Фрагмент последней главы многотомного труда, излагающего историю Польши, Литвы и Руси. Известно, что при описании современных ему событий знаменитый летописец и историк Ян Длугош пользовался только достоверными и проверенными сообщениями очевидцев этих событий. Ян Длугош умер в начале 1480 года.

"Сообщение о том, что Московия вырвалась на свободу, наш летописец поместил в главе, описывающей события 1479 года. Тем временем вся без исключения мировая историография относит конец татарского ига к году 1480, имея в виду осеннее стояние на Угре, о котором Ян Длугош ничего знать не мог, поскольку в это время уже покоился в могиле. Стало быть, лишь на основании событий, имевших место ранее, счел он возможным то единственное их следствие, которое действительно стало реальностью, хотя происходило все в обстоятельствах, крайне драматических и совершенно не поддающихся предвидению. Таким образом, наша великая средневековая хроника содержит правдивое известие о факте, который свершился после смерти ее автора…"

Павел Ясенца, современный польский историк

Глава первая ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ МОСКОВСКИЙ ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ

Много было в тот год недобрых предзнаменований, шепотом люди друг другу переда­вали, где что дивное случилось, — то в Алексине, там, где Орду ждали, в ночь перед появлением татар звез­допад был страшный, сыпались, как град, с неба звез­ды и искрами по земле разлетались, то в Москве коло­кола той ночью сами по себе звонили, а еще раньше взял вдруг да и упал ни с того ни с сего купол церкви Рождества Богородицы и много старинных и знатных икон сокрушил.

Не к добру все это деялось, бояться стали люди по­садские, что вокруг Москвы жили, забирали свое иму­щество и в Кремль с ним бежали прятаться в ожида­нии нашествия Ахматова, а некоторые даже поджига­ли дома свои, как то в обычае было: идет враг — сжигай все посады, забирай все добро свое да припа­сы съестные и за стены города прячься, готовясь к осаде и штурму…

Шум, гам, крики, щелканье кнутов, ржание коней, очереди и давка у всех кремлевских ворот, отдельные пожары вокруг среди брошенных посадских домов — такую картину увидел великий князь московский Иван Васильевич, подъезжая к Москве со стороны Тарусы.

Там он стоял уже месяц с войском, а когда до­несли ему доброхоты, что появились, наконец, татары

на том берегу и ужас как много их — горизонта не видно, дрогнуло сердце государя — не за себя, за дер­жаву — а что там деется в Москве? как Патрикеев справляется? вернулось ли посольство от братьев? как супруга и дети? Нет, но надо же о них тоже позабо­титься, да и казна, казна-то полная в Кремле — страш­но подумать, что случится, коли захватят ордынцы столицу — нет-нет, нельзя этого допустить, ни за что нельзя, но и на авось полагаться не стоит, а ну ж пе­рейдут Оку и на Алексин — а там до Москвы совсем рукой подать… Пресвятая Богородица, помогай!

Иван Васильевич привык к народной любви и громким ее проявлениям, когда появлялся на людях.. Но сейчас с ним не было Патрикеева, который всегда знал, что надо сделать, прежде чем государь явится к народу, каких смутьянов заранее утишить, кому меда бочку выставить и сколько монет выделить людям, ко­торые их в толпу кидать будут.

Впервые за все время своего правления Иван Ва­сильевич появился перед народом, не подготовлен­ным к встрече государя, да еще в столь смутный час, когда царила паника, когда все с минуты на минуту ожидали страшного неприятеля и были уверены, что и великий князь, и сын его, и лучшие воеводы сражают­ся сейчас там, то ли на Оке, то ли на Угре, с татарски­ми ордами.

Эту встречу Иван Васильевич запомнил на всю жизнь, и долго еще она снилась ему в страшных снах, когда он кричал так, что прибегала Софья из соседней спальни и успокаивала его, отирая лоб, весь мокрый от холодного пота…

Ивана Васильевича, едущего верхом в воинских доспехах, сопровождала целая свита его приближен­ных и отряд охраны, двигались они медленно, и народ увидел своего государя еще издали.

Сперва все стали показывать в ту сторону пальца­ми, переговариваясь о чем-то все громче и возбужден­ней.

Иван Васильевич подумал было, что сейчас его бу­дут приветствовать, улыбнулся и поднял руку в благо­склонном жесте.

И вот тут-то случилось нечто незабываемое.

Общий ропот усиливался, как грохот приближаю­щегося обвала, потом люди начали что-то кричать, размахивали руками, затем кулаками, и до ушей вели­кого князя и его свиты стали доноситься отдельные вполне различимые выкрики:

— Он оставил войско!

— Он бежит! . .

— Он спасается!

— Налоги с нас драл, а татарам не отдавал!

— Разозлил хана, а за Отечество не стоит!

— Трус!

— Позор!

— Долой!

Иван Васильевич растерянно остановился, его тот­час окружили воины охраны, выставив пики вокруг, но народ, собираясь со всех сторон в мгновенно рас­тущую и густеющую толпу, напирал все больше, перед­ние ряды, толкаемые задними, уже вплотную прибли­зились к охране.

Иван Васильевич побледнел и начал было что-то говорить, но его никто не желал слушать — толпа ора­ла свое и напирала все сильнее.

И вдруг неизвестно почему эта толпа смолкла, за­тихла, по ней волнами пробежал какой-то шепоток, и она стала расступаться, освобождая кому-то дорогу.

Седой древний старец, согнутый тяжестью прожи­тых лет, опираясь на посох, шел навстречу кортежу великого князя.

Архиепископ ростовский Вассиан, личный духов­ник государя, упорно настаивал на том, чтобы Иван Васильевич взял его с собой в поход «для поддержа­ния духа». Великому князю стоило больших трудов уговорить старика, который по возрасту и слабому здоровью не выдержал бы и недели походной жизни, отказаться от этой затеи и остаться в Москве, и вот те­перь архиепископ встречал его здесь.

— Остановися, князю! — воскликнул он патетиче­

ски. — Неужто и вправду оставил ты войско и бежишь

прятаться за стенами города? Неужто там идет бой, а

ты, уклонившись, хочешь спасти свою жизнь? Смерт­

ным ли бояться смерти? Рок неизбежен! Я стар и слаб,

но не убоюся меча татарского, не отвращу лица моего

от его блеска! Так отчего же ты здесь?

Великий князь прикусил до крови губу от досады и нелепости положения.

Толпа молчала, ожидая его слов.

Что ж это делается-то, а? Я — великий государьдолжен покорно стоять перед толпой холопов и оп­равдываться? Перед кем? Перед теми, которые самибегут, как крысы, побросав свои дома? Ну подождите, псы поганые, дайте срок, покончим с Ордой, я вам такие порядки заведу — на коленях ползать передомной будете, за каждое дерзкое слово головы всем ру­бить буду, пока страх и уважение к государю и вла­сти державной в кровь вашу и молоко материнскоене вольются на веки вечные!

Великий князь московский Иван Васильевич по­бледнел еще больше, но, склонив голову с христиан­ской покорностью, отвечал архиепископу:

— Прости меня, отче, однако ты ошибаешься. Ника­

кой бой нигде не идет. Татары действительно явились,

но боятся перейти реку, ожидая подкрепления от ко­

роля, а до тех пор не тронутся с места. Я же приехал в

свою столицу на несколько дней, ибо того требуют

весьма важные державные дела, о которых мне надо

посоветоваться с матушкой, боярами и духовенством,

после чего немедля вернусь к войску. Уверен, что мой

любезный народ правильно меня понимает и помо­

лится за нашу победу.

Погодите, ублюдки, вы у меня еще попляшете! Ра­бами хуже татарских будете!

— Коли так — добро пожаловать, государь, — по­

клонился архиепископ и дал знак толпе.

Угрюмо ворча, «любезный народ» расступился, и в полном молчании великий князь двинулся вперед.

Но вдруг он подумал, что и дальше, на улицах его может ждать подобная встреча, и резко переменил ре­шение.

— Не поедем в Кремль, — скомандовал он свите. —

Остановимся в Красном селе.

Там, в Красном селе, и нашел великого князя Карты-мазов, примчавшийся из Великих Лук.

— От братьев? — спросил его Патрикеев и тут же

провел к государю.

— Вижу по лицу, что ты с хорошими вестями, —

сказал Иван Васильевич. — Они приняли мои предло­

жения?

— Да, государь, они послали меня вперед посольст­

ва, чтобы поскорее успокоить тебя, заверить в брат­

ской любви и сообщить, что они немедля выступают

со всеми своими войсками на Угру — под твое коман­

дование! В этом письме все подробности, — Картыма-

зов протянул свернутое в трубку послание братьев.

— Это славно! — радостно воскликнул Иван Ва­

сильевич и даже хлопнул в ладоши. — Это замечатель­

но! С Ливонией покончено, с братьями мир! Две зада­

чи решены! Еще две бы так же решить — и мы на коне!

Картымазов не знал, о каких оставшихся двух зада­чах идет речь, а в силу своего обычая не интересо­ваться чужими делами скромно промолчал, ожидая, пока великий князь прочтет послание.

— Очень хорошо! — удовлетворенно сказал вели­

кий князь, швырнув прочитанное письмо на стол. —

Ты сам разговаривал с ними?

— Да, государь, я имел честь изложить мнение ря­

дового дворянства князьям Углицкому и Волоцкому.

— Молодец! Я помню, что обещал тебе землю. По­

годи немного, вот закончим с Ахматом и потом пого­

ворим. Братья пишут, что отдают тебя в мое располо­

жение, и я воспользуюсь этим. Ты, верно, соскучился

по семье?

— Я нахожусь на службе, государь, — поклонился

Картымазов.

— Ладно-ладно, я дам поручение, которое тебя об­

радует. Поезжай на Угру — в твоем имении сейчас ос­

тановился князь Даниил Холмский. Он правая рука

моего сына Ивана. Передай, что я жду обоих здесь и

немедленно! Вернешься сюда вместе с ними!

— Хорошо, государь, — поклонился Картымазов, —

я отправлюсь тотчас же.

Он ничем не выдал своей радости или удовлетворе­ния.

Просто пошел выполнять это поручение, как любое другое.

— Необычные, однако, люди живут на этой Угре, —

сказал великий князь Патрикееву, когда Картымазов

вышел.

— Другие там просто не выживают, государь, —

улыбнулся Патрикеев.

…Картымазов с трудом добрался до собственного до­ма, пройдя десятки проверок. Проезжая мимо брода, на границе с бывшими Березками, он стал свидетелем ожесточенной схватки, происходившей по пояс в воде между группой ордынцев, которые пытались напасть на пушкарей, и охраняющими пушечный наряд москов­скими воинами.

Силы были на стороне татар, и они, казалось, вот-вот прорвут поредевшую цепочку защитников, как вдруг из лесу вылетел отряд всадников с обнаженны­ми саблями и, с разгону подымая веер брызг, влетел в воду, которая через несколько минут окрасилась в красный цвет — ордынцы были порублены в несколь­ко минут.

Спасенные пушкари ликовали и кричали, размахи­вая шапками:

— Ура удалому князю Холмскому!

— Который тут Холмский? — спросил Картымазов.

— Да вон он — спаситель наш! — указал пушкарь на

командира отряда, только что одержавшего победу.

Картымазов на берегу встретил отряд, выходящий из воды, и поклонился.

— Князь Даниил! Я с приказом от великого князя!

— Иваныча или Васильича? — весело спросил

Холмский.

— Ивана Васильевича, — показал Картымазов пе­

чать на верительной грамоте.

Холмский внимательно осмотрел печать и вернул грамоту.

— И чего государь хочет?

— Государь требует, чтобы ты и великий князь

Иван Иванович тотчас скакали в Москву вместе со

мной.

— Э-э-э, братец, не так быстро! Государь что — не получил нашего донесения? Он что — не знает, что главные силы неприятеля собраны здесь и с минуты на минуту начнут переправу?

— Мне ничего об этом не известно, — сухо ответил Картымазов. — Я лишь выполняю поручение.

— Твое счастье, что великий князь Иван час назад прибыл сюда. Поехали к нему, я без его решения нику­да не поеду.

Они развернулись и поскакали по так хорошо из­вестной Федору Лукичу дороге в сторону его дома.

— Это недалеко, — успокоил князь Холмский, — па­ру верст. Я тут остановился в одной захудалой дере­вушке — Картымазовкой зовется, а великий князь приехал утром, чтобы самому осмотреть, что делается на берегу. А тут вон вишь, что творится! Атаку за ата­кой отбиваем! Если бы не пушки мастера Аристоте­ля — ордынцы давно бы речку перешли! Но нас преду­предили заранее об их приходе сюда, и мы успели по всему берегу выставить орудия — вот это был для них подарочек! Они от удивления чуть с коней не попада­ли! Одно плохо — эти пушки и пищали ломаются, ло­паются от перегрева, их все меньше, надо срочно но­вые подвозить…

Рядом с деревней стояло множество военных шат­ров, на кострах готовили еду, одним словом, Картыма-зовка превратилась в настоящий военный лагерь.

Во дворе Картымазова, чуть подальше от его дома, в саду стояли три больших голубых щатра, и Холм-ский направился туда.

Как раз в эту минуту Петр Картымазов и Василиса Петровна с корзинами в руках шли им навстречу из леса, что находился прямо за садом.

Увидев Картымазова на коне, как ни в чем не быва­ло едущего рядом с князем Холмским, живущим здесь уже две недели, они застыли как вкопанные, едва не выронив корзин.

— Отец? — не веря своим глазам, спросил Петр.

— Господи, Федя! — радостно перекрестилась Васи­

лиса Петровна.

Картымазов и глазом не моргнул.

— Не видите, я занят, — сказал он. — Освобожусь и

загляну в дом.

На этот раз удивился Холмский.

— Что я слышу? Уж не Картымазов ли ты?

Картымазов не успел ответить.

Из шатра вышел стройный высокий молодой чело­век с книгой в руках.

Наследному великому князю Ивану Ивановичу, на­зываемому Молодым, для отличия от правящего вели­кого князя — тоже Ивана, было в то время двадцать два года. Он взял от отца высокий рост и стройную фигуру, а от покойной матери — Марии Тверской — нос без горбинки, нежную кожу и голубые глаза. У не­го было задумчивое серьезное лицо, и книга в руке шла ему, пожалуй, больше, чем сабля на боку и доро­гой, украшенный золотом военный наряд.

Князь Холмский, его свита и Картымазов спеши­лись и поклонились.

— Позволь представить тебе хозяина этого имения,

дворянина Картымазова, — сказал великому князю

Холмский. — Он прибыл в качестве гонца от твоего

батюшки к тебе и ко мне. Государь желает, чтобы мы

немедленно ехали к нему в Москву.

Великий князь Иван Иванович внимательно по­смотрел на Картымазова, мельком на Холмского и спокойно сказал:

— Войдем в шатер.

В богато убранном шатре он положил книгу на стол, повернулся лицом к Картымазову и сказал:

— Прошу передать батюшке, что мне нельзя сейчас

уехать отсюда. Ждем татар., Они могут перейти Угру в

любое время.

Он повернулся к Холмскому и очень просто, без всякого пафоса, спокойно сказал, словно констатируя бесспорный факт:

— Лучше мне умереть здесь, чем удалиться от войска.

— Я тоже остаюсь, — сказал Холмский.

— Передай батюшке наши извинения. Ты сам все

видел.

Великий князь ласково улыбнулся Картымазову не­ожиданно светлой улыбкой и добавил:

— Проси батюшку поклониться от меня бабушке —

я ее очень люблю. Теперь ступай.

Выйдя из шатра, Картымазов первым делом напра­вился к своей конюшне. Конюх остолбенел, не веря своим глазам.

— Этого коня накормишь, напоишь, и пусть отды­

хает. Через полчаса подашь мне Пегую. Оседланную и

готовую для дальнего пути.

Конюх, наконец, пришел в себя и хотел схватить хозяйскую руку для поцелуя, но Картымазов хлопнул его по плечу и вышел.

В доме он, наконец, ласково обнялся с женой и сы­ном.

Потом спросил:

— А где мои псы?

— Заперты все на псарне! Где ж еще! Война ведь во­ круг!

— А, ну да — это правильно, — успокоился Федор Лукич.

Горячий обед ждал на столе.

Жена и сын наперебой рассказывали ему новости и успели сообщить почти обо всем.

Ровно через полчаса конюх доложил, что лошадь подана.

— Ой, — всплеснула руками Василиса Петровна. —

Уже? Феденька, ты хоть по дороге заедь в Медведевку,

повидай внучков и Настеньку — она так обрадуется! '

Картымазов секунду колебался.

— Нет, — сказал он. — Это крюк. Поеду прямо на

Москву. Меня великий князь ждет.

Всю последующую жизнь он жалел об этом решении…

…— Я никуда не поеду! — упрямо заявила Софья Фо­минична.

—  Послушай, государыня, — начал раздражаться

Иван Васильевич, — нельзя рисковать! Ты и наши де­

ти — самое ценное, что у меня есть! Я уверен, что нам

удастся справиться с Ордой, но ты же сама знаешь —

береженого Бог бережет!

—  Государь, — повысила голос Софья, — я не же­

лаю на глазах всего моего народа позорно бежать из

столицы в час опасности! Я византийская принцесса!

Мои предки гибли, но никогда не бегали от врага!

Иван Васильевич наклонился и яростно зашептал ей на ухо:

-* Пойми, наконец, дура, — у нас полная казна! Все, что я привез из Новгорода, и еще кое-что! Кто мы с тобой будем без этого, а? Мало ты нищенствовала в юности — хочешь еще и в старости?!

Софья прекрасно умела держать себя в руках. Не­смотря на оскорбление, ее трезвый, холодный, рациональныи ум мгновенно произвел необходимые опера­ции. Аргумент «ты и наши дети» был всего лишь крас­ным словцом и ничего не значил, а вот полная казна — это действительно серьезно. С этим шутить нельзя.

— Хорошо, — покорно сказала она, — я послушная

жена и должна подчиняться мужу. Так меня учили. Я

смиренно сделаю все, как ты хочешь. Ты ведь знаешь, я

всегда делаю все, как ты хочешь. Но если ты еще раз

назовешь меня дурой, я отрежу тебе…

Иван Васильевич крепко поцеловал супругу.

—  Выедешь завтра же, — сказал он, — казну уже

тайно грузят на подводы. Их будет много. Я дам тебе

свой государев полк для охраны. Мне он не нужен, я и •

так с войском. Поедешь в Дмитров, там будут ждать су­

да. Погрузите все — и на Белоозеро. Помни, Зоя, те­

перь все наше будущее находится не в моих — в твоих

руках! И не только наше — целого княжества!

—  Я еду, — склонилась перед мужем византийская

принцесса, думая совсем о другом.

…Ах, как жаль, что нету тебя воображения, дру­жок! Выше княжества ничего не видишь… А я вижу некняжество, не королевство — империю! Великую имогущественную, как некогда Рим! И так будет — я одна знаю почему!

Перед отъездом великая княгиня спустилась в под­земелье и долго молилась там о спасении Москвы свя­тому апостолу Андрею… -

…Оказалось, что Картымазов разминулся с гонцом, посланным великому князю его сыном.

Когда гонец привез известие, переданное Сафатом, великий князь втайне пожелал, чтобы сын его не послу­шал и остался с войском в самом опасном месте — там, на Угре, но когда Картымазов привез именно такой от­вет, Иван Васильевич в душе странно встревожился.

Вишь, он какой самовольный, оказывается… Тихо­ня… Читатель… Я всегда знал, что в тихом омуте…

Если он сейчас ослушался, что же будет, когда ему затридцать станет?Приглядывать за ним надо…

И может быть, именно в этот момент зародилось в душе великого князя совсем маленькое, очень скрытое, но какое-то недоброжелательное чувство к своему сы­ну, которое сыграет впоследствии свою роковую роль.

Однако надо было думать о делах насущных.

После отъезда великой княгини Иван Васильевич, посовещавшись, как обычно, с матерью, Патрикеевым, приближенными боярами и духовенством, принял ряд мер по защите державы. Отряд дмитровских воинов он отправил защищать Переславль, часть московской рати — Дмитров и, наконец, повелел поджечь все по­сады вокруг Москвы.

Всю столицу заволокло черным едким дымом, и ко­гда великий князь выезжал из нее третьего октября со своей свитой, вся одежда покрылась сажей и копотью.

Москву он оставил под защитой верховного воево­ды Ивана Юрьевича Патрикеева, там оставались его мать и все верховное духовенство. Митрополит Герон-тий провожал государя до самых ворот, где, кашляя от дыма и гари, отслужил торжественный молебен, на ко­тором сказал:

—  Мужайся и крепись, сын мой духовный, как истинный воин Христа! Избавь врученное тебе Богом стадо от грядущего зверя! Не слушай мнимых друзей мира, коварных и малодушных! Победа даст нам из­бавление! Господь нам поборник!

—  Аминь! Да будет так! — кричала толпа, которая недавно едва не забросала своего государя камнями, и под эти крики он выехал из Москвы.

Он остановился в городке Кременец, на реке Луже, недалеко от Медыни, и тотчас послал гонцов ко всем воеводам, объявив, что берет на себя отсюда верхов­ное командование всем войском.

Великое противостояние на Угре вступило в ре­шающую фазу.