"Проклятая шахта.Разгневанная гора" - читать интересную книгу автора (Иннес Хэммонд)

Глава 4

Заходя на посадку в аэропорту Помильано, наш самолет сделал огромный круг, и мы оказались над Неаполем. Залив был темно-синим, а остров Капри – изумрудным. Белые дома карабкались вверх, к Вомеро, где возвышалась коричневая громада Кастель Сан-Эльмо.

Серая зола Везувия в лучах солнечною света казалась белой, а синеватый дымок над кратером был подобен причудливому облаку.

– Какая благодать! – воскликнул Хэкет.

Всю дорогу из Милана до Неаполя он не умолкал ни на минуту. Я узнал буквально все – о его жене, детях, о бизнесе, которым он занимался в Питтсбурге, и я обрадовался, когда он сменил тему.

– Глядя на Везувий, никогда не подумаешь, что за последние четыреста лет произошло шестьдесят крупных извержений. – Его светло-серые глаза сверкали за толстыми стеклами пенсне. Он засмеялся и толкнул меня в бок. – Увидеть Неаполь и умереть – да? Полагаю, это изречение принадлежит человеку, который находился здесь во время извержения. – Он вздохнул. – Но сейчас он не выглядит активным. Я отправился в это далекое путешествие именно для того, чтобы увидеть Везувий. Геология – мое хобби.

Я обратил внимание на клубы дыма.

– Должен сказать, что сейчас он более активен по сравнению с 1945 годом, если это способно придать вам бодрости, – сказал я.

Он достал из портфеля кинокамеру и стал снимать вулкан через иллюминатор. Закончив съемку, он повернулся ко мне:

– Вы были здесь во время войны?

Я кивнул.

– Вы видели его извержение в 1944 году?

– Нет, его я не застал.

Он сочувственно прищелкнул языком:

– Вы упустили потрясающее зрелище, сэр. Мой сын был здесь. Он водил один из грузовиков, эвакуировавших Сан-Себастьяно. Он видел Сомма-Везувий, стертый с лица земли потоком лавы, а Сан-Себастьяно постепенно исчезал у него на глазах. Я должен был приехать и увидеть все сам. Сын рассказывал, что купол церкви был виден над застывшей поверхностью лавы. И вы прозевали такое зрелище?

Он с сочувствием покачал головой, словно я прозевал хороший фильм.

– Во время войны солдат обязан находиться там, куда направит его командование, – парировал я сердито.

– Да, конечно.

– Но как бы то ни было, я взобрался на Везувий за неделю или за две до извержения.

– Да ну! – Он с любопытством уставился на меня, его глаза сияли от восторга. – Мой сын упустил такую возможность. Оказывается, он просто не обращал внимания на Везувий, пока не началось извержение. Скажите, как выглядел тогда вулкан? Наверное, так же, как сейчас. Вы забирались на самый верх?

– Да. – Я вспомнил, как мы шли по туристской тропе от Торе-Аннунциаты и как карабкались по застывшей лаве. – Тогда у меня были обе ноги, и все равно было чертовски трудно, – пробормотал я.

– Трудно? Надо же, какое счастье встретить человека, который видел вулкан до того страшного извержения! Как он тогда выглядел?

Его возбуждение было заразительным.

– У подножия склоны были довольно пологими, но чем выше, тем круче они становились. На вершине было плато шириной в милю, окутанное горячим паром, проникавшим сквозь многочисленные щели. В сущности, плато представляло собой затвердевшую лаву, а звук наших шагов был подобен звону металла. В самом центре плато громоздилась куча пепла высотой около трехсот футов. Издали она выглядит как прыщ на вершине, а вблизи похожа на кучу шлака. Мы забрались на эту кучу и сверху смогли заглянуть внутрь кратера.

– Что вы увидели?

– Примерно каждые тридцать секунд Везувий вздыхал, выбрасывая камни с такой силой, что они отлетали на огромное расстояние.

– Это не очень опасно?

Я засмеялся:

– Конечно, каска не помешала бы. Но по счастью, воронка кратера была слегка наклонена в противоположную от нас сторону. Но грохот, с которым раскаленные камни обрушивались на плато, был нам отчетливо слышен. А в самой воронке раскаленная лава бурлила, как в пасти дракона.

– Замечательно, я должен рассказать обо всем этом сыну. Замечательно! И вы говорите, что вулкан очень изменился?

– Это зола, – показал я.

– Да, сын говорил, что ветром ее доносит до Адриатического побережья. Шесть дюймов пепла на улицах Бари в двухстах милях отсюда.

Наш разговор прервал пилот, велевший пристегнуть ремни. Через несколько минут мы приземлились в аэропорту Помильано. Было жарко и пыльно. Солнце пылало в безоблачном небе. Здесь стояла буквально тропическая жара, и мне захотелось переодеться в более легкий костюм.

Аэропортовский автобус вез нас по узким грязным улицам Неаполя, где дома придвинуты к самой обочине дороги и босоногие голопузые ребятишки играют в темных коридорах у распахнутых на улицу дверей. Неаполь совсем не изменился – все та же нищета и грязь. Белые катафалки все так же везут детей на кладбище по Виа ди Каподимонте, и, насколько мне известно, бездомные бродяги, умирающие от истощения, все так же находят свой последний приют в заброшенных шахтах. Когда мы проезжали по Пьяцца Гарибальди и Корсо Умберто, я смотрел на толпы жизнерадостных людей, мысленно возвращаясь в 1944 год. Я – летчик, лейтенант, имеющий на своем счету 19 сбитых немецких самолетов и 60 боевых вылетов. Это было до того, как Максвелл послал меня в Фоггию, до того, как я начал эти проклятые полеты на север, доставляя офицеров и припасы в партизанские отряды, формировавшиеся в Этрусских горах.

Возле авиаагентства мы с Хэкетом распрощались. Он был добр и очень помог мне в Милане, но мне хотелось действовать самостоятельно. И, честно говоря, я устал от него.

– Где вы остановитесь? – спросил он.

– Пока не знаю. Поищу какой-нибудь небольшой отель поближе к морю.

– Ну, а меня вы можете найти в «Гранд-отеле». Добро пожаловать в любое время. Если захочется выпить, я к вашим услугам.

– Спасибо. Может быть, вы как-нибудь со мной пообедаете? – Подошло такси, и я сел в него. – И благодарю вас за то, что вы были так добры со мной вчера. Я позвоню вам.

Я велел шоферу ехать в гавань Санта-Лючия. Я оглянулся: Хэкет махал мне своей серой шляпой, а стекла его пенсне блестели на солнце. Он был похож на сову, с удивлением взирающую на сияние дня. Он выглядел как типичный американский турист. Элегантный серый костюм и камера – неизменные атрибуты любого американского туриста, словно каждому, кто отправляется в поездку, их выдают как часть снаряжения.

Такси миновало Пьяцца дель Плебесцито, потом Палаццо Реале, где во время войны помещался клуб «Наафи», и покатило вдоль набережной. Море было спокойным и гладким, как зеркало. Паруса яхт казались белыми пирамидами, на горизонте виднелись смутные очертания Капри. Я остановил такси у гавани Санта-Лючия, над которой высится мрачный Кастель дель Ово. Сидя на солнышке, я любовался рыбачьими лодками, уходящими в море, и голубой гладью неаполитанского залива, простирающейся передо мной, и Везувием, похожим на громадную разрушенную пирамиду, и вдруг понял, что совсем забыл о существовании Милана, да воспоминание о ночном кошмаре почти окончательно выветрилось. Я был в мире со всем миром, как призрак который обрел молодость: зрение, слух, обоняние. Это' был тот же Неаполь, где в удивительном согласии уживаются богатство и нищета, солнце и грязь и оборванные воришки. Наверное, они все так же торгуют свои ми сестрами на Галерее Умберто и крадут что придется, из незапертых машин, оказавшихся на Виа Рома. Н мне было наплевать на богатство и нищету, и на тысячи людей, ежедневно умирающих от голода и ужасных, неизлечимых болезней, и на катафалки, запряженные тощими клячами. Все это меня не трогало. Я пребывал в романтическом настроении, просто упивался красотой Неаполя, целиком отдавшись его власти.

Я не заказывал номер заранее, но знал, что все будет в порядке. Я просто был уверен, что ничего плохого не может случиться.

По крайней мере в тот день все именно так и было. Рядом бухтой Санта-Лючия находился незадолго до этого отремонтированный отель, и, когда я высадился возле него из такси, меня встретили там, как дорогого, долгожданного гостя. Мне отвели номер на втором этаже с видом на залив и балконом, на котором я посидел перед тем, как лечь отдохнуть.

Вечером я взял такси и поехал в маленький ресторан, который знал с тех далеких времен. Вечер был теплый, светила луна. Я заказал «фрути ди маре», спагетти и «Лакрима Кристи». Ужинал я на открытой веранде, слушая непременного итальянского скрипача, игравшего «О соле миа» и «Сорренто». Тишина и красота ночи пробудили во мне чувство одиночества. И тогда я вспомнил, что Джина Валле завтра приезжает в Неаполь, и что-то шевельнулось у меня в груди. По крайней мере, мне полагалось поблагодарить ее за то, что она подменила мой бокал. Скорее всего, она спасла мне жизнь. Это было достаточным поводом позвонить ей. Тем же вечером, вернувшись в отель, я попросил телефонную книгу, отыскал номер телефона Валле, графини, вилла «Карлотта», и переписал его в свою записную книжку.

Когда я проснулся, за окном ярко сияло солнце и сквозь открытые балконные двери струился благоуханный воздух. Я позавтракал на балконе, потом долго сидел там, попивая коньяк и покуривая, думая о том, чем заняться в этом солнечном мире. Все было столь великолепно, что мне и в голову не приходило, что это великолепие может быть чем-то нарушено. Я пообедаю в ресторане, потом буду долго лежать на берегу залива на солнце, а ближе к вечеру позвоню на виллу «Карлотта».

Я приехал в ресторан вскоре после двенадцати, и, когда расплачивался с таксистом, на парковочную площадку въехал кремовый «фиат».

В машине никого, кроме шофера, не было. Он вышел из машины, бросил фуражку на заднее сиденье и расстегнул куртку своей зеленой униформы. Куртка была надета на голое тело. Потом он расстегнул ремень на брюках и снял их, оставшись в плавках темно-бордового цвета. Я зачарованно глядел на перевоплощение шофера в купальщика. Видимо, это не ускользнуло от его внимания, потому что, забросив в машину свою одежду, он сердито взглянул на меня. Широкоплечий молодой человек лет двадцати, прекрасного телосложения, с выразительным лицом и копной длинных черных волос, которые он имел обыкновение отбрасывать со своего высокого лба. И вдруг его сердитый взгляд сменила широкая, озорная усмешка.

Я знал его когда-то. Тогда это был маленький оборванец с широкой усмешкой, в соломенной шляпе с низкой тульей и узкими полями. Весной 1944 года он постоянно обретался на этой парковочной площадке и радушно приветствовал нас, когда мы наведывались в ресторанчик.

– Я знаю тебя, – сказал я по-английски.

Он подошел поближе и, задорно улыбаясь, произнес на ломаном английском:

– Ну-ка, смотри!

Это был его своеобразный девиз. При этом он прыгал на движущуюся товарную платформу или бежал рядом, без конца повторяя: «Ну-ка, смотри!»

Это единственная английская фраза, которую он знал. Он со своей командой охранял тогда парковку от жуликов, и, пока вы платили им за это, можно было оставлять в машине что угодно, не беспокоясь о сохранности своих вещей. Когда же я наведался в ресторанчик чуть позже, в 1945 году, я услышал ту же самую фразу; «Ну-ка, смотри!» – но мальчик, бежавший за платформой, был поменьше ростом. Он оказался братом своего предшественника – Роберто, которому принадлежало авторство этого самого «Ну-ка, смотри!». Роберто же скопив деньжат, купил лодку и теперь промышлял охраной рыбацких лодок.

– А как твоя лодка? – спросил я по-итальянски.

– Американские и английские солдаты ушли, синьор, и бизнес заглох, поэтому я продал лодку и купил грузовик, а когда он пришел в негодность, стал шофером.

– Давай выпьем, – предложил я.

– Спасибо, синьор, спасибо.

Мы расположились на балконе, и я заказал бутылку вина. Солнечные блики на воде слепили глаза. Мы говорили о рыбном промысле и туристическом бизнесе. Затем речь зашла о коммунистах. Он скорчил кривую мину:

– Только церковь способна спасти Неаполь от коммунистов, синьор, – мрачно сказал он. – Но церковь не может прибегнуть к оружию.

– Что ты имеешь в виду? Он пожал плечами;

– Я ничего не знаю. Это только слухи. Но вооружение ввозится в страну и оседает на юге. Говорят, что в Калабрии сформирована коммунистическая армия.

– В Калабрии всегда существовала армия, – сказал я. – Когда я уезжал из Неаполя, мне довелось слышать, что бандитские формирования там насчитывают двадцать тысяч человек и оснащены по последнему слову техники, включая полевые орудия и даже танки.

Он кивнул:

– Да, все было именно так, синьор. Но сейчас все иначе. Я слышал разговор графа Валле с командующим южной армией. Граф входит в состав правительства, и он говорит, что в страну постоянно ввозится оружие, которое сразу же переправляется в подпольные организации.

– Ты сказал «граф Валле»? – спросил я.

– Да, да, синьор. Граф служит в министерстве, имеющем отношение к партизанскому движению.

Упоминание о графе Валле крайне удивило меня. У меня сложилось впечатление, что графиня – вдова, и я спросил:

– Это муж Джины Валле?

Он настороженно взглянул на меня:

– Вы знаете графиню, синьор?

– Я познакомился с ней в Милане. Так граф Валле – ее муж?

– Да, синьор. – Он нахмурился и крепко стиснул бокал своими коричневыми пальцами. – Где вы познакомились с графиней?

– В доме некоего бизнесмена по имени Сисмонди.

Его лицо оставалось по-прежнему хмурым.

– А был с ней там еще кто-нибудь? – сердито спросил он.

Мне показался странным такой чрезмерный интерес шофера к особе из аристократического круга, и я сказал ему об этом. Он ничего не ответил, а только широко улыбнулся. Потом, после небольшой паузы, разразился следующей тирадой:

– Все очень просто, синьор. Я шофер графини. Я люблю плавать. Когда графиня отсутствует, я могу приехать сюда, насладиться морем. Но я всегда боюсь, что она вдруг внезапно вернется и не застанет меня на вилле «Карлотта». Ей лучше не попадаться на глаза, когда она в гневе. Она звонила по телефону и сказала, что прибудет сегодня в полдень. Она ничего не говорила вам о своих планах?

– Она задержится на день во Флоренции, – машинально проговорил я, думая в это время о таком странном совпадении. Надо же мне было вот так встретиться с ее шофером, которого я знал со времен войны.

Он допил кино и встал:

– Спасибо, синьор. А теперь я должен поплавать. Я кивнул:

– Не мог бы ты передать графине, что я – моя фамилия Фаррел – хотел бы сегодня в шесть тридцать заехать на виллу «Карлотта» и пригласить ее на ужин?

И опять я заметил, как сузились его глаза и он начал хмуриться.

– Я передам ей, синьор, – пообещал он, – премного вам благодарен. – Он отвесил поклон, и со стороны это выглядело очень странно, поскольку он был совершенно голый, в одних только плавках. – До свидания, синьор.

– До свидания. – Я провожал его взглядом, пока он спускался к воде. У меня было такое чувство, что в моих отношениях с Джиной возникла некоторая сложность.

И в следующую же минуту я увидел, как его бронзовое тело без малейшего всплеска рассекло упругую поверхность моря. Энергично взмахивая руками, он быстро удалялся от берега, а ступни его ног работали наподобие пропеллера. Я поднялся и, покинув веранду, вошел в ресторан.

В тот же вечер около 6.30 такси доставило меня к подъезду виллы «Карлотта». Это был большой белый лом, отгороженный от Вил Посиллипо длинной подъездной дорогой, обсаженной пальмами. Сквозь редкую гряду пихт я увидел золотисто-коричневые арки Палаццо донны Анны. Слуга провел меня в гостиную на первом этаже. С балкона открывался сказочный вид: на заднем плане, как на открытке, – Неаполитанский залив, с одной стороны от которого – Везувий, с другой – Капри, далекий и таинственный. Джина Валле вошла с веранды.

– Как мило с вашей стороны сразу же навестить меня, – сказала она.

На ней было черное вечернее платье. Белая горностаевая накидка позволяла видеть довольно рискованное декольте. Дрожь охватила меня, когда я целовал ее руку.

Слуга принес напитки, и она подала мне бокал.

– Дела или желание развлечься привели вас в Неаполь? – спросила она, пригубив бокал.

– Желание отдохнуть, – ответил я.

– Вы последовали моему совету?

– Что вы имеете в виду?

– Когда я навестила вас в «Эксельсиоре», я посоветовала вам взять отпуск. Помните?

– Да, я помню. – Тогда она сказала кое-что еще. – Кстати, – продолжал я, – вы тогда сказали, что Милан – не лучшее место для меня. Почему?

Она по обыкновению пожала плечами.

– Милан всегда ассоциируется с деловой активностью, – ответила она уклончиво. – Вы слишком много работаете.

Но я знал, что она не только это имела в виду. Она предостерегала меня.

– Знаете, вы оказались правы.

– В чем? – удивилась она.

– В тот вечер в отеле «Насьональ», когда вы подменили мой стакан, ведь вы не выпили его, правда?

Она покачала головой:

– Нет.

– А почему?

– Просто подумала, что цветы, может быть, тоже хотят пить.

– В нем был яд, не так ли?

– Яд? – Она засмеялась. – Вы явно драматизируете ситуацию. А еще говорят, что англичане…

– Я не драматизирую, – оборвал я ее. – Около трех тридцати кто-то явился в мой номер. Если бы я выпил тот стакан, думаю, я не стоял бы сейчас здесь перед вами. Вы спасли мне жизнь.

– Ну вот, теперь это просто смешно. Это была шутка. – Она опустила глаза. – Скажу вам честно. Я нашла вас весьма симпатичным. И мне хотелось привлечь к себе ваше внимание. Только и всего.

– Кто-то пытался убить меня, – продолжал упорствовать я.

– С какой стати кому-то вдруг захотелось вас убить? – Она поставила свой бокал на поднос. – Видимо, я была права – вам действительно необходим отдых. Вы, наверное, шутите, а если вы действительно так думаете, то это, несомненно, результат переутомления. – Она поправила съехавшую с плеч накидку. – Ну ладно, пойдемте, вы ведь пригласили меня обедать. Пожалуйста, только без глупых шуток о том, что вас пытаются убить.

Мы сели в машину и поехали в ресторан на Вомеро, где, сидя за столиком, могли любоваться заливом. Я не помню, о чем мы говорили. Помню только, что больше не касался того, что произошло в Милане, а вскоре я вообще забыл обо всем на свете в ее приятном обществе. Лунный свет и тепло, казалось, проникли во все темные уголки моего сознания, так что Милан и Пльзень были забыты и я словно очутился вместе с Джиной на сказочном облаке; не было ни прошлого, ни будущего, существовало только сегодня, сейчас. Мы немного потанцевали, вдоволь наговорились, и вечер пролетел в один миг.

– Мне пора домой. В полночь будет звонить муж из Рима. – Это напоминание о муже нарушило все очарование нашей встречи. – Он всегда звонит в полночь.

Она улыбалась, словно находила забавным, что муж ей не доверяет. Я помог ей надеть накидку, и она попросила:

– Скажите, чтобы позвали Роберто, моего шофера.

Когда Роберто вез нас в ресторан, лицо его было совершенно бесстрастным. Но сейчас, когда он открыл дверцу и ждал, пока мы сядем в машину, в нем появилось нечто такое, что делало его похожим скорее на крестьянина, нежели на разбитного оборванца, каким я знал его когда-то. Закрывая дверцу, он даже не взглянул на меня, его взгляд был прикован к Джине. Автомобиль тронулся, и она взяла меня под руку.

– Это был прелестный вечер, – промурлыкала она.

Ее глаза казались черными, как бархат, губы слегка приоткрылись. Ее кожа казалась особенно белой в соседстве с черной тканью платья. Мне хотелось коснуться ее кожи, прильнуть губами к ее губам. Вдруг что-то заставило меня взглянуть вверх, и я увидел в зеркало глаза Роберто, наблюдавшего за нами. Я замер на месте, а она гневно что-то сказала по-итальянски и резко отдернула руку. Когда я вышел из машины возле своего отеля, она нарочито капризным тоном спросила:

– Не хотите ли поехать со мной завтра на ванны? – и улыбнулась.

Я растерялся от столь неожиданного предложения, не зная, что ответить, а она продолжала:

– Я всегда езжу принимать ванны на Идола д'Иччиа, когда бываю здесь. Это очень полезно для кожи после пребывания в загазованном Милане. Если вы все-таки надумаете, то имейте в виду: я отправляюсь на моторной лодке в одиннадцать. Мы сможем там и позавтракать. И вам совсем не обязательно принимать ванну.

– Вы очень любезны, – смущенно произнес я. – Я бы с удовольствием поехал.

– Вот и прекрасно. Тогда жду вас на вилле «Карлотта» в одиннадцать. Доброй ночи, Дик.

– Доброй ночи.

Роберто не сводил с меня глаз, сидя на водительском месте.

Следующий день выдался таким же теплым и солнечным. Я позавтракал на балконе, неспешно оделся и поехал на виллу «Карлотта». Джина ждала меня в саду. На ней были белые брюки, белая блузка и белые сандалии. Белый цвет особенно удачно оттенял ее прекрасную оливковую кожу. Синяя лавина глициний окутывала беседку, в которой она сидела. Мы пошли по каменистой тропинке к деревянной пристани, где Роберто ждал нас в изящной моторной лодке.

– Добрый день, Роберто, – сказала она подчеркнуто ласковым тоном, в котором, по-видимому, таился некий смысл.

Тот посмотрел на хозяйку так, словно ненавидел ее, после чего сразу же отвернулся и запустил мотор.

Откинувшись на подушки в этой роскошной лодке, мчавшейся по синей глади моря, я испытывал сказочное блаженство, как в детстве, когда мне еще было неведомо чувство страха. Плеск воды, рассекаемой носом лодки, и нежное прикосновение руки Джины рождали в моей душе чувство восторга, которое хотелось сохранить навсегда. Это было затишье перед бурей, и я уже ощущал ее предвестие во всем: и в ненавидящем взгляде Роберто, и в облаке дыма над Везувием, и в том, что произошло в Касамиччиола.

Море было спокойным и гладким, как стекло, и мы двигались в западном направлении со скоростью около двадцати узлов. Громадный лайнер входил в залив между Капри и полуостровом Сорренто и выглядел очень большим по сравнению с яхтами, белые паруса которых виднелись вокруг. Мы миновали Проциду с ее замком и гаванью д'Иччиа. На Касамиччиоле, где мы причалили, виллы и отели сверкали на солнце белизной, а воздух был напоен ароматом цветов.

Джина привела меня в маленькую гостиницу, где ее несомненно знали. Пока нам готовили ванны, мы выпили, и я спросил ее, что представляют собой эти ванны.

– Здесь находятся известные горячие источники. Говорят, они обладают радиоактивными свойствами, но я ничего об этом не знаю. Знаю только, что после этих ванн чувствуешь себя очень хорошо. – Она посмотрела на мою ногу: – Протез металлический?

– Да, какой-то алюминиевый сплав.

– Тогда его не нужно брать в кабину. Пары могут оказать на него пагубное воздействие.

– Пар никак не может на него воздействовать, – возразил я.

В моем голосе звучало раздражение, и я почувствовал, как кровь прихлынула к лицу. Я ненавидел этот проклятый протез, ставший частицей моего тела.

– Вы всегда отвергаете советы?

– Нет, только иногда.

– Тогда не упрямьтесь. Пар вреден. Оставьте его у служителя.

Я засмеялся:

– И не подумаю. Не беда, если он пострадает от пара. Преимущество искусственной конечности состоит в том, что в любое время можно пойти в мастерскую и заказать себе новую.

Ее взгляд сделался злобным.

– Вы раньше никогда не принимали эти радиоактивные ванны?

– Нет.

– Тогда вы не знаете, как они воздействуют на металл. Все металлические предметы: часы, запонки – все оставляется у служителя. Вы не сможете заказать новую ногу здесь, в Неаполе.

– Я отдам срочно очистить ее от ржавчины, – сказал я, пытаясь развеять ее страхи. – Вы даже представить нс можете, как мало я забочусь об этой ноге.

Она не улыбалась, а смотрела на меня, как на упрямого ребенка. Ей хотелось меня отшлепать. Наконец она улыбнулась:

– Вы ужасно упрямый человек! Мне не следовало пытаться урезонить вас. Женщина не должна рассуждать о радиоактивности. Ее удел – чувства, а дела вершить должны мужчины. Ну хорошо. – Ее голос смягчился. – Вы доверите мне присмотр за вашей ногой, пока будете принимать ванну?

Сама мысль о том, что она может увидеть мой протез, повергла меня в ужас.

– Нет, – ответил я резко. Она сердито вздохнула.

– Вы упрямый дурак, – сказала она и вскочила на ноги. – Я обращаюсь к вам с просьбой, и что же? Вы говорите «нет». Я больше вообще не буду с вами разговаривать, если вы не сделаете того, о чем я вас прошу.

Она ушла, холодная как лед. Я не мог понять, из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Было очевидно: она хотела, чтобы я уступил ей, но я не мог. Нога моя, и я вправе поступать с ней, как мне заблагорассудится, независимо от того, заржавеет она или нет.

Через несколько минут пришел служитель и сказал, что моя ванна готова.

– Графиня уже принимает ванну?

– Да, синьор. Она в соседней с вами кабине, синьор. Так что вы можете совместить ванну с приятной беседой. Очевидно, его клиенты не пренебрегали этим удобством. Я дал ему несколько лир. Он провел меня в заднюю часть отеля, и мы спустились вниз по каменным ступеням. Воздух становился все более горячим и влажным, по мере того как мы спускались в залитый электрическим светом подвал. Когда мы спустились, я ощутил пар в горле и легких. Служитель привел меня в комнату, где было несколько дверей. Он открыл одну, и, когда я вошел в наполненную паром кабину, он сказал:

– Разденьтесь, пожалуйста, как можно быстрей, пока ваша одежда не стала влажной. И ничего металлического, даже колец, синьор. Пар очень вреден для металла.

Я быстро снял все, но будь я проклят, если я собирался отдать ему свою оловянную ногу. Я отстегнул ее, завернул в полотенце. Потом сел в ванну. Она показалась мне такой же, как и любая другая. Я слышал, как в соседней кабине плескалась Джина. Затем плеск прекратился, и я услышал звук открываемой двери и шепот служителя.

– Нет, нет, графиня.

Дверь закрылась, и плеск возобновился. Я окликнул графиню, но она не ответила. Я лежал в ванне, размышляя о причинах настойчивости, которую они проявляли по поводу моего протеза. В какой-то момент я даже склонен был признать, что свалял дурака, не послушав се совета. В конце концов, она ведь знала, какое действие оказывает пар на металл. Потом попытался припомнить, что мне известно о радиоактивности, может ли она передаваться через пар. Ведь, несомненно, пар – простая вода. Впрочем, это не имеет значения, решил я.

Через полчаса я оделся и вышел из кабины. Я чувствовал такую усталость, что с большим трудом поднялся по ступенькам на балкон. Я застыл на месте. За одним из столиков сидел Хэкет, а перед ним стоял высокий бокал с коктейлем. Он увидел меня прежде, чем я мог улизнуть.

– Прошу, прошу, мистер Фаррел! Вот это сюрприз! Я вижу, вы уже приняли эту их чертову живительную ванну. Как я понимаю, сейчас самое время выпить. Что вам заказать?

– Коньяк с содовой, – сказал я, садясь. Он заказал.

– Я сам тоже только что из ванны. После нее я чувствую себя слабым, как котенок. Ну а как ваш отпуск? Вам стало легче?

– Да, благодарю вас.

– Прекрасно, вы уже лучше выглядите.

– Что привело вас в Касамиччиолу?

– Я приехал посмотреть на гавань д'Иччиа, а в полдень собираюсь подняться на вершину Эпомео на осле. Вы только попробуйте представить меня на осле. Я сделаю снимок, чтобы показать дома. Мне сказали, что на вершине горы живет отшельник. Интересно, сколько этот нищий платит местным властям? – И он весело расхохотался.

Принесли мой коктейль, и я пригубил его, наслаждаясь теплом солнца и позвякиванием льда в стакане.

– Вы были на Поццуоли, мистер Фаррел? -Да.

– Интересное место. Я побывал там вчера – озеро, покрытое коркой алебастра, в расщелине кратера. Я думаю, нигде в мире не сыскать ничего подобного. Корка застывшей лавы толщиной в двадцать дюймов. Сначала я не мог понять, почему гид сказал, чтобы мы не подходили близко друг к другу. Потом он указал на отверстие в этой корке чуть поодаль от нас, и, заглянув туда, я увидел бурлящее вещество, похожее на грязь. – Он засмеялся. – А когда мы зажгли факел из бумаги и поднесли к отверстию, ободок кратера на высоте пятисот футов у нас над головами начал куриться, исторгать серный газ. Потрясающее зрелище, мистер Фаррел. Говорят, под землей он сообщается с Везувием.

– Я вижу, вы намерены ничего не упустить.

– Совершенно верно, сэр. Вот почему я сегодня оказался в Касамиччиоле. – Он показал мне книгу в красном переплете. – Это «Бедекер» 1877 года издания. Я нашел его среди вещей моего отца. – Он перелистал страницы. – Вот что здесь написано о Касамиччиоле:

«Ужасное землетрясение 28 июля 1883 года почти полностью разрушило большинство домов и унесло тысячи жизней». – Он махнул рукой в сторону города. – Представляете себе, что это означает, мистер Фаррел? Это означает, что, когда эта книжечка была издана, здесь после землетрясения были только развалины.

Я думаю, он продолжал бы читать мне страницу за страницей из «Бедекера», если бы не появилась Джина. Я представил их друг другу, и она, совершенно обессиленная, рухнула на стул.

– Фу, как эта ванна изматывает! – выдохнула она с улыбкой. – Зато потом чувствуешь себя на миллион долларов.

– Что будете пить, графиня? – осведомился Хэкет.

– Ничего. – А потом спросила: – Вы здесь по делам или отдыхаете?

– Мистер Хэкет интересуется вулканами, – ответил я вместо него.

– Вулканами? – удивилась она. – И жена, конечно, с вами?

– Нет. – Ее вопрос поверг его в недоумение. – Моя жена – плохой моряк. Она не любит путешествовать.

Она улыбнулась:

– Значит, вы здесь один и интересуетесь нашими вулканами?

– Я интересуюсь всем, что касается геологии. Но здесь конечно же первостепенный интерес представляют извержения вулканов. Вчера я был в Поццуоли. -В полдень поднимусь на Эпомео.

– Вы еще не были на Везувии?

– Нет, это я отложил напоследок.

– Не забудьте взглянуть на Помпеи.

Джина бросила на меня быстрый взгляд. Она собиралась отплатить мне за мое упрямство.

– Там вы воочию убедитесь, на что способен Везувий.

– Помпеи – не то место, которое можно посетить мимоходом, синьор. – Джина улыбнулась ему. – Руджиеро, директор, – мой друг.

Крючок был заброшен, и рыбка клюнула.

– Может быть, вы могли бы, я имею в виду, может быть, вы дадите мне рекомендательное письмо…

– Я сделаю лучше. – Джина повернулась ко мне. – Что вы делаете завтра днем?

– Ничего, – ответил я.

– Тогда мы можем втроем поехать в Помпеи. У вас есть машина, мистер Хэкет? Ну что ж, договорились, в три часа у въезда в Помпеи.

– Вы очень любезны, графиня. Я буду ждать этой поездки с большим интересом. Не окажете ли вы мне честь отобедать со мной?

Джина согласилась, и мне пришлось битый час слушать их с Хэкетом болтовню об извержении вулканов. Джина проявила широкую осведомленность по поводу истории Помпеи, так что я подумал, уж не был ли Руджиеро какое-то время ее любовником.

Наконец мы отправились в обратный путь. Когда наша лодка отчалила от Касамиччиолы, Джина спросила:

– Вам не нравится ваш американский друг?

– Это не так, – быстро ответил я, вспомнив, как он был добр ко мне в Милане. – Просто он излишне говорлив.

Она засмеялась:

– Может, ему не с кем говорить дома? – Она устроилась поудобнее на подушках и, вытянув ноги, вздохнула. Потом спросила: – Не хотите ли послушать «Севильского цирюльника» Россини? У меня ложа в «Сан-Карло».

Так мы оказались вечером в театре, и это был конец моей идиллии в Неаполе. Я сидел в ложе и слушал, как оркестр настраивает инструменты, и смотрел на толпу, неторопливо шествующую по фойе. И вот в этой толпе мой взгляд остановился на паре устремленных на меня глаз. Это была Хильда Тучек. Она слегка побледнела и толкнула локтем своего спутника. Тот повернулся, и я узнал Максвелла.

– В чем дело? – Джина дотронулась до моей руки. – Вы дрожите, Дик. Что случилось?

– Ничего, – ответил я, – ничего, просто увидел знакомого.

– Где?

Я не ответил, но она игриво спросила;

– Это девушка?

– Да.

– Англичанка… в белом платье?

– Нет, чешка, – уточнил я. – Почему вы решили, что она англичанка?

– Она держится так самоуверенно! – Потом я услышал, как Джина нервно сглотнула. – Как зовут человека рядом с ней? Мне кажется, я его где-то видела.

– Джон Максвелл. Она покачала головой:

– Нет, я не знакома с ним.

Свет медленно начал меркнуть, и дирижер занял место за пультом. Началась увертюра. Мне было приятно сидеть в темноте, наслаждаясь бравурной музыкой Россини. Но вскоре она уже не могла развеять гнетущее настроение, которое вновь овладело мной. Появление Максвелла в Неаполе потрясло меня. У меня было странное ощущение, что кто-то не спускает с меня глаз в темноте. Сознание того, что Максвелл находится в театре, мешало мне наслаждаться прекрасной музыкой.

– Вам холодно? – Губы Джины почти коснулись моего уха. Ее ладонь накрыла мою руку.

– Нет, мне тепло, спасибо.

– Но вы дрожите, и рука – холодная как лед. – Потом она крепко сжала пальцами мою кисть. – Чего вы боитесь? – прошипела она.

– Ничего, – ответил я.

– Вы были влюблены в эту девушку?

– Нет, – резко возразил я.

– Тогда почему вы дрожите? Может, боитесь этого мужчину?

– Не смешите меня, – сказал я и высвободил свою руку из ее цепких пальцев.

– Так, значит, я смешна? Но между прочим, дрожите-то вы. – Она снова наклонилась совсем близко ко мне. – Чего он хочет, этот Максвелл?

– Может быть, оставим эту тему. Джина? – Я демонстративно уставился на сцену, где уже поднимался занавес.

– Вы опять заупрямились, – укоризненно заметила она.

Я вспомнил о смешной сцене в Касамиччиоле, когда она настаивала, чтобы я доверил свой протез служителю. Я все еще думал об этом, одновременно слушая музыку, когда из темноты ложи чья-то рука простерлась вперед и тронула меня за плечо. Я обернулся и увидел наклоняющегося ко мне Максвелла.

– Дик, можно тебя на пару слов?

Я колебался, поглядывая на Джину. Она почувствовала заминку и обернулась к Максвеллу. Он небрежно поклонился ей:

– Сииьорита Джина Бестанте, если не ошибаюсь? Она так же небрежно кивнула в ответ:

– Это имя я носила до замужества. Но кажется, мы с вами не знакомы, синьор?

– Нет, – ответил Максвелл. – Но я знаю ваше имя, потому что видел вашу фотографию в военной тайной полиции.

Глаза Джины сузились. Потом она улыбнулась:

– Однажды, синьор, я надеюсь, вы будете настолько бедны, что сможете понять многое из того, что кажется вам странным сейчас.

Она снова повернулась к сцене. Ее лицо было очень бледным, и в какой-то момент я уловил в ее глазах злобу. Максвелл кивком указал на дверь, и я последовал за ним. Он закрыл дверь и достал пачку сигарет.

– У тебя достаточно поводов для беспокойства, Дик, – сказал он.

– Что ты имеешь в виду?

– Эту девушку.

– А в чем дело?

– Она опасна. Я видел ее фотографию в досье толщиной в дюйм. Мне показывали ее в Риме во время войны.

– Ты хочешь сказать, что она была немецким агентом?

– Достаточных доказательств не было, но… – Он пожал плечами. – Военная тайная полиция закрыла на нее глаза.

– Если не было доказательств, тогда…

Он остановил меня быстрым движением руки.

– Я пришел к тебе не по поводу этой девушки, – сказал он. – Почему ты удрал из Милана?

– Рис действовал мне на нервы, – сказал я быстро. Он затянулся сигаретой, подождал, пока она разгорится, потом продолжал:

– Не думаю, что причина в этом.

– Тогда в чем же? Скажи, раз ты знаешь. – Я почувствовал, что с трудом сдерживаю дрожь в голосе.

Тем же спокойным тоном он произнес:.

– Мне кажется, ты испугался.

– Испугался? – Я попытался рассмеяться, но смех получился фальшивым.

– Полагаю, ты расскажешь мне, что так тебя напугало, заставив отправить в свою фирму телеграмму – дескать, доктор прописал тебе полный отдых? – Я ничего не ответил, и он продолжил: – Где ты подцепил эту девушку?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Откуда-то ведь она появилась? Как ее сейчас зовут? -Джина Валле. Она графиня.

– Жена Валле? Интересно. – Он погладил подбородок. – Где ты с ней познакомился?

– У Сисмонди.

– А потом?

– Она пришла ко мне в «Эксельсиор». Потом я снова встретил ее.

– Где?

– В номере Ширера, в отеле «Насьональ».-

– Это было накануне твоего отъезда из Милана? Я кивнул. Он нахмурился:

– Ты что-то скрываешь. Надеюсь, ты расскажешь мне все.

Я колебался, но знал, что все бесполезно. Он и Рис работали вместе. Рис никогда бы мне не поверил, и Максвелл тоже.

– Мне нечего тебе сказать, – пробормотал я.

– Мне думается, есть. – Его голос вдруг стал жестким. – Но сначала ты объяснишь мне, что заставило тебя удрать из Милана?

– Послушай, – сказал я. – Если бы я мог помочь тебе выяснить обстоятельства исчезновения Тучека, я бы это сделал. Проклятье! – добавил я сердито. – Ты действительно сомневаешься во мне? Этот человек был моим другом. Он однажды спас мне жизнь. Теперь оставь меня в покое.

– Я тебе верю, – ответил он. – Но тем не менее ты оказался замешанным в этой истории, хочешь ты этого или нет. История с Тучеком завязана на тебе.

– Что ты хочешь этим сказать?..

– Не спрашивай меня. Я не знаю. Но… – Он замолчал и посмотрел на меня. – Утром в тот день, когда ты улетел из Милана, ты намекнул Хильде, что Ширер причастен к исчезновению ее отца.

– Это неверно. С ней был капитан карабинеров. Он расследовал исчезновение Тучека. Я показал ему фотографию Сансевино, доктора на вилле «Д'Эсте».

– Ты сказал ему, чтобы он поговорил с Ширером?

– Да. Он поговорил?

– Не думаю. Американский доктор, который был с тобой, сказал, что ты болен. Рис пытался встретиться с Ширером, но того не оказалось в Милане. Что тебе известно о Ширере? Почему ты хотел, чтобы Казелли поговорил с ним?

Я колебался:

– Не знаю.

Я уже готов был рассказать ему, что Вальтер Ширер не существует, что человек, которого он считал Ширером… но меня опять одолели сомнения. Максвелл непременно решит, что я свихнулся. И здесь, в Неаполе, причины моей подозрительности выглядели туманными и нереальными.

– Ты собирался сказать…

– Нет, нет, – прервал я его.

– Ты собирался что-то сказать. Что именно? – Но я продолжал молчать, и он добавил: – Ради Бога, Дик, расскажи мне все! Ты явно вляпался в какую-то историю. В этом я абсолютно уверен.

– Ничем не могу тебе помочь.

Какое-то время он смотрел на меня, как бы оценивая мое состояние.

– Ладно, – сказал он наконец. – Если ты не хочешь говорить, я не могу тебя заставить… пока. Но будь осторожен. Мне кажется, ты не понимаешь, в какую историю впутался. Надеюсь, ради себя самого ты… – Он стряхнул пепел сигареты на ковер. – Если ты все-таки решишь поговорить, я остановился в «Гарибальди».

Он повернулся и быстро зашагал по коридору. Я, помедлив, вернулся в ложу и сел на свое место рядом с Джиной. Она даже не повернула головы в мою сторону. Но я знал: она видела, что я вернулся.

– Чего он хотел? – прошептала она.

– Ничего, – ответил я.

Она поджала губы и показалась мне вдруг ужасно усталой.

Когда после первого действия опустился занавес и зажегся свет, я увидел два пустых кресла в центре зала.

– Ваши друзья ушли? – настороженно спросила Джина.

Я не ответил.

– Пойдемте выпьем чего-нибудь, – предложила она. Когда мы сели за столик, она сказала:

– Вас шокировало известие о том, что я работала на немцев?

– Нет, – ответил я.

Она смотрела в свой бокал:

– Я тогда работала в кабаре. Мой отец пострадал во время бомбардировки Неаполя. Мать умерла от туберкулеза. Брат был в плену в Кении, а у меня на руках оставались две сестры: десяти и двенадцати лет. Я оказалась перед выбором: или работать на них, или отправиться в концлагерь. В случае отказа от сотрудничества моим сестрам пришлось бы оказаться в борделе на Виа Рома. Вряд ли у меня был выбор, Дик. – Она посмотрела на меня и улыбнулась. – Но сейчас все в порядке. Война кончилась, и я вышла замуж за графа. Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему я не люблю, когда мне напоминают о моем прошлом люди, понятия не имеющие о том, что мне довелось пережить. Этот Максвелл служил в английской полиции?

– Нет, в разведке Королевских воздушных сил.

– А чем он сейчас занимается?

– Не знаю.

Ома пожала плечами:

– Ну, это не важно. Никому не интересно, чем он занимается теперь. Вечер он испортил, вот и все. – Она допила свой бокал и встала: – Я хочу вернуться домой, Дик. У вас испортилось настроение, и это передалось мне.

Я последовал за ней вниз по широкой лестнице в фойе. Машина находилась на стоянке на площади Триесте; но Роберто не было. Я отыскал его в кафе на Галерее Умберто. Когда машина двинулась. Джина стиснула мои пальцы:

– Дик, я не думаю, что встречи с Максвеллом доставляют вам удовольствие. Почему бы вам не уехать на время со мной? У моего друга есть вилла на другой стороне Везувия. Вы сможете отдохнуть и расслабиться, и никто не будет знать, что вы находитесь там. Ведь вы хотите этого, не так ли?

Я ощущал тепло ее тела совсем рядом и почувствовал, как постепенно спадает нервное напряжение, а это было именно то, что мне требовалось. Если бы я мог уехать так, чтобы ни Максвелл, ни кто другой не знали бы, где я нахожусь!

– Да, – сказал я, – это как раз то, чего я хочу. А как же ваш муж?

– Нс беспокойтесь, мой муж в Риме. Он пробудет там еще несколько недель. Я часто бываю на той вилле. Он сможет звонить туда так же легко, как и на Посиллипо. Ну как, едем?

– Могу я позвонить вам утром?

– Нет. Приезжайте ко мне между одиннадцатью и двенадцатью. Если вы надумаете ехать, я к этому времени буду готова и Роберто отвезет нас.

Машина остановилась у моего отеля.

– Доброй ночи, – сказал я. – И спасибо. Увидимся утром.

– Доброй ночи.

Я постоял, глядя на красные огоньки «фиата», удаляющиеся в направлении Кастель дель Ово. Затем пошел в отель и поднялся к себе в номер. Вскоре я лег в постель, но уснуть не мог. Что имел в виду Максвелл, сказав, что я каким-то образом замешан в истории с исчезновением Тучека? В конце концов я встал, накинул халат и вышел на балкон. После жаркой комнаты там было довольно прохладно. На воде лежала волнистая лунная дорожка, и я слышал шепот волн, набегавших на берег. Вдалеке слева я заметил яркую вспышку света на фоне черного неба. Через некоторое время вспышка повторилась, на сей раз она была значительно более сильной.

Я услышал шаги на асфальте под балконом, и мужской голос с американским акцентом произнес:

– В 1944 году все выглядело точно так же.

«Точно так же, как в 1944-м!» Я понял, что представляло собой это свечение. Проснулся Везувий. Свет расплавленной лавы в кратере отражался в небе каждый раз, как из кратера вырывалось облако газа. Я закурил сигарету и, глядя в небо, старался себе представить, как это выглядит из окон виллы на склоне Везувия,

Вскоре я замерз и вернулся в комнату. Завтра я уеду из Неаполя. Завтра я отправлюсь с Джиной на эту виллу. Там Максвелл не сможет меня найти. А через неделю вернусь в Милан и займусь работой.