"Плавать с дельфинами" - читать интересную книгу автора (Пицци Эрин)

Глава вторая

Дом бабушки Бена располагался на одном из крутых холмов гористой части острова.

Пандора устроилась на сиденье мопеда позади Бена, обхватив руками его талию и положив голову на широкую спину. Несмотря на то что познакомилась с этим человеком только прошлой ночью, она чувствовала себя с ним на удивление комфортно.

В самолете, по пути на этот остров, болезненно переживая очередную свою жизненную неудачу, Пандора прижималась лбом к стеклу иллюминатора и тоскливо смотрела вниз на теперь уже знакомые, но от этого не менее чудесные краски карибских рифов и лагун. Маленькие лодчонки сновали далеко внизу взад и вперед, совершенно равнодушные к тому факту, что к их острову подлетала еще одна измученная, потерявшая веру в себя женщина. Женщина, доведенная до предела двумя разводами и нынешним, третьим, столь же неудачным, развалившимся браком. «За что же мне такое наказание?» — сокрушалась она.

Начиная с момента приземления в маленьком обветшалом аэропорту острова она мало что помнила из событий последующих двух дней. Большую часть времени Пандора проспала в гостиничном домике. К тому же, будучи весьма застенчивой женщиной, она не могла запросто взять и начать общаться с другими приезжими, большинство из которых, видимо, были англичанами и говорили, с ее точки зрения, неразборчиво и с непонятным акцентом.

Теперь же, чувствуя теплые лучи солнца на спине, она начинала верить, что наконец-то очнулась от этого ужасного сна. На острове ее никто не знал. И, наверное, и не узнает, пока сюда не заявится ее мамаша. А это обязательно произойдет. Пандора вздохнула. «Как бы то ни было, — подумала она, глядя вверх на высокие пальмы, выстроившиеся по сторонам мучнисто-белой пыльной дороги, — у меня еще осталось немного времени на самостоятельную жизнь, которая, конечно, закончится, когда мамаша все же примчится сюда верхом на метле».

Бен остановил мопед.

— Подожди-ка, — сказал он, слез с мопеда и побежал обратно, вниз по дороге. Пандора почувствовала, как пот струйками стекает по ее ногам, и улыбнулась. Наверное, надо постараться привыкнуть к тому, что здесь постоянно потеешь. Это совсем непривычно для американцев, ведь в Штатах целые могучие отрасли промышленности зарабатывают миллионы долларов на том, чтобы американцы и американки не могли и не хотели потеть. Пандора вдохнула смешанный запах пота, спермы и ветрениц, что цвели на земле у ее ног, и подумала: «Мне следовало бы на основе этих ароматов создать собственные духи. Женщины точно были бы без ума от столь чудного сочетания».

Она вновь втянула носом воздух и увидела, что Бен уже возвращается. Как же естественно, легко он двигается! В этом он совсем не похож на Ричарда, чья неуклюжесть проявлялась буквально в каждом жесте. Ричард, например, ходил очень по-английски, как медведь, его коленные и прочие суставы, особенно те, что в свое время были повреждены в регбийных схватках, хрустели и поскрипывали. Бен же, даже босиком, бежал ловко и свободно. В руках он нес несколько маленьких круглых предметов.

— Понюхай, — предложил он, поднеся их к ее лицу. — Это манго.

Пандора взяла один из плодов.

— Так они же совсем крохотные. По сравнению с теми, что я видела на Ямайке, — сказала Пандора, но тут же в мыслях выругала себя за привередливость. Она прекрасно знала, что для нее было опасно всецело отдаваться чувству радости и слишком уж надеяться на близкое счастье. Тем не менее почему-то была уверена, что Бена ей опасаться не стоит, но и не стоит раздражать этими глупыми упреками.

Бен откусил кусочек от одного из манго.

— Да нет, ты попробуй, — не сдавался он, — они же очень вкусные. Сейчас у нас манговый сезон. — Он улыбнулся. — Старухи вынуждены зорко караулить свои манговые посадки, потому что мальчишки не прочь пробраться сюда, на холмы, и стырить их плоды.

— А ты тоже когда-то «тырил» с манговых деревьев, Бен? — спросила Пандора. — Кстати, ты здорово говоришь по-английски.

— Английскому меня учили не миссионеры, а мистер Саливен. Он был хорошим учителем и никогда не позволил бы мне сказать что-нибудь вроде «тырить». — Бен рассмеялся. — Это слово звучит смешно. Мальчишкой я был главным по «тыренью» манго. Теперь, наоборот, сажаю деревья на земле моей бабушки. Ее посадки вон там, повыше. Когда-нибудь эта земля станет моей, я построю на ней дом и обзаведусь семьей.

«О Бог мой, — подумала Пандора, вновь устраиваясь верхом на мопеде. — Для Бена все так просто! Интересно, сколько же ему лет? Вероятно, двадцать семь». Самой Пандоре было, так сказать, «за тридцать». В вопросах возраста она не любила точных цифр и вообще старалась провести в постели, не вставая, все свои дни рождения, считая, что если полностью игнорировать сам этот день, в который ты когда-то появился на свет, то есть нарочно валяться в постели, не отвечать на телефон или звонки в дверь, то тогда и годы, добавляющие тебе возраст, как-нибудь да и пройдут мимо никем незамеченные. Но ей не всегда удавалось так поступать. Особенно когда она была замужем за Норманом, любителем выпить и, следовательно, с радостью использующим для выпивки любой повод. И поэтому оба дня рождения, проведенные с Норманом, переходили в пьяные ссоры, а подарками Пандоре служили синяки и переломы. Маркус, второй ее муж, был как раз тем психиатром, к услугам которого она обратилась после краха первого брака. Выпускник Гарварда, богатый красавец с прекрасными манерами — увидев его, мать Пандоры впервые в жизни оказалась довольна выбором, который сделал ее единственная дочь. Со временем, однако, открылось, что Маркус, во-первых, бисексуален, а во-вторых, страшный сквернослов и хам.

Жизнь с Норманом во многих отношениях была куда более реальной, чем с Маркусом. И, хотя Норман действительно пил и бил свою жену (ссадин от этих побоев было не сосчитать), он все же любил Пандору. Так, как может, например, любить свою мать всякий зависимый, отчаявшийся и, в принципе, нелюбимый ею ребенок. Что касается Маркуса, то он как раз сделал так, чтобы именно эта сторона семейной жизни Пандоры — постоянные побои — совсем не изменилась. Разница была лишь в том, что после того, как Пандора покинула расплакавшегося вдруг Нормана и перебралась в другой мир, где положение жены известного психиатра возводило ее в ранг богатой женщины, представительницы избранного общества, она лишилась возможности показывать следы мужниных побоев другим женам, с кем теперь общалась. Бедные женщины из ее прежнего круга морально поддерживали друг друга, например, ходили вместе с избитой подругой в магазин, предварительно замаскировав ее синяки. Они ухаживали друг за другом, как делали бы это раненые солдаты, пострадавшие в бою с общим противником, угощали подруг чаем или печеньем, сочувственно вздыхая или возмущаясь вместе: «Вот же, мол, какая сволочь твой муженек!». В среде же богатых посетителей и посетительниц вечерних изысканных салонов дело обстояло совсем иначе. Прежде всего, на теле Пандоры просто перестали появляться отметины и шрамы — это и понятно, ведь Маркус бил очень аккуратно, связав предварительно ее щиколотки и запястья шарфами и перетянув рот черным шелковым платком. Больно, в самую душу, ранила Пандору и отвратительная брань — «потаскуха», «тварь», — которой награждал ее Маркус.

Изредка доносившийся до Пандоры грохот дверей соседних особняков говорил ей, что и среди своих новых знакомых она была далеко не единственной женой, мучившейся от побоев, издевательств и одиночества. Она знала, что и в этом кругу существовало некое незримое «сообщество несчастных жен», за особенностями черт лица и безвольными движениями рук которых угадывались именно те секреты, что столь бдительно хранили тяжелые фасады богатых вилл.

Ричард принес ей освобождение. Высокий, крепкий, самый что ни на есть англичанин, он работал в Бостоне ведущим репортером в «Бостон телеграф». Но в то время Пандоре уже казалось, что она всего лишь бейсбольная перчатка, которую мужчины передают друг другу с руки на руку. «Неужели все они из одной команды? — подумывала она тогда. — Может быть, Ричард тоже хочет просто примерить эту перчатку на свои пять пальцев, чтобы сыграть в неизвестную ей, но хорошо знакомую всем мужчинам игру?» Как бы то ни было, от кошмара, каким был для нее Маркус, Пандора очнулась лишь в объятиях Ричарда, выглядевших тогда вполне надежными и привлекательными. Может быть, именно в этом запоздалом пробуждении и состояла тогда ее очередная ошибка.

Пандора заметила впереди длинную жестяную крышу. Мопед завернул в сторону, и ее приятно поразили пестрящие краски: разноцветные бабочки порхали по зарослям бугенвиллей, гораздо менее броские, но безупречно правильных форм, кусты гибискуса напоминали удивительные скульптуры, покрытые неподвижной темно-зеленой листвой. Пандора радостно улыбнулась.

— Бен, — воскликнула она, — гибискусы напоминают мне монашек и наш монастырь — он был такой же строгий и аккуратный. А вот бугенвиллеи похожи на задирающих юбки девок из кордебалета.

Перед ними был дом с примыкающей длинной верандой. На ее перилах под солнцем были разложены постельные принадлежности. Над головой хлопало по ветру выстиранное белье. Отметив его свежесть и броскую чистоту, Пандора вдруг вспомнила о собственных грязных вещах, сваленных кучей в углу гостиничного коттеджа.

Она проковыляла к дому следом за Беном, страшно жалея, что не додумалась надеть туфли. Конечно, иногда было здорово побыть немного дикаркой, но песок слишком уж жег ступни. Поэтому она рада была очутиться наконец в прохладе веранды. Стеклянная дверь захлопнулась позади них.

Бабушка Бена оказалась совсем сгорбленной старушкой. У нее были, однако, ясные карие глаза, а рука, которую она протянула Пандоре, сохранила удивительную для женщины столь преклонных лет силу.

— Бен, — осторожно произнесла мисс Рози, — мисс Мейзи готовит обеа. Сейчас будет начинать.

— Что такое «обеа»? — не удержалась Пандора.

— Это черная магия. Шш! — Мисс Рози поднесла палец к губам. Какое-то время все молчали. Неожиданно прервалась разноголосица кузнечиков за окном, замолчали попугаи в ветвях деревьев. Весь остров как бы замер. Слышно было лишь трудное дыхание мисс Рози. — Теперь я слышу. Она готовится к тому, чтобы убить. Наступает ночь, и полная луна идет на небо. Она сейчас перережет горло белому петушку.

— Кого она наказывает? — спросил Бен.

— Массу Джезона. Он плохо сказал про ямайскую женщину, потом побил ее, и она пошла в горы жаловаться мисс Мейзи.

Дальше Пандора перестала что-либо понимать в их диалоге, так как мисс Рози и Бен заговорили на незнакомом ей языке. Причем последние слова в каждой фразе произносились ими наиболее энергично, с ударением, что очень напоминало манеру читать стихи, свойственную Дилану Томасу.[1]

Бен понял замешательство Пандоры и улыбнулся.

— Я тебе сейчас все объясню, — успокоил он. — Мисс Мейзи — приехала с Ямайки, живет здесь, в горах. Она очень стара, и мало кто что-то точно знает о ней, но все считают ее ведьмой. Свои колдовство и знания она принесла с собой с Ямайки. Кое-кто думает, что ее выбросило на берег после кораблекрушения. Может, это и не так, но живет она там, наверху, и, когда я был маленьким, мы с ребятами страшно ее боялись. Как-то раз мисс Мейзи даже погналась за мной, когда мы с Демианом и Клемом хотели залезть к ней в сад своровать гранаты. Помню, мы ей ужасно надоедали. Так вот, я тогда бежал от нее, и мне вдруг показалось, что она просто летит следом за мной по воздуху и вот-вот схватит.

— Да, летать она умеет, это уж точно, — заявила мисс Рози. — Я много раз видела, как она летала в лунные ночи. Мейзи, однако, думает, что она всемогуща. Но она не так сильна, как я. Ну ладно, пора за стол.

Старушка двинулась на кухню, сильно согнувшись. Она напоминала Пандоре маленькое, но крепкое стенобитное орудие. Бен последовал за своей бабушкой с ласковой улыбкой.

В доме больше никого не было. У кухонного стола из тесаной ели стояли лишь два стула. Поймав вопросительный взгляд Пандоры, Бен уточнил:

— Мой дед погиб, утонул. Как, впрочем, очень многие из его поколения. Все они были рыбаками, ходили в море. Бабушка оставалась на берегу, ей приходилось очень тяжело. У нее на руках было двенадцать детей, и временами все питались лишь кокосовыми орехами и миндалем. Рыба, правда, бывала всегда. — Бен вздохнул. — Моя мать умерла, когда мне было девять лет. Тогда на остров пришел ужасный грипп, и многие на Малом Яйце умерли.

— Смерть пришла с английским доктором. Он привез с собой чужие привычки и пьянство. — Мисс Рози перебила Бена. — Вместо наших местных лекарств он стал давать детям таблетки. — Старушка покачала головой, ее глаза до сих пор хранили след пережитого тогда несчастья. — Многие умерли, очень многие. И моя любимая дочка бедняжка Энн-Мари тоже. Мать Бена была такая красивая. Бог, он ведь всегда прибирает к себе сначала лучших.

— О, значит, я буду жить долго, правда, ба? — засмеялся Бен.

— Сядь, Бен.

— Сейчас, я только принесу еще стул для Пандоры.

Бен сидел как на иголках, то и дело меняя позу. Мисс Рози суетилась над его тарелкой, приговаривая:

— Ешь, мальчик мой. Вот суп из рыбьих голов. Еще я тебе приготовила жареного цыпленка. А потом будут еще твои любимые клецки.

Пандора с интересом следила за ними. Вне всяких сомнений, старая женщина просто обожала своего внука.

Бен взглянул на Пандору через стол и обратился к бабушке:

— Ба, я передам рыбий суп Пандоре. Там, откуда она приехала, первым подают блюда дамам.

— Да-да, Бен, конечно. Пожалуйста. Так вы американка?

Пандора кивнула. Она очень надеялась, что ее не причислят с ходу к разряду презренных туристок.

— Да, я американка, из Бостона.

— Вы, американки, не умеете заботиться о своих мужчинах. — Мисс Рози вынула из духовки блюдо с булочками. — Я работала на одну американку несколько лет назад. Так у нее никогда не было даже припасов еды в кладовке. Она не стирала и не гладила для своего мужа, не меняла постельное белье. Поэтому он и ушел от нее к девушке с острова. Островитянки знают, как заботиться о мужчинах. — Старушка яростно и обильно принялась солить суп Бена.

«Да, и эта забота приводит мужчин к страшной гипертонии», — мысленно возразила Пандора.

— Не все американки такие уж плохие, ба. Времена-то меняются. — Бен явно не хотел перечить старушке. — И, знаешь, я и сам могу посолить суп.

— Может быть, ты и прав, мой мальчик. Что-то где-то наверняка меняется. А вот на моей кухне точно ничего и никогда не переменится. Садись, девочка, я положу тебе наших местных угощений. Они самые лучшие во всем мире, увидишь.

Пандора села за стол и, зачерпнув ложкой, осторожно попробовала суп из рыбьих голов. Ей показалось, что из суповой гущи на нее уставились большие мертвые глаза. Может быть, рыбьи головы находились где-то там, на дне тарелки, но суп был, тем не менее, превосходный. Ее желудок, воспитанный на американской пище, воспротивился было: как можно есть это! Однако вкусовые бугорки языка Пандоры теперь уже были явно заодно с ее бунтующими против цивилизации, испачканными песком пятками. Вместе же они твердили отныне лишь одно: «Мы не где-нибудь, а на Малом Яйце, и мы намерены жить здесь так, как живут все, и развлекаться, развлекаться вовсю!»