"Десять веков белорусской истории (862-1918): События. Даты, Иллюстрации." - читать интересную книгу автора (Орлов Владимир, Саганович Генадзь)

Вместо предисловия

Переключая как-то раз телевизионные каналы, я увидел в студии БТ известных в этих широтах политиков — беларуса и русского, надежных и проверенных сторонников "единения наших братских народов" (несторонников на отечественном телевидении можно изредка увидеть только в сюжетах, снятых спецоператорами из других ведомств)…

И лица братьев-славян, и их бесконечная интеграционная "жвачка" были знакомы до дикой оскомины, но рука, потянувшаяся к пульту, остановилась на полпути. В этот раз завзятые объединители, видимо, подыскивая для телезрителей дополнительные аргументы, решили совершить экскурс в глубокую историю. Речь шла о том, как наши предки, будучи "единым древнерусским народом", вместе сражались за освобождение родных земель от монголо-татарского ига, а потом, опять же вместе, во главе с Петром Первым пробивали окно в Европу. Слушать, за что предки современных русских и беларусов дружно сражались дальше, было уже неинтересно.

Дозвониться в студию, чтобы вступить в полемику с государственными мужами (хотя бы сообщить им, что не было никогда на беларуских землях монголо-татарского ярма), выглядело задачей столь же реальной, как дозвониться к самому императору Петру, во времена которого предкам беларусов не было никакой нужды ломиться в Европу, потому что их государство находилось там уже не первый век.

Именно благодаря этой телепередаче я и согласился стать одним из авторов книги о Беларуси (Это эссе написано В. Орловым для еще не вышедшей книги "Невядомая Беларусь". — Ред.), не в последнюю очередь вдохновляясь надеждой, что среди ее читателей, возможно, окажутся и вышеупомянутые "телезвезды", а также их коллеги с обеих сторон беларуско-российской границы.

Тысячелетний исторический путь Беларуси даже на фоне самых парадоксальных версий истории славянских да и вообще европейских народов представляется мне крайне мифологизированным. Если романтические эксперименты с историей (например, в Македонии) так или иначе способствуют развитию национальной идеи, то официальная беларуская историография по-прежнему нередко пытается опираться на традиционные имперские мифы. Тем более что эти мифы политикам удобно использовать в интеграционной риторике.

Начнем с самого начала — с "древнерусского народа".

Для меня и моих коллег, профессиональных историков нового поколения, которые рассматривают прошлое с позиций существования беларуской нации и государственности с многовековой традицией, совершенно очевидно, что версия происхождения восточных славян из "единого корня" — это плод творчества российских ученых XVIII–XIX вв., призванных обосновать притязания кремлевских правителей на беларуские и украинские земли. Логика тут чрезвычайно простая: поскольку мы, мол, из одного корня, значит, и жить должны в одном государстве — разумеется, в русском.

Реальное существование единой древнерусской народности, откуда якобы вышли белорусы, украинцы и русские, ничем не доказывается. С самого начала этногенез трех народов происходил на разных территориях и с участием разных этнических компонентов. Далекие предки беларусов, двигаясь с юга, от Припяти, в VIII в. начали колонизацию других земель Беларуси, где уже вторую тысячу лет жили балты. Славяне стояли выше коренного балтского населения по организации общества и развитию экономики. Возможно, именно этот фактор и обусловил мирное сосуществование двух этносов. Результатом их взаимодействия стало образование межплеменных общностей кривичей, дреговичей и радимичей — этнической основы будущих беларусов.

В летописях вы не найдете названия "Киевская Русь". Территория, которую обозначают таким образом, не была единой ни этнографически, ни тем более политически. Полоцкое княжество, откуда берет начало беларуская государственность, попадало в зависимость от Киева на считанные годы, и каждый раз киевлянам приходилось для этого применять оружие. В 1129 г. при сыне Владимира Мономаха Мстиславе полоцких князей удалось выслать в Византию, но спустя три года Мстислав умер, и Полоцк снова стал независимым. Государство Рюриковичей было лишено главного признака, характеризующего этническую общность, — единого самосознания. До середины XIII в. летописцы называют население Беларуси прежними именами — кривичи, дреговичи, радимичи. Не только Полоцк, но и Новгород, Ростов, Суздаль, Рязань не считались в то время Русью, а, напротив, ей противопоставлялись. За Владимиро-Суздальской землей это название закрепилось только со второй половины XIII в., когда население беларуских земель уже представляло собой отдельное этническое целое.

Когда в первой половине 1970-х годов я учился в беларуском государственном университете, нам, студентам исторического факультета, настойчиво вдалбливали в головы, что беларусы получили государственность благодаря победе "Великого Октября". Но даже самое поверхностное знакомство с источниками убеждает в том, что традиции государственного строительства на беларуских землях были заложены почти за тысячу лет до Владимира Ильича — в конце X в., во времена наших первых, известных из летописей исторических личностей — полоцкого князя Рогволода и его дочери Рогнеды.

Полоцкое княжество было типичным для своей эпохи раннефеодальным европейским государством. По своим размерам оно соответствовало таким тогдашним странам, как герцогство Баварское или королевство Португальское. Кроме столичного Полоцка, впервые упомянутого летописцами под 862 годом, княжество насчитывало еще десятка полтора городов: Витебск, Менск, Орша, Заславль, Борисов, Браслав, Лукомль, Логойск… Власть Полоцка распространялась на нижнее Подвинье до самого Балтийского моря. Это значит, что Полоцкое княжество было морской державой. В X–XIII вв. Полоцкой землей владела княжеская династия Рогволодовичей, а любые попытки Киева посадить тут своих ставленников неизменно завершались провалом. Кому-то может показаться, что здесь все равно были "задворки Европы", но, к примеру, византийские базилевсы из знаменитого дома Комнинов так не считали. Сохранились свидетельства, что дочь самого прославленного из полоцких князей, Всеслава Чародея, стала женой императора Алексея Комнина.

На востоке Полоцкая земля граничила с другим сильным княжеством, созданным кривичами, — Смоленским; на юге — с Туровским, возникшим на землях дреговичей. беларуские земли уже в X в. стали частью христианского мира. Полоцкая епископская кафедра была основана в 992 г., причем прочные связи первого древнебеларуского государства с Константинополем позволяют считать, что новая вера пришла сюда напрямую из Византии. Туровская епархия ведет свою историю с 1005 года. Вскоре получило епископскую кафедру и Смоленское княжество.

Приход христианства на беларуские земли отличался ненасильственностью, постепенностью. Новая вера еще очень долгое время мирно сосуществовала с древним языческим мироощущением. Язычниками в душе оставались не только простые люди, но даже и некоторые из великих князей полоцких. (Летописи сообщают, что Всеслав Чародей появился на свет "от волхвования" — то есть при участии языческих "волхвов".) Процесс утверждения новой веры на территории древних беларуских княжеств современные исследователи не без основания сравнивают с ирландским вариантом христианизации, когда священникам, несшим учение Христа, приходилось мирно контактировать со жрецами-друидами, многое от них перенимая. Вместе с тем, крестившись по греческому обряду, предки беларусов не ощущали враждебности к верующим-латинянам. В XII в. в Полоцком княжестве продолжали распространяться жизнеописания римских святых. "Родом римлянин" был беларуский святой Меркурий Смоленский.

С тех далеких времен в Беларуси утвердился обычай уважительно относиться к инакомыслящим и инаковерующим. Мы не знали церковных расколов, как в Московии, и религиозных войн или событий наподобие Варфоломеевской ночи, как на Западе. Забегая вперед, отмечу, что традицию толерантности — религиозной и национальной терпимости — беларусы пронесли через века. Сегодня она находит свои особые способы выражения: Беларусь — единственное европейское государство, где главные христианские праздники — Рождество и Воскресение Христово — официально отмечаются как по григорианскому, так и по юлианскому календарю. Не менее уникален и тот факт, что в государственном календаре присутствуют праздники дохристианского происхождения — Дзяды и Радуница, связанные с почитанием памяти предков.

В XII–XIII вв. древние беларуские княжества по уровню развития образования, книжного дела, архитектуры и других областей культуры ничем не уступали соседним европейским государствам. Полоцкого князя Изяслава, сына Рогнеды, летописи называют первым "князем-книжником" на восточнославянских землях, а его печать наряду с надписью на сосуде, найденном под Смоленском, — первые свидетельства кириллической письменности в этом регионе. Просветители древней Беларуси Евфросиния Полоцкая, Кирилл Туровский и Климент Смолятич стали звездами первой величины на небосклоне культурной жизни всей Восточной Европы. Туровское Евангелие XI в., а также созданные в XII в. жизнеописания Евфросинии Полоцкой и Кирилла Туровского считаются одними из древнейших оригинальных памятников письменности восточных славян. В Полоцке, который в силу своей независимости не испытывал необходимости непременно равняться на киевские образцы, сложилась самобытная школа зодчества. Ее высочайшим достижением стала построенная в середине XII в. зодчим Иоанном Спасовская церковь. Счастливо сохранившись до наших дней, сегодня она стала местом паломничества верующих и просто туристов из многих стран. Их привлекают не только совершенные архитектурные формы древнего храма, но и уникальные фрески XI в., покрывающие все его внутреннее пространство. В "полоцком" стиле, кстати, возводились храмы не только на других землях Беларуси (в Новогрудке, Смоленске), но и в далеком Новгороде, где полоцкие зодчие построили знаменитую церковь Петра и Павла на Синичьей горе.

В середине XI в. над Двиной был возведен полоцкий Софийский собор, символизировавший равенство Полоцка с Киевом и Новгородом, где тоже стояли храмы во имя святой Софии. Эти три города были основными государственными и народообразующими центрами на востоке Европы. Настоящей трагедией для восточных славян стало появление спустя несколько веков нового центра — Москвы, которая подмяла под себя новгородский этнос с его демократическими традициями, а затем заявила о своих претензиях на беларуские и украинские земли.

Особое место независимой Полоцкой земли в восточноевропейской геополитике стало неразрешимой проблемой, "головной болью" для всех "классических" российских историков, начиная с Василия Татищева, и такое положение сохраняется до сих пор. Наше первое государство упорно не укладывалось в схему "единой древней Руси", поэтому и в учебниках, и в монографиях на эту тему о Полоцком княжестве упоминалось лишь вскользь, а бывало, что его и вовсе обходили вниманием. В 1980-х годах широко отмечалось 800-летие "Слова о полку Игореве", одним из главных героев которого является князь Всеслав Чародей. При нем Полоцкая земля достигла величайшего могущества. Для автора "Слова…" он был примером государственного деятеля, которого так не хватало в конце XII века. И вот в одной из юбилейных телепередач весьма уважаемый мною академик Дмитрий Лихачев высказал на этот счет свое мнение. Оказывается, "вместо того, чтобы радеть о единстве Русской земли, Всеслав провел свою жизнь в беспутных походах". Если имперский стереотип мышления, согласно которому независимость Полоцка — абсолютное зло, разделяли ученые такого ранга, то чего уж требовать от историков меньшего калибра?

Традиция беларуской государственности продолжилась во времена Великого Княжества Литовского (ВКЛ). Это государство возникло в середине XIII в. в результате союза Новогрудского княжества с литовским князем Миндовгом. Новогрудок стал первой столицей ВКЛ. Тут Миндовг сначала принял веру своих подданных — христианство православного обряда, затем в политических целях перешел в католичество и в 1253 г. получил от Римского Папы королевскую корону. Необходимость объединения разрозненных славянских и балтских земель диктовалась двойной угрозой: от монголо-татар — с востока и немецких рыцарей — с запада. Альянс соответствовал интересам обоих этносов, между которыми существовали давние тесные связи. Поэтому общее государство сформировалось естественным и преимущественно мирным путем.

Во время правления князя Витовта (1392–1430 гг.) ВКЛ стало великим не только по названию и территории (оно простиралось от Балтийского до Черного моря и занимало свыше 900 тыс. кв. км), но и по своей политической роли в Европе. В 1410 г. объединенные войска ВКЛ и Польского королевства разбили под Грюнвальдом армию Тевтонского ордена, одну из сильнейших в тогдашней Европе. Большую часть из 40 полков-хоругвей Великого Княжества дали беларуские земли. В битве участвовали брестская, быховская, волковысская, виленская, витебская, гродненская, дрогичинская, друцкая, клецкая, кобринская, кричевская, кревская, лидская, лукомльская, менская, могилевская, мстиславская, новогрудская, оршанская, ошмянская, пинская, полоцкая, слонимская, слуцкая, смоленская (древний кривичский Смоленск и Смоленская земля окончательно вошли в состав ВКЛ в 1404 г.), стародубская и другие хоругви. 30 из них несли на своих боевых знаменах наш древний герб — "Погоню". Кстати, из этнически балтских (литовских) в исторических хрониках упоминается всего лишь один полк — ковенский (каунасский). После разгрома Тевтонского ордена 200-летняя агрессия немецких рыцарей на восток была остановлена, соотношение сил в Центральной и Восточной Европе изменилось в пользу славянских государств.

Надо добавить, что за полвека до того, в 1362 году, дядя Витовта, великий князь Ольгерд, в битве на реке Синие Воды (приток Южного Буга) наголову разгромил татар. Это была первая во всей Восточной Европе крупная победа над ними, в результате которой от ига азиатских завоевателей освободились украинские земли. Блестящий успех Ольгерда на Синих Водах стал вдохновляющим примером для тех восточных славян, которые еще терпели золотоордынское ярмо, и подготовил следующую великую победу — над ханом Мамаем на Куликовом поле.

Главную роль в Великом Княжестве играли беларуские земли. Большую часть высших государственных должностей занимали наши предки. Как сообщал посол Тевтонского ордена, из них состояло и ближайшее окружение Витовта, который, как и его двор, разговаривал по-беларуски. По подсчетам историков, на летописную Жмудь и другие населенные балтами (предками литовцев в современном значении этого слова) земли в ВКЛ приходилось меньше 1/15 территории и всего 1/20, или 5 процентов, населения. Государственным языком Великого Княжества был старобеларуский, с чем никак не могут смириться литовские историки, упорно именующие его то "канцелярским", то "славянским". Именно на тогдашнем беларуском языке велось делопроизводство в канцелярии ВКЛ, документы которой — государственный архив княжества — в современной историографии обычно называют Литовской Метрикой. В ней встречаются сообщения о том, что, отправляясь в глубинку, населенную жемойтами, государственные чиновники каждый раз были вынуждены брать с собой переводчика. Иными словами, государственная жизнь Великого Княжества Литовского, которое при Витовте и его ближайших преемниках было крупнейшей страной Европы, несколько веков протекала в беларуских национальных формах.

Тут к месту будет один красноречивый исторический факт. В 1920 г., во время подписания договора между независимой Литовской Республикой и Советской Россией, литовцы потребовали назад Литовскую Метрику, которая после инкорпорации земель ВКЛ была вывезена на восток. В созданную по этому случаю экспертную группу был включен известный беларуский историк Митрофан Довнар-Запольский, предложивший вернуть литовцам все исторические материалы на литовском языке. Среди десятков тысяч документов государственного архива ВКЛ таких не нашлось ни одного.

Говоря о периоде Великого Княжества, необходимо остановиться на вопросе самоидентификации его жителей, а также на том, под какими названиями они фигурировали в исторических источниках и были известны своим близким и дальним соседям. Предки современных беларусов именовали себя литвинами, а желая подчеркнуть свою принадлежность к православному вероисповеданию и свое славянское происхождение, — русинами или рускими. Вот почему руским называлось основанное полочанами в Риге торговое подворье, а беларуский первопечатник Франциск Скорина издавал "Библию Руску". Внося ясность в этот вопрос, гуманист XVI в. Сымон Будный писал о славянских народах так: "Русские, московиты, сербы и другие славяне".

Как повелось еще со средних веков, соседи — русские, украинцы, поляки — и в XIV, и в XVII веках звали литвинами, или литовцами, по названию государства всех жителей ВКЛ, или сокращенно Литвы. В российских документах можно прочитать, например, такое: "Литовцы Федька, да Матюшка, да Микитка Матвеевы из Полоцку". Войско, которое со времен великого князя Ольгерда не раз приходило под стены Москвы и часто на 9/10 состояло из беларусов, российские летописи тоже называли литовским. По той же причине жители Московской Руси для литовцев были московитами, а позже москалями.

Вместе с тем подчеркну: независимо от места происхождения и вероисповедания как дома, так и за пределами своей страны предки традиционно ощущали и называли себя прежде всего литвинами, а свою землю — Литвой. В этом проявлялось их общегосударственное патриотическое самосознание, сохранившееся и после исчезновения ВКЛ с политической карты мира. "Litwo, ojczyzno moja! Ту jeste jak zdrowie…" — начинает свою поэму "Пан Тадеуш" Адам Мицкевич, беларус по отцу. Поэт имеет в виду родную Новогрудчину, расположенную, как известно, в центре нынешней Беларуси. Литвином считал себя первый профессиональный писатель нового времени Винцук Дунин-Марцинкевич. Литвой называл свою Родину предводитель повстанцев 1863 г. Константин Калиновский. Названия "Беларусь" и "беларусы" (долгое время так называли только восточнобелорусские земли — Смоленскую, Витебскую и Могилевскую губернии и соответственно их жителей) для обозначения всей территории и всего населения нашей нынешней страны распространились очень поздно — только в XIX веке. Этому содействовали царские власти: в этнониме "белорусы" утверждалась близость к термину "русский", что полностью соответствовало русификаторской политике. С другой стороны, из тех же соображений царская администрация не препятствовала закреплению названий "Литва" и "литовцы" за балтскими землями бывшего ВКЛ в период литовского национального возрождения в конце XIX века.

Таким образом, сегодняшние беларусы в истории выступали под именами, которые долгое время принадлежали им ("русины", "руские", "литовцы"), а затем стали названиями соседних народов. Это породило множество недоразумений и исторических парадоксов. Вот самый показательный: в XII в. наши предки имели города, княжества, каменное зодчество, были христианами. В то же самое время предки литовцев оставались язычниками, у которых не было ни государственности, ни городов, ни письменности. Тем не менее в результате усилий литовских историков термины "Литва" и "литовцы" фигурируют в европейской историографии уже по отношению к событиям самого начала XI в., а "беларусы" появляются лишь спустя несколько веков.

Еще один парадокс в том, что "приватизация" всего исторического наследия ВКЛ исключительно литовцами последовательно поддерживалась в советское время Москвой. В Литовской ССР, единственной из "союзных" республик, наряду с коммунистической была разрешена в обмен на лояльность сильной национальной интеллигенции и национал-коммунистов националистическая идеология, построенная на исторических мифах (завоевание литовскими князьями беларуских земель, ведущая роль литовских земель в ВКЛ и т. д.). Одной из основных причин такого парадокса была передача Сталиным в 1939 году бывшей столицы ВКЛ Вильни вместе с Виленским краем из состава БССР в Литву. Рамки статьи не позволяют углубиться в эту проблематику, поэтому всех заинтересовавшихся переадресую не к трудам беларуских историков, а, чтобы не выглядеть слишком пристрастным, к недавно изданной монографии американского специалиста Тимоти Снайдера (Timothy Snyder. The Reconstruction of Nations. Poland, Ukraine, Lithuania, Belarus. 1569–1999. Yale University, 2003), где затронутой теме посвящена целая глава — "Споры за литовско-беларуское Отечество". Рецензенты уже высказывали мнение, что у книги есть все шансы стать настоящим научным бестселлером и основательно пошатнуть позиции официальной литовской историографии в современном западном дискурсе.

Мы же вернемся в эпоху Великого Княжества Литовского, которое было восточным аванпостом единого европейского мира. Это единство выражалось прежде всего в культуре и традициях государственной и общественной жизни. Власть монарха-"господаря" была ограничена здесь своеобразным парламентом из двух палат — Рады и Сойма. Жизнь беларуских городов строилась на магдебургском праве (первой в 1387 г. его получила Вильня, три года спустя — Брест, еще через год — Гродно). Принятый в 1588 году Третий Статут ВКЛ был самым передовым и совершенным сводом законов в тогдашней Европе. Он был написан и издан на беларуском языке (который закреплялся в нем как государственный). Это делало текст Статута доступным для подавляющего большинства населения, в то время как в странах Западной Европы законы составлялись на непонятной простым людям латыни.

Статут провозглашал идею правового государства, законодательно утверждал идею религиозной толерантности и защищал права всех жителей независимо от вероисповедания. Каждый свободный человек имел право выехать за рубеж. В Статуте было тщательно разработано уголовное право: вводилась презумпция невиновности, определялась ответственность шляхтича за убийство простого человека, более тяжкие наказания предусматривались за преступления против женщин. По сравнению с другими европейскими странами система наказаний была гуманнее: от уголовной ответственности освобождались дети и подростки до 18 лет, а также психически больные, запрещалось приговаривать к смерти беременных женщин. Природные богатства страны Статут защищал лучше иных современных законов. За разорение соколиного или лебединого гнезда преступник платил от трех до шести "коп грошей", за отлов или отстрел бобра — от двух до четырех. (Для сравнения: рабочий вол или жеребец стоил тогда две "копы", или 120 грошей.)

Статут ВКЛ оказал существеннейшее влияние на юридическую мысль Польши, Украины, Латвии и Эстонии. Его использовали при кодификации прусского права. Многие статьи нашего Статута без изменений перешли в российское "Соборное уложение". Юридический памятник беларусов и сегодня привлекает внимание ученых разных стран. В течение целого семестра изучают спецкурс по Статуту 1588 г, студенты-юристы Сорбонны.

Великое Княжество Литовское было самой веротерпимой страной Европы. На городских и местечковых площадях православные, а позже униатские церкви мирно соседствовали с католическими костелами, синагогами, а то и мечетями (со времен Витовта в княжестве жили приглашенные сюда татары, которые, кстати, переняли беларуский язык и создали на нем, используя арабское письмо, свои уникальные религиозно-нравственные книги — китабы). По улицам Полоцка и Вильни, не боясь ни костра, ни допросов в подвалах инквизиции, ходил разоблачавший невежество православного духовенства шляхтич Василь Тяпинский, который для просвещения народа перевел и на собственные средства издал по-беларуски Евангелие. На диспут с монахами-иезуитами в Полоцк приезжал его добрый знакомый философ-гуманист и деятель Реформации Сымон Будный. В ученом споре (кстати, проигранном) он отстаивал тезис о том, что ни ада, ни рая нет, а душа умирает вместе с телом. Попробовал бы он устроить такой диспут с московскими богословами!

У восточных соседей царил совершенно иной дух. "Некрещеным немцам" даже не позволяли заходить в церковь, а если кто из них и попадал туда, то его сразу выгоняли и подметали за ним пол. Переселенных в Москву беларуских мастеров — "литовских иноземцев", хотя они были православными, все равно "приводили к истинной вере".

Очень сильно различался культурный уровень ВКЛ и Московии. Беларусь была восточным рубежом общеевропейского ренессанса. Она дала той эпохе своих титанов, среди которых исключительное место занимает Франциск Скорина — беларуский и восточнославянский первопечатник, переводчик, издатель и художник. Сын народа, живущего на европейском пограничье, он гениально соединил в своем творчестве традиции византийского Востока и латинского Запада. Благодаря Скорине беларусы получили печатную Библию на родном языке раньше русских и украинцев, поляков и литовцев, сербов и болгар, французов и англичан…

Посетив в 1925 году Вильню, сотрудник Британского Библейского общества Уайзман пораженно писал в своем отчете: "Беларусы — один из первых народов, напечатавших Священное Писание на своем языке. Это произошло в 1517 г., за восемь лет до первого печатного издания по-английски. Можно представить, кем беларусы были бы теперь, если бы преследования и угнетение не привели их к упадку". В годы моего студенчества такие цитаты в наших учебных пособиях и в самом светлом сне вряд ли приснились бы. Зато в одном из университетских учебников, изданных в Москве, мы могли прочитать, что "в Беларуси дело Ивана Федорова продолжил Франциск Скорина". Между тем первая в России датированная печатная книга — федоровский "Апостол" — вышла на 47 лет позже скориновской "Псалтири". Стремясь распространить свет науки среди восточных соседей, Скорина привез большую партию своих изданий в Москву и предложил светским и духовным властителям организовать книгопечатание, но вместо благодарности увидел, как по приказу московского князя из его книг сложили огромный костер.

В сравнении с московитами у жителей ВКЛ было неизмеримо больше прав и духовной свободы, а также гораздо более широкие возможности для получения образования. Еще до того, как в 1579 г. была основана Виленская академия, тысячи юношей-литвинов учились в университетах Чехии, Германии, Польши, Италии, Швейцарии, Франции. Одновременно со Скориной в краковской alma mater, по свидетельству матрикулов, грызли гранит науки Ян и Павел из Гродно, Станислав из Клецка, Винцесь из Слуцка, Миколай из Ошмян… В конце XV в. магистр Ян из Полоцка читал краковским студентам курс "Письма Цицерона", а его коллега и тезка Ян из Мостов преподавал "Этику" и "Метафизику" Аристотеля.

Увы, к востоку от Смоленска, в Московском государстве, ситуация была принципиально иной. В то время как культурная традиция и Статут Литовский вводили наш простой люд в гражданское состояние, московский народ, по словам выдающегося российского историка Василия Ключевского, был обречен на роль "государевых людишек", чья жизнь во всех ее проявлениях зависела не от их собственного выбора, а исключительно от воли царя-деспота.

Освобождение от татарского ярма, этой величайшей трагедии русского народа, вырвавшей последний из европейской цивилизации, увы, было лишь внешним. Вместо забытых демократических традиций древних княжеств Московия унаследовала государственное устройство Орды и во многом стала ее отражением. Об этом свидетельствуют и безраздельное единовластие, и полное бесправие перед "государем" даже самых именитых российских родов, и идея власти надо всем миром — "Два Рима пало, а Москва третий есть, а четвертому не быти". Восточный сосед объявлял себя правопреемником последнего "истинно христианского царства" — Византии, а значит, спасителем христиан от всех "поганых" и "раскольников". В этот разряд раньше всех, разумеется, попали соседи. С невероятной жестокостью уничтожив Новгородскую республику, Москва уже в конце XV в. заявила о претензиях на Беларусь и Украину, именуя их не иначе как "искони русскими землями".

История взаимоотношений Московии и ВКЛ — это история бесконечных войн. Поводом для вооруженного конфликта могло стать все, что угодно: например, нежелание государей ВКЛ называть московских князей царями. После первой развязанной Московией войны 1492–1494 гг. мирных передышек почти не было: государства-соседи (по инициативе "третьего Рима") воевали в 1500–1503, 1507–1508, 1512–1522 годах. Во время последней из этих войн после капитуляции Смоленска и захвата воеводами Василия III восточнобелорусских городов над Великим Княжеством Литовским действительно нависла смертельная опасность. Но интервенты были остановлены под Оршей, где войска ВКЛ 8 сентября 1514 г. одержали одну из самых славных побед в европейской истории XVI века. 35 тысяч воинов во главе с гетманом Константином Острожским наголову разбили 80-тысячное московское воинство. Захватчики потеряли 40 тысяч убитыми, в плен попали десять воевод. Николай Карамзин в "Истории государства Российского" писал, что войска Великого Княжества еще никогда не одерживали столь впечатляющей победы над россиянами. Об Оршанской битве знала вся Европа: ее изучали как пример блестящих действий малочисленной армии против значительно превосходящих сил противника. Гетмана Острожского называли вторым Ганнибалом, а его бойцов сравнивали с мужественными воинами древней Македонии. Спустя несколько лет после победы неизвестный художник, вероятно, из круга Лукаса Кранаха, создал батальное полотно с изображением одного из эпизодов сечи. На картине, хранящейся теперь в Национальном музее в Варшаве, можно увидеть бело-красно-белые боевые флажки беларуских воинов. Это первое по времени изображение беларуского национального флага, под которым в 1992 г. в день годовщины битвы под Оршей на площади Независимости в Менске беларуские военные приносили присягу на верность своему народу.

Однако натиск с востока продолжался, и этническая близость двух стран не делала конфликты менее жестокими и беспощадными. В годы Инфлянтской войны (в российской историографии она называется Ливонской) кровавую трагедию пережил Полоцк, захваченный и разграбленный стрельцами Ивана IV в 1563 г. В городе было уничтожено все неправославное население, а 50 тысяч плененных полочан зимними дорогами погнали на восток. (Принудительными переселениями в Московию беларусов — прежде всего мастеровитых и образованных горожан — сопровождались практически все войны.)

События Инфлянтской войны и в первую очередь оккупация Полотчины подтолкнули ВКЛ к государственной унии с Польшей. Акт об объединении был подписан в 1569 г. в Люблине. Согласно Люблинской унии Великое Княжество и Польская Корона составляли Речь Посполитую — общее государство, имевшее признаки как федерации, так и конфедерации. ВКЛ сохраняло в Речи Посполитой не только свое название и титул монарха, но и собственную систему государственных должностей, армию, казну, таможенную службу и даже законодательство. В Статуте Литовском 1588 г., о котором шла речь выше, название "Речь Посполитая" вообще не фигурировало. Вместе с тем Люблинская уния, которая помогла победоносно завершить войну с Московским государством, неизбежно усиливала в государстве наших предков польское и католическое влияние.

Было бы, разумеется, ошибкой сводить отношения Московии и ВКЛ исключительно к военным конфликтам. В XVI–XVIII вв. беларуские земли были для Московии каналом связи с европейской культурой. Просветитель, писатель и педагог Симеон Полоцкий, переселившись из Беларуси в Москву, осуществил там чуть ли не культурную революцию. Достаточно сказать, что после того, как Симеон открыл свою, независимую от церковной цензуры книгопечатню, количество типографий во всем Российском государстве сразу удвоилось: была одна, стало две. В то же время на родине наших предков, в Речи Посполитой, печатные станки — в 134 типографиях. (Однажды из-за этого красноречивого сравнения тогдашнего культурного уровня двух стран бдительный чиновник вычеркнул из программы беларуского телевидения снятый по моему сценарию научно-популярный фильм "Симеон", который якобы мог пошатнуть святое дело "интеграции наших братских народов".) Симеон Полоцкий стал первым в России профессиональным литератором и оставил после себя целую школу поэтов. Он написал проект первого в России высшего учебного заведения, по которому позже создавалась Славяно-греко-латинская академия. Знаменитая Симеонова книга "Вертоград многоцветный" была своеобразной энциклопедией, откуда читатель мог почерпнуть сведения по истории, этнографии, зоологии, медицине. В 1672 г. Симеон открыл первый в Российском государстве придворный театр, актерами которого стали хорошо знакомые с театральным искусством беларусы — жители московской Мещанской слободы.

Можно было бы только порадоваться, что переселенцы из гораздо более передовой на ту пору Беларуси содействовали развитию в соседнем государстве литературы, ремесел, искусства, естествознания, философской и общественной мысли, если бы не одно обстоятельство. Увы, большинство беларусов оказалось в Московии не по своей воле.

Московский патриарх Никон сообщал антиохийскому патриарху, что государь Алексей Михайлович намерен "вывести из Белой Руси" 300 тысяч человек. Реальное число переселенных превысило эту цифру. Это — и крестьяне, и шляхта, но в подавляющем большинстве с родной землей приходилось прощаться горожанам-ремесленникам: резчикам, кафельщикам, печатникам, оружейникам, ювелирам, переплетчикам… Артель беларуских мастеров во главе с резчиком Климом Михайловым и позолотчиком Дорофеем Золотаревым создала в московском Смоленском соборе Новодевичьего монастыря уникальный иконостас с рамой из 84 позолоченных колонок. Именно беларусы принесли восточным соседям объемную резьбу, положив этим начало развитию скульптуры в России. Под руководством копысского мещанина Игната Максимова было развернуто производство неизвестных прежде в Московии полихромных рельефных изразцов, которые и сегодня, вызывая восхищение верующих и туристов, украшают в российской столице главный фасад резиденции митрополитов Крутицких, Покровский собор в Измайлове, церковь Успения в Гончарах… Свыше сорока беларусов работали в 1662 г. в Серебряной палате Кремля. Современные российские исследователи с удивлением пишут, что во второй половине XVII в., когда почти вся Москва была сплошь неграмотна, под постановлениями сходов в Мещанской слободе собственноручно подписывалась почти половина жителей. Кроме этой слободы наших соотечественников расселяли по всему городу. Каждый пятый житель российской столицы был тогда беларусом. С той поры Москва и начала по-нашему "акать", хотя вокруг нее до сих пор "окают".

Великое Княжество Литовское располагалось на перекрестке европейских и евразийских путей, амбиций и интересов. Это не обещало ему спокойного будущего. XVII в. вошел в хроники прежде всего кровавым потопом. В массовом сознании беларусов самой страшной войной до сих пор считается Вторая мировая, когда республика потеряла каждого четвертого жителя. Люди, знакомые с историей, знают, что это еще один миф. В прошлом нам довелось пережить еще более чудовищную трагедию.

В 1654 году царь Алексей Михайлович развязал очередную войну за "искони русские земли". Прикрываясь словами о защите православия от гнета "проклятых ляхов", в Беларусь вторглись три огромные армии общей численностью до 100 тысяч. Царские воеводы Трубецкой, Шереметьев и казачий атаман Золотаренко заняли Витебск, Полоцк, Оршу, Кричев, Мстиславль, Гомель, Шклов и другие города. Те, которые отказались от капитуляции и мужественно защищались, были по приказу царя разрушены, а их население — перебито или уведено в плен. Самая печальная судьба ожидала Мстиславль, где, как свидетельствуют российские исторические документы, "шляхты, литвы и иных служилых людей побито больши десяти тысяч". В руины превратились Речица, Жлобин, Рогачев. В 1655 г. была занята Вильня. Все данные Алексеем Михайловичем гарантии, что он сохранит права и имущество беларуской шляхты и обеспечит православным беларусам спокойную жизнь (обещания, которые, надо сказать, поначалу имели на пограничных с Россией землях довольно значительное влияние), были забыты. На захваченных землях царские вояки чинили неприкрытый грабеж и насилие. В ответ началось массовое партизанское движение, особенно активное на Мстиславщине (кстати, именно с той войны берет начало знаменитая на весь мир беларуская партизанская традиция). В июле 1654 г. отряд из трех тысяч беларуских крестьян Колесниковской волости героически атаковал 15-тысячное войско воеводы Трубецкого. Жители Могилева, сдавшие город царским стрельцам без боя, не выдержали измывательств и бесконечных грабежей: 1 февраля 1661 года они подняли восстание и за несколько часов вырезали весь 7-тысячный царский гарнизон. Народно-освободительное движение на оккупированных беларуских землях дало войскам Речи Посполитой возможность перейти к успешным боевым действиям. В результате Андрусовского перемирия 1667 г. Смоленское и Черниговское воеводства отошли к Российскому государству, но весь север Беларуси царю Алексею Михайловичу пришлось вернуть.

Наша страна вышла из той войны, понеся тяжелейшие потери. Беларусь недосчиталась свыше половины жителей, погибших в битвах, умерших от голода, переселенных в Россию. В абсолютных цифрах это выглядело так: из 2 млн. 900 тыс. в живых осталось около 1 млн. 350 тыс., а на востоке Беларуси не уцелело и трети населения. Пленных беларусов московские стрельцы продавали на астраханских рынках в персидское рабство по три рубля за душу. Как пишет исследователь тех событий Геннадий Саганович, война 1654–1667 гг. словно подменила нашу землю. Иным стало практически все: от условий жизни до национального генофонда. Беларусы почти лишились своей элиты, горожан, предпринимателей. Именно в результате этой войны на чужбине, в Москве и других российских городах оказались тысячи и тысячи образованных и мастеровитых беларусов, о которых шла речь выше. А крестьянскому народу подниматься до национальной консолидации было невероятно тяжело. Как раз в той экономической, культурной, демографической катастрофе — истоки многих национальных комплексов и бед сегодняшних беларусов.

Тем более что драма продолжалась.

Каждый третий погиб в Беларуси в годы Северной войны. Петр I старался вести ее на чужой для него беларуской земле, где стояла 70-тысячная российская армия. В той войне Россия и Речь Посполитая были союзниками, но поведение петровского воинства больше напоминало действия захватчиков. Стоит вспомнить, что сам император вместе с Александром Меншиковым лично участвовал в убийстве пятерых униатских священников в полоцком кафедральном Софийском соборе. Царскому правительству пришлось объясняться по поводу этого инцидента с европейскими дворами, используя самые фантастические отговорки. Но Петр с его патологической ненавистью к униатам на этом не успокоился и велел превратить полоцкую Софию (которая со времен Брестской церковной унии 1596 г. была главным храмом беларуских греко-католиков) в военный склад, где держали амуницию и лошадей, а в подземельях — пороховые запасы. Достаточно было искры, чтобы беларуская святыня взлетела на воздух, и по странной случайности эта искра вспыхнула 1 мая 1710 г., как раз накануне ухода российского войска из Полоцка. Древний храм, символ былого величия и независимости, превратился в руины.

Тяжелые потери несли от "союзников" и сотни других беларуских городов, местечек и деревень. Зимой 1707 г. российская кавалерия ограбила в Менске женский униатский монастырь святой Троицы. Затем пришел черед Святодуховской церкви на Высоком рынке и других храмов и монастырей, в том числе и православных. По следам грабителей шли царские казаки и калмыки. Менское православное братство призвало жителей к оружию, и мародеры получили на Немиге отпор. Драматическая судьба постигла в Северную войну один из богатейших беларуских городов — Могилев. По приказу российского командования он безо всякой военной надобности был разрушен и сожжен. Судьбу Могилева разделили Витебск, Гродно, Несвиж… Беларусь потеряла 700 тысяч жителей. Всего около 10 % населения осталось в Шкловском графстве. Три четверти крестьянской пахотной земли пустовало в Гродненской экономии. Типичной картиной были тогда заросшие сорняками и лесом поля, брошенные деревни и поместья.

Границы Речи Посполитой после той войны остались неизменными, но реальный суверенитет государство почти утратило. Чем дальше, тем больше оно превращалось в придаток царской империи. К тому же Петр I добился значительного сокращения вооруженных сил Речи Посполитой: ее войско теперь не должно было превышать 24 тысяч (18 тысяч в Польше и 6 тысяч в Великом Княжестве Литовском). В то же время армии ближайших соседей были во много раз больше: российская — 350 тысяч, австрийская — 280 тысяч, прусская — 200 тысяч.

Судьба истощенной войнами Речи Посполитой была предрешена. Для сохранения политической, военной и экономической жизнеспособности остро требовались реформы, но провести их не давали сильные соседи и прежде всего Россия. Договор 1764 г. между Россией и Пруссией содержал секретную статью, обязывавшую поддерживать в Речи Посполитой шляхетские вольности и право "либерум вето" — обычаи, превращавшие ее из конфедерации двух государств, по существу, в конфедерацию отдельных уездов, правили в которых магнаты. Российская империя снова и снова вмешивалась в политику государства наших предков, направляя сюда войска или возводя на трон своих ставленников. Великому князю литовскому и королю польскому Станиславу Августу Понятовскому выпало на долю стать последним монархом Речи Посполитой. После трех разделов между Россией, Австрией и Пруссией — в 1772, 1793 и 1795 гг. — исторические часы государства остановились. Давнишняя мечта кремлевских правителей сбылась — Беларусь стала частью Российской империи. Бывший любовник Екатерины II Станислав Август подписал отречение. Трон его императрица велела привезти в Петербург и "приспособить для отправления ежедневных физиологических потребностей" Ея величества. На нем, кстати, год спустя Екатерину и разбил паралич.

До самого начала 1990-х гг. захват беларуских земель Россией в официальной беларуской историографии, учебниках и энциклопедиях назывался не иначе как "воссоединением", в результате которого беларусы будто бы обрели чуть ли не свободу и светлое будущее. (При этом стыдливо замалчивалось, что Маркс и Энгельс почему-то называли Российскую империю жандармом Европы, а Ленин — тюрьмой народов.) О действительных последствиях "воссоединения" было публично сказано только в годы независимости, точнее, в ее "долукашенковский" период.

"Прирезав" к своим владениям Беларусь, Екатерина II и ее сын Павел I на радостях раздали своим дворянам в беларуских губерниях 208,5 тыс. душ "мужеска полу" (по которым шла перепись крестьян). Таким образом, в общей сложности около полумиллиона беларусов стали крепостными российских помещиков, причем многие из раздаренных царицей крестьян были раньше лично свободными. Сельское хозяйство в России отличалось примитивностью. беларуских крестьян, которые раньше в большинстве своем платили денежный оброк, погнали на барщину. Помещики широко практиковали сдачу тысяч крепостных на строительные работы в далекие российские губернии. Жестокая эксплуатация стала причиной крайнего обнищания села. Витебский губернатор в отчете за 1807–1809 гг. писал, что лишь немногие из крестьян питаются чистым хлебом, а все остальные "всегда примешивают к нему мякину". Так претворялось в жизнь обещание Екатерины II сделать присоединенные к империи земли "соучастниками блаженства, величия и полного изобилия".

беларуские города лишились магдебургского права и даже старых гербов. Мелкую шляхту, которая не могла документально подтвердить свои права, переводили в податное сословие. Налоги в беларуских губерниях в отличие от российских государство до 1811 г. собирало не в ассигнациях, а в звонкой монете. По неофициальному курсу 100 бумажных рублей были равны 22 рублям серебром.

На смену расформированному новыми властями войску Великого Княжества Литовского пришли неизвестные прежде в Беларуси рекрутские наборы. В рекруты брали молодых здоровых мужчин от 19 до 35 лет. В мирное время Петербург требовал "поставить" с 500 человек одного солдата, а в войну — четверых, пятерых и даже восьмерых. Родные провожали их словно на тот свет. До 1793 г. рекруты служили всю жизнь, потом срок службы ограничили "всего" четвертью века, а последующее его сокращение — до двадцати лет — произошло только в 1834 году. За один 1811 год Беларусь дала в российскую армию 14 750 рекрутов. Между прочим, Полоцкому мушкетерскому полку принадлежит главная роль во взятии Суворовым Измаила: именно "полочане" первыми ворвались в крепость. Упоминание о героических полоцких мушкетерах вы встретите даже в поэме лорда Байрона "Дон Жуан". Кое-кто видит в этом повод для гордости, но на самом деле беларусы становились в захватнических царских походах пушечным мясом.

Россия не знала национальной и религиозной толерантности. Беларусов вообще не признавали отдельным народом, считая немного подпорченными "польщизной" русскими. Соответствующее отношение было и к языку. Наших предков лишили даже права на собственные имена и фамилии. Сразу же после инкорпорации восточных беларуских земель царские писари позаписывали Язэпов — Иосифами, Михасей — Михаилами, Томашей — Фомами. Жуки превратились в Жуковых, Коты — в Котовых, Ковали — в Ковалевых… Характерные беларуские фамилии гораздо лучше сохранились в центральной и западной части Беларуси, где писарская братия по чьему-то недосмотру не получила соответствующих инструкций.

По приказу Екатерины II "для собственного употребления по упражнению Ея Императорского Величества в исторических сочинениях" из монастырских, церковных и частных библиотек Беларуси в Петербург вывозили исторические хроники и архивы знаменитейших шляхетских родов. Не тогда ли окончательно затерялись следы бесценной Полоцкой летописи?

Царизм не мог оставить без внимания и учебные заведения. Над некоторыми из них ввели военный надзор. У новых подданных отняли право учиться в западных университетах, которым беларусы пользовались несколько веков. Делались попытки вернуть обратно тех, кто уже получал образование в Европе. Языком обучения в Беларуси в первые десятилетия после аннексии был польский. Может показаться странным, но тогда, уже в Российской империи, полонизаторы достигли немалых успехов. В Петербурге считали, что на захваченных землях лучше иметь дело с одними поляками. (Есть народ — есть проблема, нет народа — нет проблемы.)

С другой стороны, неуклонно набирала обороты русификация. Забегая вперед, отмечу, что за 150 лет Российская империя, пользовавшаяся природными, экономическими и людскими ресурсами Беларуси, не разрешила открыть ни одной беларуской школы. Первые такие школы появились в годы Первой мировой войны на территории, занятой немцами, чья военная администрация признавала беларусов самостоятельным народом. беларуское книгопечатание и пресса были официально разрешены хотя и в очень ограниченных масштабах и без государственной поддержки только после революции 1905 года.

Не доверяли даже лояльному к Петербургу православному духовенству. Священников-беларусов переводили вглубь империи, а на освободившиеся места оттуда ехали русские, не знавшие ни языка, ни местных традиций. Они с подозрением пересматривали списки беларуских святых, понижали их в ранге, безжалостно боролись с колядованием, купальем и другими исконными обычаями беларусов. Об отношении верующих к этим православным "миссионерам" губернаторы докладывали Павлу I: "Присланные священники не способны к исполнению своих обязанностей и к поддержанию хороших отношений с людьми, этот край населяющими. Они стали ненавистны народу". Начался принудительный перевод в православие униатов, или греко-католиков, которые по подсчетам известного ученого, доктора исторических наук Анатолия Грицкевича в конце XVIII в. составляли около 80 % беларуского населения. Эта цифра свидетельствует, чего стоят утверждения о том, что Россия освободила православных беларусов (которых тогда насчитывалось менее 10 %) от религиозного гнета. Между тем именно декларированная защита прав "единокровных" и "единоверных" беларусов в том же XVIII в. много раз становилась поводом для вооруженного вмешательства во внутренние дела Речи Посполитой.

Ограничительные законы были приняты по отношению к евреям. В 1794 г. российские власти установили так называемую "черту оседлости", за которой иудеи не имели права селиться. Но и на разрешенной территории они не могли жить за пределами городов и местечек. Еврейские мещане, купцы и ремесленники должны были платить вдвое большие государственные налоги, чем христиане. На государственном уровне насаждался антисемитизм.

Колониальное положение бывшего Великого Княжества Литовского вынуждало многих патриотов покидать родину. Недовольны новыми порядками были и самые широкие слои населения. Вот почему война 1812 г. для Беларуси в отличие от ее восточного соседа не была Отечественной. С Наполеоном связывались надежды на восстановление ВКЛ. В беларуских полках "Великой армии" французского императора воевало не менее 25 тысяч солдат и офицеров. Надежды на возвращение независимости, как известно, не оправдались, а шесть месяцев войны России с Бонапартом унесли жизни еще миллиона беларусов — каждого четвертого…

После подавления восстания 1831 г. царские власти перешли к последовательной политике полной русификации Беларуси. С этой целью при российском правительстве был создан Особый комитет по делам западных губерний. Первым делом он предложил резко расширить на присоединенных к империи территориях земельные владения русских дворян и чиновников, даровав им многочисленные привилегии. В крае развернулась чистка государственных учреждений, судов, органов образования и культуры от служащих местного происхождения. Их место занимали уроженцы центральных российских губерний, которых привлекали большие надбавки к окладам и возможность быстрой карьеры. Все делопроизводство и обучение было переведено на русский язык. В 1832 г. власти закрыли Виленский университет, остававшийся единственным высшим учебным учреждением на землях бывшего ВКЛ. (Еще раньше, в 1820-м, та же участь постигла Полоцкую академию, имевшую университетский статус.)

Резко усилилось давление на униатов, которые знали, что они — не русские и не поляки, потому что религия у них не православная и не римско-католическая. Священники должны были служить по книгам, присланным из Москвы и Петербурга. Несогласных судили как церковных преступников. На глазах у верующих из храмов выбрасывали боковые "римские" алтари, ломали органы. Но даже в условиях жестокого преследования из 680 священников беларуской униатской диоцезии в 1838 г. за присоединение к православию подписались только 186. Тем не менее в следующем году под эгидой властей состоялся Полоцкий церковный собор, где было объявлено о возвращении верующих униатов "в лоно прародительской православной веры, дабы пребывать отныне в послушании Святейшего Правительствующего Всероссийского Синода". Закрытие греко-католических храмов, монастырей и школ сопровождалось массовым сожжением религиозных и учебных книг, уничтожением церковных интерьеров.

О жестоких наказаниях беларусов униатов и издевательствах над ними с возмущением писали Лев Толстой и Александр Герцен. Вместе с принудительным возвращением к "истинной" вере предкам вбивалась в голову формула: "православный — русский, католик — поляк". Так беларусов лишали будущего, отводя им роль этнического материала, поставщика своих богатств и талантов другим. Упомянутая формула дожила в сознании многих граждан Беларуси до наших дней…

Российские власти планомерно искореняли на нашей земле все самобытное, родное, беларуское. В том же 1839 году, когда была уничтожена Уния, придворный царский историк Устрялов в своей "Русской истории" так отзывался о нашем языке и древней письменности: "Белорусское наречие, господствовавшее в Литовском княжестве, представляло безобразную смесь слов и оборотов русских, польских и латинских". Особенно "безобразной" в глазах ученого выглядела, должно быть, латынь, на которой несколько столетий писала и говорила вся образованная Европа. (Чтобы окончательно снять проблему, позже царь-"освободитель" Александр II запретит использовать в беларуской печати латинский шрифт, а затем наложит запрет на беларуское печатное слово вообще.)

Подготовив почву отменой народной веры — именно таково, по существу, было униатство, — Санкт-Петербург нанес новый удар по национальному бытию нашего народа: в 1840 г. особым царским указом было запрещено использовать в официальных документах названия "Беларусь" и "Литва", вместо которых вводилось обозначение "Северо-Западный край". Ровно через неделю вышел указ о прекращении действия на этой территории Статута ВКЛ.

Указы и постановления имперских властей о Беларуси пестрели словами "запретить", "закрыть", "не позволить". Запрет преподавать не по-русски. Запрет ученикам разговаривать в учебных заведениях на родном (не русском) языке. Закрытие Горы-Горецкого земледельческого института… Колонизаторы стремились превратить Северо-Западный край в глухой угол империи, где вся жизнь держалась бы на трех китах великодержавной российской идеологии: "самодержавие, православие, народность".

Созданная царизмом империя в отличие от, скажем, Британской была не заморской, а континентальной. Иначе говоря, колонии располагались рядом с метрополией. Такая географическая, а иной раз и этническая (как в случае с беларусами и украинцами) близость давала возможность не только маскировать угнетение, но еще и навязывать порабощенному народу чужую историю, чужих героев.

Вот едва ли не самый яркий тому пример. Освободительное восстание 1794 г. (являвшееся протестом против второго раздела Речи Посполитой) во главе с белорусом по крови и литвином по духу Тадеушем Костюшко железной хваткой подавляла регулярная, закаленная в захватнических походах армия Александра Суворова. Последний всю жизнь верно служил жандармской политике царизма и, кстати, не участвовал ни в одной оборонительной войне. Для России это в самом деле выдающийся полководец, для Беларуси — прежде всего каратель, командир захватчиков. За кровавые подвиги своих солдат Александр Васильевич получил от императрицы в Беларуси Кобринскую волость с 13 279 душами беларуских крепостных "мужеска полу". Кому-то это покажется невероятным, но и сейчас в Беларуси сохранились десятки улиц Суворова, а улицы имени Костюшко можно пересчитать по пальцам одной руки. А есть же еще Суворовское училище, Кобринский музей Суворова…

Жесткую имперскую политику, как ни горько это признавать, поддерживали и приветствовали "властители дум" передового российского общества. На публикации европейской печати о расправах с участниками освободительного восстания 1831 г. и их семьями Пушкин откликнулся известным стихотворением "Клеветникам России":

Что возмутило вас? волнения Литвы?

Оставьте: это спор славян между собою,

Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою…

Характерно, что эти строки, кроме всего прочего, свидетельствуют: защищая имперские интересы, Александр Сергеевич не сомневался, что историческая Литва — славянская страна. В унисон с Пушкиным пел еще один защитник империи — Федор Тютчев, видевший миссию России в том, чтобы:

Славян родные поколенья

Под знамя русское собрать

И весть на подвиг просвещенья

Единомысленных, как рать.

Во все времена бациллами великодержавного шовинизма были заражены и российские демократы. (Кажется, абсолютное их большинство сегодня тоже воспринимает существование независимой Беларуси в качестве некоего исторического казуса, подлежащего исправлению.) Некрасов, как известно, посвятил душителю национально-освободительного движения в Беларуси Михаилу Муравьеву (в молодости — участнику декабристского движения) целую оду, где восхвалял его в таких словах:

Бокал заздравный поднимая,

Еще раз выпить нам пора

Здоровье миротворца края!

Так много ж лет ему. Ура!

Обращаясь к представителям беларуского дворянства, "миротворец", заслуживший у наших предков прозвище Вешатель, говорил: "Забудьте наивные мечтания, занимавшие вас доселе, господа, и помните, что если вы не станете по своим мыслям и чувствам русскими, преданными Отечеству, то вы будете здесь иностранцами и должны тогда покинуть этот край". Как был бы рад царский сатрап-русификатор, если бы смог заглянуть в нашу нынешнюю реальность. Закрываются беларуские газеты, родной язык титульной нации по приказу сверху исчезает из телевещания, в национальный позор превратилась многолетняя волокита с открытием в Менске памятника Франциску Скорине. Совет министров (а почему не Министерство внутренних дел?) в 2003 году принял постановление о ликвидации единственного в стране, а значит, и в мире беларуского гуманитарного лицея… Дело Муравьева не пропало, его продолжают те (точнее, тот), кто представляет собой продукт усилий разного рода муравьевцев всех времен. Я уверен, что если бы сегодня у нас был беларуский национальный университет, за создание которого упорно борется "Таварыства беларускай мовы", то этот университет постигла бы та же участь, что и лицей. Единственная разница состояла бы в том, что закрывали бы alma mater не постановлением Совмина, а президентским указом…

Существует миф об исконной пассивности и сонной покорности беларусов. Однако не кто-нибудь, а именно наши прадеды на протяжении неполных ста лет после захвата Беларуси царской Россией трижды — в 1794-м, 1831-м и 1863-м — брались за оружие, стремясь вместе с соседями — поляками и литовцами — вырваться из смертельных объятий империи. В последнем из этих восстаний многие сражались уже не за Речь Посполитую, а за Беларусь. В рядах инсургентов находились классики беларуской литературы Винцук Дунин-Марцинкевич и Франтишек Богушевич. Повстанцы издавали первую беларускую газету "Мужыцкая праўда".

В восстаниях, как и в войнах, первыми гибли лучшие, те, кто считал только эту землю родной и готов был отдать за нее самое дорогое — жизнь. Но, несмотря на бесчисленные жертвы, беларуский народ нашел в себе силы выжить, выстоять и возродить свою государственность. 25 марта 1918 г. была провозглашена независимость беларуской Народной Республики (БНР). И хотя просуществовала она совсем недолго, но, не будь этого волеизъявления передовых сил беларуского народа, большевики не пошли бы на создание БССР.

В Советском Союзе, однако, ситуация скоро вернулась в традиционные имперские рамки, приукрашенные идеями большевистской национальной политики. В частности, это привело к тому, что в 1970-х годах в Менске, как и в других беларуских городах, не было ни одной беларуской школы. О тогдашнем состоянии исторического образования, с которым неразрывно связано историческое, а значит, и общенациональное самосознание, речь уже шла.

Двести лет, с тех пор как Беларусь оказалась в когтях двуглавого орла, нам запрещали смотреть на мир собственными глазами. Потому что колонизация — не просто захват территории. Как точно отмечает философ Алесь Антипенко, колонизация — это политика ментального, интеллектуального и культурного подчинения "туземцев", которым целенаправленно прививаются нужные метрополии комплексы. В результате оказывается, что есть "культурный" русский язык и "некультурный" беларуский. Есть богатая и славная "История великой России", а есть ее скучный и малоинтересный подраздельчик под названием "История Беларуси".

Надо признать: несмотря на огромную работу по возвращению исторической правды (по понятным причинам эти усилия национальной интеллектуальной элиты были особенно плодотворны в первой половине 1990-х годов), в XXI в. Беларусь вступила с тяжелыми последствиями колониальных комплексов.

Политика нынешней беларуской власти, которая максимально использует в своих целях лозунги интеграции, зачастую приводит к еще большему насилию над беларуской историей, чем при Советах. В передаче беларуского радио "Разговор по существу" некий "политолог" Николай Сергеев называет, например, руководителя антицарского восстания 1863 года Константина Калиновского "террористом", чье имя следует немедленно вычеркнуть из всех учебников. Между тем во времена СССР Калиновский как "беларуский революционер-демократ" упоминался даже в общесоюзном учебнике истории для средней школы!

Мы стали свидетелями еще одной попытки циничного редактирования истории в официальных изданиях, энциклопедиях, учебных пособиях, где реанимируются давно уже, казалось бы, развенчанные имперские мифы. Оставлю за пределами этой публикации рассмотрение новейшего пособия по истории Беларуси, созданного скромным могилевским преподавателем Я. Трощенком, который, как умел, преподавал когда-то свой предмет студенту исторического факультета А. Лукашенко. (О каком-либо заметном вкладе тов. Трощенка в науку профессиональным слугам Клио неизвестно.) Замечу только, что упомянутое пособие вновь и вновь приводит мне на память учебник, по которому я учился во времена дорогого Леонида Ильича. А вот пример, как корректируется история совсем недавняя. 9 том "Беларускай энцыклапедыі" в статье об известном всему миру урочище Куропаты под Менском сообщает, что, по одной из версий, там, оказывается, "лежат жертвы фашистского геноцида". И, на всякий случай, ни слова о числе жертв, которое в 1995 г. энциклопедический справочник "Беларусь" оценивал на основании данных Государственной комиссии в 30–100 тысяч человек. Почему же не назвать эти страшные цифры? Тем более если ответственность за них несут фашисты? А потому, что в том же справочнике "Беларусь" (который почему-то ни разу не переиздавался и давно стал раритетом) однозначно утверждалось, что в Куропатах людей каждую ночь уничтожали убийцы в форме НКВД. Прекрасно известно это и редакторам 9 тома, но приказ есть приказ.

Какие бы почти идиллические картины ни пытались рисовать наши "государственные мужи" и их сервильные средства массовой информации, глубокий раскол современного беларуского общества — факт неоспоримый. Сегодня, по существу, есть две Беларуси. Каждая — со своими духовными ценностями и представлениями о будущем страны. У каждой — свой язык, своя символика, свое видение исторического пути нации.

Одна Беларусь продолжает жить в фантастическом мире постимперских мифов, которые культивируются официальной идеологической машиной. Чего стоят хотя бы "социологические исследования", в ходе которых жителям независимой Беларуси предлагают ответить на вопрос, являются ли беларусы отдельным народом. И ничего удивительного, что кое-кто отвечает отрицательно — если беларуский язык продолжает вытесняться из государственных СМИ и системы образования, если язык титульной нации открыто игнорируется высшим руководством страны.

Но существует другая Беларусь, у которой есть национальные ориентиры и национальная идея и которая хочет вернуться в демократическую семью европейских народов. Именно беларуская Беларусь, медленно, но неуклонно укрепляющая свои позиции, оставляет нации и государству историческую перспективу. В современной России такую Беларусь, как мне кажется, почти никто не желает ни видеть, ни слышать, и это — глубокая ошибка. По воле исторической судьбы нашим государствам суждено жить рядом, и будущее Беларуси за теми, для кого она — Родина, а не за властью, для которой это — лишь территория, где до поры до времени можно чувствовать себя безнаказанно.

Культурная общность восточнославянских народов действительно существовала. Еще войско великого князя Ягайло, отправившееся поддержать Мамая на Куликовом поле, за несколько верст до места битвы остановилось. Львиную долю этого войска составляли предки нынешних беларусов, и они отказались сражаться на стороне чужаков.

Никто не против того, чтобы культурное пространство славянского мира и сегодня развивалось, обогащалось, обретало новые формы. Но это культурное пространство не должно превращаться в пространство политическое. Время империй — как бы кое-кто ни ностальгировал по ним — осталось в XX веке.

Владимир Орлов

Авторизованный перевод с беларуского А. Андриевской.

"БДГ для служебного пользования", 2005, № 1, "БДГ" №№ 32, 33, 35, 37, 39.