"Один Рё и два Бу" - читать интересную книгу автора (Гурьян Ольга Марковна)

ВЫДУМКИ И СОМНЕНИЯ

Едва-едва начинало светать, когда мальчишка проснулся, свежий, отдохнувший, ужасно голодный. Уже он собрался вскочить, бежать к матери, поскорей набить живот едой. Но вдруг увидел, что над ним ватно-серое небо, а под ним голые доски скамьи. Вдруг вспомнил, что вовсе и не возвращался домой. Закуска, за которой его послали, не куплена. Деньги — один рё два бу — потрачены. Что теперь будет, что с ним сделают? Как сильно будут его бить за один рё два бу?

«Не могу я вернуться домой без денег, — думал он, утирая рукой мокрые глаза и нос. — Нет сомнения, изуродуют меня до смерти или до конца дней останусь калекой».

И чем больше он думал, тем меньше хотелось ему идти домой. В воображении слышался ему пронзительный голос матери: «Ах ты, проклятый воришка, и зачем ты родился на свет? Вот посадят тебя в тюрьму, отрубят голову, воткнут на бамбуковый шест, выставят напоказ у нового моста!..»

«Сразу не отрубят! — мрачно подумал мальчишка. — Пусть рубят, наплевать мне на них всех. И не жаль мне моей жизни. Разве я живу? Вчера представляли в театре — это жизнь! Халаты парчовые, машут мечами— князья и герои! Богатые!.. Ах, как хочется есть!»

Возможно, что тут бы он поднялся со скамьи и пошел домой. Его бы побили и накормили, и все пошло бы по-прежнему, и эта книга не была бы написана. Но в это время из переулка вдруг вышла женщина, пожилая, кругленькая, с лицом приветливым и задумчивым. Хотя на ней был скромный халат цвета корицы с белыми крапинками, видно было, что это не простая служанка — волосы не повязаны тряпкой, а со вкусом причесаны. В руках она несла два ведра и направилась к водоему напротив театра. Она зачерпнула воду так неловко, что чуть не утопила ведро, а вытаскивая его обратно, половину воды выплеснула на халат и на землю.

Мальчишка, воспитанный в строгих правилах уважения к старшим, не мог выдержать это зрелище и вежливо спросил:

— Тетушка, давайте я помогу вам!

Женщина обрадовалась необычайно, заулыбалась, сунула ведро мальчишке и быстро-быстро заговорила:

— Благодарение богам, что за хороший мальчик! Я просто уже не знала, что мне делать! Я к этому делу непривычная, а без воды как же обойтись? Ты, наверно, спросишь, зачем я так далеко пошла, когда у нас свой колодец за оградой,? Но, видишь ли, колодец-то без крышки и пользуется им весь переулок. По правде сказать, уж давно было пора его чистить. Вчера и взялись за это дело — все соседи помогали. Спустили грязную воду, и какой только дряни не оказалось на дне. Кто это накидал, и ума не приложу. И битая посуда, и мячики, которыми играют под Новый год, и три деревянные сандалии, все с левой ноги, видно, дрались ими. И женский парик — как он туда попал? Весь размок и порыжел, можно подумать — пучок водорослей. Ты сам понимаешь, из этого колодца сегодня еще нельзя брать воду, а служаночка у меня вздумала заболеть. Вот и пришлось мне идти самой. Думала, никогда не справлюсь…

Пока она так болтала, мальчишка успел наполнить оба ведра и, соскучившись стоять, сказал:

— Давайте уж я донесу вам ведра до дому.

— Благодарение богам! — воскликнула женщина. — Ах, что за мальчик! А тебе не тяжело будет, ты такой маленький?

— Вот еще, тяжело! — сказал мальчишка. — Вовсе и не маленький. Это у меня рост такой невысокий.

С этими словами он поднял ведра, а женщина засеменила вперед, указывая дорогу. Но, видно, она была из тех, кто не умеет молчать. И двух шагов не успела сделать, повернулась и спросила:

— А как тебя зовут?

Мальчик испуганно остановился. Он не знал, как ответить. Если она узнает его имя, она обязательно еще спросит, где он живет, и сразу отведет его домой, а там ждет его справедливая расправа. Он собрал мысли, но никак не мог придумать, что сказать. Женщина, удивленная, что он не отвечает на такой й вопрос, повторила:

— Как твое имя, мальчик?

Тогда он быстро назвал первое имя, которое пришло ему в голову:

— Токуити.

— Токуити, а твоя мать не рассердится, что ты задержался, помогая мне? Ведь, наверно, она послала тебя за чем-нибудь и теперь ждет не дождется и места себе не находит от нетерпения?..

— Ни за чем меня не посылали, — быстро прервал Токуити. (Уж мы теперь для удобства рассказа будем его называть этим именем.) — Никто меня не посылал! — крикнул Токуити. «Ах, посылали, посылали, а он украл деньги. Ждут, конечно, ждут, уже ждать перестали. Долго ли еще эта женщина будет мучить его, расспрашивая и выпытывая? Как заставить ее замолчать?»

И, уже один раз соврав, второй раз показалось ему это не так трудно и даже понравилось, что так легко пришла в голову спасительная ложь.

— Я сирота, тетушка, нет у меня матери, и никто меня не ждет.

— Бедняжка, — сказала женщина. — Нелегко тебе живется. Но я вижу, ты добрый мальчик, а доброе дело не остается без награды. — Она сочувственно вздохнула, а затем снова принялась болтать и, пока они прошли переулок, успела сообщить, что ее зовут О-Кику, что она живет у брата и ведет его хозяйство, потому что он овдовел. А брата зовут Хироси. А служанку зовут Мицуко, и она заболела оттого, что нарвала в саду неспелые сливы, а всем известно, как вредно есть сливы, пока они еще зеленые.

Токуити слушал ее невнимательно и думал: что же это за награда его ждет? Может быть, ему дадут за труды несколько медяков, и тогда он, пожалуй, сможет вернуться домой, и если будут его колотить, то не очень сильно. Тут ему вспомнился костлявый кулак матери и жирная ладонь хозяина, которая так сочно чмокала, когда он давал шлепка. Ах, очень не хотелось возвращаться туда. Но что было делать?

Так они незаметно прошли переулок, свернули в другой, а быть может, это был и третий, и остановились у высокого плетня. Изнутри его густо затянуло каким-то вьющимся растением, потому что сквозь щели ничего не было видно, а длинные стебли перекинулись через верхушку плетня и весь его испестрили твердыми зелеными листьями, такими блестящими, будто их только что помыли свежей водой. Тонкие усики завивались спиралью и слегка вздрагивали, будто манили и дразнили Токуити: «А вот зайди-ка, зайди! Ни за что тебе не угадать, что тебя ждет здесь!»

О-Кику отворила калитку, поманила Токуити рукой, позвала:

— Зайди же, зайди!

В тени деревьев стоял маленький дом, крытый тростником, с решетчатыми из некрашеного дерева стенами, затянутыми чистой белой бумагой. О-Кику отодвинула одну из этих подвижных стен и опять поманила Токуити. Он сбросил у приступки свои деревянные сандалии, опустил на землю ведра с водой и вошел.

— Прошу, подожди немножко, — сказала О-Кику. — Я сейчас вернусь.

Большая комната занимала всю восточную половину дома — видно, на день раздвинули перегородки, чтобы ветер из сада мог в нее проникнуть. Комната была пустая, прохладная. Пол, устланный чистыми серебристо-белыми циновками, и на нем две-три плоские подушки в ярких шелковых чехлах. В глубокой нише висела картина, верно очень старинная, — такая темная, что едва можно было различить извивы драпировок, круглые щеки и густые брови богини красоты. Перед ней стояла бронзовая ваза с изогнутой веткой цветущего дерева. По бокам ниши громоздилось в сложном переплетении множество ящичков и полочек разных размеров и из различного дерева. Токуити оглядел все и подумал:

«Это люди зажиточные. Неужто пожалеют подарить мне несколько монеток?»

Однако же О-Кику, вернувшись в комнату, и не подумала достать из-за пояса кошелек, положить деньги в заранее открытую ладонь Токуити. Нет, она поставила перед ним поднос на ножках, который принесла с собой. На подносе были мисочки и блюдца с едой.

— Кушай, Токуити, — сказала она. — Пожалуйста, ешь сколько хочешь, не стесняйся.

Он поел, встал и снова выжидательно посмотрел на нее. Но вместо того чтобы наконец отпустить его, О-Кику сказала:

— Куда же ты? Сиди, сиди, отдыхай!..

Весь день Токуити так и не решил, что же ему делать, и не мог понять, что собираются делать с ним. Каждый раз, когда он пытался встать, О-Кику быстро говорила:

— Подожди, Токуити, подожди немножко.

Накормив его досыта, она принесла халат, старенький, но еще хороший и тут же принялась очень ловко укорачивать его. При этом она беспрерывно болтала и задавала Токуити множество неприятных вопросов. Он старался отвечать односложно и с не привычки ко лжи очень боялся запутаться. Сперва он сказал, что отец у него был лодочник, а теперь умер, и мачеха выгнала его из дому.

— Бывают же такие жестокие женщины! — воскликнула О-Кику. — А свои дети у нее есть?

— Пять дочек, — сказал Токуити и вдруг вспомнил, что уже отвечал на этот вопрос и говорил, что у нее три дочки и сын. Но О-Кику, казалось, не слушала ответы и не замечала противоречий и опять спросила, чем занимается его отец. А Токуити, забыв, что рассказывал раньше, ответил, что отец — погонщик мулов и сейчас ушел куда-то на север.

Неизвестно, что бы он еще наговорил, по тут с улицы послышался голос продавца рыбы, и О-Кику поспешила к калитке. Здесь она долго торговалась и только вернулась с рыбой, как появилась Мицуко — служанка — и сказала, что живот уже не болит и она теперь здорова. Она взяла у О-Кику покупку и стала осуждать, что заплачено дорого, а рыба костлявая.

— Уж все знают, что обмануть вас нетрудно, — сердито говорила Мпцуко. — Всякому слову верите, всякого проходимца кормите. Как нас еще совсем не обобрали, понять не могу. Зачем вы сами пошли покупать, не позвали меня?

— Но, Мицуко, ты только посмотри, какая она красивая. — оправдывалась О-Кику. — Чешуя будто золотом тканая, а плавники зубчиками и прозрачные как газовая накидка. Настоящая придворная дама.

— Дама?.. — протянула Мицуко. — Я бы скорей сказала — старая нищенка. Плавники рваные, а чешуя — лохмотья в пестрых заплатах. Как эту рыбу ни приготовь, на вкус будет жесткая и сухая. Вам-то, конечно, все равно — вы ее есть не будете.

— Мне совсем не все равно. Зачем ты так говоришь? — с жаром ответила О-Кику. — Я, конечно, очень глупая, но не могу себя заставить съесть живое существо, все мне кажется, что это грех. Ты сама знаешь, что рыбаки и охотники после смерти попадают в ад. Ты знаешь песню?

— Сама я не ем, но других не осуждаю. Мой брат Хироси и ты, вы оба много работаете, вам нужна сытная пища, вам это не составится в грех.

Мицуко не стала слушать, засунула рыбе палец под жабры и ушла. А О-Кику пошла в сад нарвать цветов и взяла с собой Токуити.

Сад был невелик, по устроен с большим искусством. Дорожка, выложенная неровными, заросшими мохом плитами, вела к беседке в виде деревенской уединенной хижины. У ее входа стоял резной каменный фонарь. Были здесь и крохотная бамбуковая рощица, и две-три искусственные скалы, и круглый как радуга, мостик через ручеек.

Токуити хотел пройти за угол дома посмотреть, что там еще есть за углом, но О-Кику вдруг замахала руками, выпучила глаза и зашептала:

— Нельзя, нельзя! — и даже приложила палец к губам.

Токуити удивился, по послушно вернулся обратно. После этого до самого вечера он сидел в углу комнаты и думал, что давно ему пора уходить, но не знал, как это сделать. А О-Кику между тем достала кусок богатого шелка и начала шить платье, судя по размеру, девочке лет десяти — двенадцати. Но это было странное платье, и Токуити ни разу не видал, чтобы девочки носили такое: очень широкое, с длинным шлейфом, заложенным поперечными складками. При этом она тихонько напевала:

От этого пения Токуити стало не по себе, слова показались зловещим предзнаменованием, будто угрожали ему. Он подумал: «Пошел бы я с утра прямо домой, уж давно бы меня поколотили, и все это было бы уже позади. И чем дольше я буду здесь сидеть, тем сильнее мне попадет».

Он глубоко вздохнул, набрался храбрости и сказал:

— Тетушка, отпустите меня домой. Там уже, наверное, ждут меня и беспокоятся.

— Подожди, подожди немножко! — воскликнула О-Кику. — Бедненький, ты, наверно, соскучился? Хочешь пирожок? Хочешь, я расскажу тебе сказку? Хочешь, я расскажу тебе про героя Иосицунэ?

И не дожидаясь ответа, она начала свой рассказ.