В. И. Ленин придавал огромное значение правдивой информации трудящихся зарубежных стран о событиях в России. По его инициативе в декабре 1917 г. при Наркомате по иностранным делам был образован Отдел международной революционной пропаганды. В этот отдел были направлены лучшие пропагандистские силы Коммунистической партии, а также многие иностранные публицисты, жившие тогда в Советской России, — Джон Рид, Бела Кун, Тибор Самуэли, Альберт Рис Вильямc и др. Главной сферой деятельности отдела стала работа по переводу декретов Советской власти на иностранные языки¹⁵³.

Задача налаживания официальных дипломатических отношений между Советской Республикой и зарубежными государствами была возложена на Народный комиссариат по иностранным делам.

НКИД стал первым комиссариатом, который организовали большевики, «на что, — как писал в своих воспоминаниях В. Д. Бонч-Бруевич, — толкала нас сама жизнь»¹⁵⁴. Назначенный Военно-революционным комитетом для приема дел старого министерства иностранных дел комиссар М. С. Урицкий сразу же столкнулся с резко враждебным отношением и откровенным саботажем чиновничьего аппарата, не желавшего сотрудничать с Советской властью.

Приказом Наркоминдела все саботажники были уволены с работы. Та же участь постигла бывших российских уполномоченных за рубежом, которые не признали Советскую власть¹⁵⁵.

Возникла необходимость в кратчайший срок создать новый, пролетарский аппарат внешних сношений, В. И. Ленин лично занимался отбором кадров будущих дипломатов Республики Советов. На работу в Наркоминдел направлялись стойкие, испытанные в политической борьбе революционеры, прежде всего бывшие политэмигранты со знанием иностранных языков, хорошо изучившие положение за рубежом. В. И. Ленин подчеркивал исключительность состава этого комиссариата: «В него мы не допускали ни одного человека сколько-нибудь влиятельного из старого царского аппарата. В нем весь аппарат сколько-нибудь авторитетный составился из коммунистов. Поэтому аппарат… завоевал себе (можно сказать это смело) название проверенного коммунистического аппарата…»¹⁵⁶.

Весной 1918 г. народным комиссаром по иностранным делам был назначен Г. В. Чичерин. Эрудит, владевший десятком языков, крупный знаток истории международных отношений и внешней политики Российского государства, беззаветно служивший делу революции, — таким был человек, которому В. И. Ленин, Коммунистическая партия доверили ответственнейшее дело становления новой, советской дипломатии.

Несмотря на упорное нежелание большинства буржуазных правительств мира признать пролетарское государство, Советская Республика добилась возможности учредить свои представительства в ряде зарубежных стран. Ее полномочными представителями были назначены В. В. Боровский (в Скандинавских странах), А. А. Иоффе (в Германии) и Я. А. Берзин (в Швейцарии). Дипломатическое представительство в Англии возглавил М. М. Литвинов.

Характерно, что дипломатических отношений между РСФСР и Францией, где послом России официально продолжали считать Маклакова, не существовало вплоть до 1924 г. Определенную роль в этом сыграли широкие личные контакты Маклакова во французских правительственных сферах.

Как видим, Коммунистическая партия в сложнейших условиях прилагала огромные усилия, чтобы Советская Республика завоевала признание трудящихся всех стран, заняла достойное, полноправное место в мире. Решению этих важнейших задач активно мешала контрреволюционная российская буржуазия, поддерживавшая тесные контакты с империалистическими кругами Запада. Первостепенную роль в установлении, расширении и укреплении таких контактов играла кадетская партия, всемерно стремившаяся к сплочению сил внешней и внутренней контрреволюции для борьбы против Советского государства.