Фрагмент последней главы многотомного труда, излагающего историю Польши, Литвы и Руси. Известно, что при описании современных ему событий знаменитый летописец и историк Ян Длугош пользовался только достоверными и проверенными сообщениями очевидцев этих событий. Ян Длугош умер в начале 1480 года.

"Сообщение о том, что Московия вырвалась на свободу, наш летописец поместил в главе, описывающей события 1479 года. Тем временем вся без исключения мировая историография относит конец татарского ига к году 1480, имея в виду осеннее стояние на Угре, о котором Ян Длугош ничего знать не мог, поскольку в это время уже покоился в могиле. Стало быть, лишь на основании событий, имевших место ранее, счел он возможным то единственное их следствие, которое действительно стало реальностью, хотя происходило все в обстоятельствах, крайне драматических и совершенно не поддающихся предвидению. Таким образом, наша великая средневековая хроника содержит правдивое известие о факте, который свершился после смерти ее автора…"

Павел Ясенца, современный польский историк

Глава девятая «…В ЛИЧНОЕ РАСПОРЯЖЕНИЕ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА»

ТайнописьZ

От Симона Черного

3 сентября 1480

Дом брата Аркадия Волошина в имении под Серпейском

Елизару Быку Рославль ,

Дорогой брат!

Я благополучно прибыл в Литву после утомитель­ного путешествия из Валахии, где все теперь нахо­дится в нежных, но крепких ручках сестры Марьи. Яуверен, что при помощи брата Неждана, который,как мне кажется, с первого взгляда неравнодушен к ней и готов выполнять любое ее поручение прежде,чем она его выскажет, сестра Марья успешно спра­вится со всеми задачами, которые я перед ней поста­вил.

Теперь я нахожусь в небольшом имении, принадле­жащем престарелым родителям нашего брата Арка­дия, которого, к слову говоря, мне пришлось срочно отозвать из Великих Лук. Дело в том, что братья изВолоколамска сообщили мне, что игумен Иосиф Волоцкий, который, как тебе известно, давно интересуется нашими делами, разнюхал, будто к его духов­ному ученику князю Борису Волоцкому прибыл из Нов­города новый священник, о котором он ничего незнает. Иосиф настолько этим заинтересовался, чторешил сам отправиться в Луки, чтобы лично побесе­довать с новгородским братом. Зная ум, настойчи­вость и проницательность Иосифа, я решил не рис­ковать и велел немедля отозвать брата Аркадия,тем более что там, в Луках, для нас нет больше ни­чего интересного. Здесь же, напротив, в ближайшеевремя будет вершиться История, а у меня, как тызнаешь, есть, быть может, единственная сла­бость — я люблю присутствовать при поворотныхисторических событиях и своими глазами наблю­дать их ход. Могу гордиться тем, что в продолжениемоей не столь уж долгой жизни мне удалось быть свидетелем, по крайней мере, десятка событий, ко­торые оказали влияние на дальнейший ход вещей.Помнится, я недавно упоминал, как своими глазами видел приезд в Московию будущей великой княгини, иты еще посмотришь — ее появление здесь решитель­но изменит историю…

Брат Аркадий прибыл вчера из Лук, использовавперед отъездом свой любимый прием — мнимуюсмерть. Я пожурил его за это: надо иметь в своем ар­сенале сотню приемов — нельзя постоянно приме­нять один и тот же — однажды он может превра­титься в реальность. Однако я рад, что он здесь, по­тому что мне может понадобиться его оперативнаяпомощь, если мы с тобой сочтем необходимым как-нибудь вмешаться в ход исторических событий, ко­торые со дня на день начнут здесь развиваться. В на­стоящее время я нахожусь в тылах стотысячноготатарского войска хана Ахмата, которое растяну­лось живой цепочкой более чем на сто верст от са­мой Оки и устья Угры и далее по этой речке, столь хорошо мне знакомой по многочисленным переходам рубежа. Я надеюсь, что вскоре наши братья и сестры, живущие на этих землях, начнут сообщать отом, как идет подготовка к решающей битве междумосковскими войсками, расположенными по ту сто­рону Угры, и ордынскими — по эту. Я надеюсь, чтомне удастся даже увидеть саму битву, если, конечно,она вообще произойдет, потому что кое-какие ма­ленькие рычажки огромной исторической машинывсе же находятся в наших руках. Ты очень мудро по­ступил, устроив себе торговую поездку в Вильно, —таким образом, ты будешь рядом с королем, а я —с Ахматом, который ждет его помощи. Я давно неощущал такого душевного подъема, как сейчас, —мы находимся на пороге поистине поворотного события!

Во имя Господа Единого и Вездесущего — Нашего Господа, который видит все, но не вмешивается в ни­чтожные мелкие деяния смертных, позволяя нам вер­шить их, и таким образом передает людям частич­ку Его Величия…

Верую именно в такого — НАШЕГО Господа!

P.S. Чуть не забыл ответить на твой вопрос отно­сительно Степана Полуехтова, так и не ставшегонам братом. Предлагаю поступить следующим обра­зом: отпустить его на все четыре стороны, дав не­много денег и предоставив самому решать, что даль­ше делать, но пристально наблюдать за каждым егошагом. Поживем —увидим.

Симон Черный.

…Степан не сомневался, что за каждым его шагом бу­дут пристально наблюдать, поэтому выработал для себя соответствующую стратегию — он как будто ни о чем не подозревает и ведет себя естественно, но на самом деле будет контролировать каждый свой шаг, чтобы по­ступать так, как ИМ хотелось бы, чтобы он поступал. Впрочем, у него и нет другого выхода — он у НИХ на крючке. Во-первых, не следует забывать о предупреждении доктора Корнелиуса: если через год лекарь не сде­лает новую операцию, кожа начнет вместе с мясом сле­зать с лица Степана. Во-вторых, его болезненное само­любие было действительно ущемлено. Степан искренне злился на самого себя — как можно было не справиться с таким простым заданием?! А ведь радовался — как здо­рово все придумал да как исполнил! И вдруг оказывает­ся, что он был как на блюдечке и тот, кто за ним неот­ступно следил, не только увидел его промах, но испра­вил его — ему сказали, что мальчишку-то этого Cеливановского, которого он не утопил, все равно по­том прикончили. Но кто ж мог знать, что мальчишка зи­мой подо льдом двадцать саженей проплывет да за спи­ной Степана в темной проруби под кустом вынырнет?! Хотя, — корил себя Степан, — догадаться можно было: когда он догнал Селивановых, идущих по льду с реки, мальчишка голый был да полотенцем утирался — зна­чит, плавал в проруби! Ну что уж вспоминать — теперь о будущем думать надо! А будущее — вот оно, перед ним. Идти-то все равно больше некуда!

- Стой! Куда? — остановил его мрачный стражник у ворот, за которыми виднелся запущенный, заросший бурьяном двор и облупившиеся, давно не крашенные стены старинного княжеского дома.

— Передай князю Семену, что вернулся его самый верный слуга!

— Зовут как?

— Князь сам знает, кто у него самый верный слуга, — ответил Степан.

I

…Князь Семен Вельский, по-прежнему высокий и стройный, — вот только шляхетские усы стали еще длиннее и чуть поседели, — подбоченившись, обошел Степана вокруг и, хмыкнув, спросил у своих дворян и друзей Осташа Курило и Пахома Воронца:

— Это кто такой? Вы его знаете?

— Не-а! — повертел головой Осташ.

— Первый раз вижу, — сказал Пахом.

— Ясно. Очередной шпион моего братца Федора.

Князь Семен Вельский взял со стола длинный кин­жал и, вертя его в пальцах, стал возвращаться к Степа­ну.

— А что мы делаем со шпионами братца Федора? —

игриво спросил он. Пахом и Осташ внезапно схватили Степана за руки и завернули их ему за спину, а ударами своих сапог молниеносно раздвинули ноги Степана.

— Мы им отрезаем ненужные части тела, — зловеще сказал князь Семен, приближаясь и опуская кинжал все ниже.

— Нате! Режьте! Ешьте! Подавитесь! Ничего не скажу! — гордо крикнул Степан.

— Не боится, — удивленно сказал князь Семен.

— Не боится! — хором подтвердили Осташ и Па­хом, потом подхватили Степана, подбросили повышеи поймали в объятия!

— Ну здорово, старый дружище!

— Тебя отлично подлатали!

Даже князь Семен удостоил Степана объятия.

—  Все равно я тебя сразу узнал, — сказал он. —

Хоть ты и вправду помолодел и изменился. Может, и мне такую операцию сделать?

—  Не советую, князь, — отвечал Степан, целуя кня­жескую руку. — Уж больно цена высока!

…И всего через каких-то полчаса, во время обеда, ко­торый князь дал в честь возвращения своего самого верного слуги, Степан с похолодевшим сердцем услы­шал новость, которая мгновенно наэлектризовала весь его мозг — да, это было именно то, на что он надеялся, то, что давало еще один шанс проявить себя, но на этот раз в деле такой важности, что ОНИ его оценят, и оце­нят высоко!

А было так.

После пятого бокала вина князь Семен Вельский вдруг сказал:

— Да, ты знаешь новость? Мой братец собирается жениться на какой-то молоденькой выскочке, у кото­рой, как говорят, появилось огромное наследство! Он непрерывно торчит у нее, где-то в Кобрине, и, что ин­тересно, к нему туда постоянно ездят Ольшанский и Олелькович, ходят слухи, что они все будут гостями на его свадьбе, и вообрази себе — они даже собираются пригласить на эту свадьбу самого короля! Вот до чего дошло! Король, которого они хотели убить на охоте, о чем мы его предупреждали, не поверил нам, а теперь верит этим негодяям и даже собирается к ним в гости! Куда катится этот паршивый мир? Нет, ты мне скажи, Степа, что с людьми делается? Где мораль? Где вера? И вообще — что это за страна такая?! Единственное, на что я сейчас надеюсь, — это хан Ахмат… Мы уже гото­вимся…

Князь Семен начал подробно рассказывать, как они готовят большой отряд из людей Пахома на конях и местных крестьян в качестве копейщиков, чтобы пока­зать королю, какие они верные слуги, потому что ко­роль еще три месяца назад объявил о подготовке вой­ска, для того чтобы вместе с ханом Ахматом проучить наконец этих проклятых московитов, которые…

Степан уже ничего не слышал, он напряженно ду­мал только об одном, самом главном… Если братья-князья вновь собираются вместе, это означает только одно — они возобновили свои намерения по захвату власти, и свадьба Федора, возможно, лишь предлог, чтоб заманить короля в ловушку… Они собираются сделать это! Конечно! Точно! Уж он-то, Степан, как ни­кто другой знал о заговоре из уст самого Олельковича, который, правда, был смертельно пьян и на следую­щий день ничего не помнил, но ведь он все рассказал Степану про большую королевскую охоту на зубра, там, в корчме, а потом они ушли и на них напали лю­ди Федора, всех побили, а он, Степан, один спасся… Ему еще помог вырваться из рук Федора этот тощий придурок в железках — Ольшанский… Интересно, вспомнят ли они его, узнают ли теперь? Нет, не должны… Олелькович точно не узнает: он был пьян в стель­ку, а Степан был одет, как иудейский купец, ведь они выдавали себя за племянников Схарии, которого Олелькович привез когда-то в Новгород… Нет-нет, сей­час князь не узнает Степана ни за что… А вот если Сте­пан узнает от Олельковича… Он узнает! От Михайлушки очень легко можно узнать все… Надо немедленно действовать!

— Прости, князь! Прости! — перебил вдруг Семена Степан. — Ты все еще хочешь отомстить Федору и оказать королю самую большую услугу — спасти его жизнь?

— Разумеется! — вытаращил глаза князь. — Но я ничего не понимаю — ты о чем это, Степа?

— У тебя найдется пять человек, умеющих хорошо обращаться с саблей?

— У нас есть пятьдесят таких человек, — хвастливо заявил Пахом, — я тренирую их уже три месяца ежедневно!

— Князь, — горячо зашептал Степан Семену, — дай мне на две недели пятерых людей, верну их живыми и невредимыми, а взамен обещаю тебе князя Федора и

двух братцев его прямо на блюде — готовых к оконча­тельному употреблению!

…Ранним утром следующего дня, когда белый туман еще не растаял над лугами, шестеро всадников, стара­ясь остаться незамеченными, ведя коней на поводу, чтобы не стучали копыта, тихо выбрались со двора кня­жеского дома, покинув Белую, вскочили на лошадей и помчались куда-то на запад.

Казалось, что весь городок спит и никто ничего не заметил, но это только казалось.

Молочник князя всегда вставал очень рано — это ес­тественно: надо ведь до рассвета подоить коров.

И торговец, поставляющий отменную соль в дом князя, тоже в эту ночь почему-то не спал.

Видел ли еще кто-нибудь что-либо — достоверно неизвестно, но известно точно, что еще не успело взойти солнце, как два письма с какими-то пустячны­ми сообщениями, но с маленькими крестиками в углу, похожими на латинскую букву «х», немедленно отпра­вились по своим адресам…

— …а две недели назад прибыло большое посольство во главе с князем Михаилом Андреевичем Верейским, который, помимо официального послания и предложе­ний великого князя, вручил мятежным братьям личные послания от их матери, инокини Марфы, от митропо­лита Геронтия и от уважаемых православных церковных иерархов — владык Вассиана ростовского и Филофея пермского, а также троицкого игумена Паисия, — докладывал маршалку дворному в его загородном виленском замке князь Андрей Святополк-Мирский.

— Я догадываюсь, о чем они все писали, — покивал головой Ходкевич.

— Да, они все уговаривали братьев помириться с Иваном, который делает им шаг навстречу и призыва­ет в эту трудную минуту, когда ордынцы уже стоят на Угре, прекратить распри и повести свои войска туда на соединение с московскими.

— И что же предложил Иван своим братьям?

— Андрею Большому — целое Можайское княжест­во, а Борису — часть Серпуховского.

— Неужели они не понимают, что, как только за­кончится вся эта заварушка, он отнимет у них не толь­ко то, что сейчас дает, но и все, что у них пока еще есть? — с горечью спросил Ходкевич.

— Не знаю. Но они готовы принять его условия. Я это понял по тому, как стал падать их интерес ко мне и как они стали обсуждать вопрос о возвращении из Витебска своих семей. Тогда, не теряя времени, я решил возвращаться, хотя официальное решение они еще не приняли. Я думаю, они его примут сегодня или завтра. Они прощались со мной гораздо холоднее, чем здоровались.

— Итак, ты твердо уверен, что они помирятся с братом и пойдут на Угру, а стало быть, король Кази­мир не может рассчитывать даже на их нейтралитет?

— Да, — не колеблясь подтвердил Андрей. — Вы мо­жете смело доложить об этом его величеству.

— Об этом ты доложишь его величеству сам.

Князь Андрей удивленно вскинул брови.

— Король желает лично выслушать донесение о состоянии дел в Московии от человека, который только что оттуда вернулся. Ступай домой, отдохни и завтра отправляйся в Троки. Король ждет тебя в Троцком замке послезавтра в полдень. Затем ты поступишь в личное распоряжение его величества.

Андрей низко поклонился и вышел.

Проходя по коридорам дворца, он еще раз прове­рял себя — не ошибся ли. Он вспомнил, как прибыло в Великие Луки посольство из Москвы и как среди рядо­вых членов посольской группы в задних рядах он уви­дел Картымазова. Вспомнил, как они обрадовались встрече и как долго и часто беседовали потом о жиз­ни, о политике обоих княжеств и об общих друзьях.

В течение двух недель они встречались почти еже­дневно, и хотя Федор Лукич, согласно своим жизнен­ным убеждениям, никогда ни о чем не расспрашивал Андрея, сам он много рассказывал о том, что узнал и увидел в последнее время, и вскоре Андрей начал по­нимать, что Картымазов рассказывает это не случай­но — он хочет, чтобы об этом знал не только он, Анд­рей, но и какие-то другие, неизвестные Картымазову люди в Литовском княжестве. Андрей вспомнил свои разговоры с Медведевым, и хотя ситуация здесь была совсем иная, он поблагодарил Бога за то, что помог ему обрести таких друзей.

Именно из бесед с Картымазовым Андрей понял, что, хоть взбунтовавшиеся братья великого князя не­довольны своим братом, хоть они и подозревают, что он обманет их и даже, возможно, когда-нибудь лишит жизни, они все же пойдут на перемирие с ним, потому что, по большому счету, они всего-навсего обиженные мальчишки и маменькины сынки, которые на самом деле ужасно боятся кулаков своего старшего брата.

Поэтому он и не стал дожидаться официального ответа братьев на посольство из Москвы и, гораздо те­плее попрощавшись с Картымазовым, чем с князьями, покинул Великие Луки.

Андрей вышел из замка и, вдыхая уже холодеющий осенний воздух, сел в седло, намереваясь отправиться обычной дорогой в Вильно, где он снимал небольшой домик на берегу речки Вильняле, а по дороге, как все­гда, подумать о будущих делах, особенно теперь, перед лицом возможной близкой войны и этим странным • переходом в распоряжение короля. До сих пор он лишь два раза бывал на аудиенциях у короля — всегда вместе с Ходкевичем, и оба раза король, казалось, не обращал на него внимания, не удостоив ни единым словом… А теперь вот такая неожиданность…

Но что-то мешало князю Андрею сосредоточиться на делах.

И вдруг он отчетливо понял, что именно.

Его волновала сейчас не предстоящая встреча с ко­ролем, не готовая вот-вот разразиться братоубийст­венная война двух родственных княжеств и даже не будущая собственная судьба и жизнь — с каждым ша­гом коня вперед все его мысли и чувства сосредоточи­вались в ожидании ответа на один-единственный очень простой вопрос: будет ли стоять у монастыр­ской калитки стройная девочка в монашеском платье?