Брайан Джейкс Мара, или Война с горностаем

Старик, мышь-соня с седой, вьющейся бородой, уже облачился в свой коричневый сюртук. Маленький кротенок, его приятель, проснулся ни свет ни заря из-за весенней погоды и сидел теперь рядом, привалившись к покрытому мхом стволу бука, росшего в саду. Они только что вместе позавтракали горячими, прямо из печки, овсяными лепешками и съели по два яблока. Рассвет уже тронул своими розовыми перстами краешек земли, знаменуя наступление теплого солнечного дня. Весна обещала с лихвой воздать за холода долгой зимы, которую только что пережило аббатство Рэдволл. Белые кучевые облака с золотистым подбрюшьем неподвижно висели в теплом воздухе, капли росы сверкали на свежей зеленой травке, распускающиеся бутоны нарциссов и подснежников поджидали наступления прогретого солнцем дня.

Старик глубокомысленно вздохнул:

— Скоро будем выбирать День Названия. Обычно это делается для того, чтобы лето было добрым.

Кротенок медленно дожевывал овсяную лепешку. Наморщив свое черное, похожее на пуговицу рыльце, он глянул на старшего товарища:

— Ты обещал, что расскажешь мне какую-нибудь историю.

Старик вытер яблоко полой своего сюртука:

— Тебе нравятся мои истории, Баррем?

— Еще как!

— Ладно, слушай еще одну историю. Давным-давно, в незапамятные времена…

Холоднее зимнего ветра, что завывает над юго-западным лесом.

Холоднее снега, что саваном покрывает деревья, камни и землю зимой.

Холоднее льда, что лежит на воде и свисает сосульками с ветвей.

Холоднее всего на свете была улыбка Фераго Убийцы! Фераго был еще молод, но по мере того, как проходили годы, росло в нем зло, и росла дурная о нем слава, и каждый зверь боялся даже имени этого голубоглазого горностая.

Его банда обыскивала разрушенную барсучью нору, чтобы обеспечить себя хоть какими-нибудь зимними припасами, которые можно было найти среди обломков. С безжалостной улыбкой Фераго стоял, возвышаясь над телами двух убитых барсуков, Урта Быстрого и его жены Урты, двух последних отважных зверей, которые отказались повиноваться ему. Воровство и обман, помноженные на безжалостность, были оружием Фераго Убийцы. Он заманил барсуков в западню, пригласив их якобы на мирные переговоры. Дураки!

Ласка по имени Мигро отступил в сторону от охапки сухого лишайника, лежащей в углу:

— Хозяин, смотри!

В куче лишайника лежали, прижавшись друг к другу, два барсучонка. Мигро расхохотался:

— Этот вылитый отец, а другой, смотри, хозяин, он совсем белый! А я думал, все барсуки полосатые.

Фераго тронул носы малышей своим остро отточенным кинжалом:

— Оба самцы. Один обычный, а другой — альбинос. Из-за несговорчивости своих родителей оба стали сиротами.

Мигро следил за движениями кинжала своего хозяина:

— Что ты собираешься делать с ними? Фераго пожал плечами и убрал кинжал:

— Ничего. Об отродье Урта Быстрого зима сама позаботится.

Поигрывая золотым медальоном, который он только что снял с шеи убитого барсука, Фераго бросил вокруг себя прощальный взгляд:

— Теперь на юго-западе не осталось никого, кто бы осмелился мне перечить. Вперед, мои головорезы!

И когда горностай в сопровождении своей банды вышел из норы в зимнюю стужу, его прекрасные голубые глаза смеялись.

В обвалившейся норе копошились возле остывающего тела матери два барсучонка, полосатый и совсем белый. Они жалобно повизгивали, ожидая, что мать проснется и успокоит их. Снаружи, подгоняемые ветром, кружились и падали на землю снежные хлопья.

Было холодно. Но холодней всего на свете была улыбка Фераго Убийцы.