"Конец! (с иллюстрациями)" - читать интересную книгу автора (Сникет Лемони)

Глава шестая

На этом этапе вы, наверное, уже научились узнавать горестное клеймо горестной истории бодлеровских сирот. Под словом «клеймо» подразумеваются некие отличительные приметы, как, например, пышная пена и громкое хлюпанье — характерные признаки корнеплодного пива, а закапанные слезами фотографии и громкое хлюпанье — характерные признаки разбитого сердца. Бодлеры, которые, насколько мне известно, не читали своей горестной истории, хотя и были непосредственными ею участниками, ощутили некоторое подташнивание, когда увидели толпу островитян, которые приближались к ним с разнообразными предметами в руках, найденными во время поисков штормовой добычи. Получалось, что, едва дети оказались в новом для них непривычном доме, Граф Олаф готов был снова одурачить всех очередным маскарадом и Бодлерам опять грозила серьёзная опасность. Даже то, что длинное одеяние не доходило до щиколотки и не прикрывало татуировки в виде глаза, нимало его не заботило, поскольку островитяне, отрезанные от мира, ничего не ведали об этой общеизвестной отметине и одурачить их было легче лёгкого. Однако, когда поселенцы подошли ещё ближе к книжному кубу, на котором лежала без сознания Кит Сникет, история Бодлеров стала вдруг развиваться вопреки ожиданиям, и выражение это здесь означает: «девочка, которая им встретилась первой на прибрежной отмели, мгновенно узнала Графа Олафа».

— Это Олаф! — крикнула Пятница, обвиняюще указывая пальцем на негодяя. — С чего это он одет как беременная женщина?

— Я одет как беременная женщина, потому что я и есть беременная женщина, — пропищал Граф Олаф изменённым голосом. — Меня зовут Кит Сникет, и я без конца разыскивала этих детей.

— Вы не Кит Сникет! — закричала миссис Калибан.

— Кит Сникет вон там наверху, на книгах, — негодующим тоном возразила Вайолет, снимая Солнышко с верхушки куба. — Она — наш друг, она то ли больна, то ли ранена. А это — Граф Олаф, и он вовсе не наш друг.

— И не наш, — заявила Пятница, и среди колонистов послышался одобрительный гул голосов. — Если даже вы подложили что-то под платье и сделали нашлёпку из водорослей на голову, это не значит, что вас нельзя узнать. — Она села на деревянный ящик, который принесла с собой. — Надеюсь, он вас не растревожил. Я недвусмысленно дала ему понять, чтобы он убирался отсюда.

Граф Олаф бросил злобный взгляд на Пятницу, но тут же отвернулся и попробовал воздействовать на других островитян, применив свои коварные приёмы:

— Вы ведь не прогоните беременную женщину, примитивные люди, правда? Я пребываю в весьма деликатном положении.

— Ничего подобного, — отрезал Ларсен, — ваш маскарад шит белыми нитками. Раз Пятница говорит, что вы какой-то там Олаф, значит, так и есть, и вы нам здесь с вашей нелюбезностью не нужны.

— Да я никогда в жизни не был нелюбезным. — Олаф костлявой рукой пригладил водоросли на голове. — Я в общем-то беспорочная девица, и в животе у меня младенец. Это Бодлеры нелюбезные и вон та самозванка, что лежит на промокшей библиотеке.

— Библиотека? — ахнул Флетчер. — На острове никогда не было библиотеки.

— Ишмаэль говорил, что от библиотеки непременно жди неприятностей, — добавил Брустер. — Нам повезло — к нашим берегам ни одной книги ни разу не прибивало.

— Вот видите! — Жёлто-оранжевое платье на Олафе зашуршало на утреннем ветерке. — А вон та коварная женщина нарочно притащила книги в колонию, чтобы проявить нелюбезность по отношению к вам, бедным, примитивным людям. А Бодлеры с нею в дружбе! Это их вы должны оставить на отмели, а меня пригласить в Олафленд и поднести подарки.

— Остров не называется Олафленд! — возмутилась Пятница. — Это вас здесь уже оставили!

— Тут какая-то путаница! — воскликнул Омерос. — Без Ишмаэля нам не разобраться.

— Омерос прав, — присоединился к нему Калипсо. — Мы не должны ничего решать, пока не поговорим с Ишмаэлем. Пойдём отнесём все находки к нему в палатку.

Поселенцы закивали головами, а несколько островитян подошли к книжному кубу и принялись толкать его вдоль отмели. Это было нелегко, куб раскачивался на неровной поверхности. Бодлеры заметили, что нога у Кит резко дёрнулась вверх-вниз, и испугались, как бы их приятельница не свалилась.

— Стойте! — остановил колонистов Клаус. — Передвигать человека, который может быть серьёзно ранен, опасно, особенно если это женщина, да ещё беременная.

— Клаус прав, — подтвердил доктор Курц. — Я помню это с тех пор, как учился в ветеринарной школе.

— Если Магомет не идёт к горе, — проговорил Рабби Блай, и все островитяне сразу поняли, что он имеет в виду, — значит, гора придёт к Магомету.

— Но каким образом Ишмаэль доберётся сюда — ему же не дойти на больных ногах, — возразила Едгин.

— Его доставят сюда козы, — сказал Шерман. — Мы поставим его кресло на сани. Пятница, ты караулишь Олафа и Бодлеров, а остальные идут за нашим рекомендателем.

— Заодно прихватите с собой ещё сердечного, — попросила мадам Нордофф. — Пить хочется, а раковина у меня почти пустая.

Раздался согласный гул голосов, и островитяне отправились к острову, неся все предметы, найденные во время поисков. Через несколько минут они превратились в неясные фигуры на фоне туманного горизонта, и Бодлеры остались в обществе Графа Олафа и Пятницы. Девочка сделала большой глоток из раковины и улыбнулась троице.

— Не беспокойтесь, Бодлеры, — сказала она ободряюще. — Мы разберёмся. Я обещаю вам, этому ужасному мужчине откажут в приюте раз и навсегда.

— Я не мужчина, — захныкал Олаф изменённым голосом. — Я — особа женского пола с младенцем внутри.

— Комедиант, — буркнула Солнышко.

— Сестра права, — сказала Вайолет. — Ваш маскарад не сработал.

— Ну, вам же хуже, если я перестану притворяться, — фыркнул негодяй. Он все ещё говорил нелепым высоким голосом, но глаза у него между космами водорослей сверкали. Он завёл руку назад и достал гарпунное ружье с ярко-красным спусковым крючком и взведённым последним гарпуном. — Если я скажу, что я — Граф Олаф, а не Кит Сникет, так ведь я могу и вести себя как негодяй, а не как благородная личность.

— Вы никогда не вели себя как благородная личность, — запротестовал Клаус, — каким бы именем ни назывались. А оружие ваше нас не пугает — гарпун всего один, а на острове полно людей, которые знают, какой вы злобный и нелюбезный.

— Клаус прав, — сказала Пятница. — Лучше отложите оружие. В таком месте, как это, оно бесполезно.

Граф Олаф покосился сперва на Пятницу, потом на Бодлеров, открыл рот, словно собираясь сказать ещё что-нибудь коварное своим изменённым голосом. Но тут же закрыл рот и с отвращением поглядел на лужи вокруг.

— Надоело мне тут шататься, — пробурчал он. — Есть нечего, одни водоросли да сырая рыба, а все ценное утащили болваны в длинных халатах.

— Не вели бы вы себя так безобразно, — заметила Пятница, — могли бы жить на острове.

Бодлеры нервно переглянулись. Хотя бросать Олафа на отмели одного и казалось им немного жестоким, но и представить себе, что его могут пригласить на остров, было немыслимо. Пятница, конечно, не знала всего о Графе Олафе и лишь один раз столкнулась с его нелюбезностью, когда впервые его увидела, но Бодлеры не смели рассказать ей всю историю Олафа целиком, не поведав своей собственной, а они не могли предвидеть, что подумает Пятница об их нелюбезности и коварстве.

Граф Олаф внимательно посмотрел на Пятницу, как бы что-то прикидывая. Затем с хитрой усмешечкой повернулся к Бодлерам и протянул им гарпунное ружье.

— Пожалуй, ты права, — сказал он. — В таком месте, как это, оно бесполезно.

Он все ещё говорил изменённым голосом и при этом поглаживал наглядный признак своей фальшивой беременности, как будто в животе у него и впрямь рос младенец.

Бодлеры взглянули на Олафа, а потом на оружие. Когда в последний раз они дотрагивались до гарпунного ружья, предпоследний гарпун вылетел и убил благородного человека по имени Дьюи. Вайолет, Клаус и Солнышко не могли забыть, как Дьюи, умирая, погрузился в пруд, и теперь, глядя на негодяя, предлагавшего им ружье, они вспоминали, какое опасное и страшное это оружие.

— Нам его не надо, — сказала Вайолет.

— Опять какой-то из ваших фокусов, — проговорил Клаус.

— Никаких фокусов, — высоким голосом возразил Олаф. — Я отказываюсь от своих негодяйских привычек, я хочу жить с вами на острове. Мне очень горько слышать, что вы мне не верите. — Выражение лица у него было серьёзное, точно он и впрямь огорчён, но глаза при этом ярко блестели, как бывает у тех, кто собирается отпустить шутку.

— Враль, — буркнула Солнышко.

— Вы обижаете меня, сударыня, — отозвался Олаф. — Я такой же честный, как день длинный.

Негодяй использовал выражение совершенно бессмысленное. Одни дни бывают длинными, как, например, в разгаре лета, когда солнце светит действительно очень долго, или же во время Хэллоуина[5], когда день невыносимо долго тянется в ожидании того, когда придёт время надеть маскарадный костюм и начать требовать конфет у незнакомцев. А бывают короткие дни, особенно зимой или когда занимаешься чем-то приятным, например читаешь интересную книжку или идёшь за случайным прохожим, чтобы выяснить, куда он направляется. Словом, если кто-то такой же честный, как день длинный, значит, о честности и речи нет. Дети с облегчением увидели, что Пятницу не сбило с толку Олафово нелепое выражение и она сурово сдвинула брови, глядя на негодяя.

— Бодлеры говорили мне, что вам нельзя доверять, и я сама вижу, что это правда. Оставайтесь здесь, Олаф, пока не вернутся остальные, тогда мы решим, что с вами делать.

— Я не Граф Олаф, — запротестовал Олаф. — А нельзя ли мне пока глоточек вашего кокосового зелья, которое тут упоминали?

— Нет, — отрезала Пятница и, повернувшись к негодяю спиной, принялась задумчиво разглядывать книжный куб. — Я никогда не видела ни одной книги, — призналась она Бодлерам. — Надеюсь, Ишмаэль согласится их оставить.

— Не видела ни одной книги? — изумилась Вайолет. — А читать ты умеешь?

Пятница быстро оглядела прибрежную отмель и коротко кивнула.

— Да, — сказала она. — Ишмаэль был против того, чтобы нас обучали, но профессор Флетчер не послушался и устраивал тайные занятия для тех, кто родился уже на острове. Иногда я практикуюсь, рисуя буквы на песке палочкой, но без библиотеки мало чего достигнешь. Я надеюсь, Ишмаэль не предложит, чтобы козы оттащили все эти книги в чащобу.

— Даже если предложит, вы не обязаны выбрасывать их, — напомнил Клаус. — Он же не станет принуждать тебя.

— Да, знаю. — Пятница вздохнула. — Но когда Ишмаэль что-то предлагает, все соглашаются, а такому давлению окружающих трудно не поддаться.

— Мутовка, — напомнила Солнышко и достала из кармана этот предмет кухонной утвари.

Пятница улыбнулась младшей из Бодлеров, но быстро запихала мутовку назад ей в карман.

— Я дала ею тебе, потому что ты сказала, что любишь готовить. Нехорошо подавлять твои интересы только из-за того, что Ишмаэль считает кухонную утварь неуместной. Вы ведь не выдадите меня?

— Нет, разумеется, — отозвалась Вайолет. — Но ведь и запрещать тебе читать тоже нехорошо.

— Возможно, Ишмаэль не будет против, — сказала Пятница.

— Возможно, — согласился Клаус. — Иначе мы попробуем сами оказать некоторое давление на окружающих.

— Я не хочу раскачивать лодку. — Пятница нахмурилась. — После того как погиб мой отец, маме всегда хотелось, чтобы я росла в безопасности, поэтому мы не вернулись назад в большой мир, а остались здесь, на острове. Но чем старше я становлюсь, тем больше у меня появляется тайн. Профессор Флетчер тайно научил меня читать. Омерос тайно научил меня бросать камешки в воду, хотя Ишмаэль считает это опасным. Я тайно дала Солнышку мутовку. — Пятница похлопала рукой по деревянному ящику и улыбнулась. — А теперь у меня есть ещё одна тайна. Глядите, что я нашла, — вот оно, лежит свернувшись в деревянном ящике.

Все это время Граф Олаф помалкивал и только следил злобным взглядом за детьми, но, когда Пятница показала свою находку, он испустил вопль ещё более пронзительный, чем его поддельный голос. Однако Бодлеры никакого вопля не испустили, хотя Пятница показывала на нечто устрашающее — чёрное как смоль и толстое, как канализационная труба, и оно вдруг раскрутилось и с быстротой молнии метнулось в сторону детей. И даже когда утреннее солнце осветило разинутую пасть и острые зубы, Бодлеры все равно не завопили, а только подивились тому, что их история развивается снова вопреки ожиданию.

— Неве! — воскликнула Солнышко. И это была правда, ибо громадная змея, обвивавшая Бодлеров, была, как бы невероятно это ни звучало, существом, которого они не видели очень давно и даже не думали когда-нибудь увидеть.

— Невероятно Смертоносная Гадюка! — в изумлении вскричал Клаус. — Каким образом она сюда попала, скажите на милость?

— Говорил же Ишмаэль, что в конце концов все прибивает к берегам этого острова, — заметила Вайолет. — Вот уж никогда не думала, что увижу эту рептилию снова.

— Смертоносная? — нервно спросила Пятница. — Она ядовитая? Вид у неё дружелюбный.

— Она и есть дружелюбная, — успокоил девочку Клаус. — Она — одно из наименее опасных и наиболее дружелюбных созданий в животном царстве. Имя ей дали по ошибке.

— Почему ты так уверен? — не успокаивалась Пятница.

— Мы знали человека, который ею открыл, — объяснила Вайолет. — Его звали доктор Монтгомери, он был блестящим герпетологом.

— Он был замечательный, — добавил Клаус. — Нам его очень не хватает.

Бодлеры обнимали змею, и крепче всех её обнимала Солнышко, питавшая особую привязанность к шаловливой рептилии. И они вспоминали доброго Дядю Монти, те дни, которые они провели с ним. Постепенно, не сразу, они вспомнили, как закончились те дни, и, обернувшись, посмотрели на Графа Олафа, который тогда убил Монти, осуществив часть своего коварного замысла. Граф Олаф хмуро встретил их взгляды.

Странно было видеть этого негодяя, дрожавшего от страха при виде змеи, после всех его злодейских планов забрать сирот в свои когти. Теперь, вдали от большого мира, Олаф, казалось, лишился своих когтей, а его злодейские планы стали так же бесполезны, как и гарпунное ружье в его руках.

— Я всегда мечтала встретить герпетолога, — сказала Пятница, которая, естественно, не знала истории с убийством Монти. — На острове нет специалиста по змеям. Сколько я теряю, живя тут, вдали от мира!

— Мир — жестокое место, — тихо проговорил Олаф, и на этот раз задрожали Бодлеры.

Даже сейчас, когда их согревали жаркие солнечные лучи и обвивала Невероятно Смертоносная Гадюка, детей пробрала холодная дрожь при последних словах негодяя. Все замолчали, наблюдая, как приближаются островитяне вместе с козами и с Ишмаэлем на буксире, что означало «козы тащили на санях Ишмаэля, восседавшего в своём кресле точно король, ноги его, как всегда, покоились в комьях глины, а кудрявая борода развевалась по ветру». По мере приближения поселенцев и коз стало видно, что на буксире козы тащат ещё кое-что, и помещалось это на санях позади кресла. Это была огромная и нарядная птичья клетка, найденная после вчерашнего шторма, и она горела на солнце, точно небольшой костёр.

— Граф Олаф, — произнёс Ишмаэль рокочущим голосом, как только оказался со своим креслом совсем близко. Он поглядел на негодяя с презрением, но и со вниманием, как будто запоминая его лицо.

— Ишмаэль, — произнёс Граф Олаф изменённым голосом.

— Зовите меня Иш, — сказал Ишмаэль.

— Зовите меня Кит Сникет, — сказал Олаф.

— Я никак не буду тебя называть, — прорычал Ишмаэль. — Твоя власть, основанная на коварстве, кончилась, Олаф. — Он нагнулся и быстрым движением сорвал с головы Олафа парик из водорослей. — Мне рассказывали о твоих интригах и маскарадах, мы этого здесь не потерпим. Ты будешь немедленно посажен под замок.

Тут же Иона и Сейди сняли птичью клетку с саней, поставили её на песок и распахнули дверцу, при этом сурово и многозначительно глядя на Графа Олафа. Повинуясь кивку Ишмаэля, Уэйден и мисс Марлоу шагнули к негодяю, вырвали у него из рук гарпунное ружье и потащили Олафа к птичьей клетке. Бодлеровские сироты переглянулись, не зная, как к этому отнестись. С одной стороны, именно тех слов, которые произнёс Ишмаэль, дети ждали от кого-нибудь всю свою жизнь. Они мечтали, чтобы Олаф был наконец наказан за свои ужасные деяния — от недавнего похищения судьи Штраус до того давнишнего дня, когда он посадил Солнышко в птичью клетку и вывесил из окна башни. С другой стороны, они не были уверены, что Графа Олафа следует запереть в птичью клетку, даже такую большую. Дети не совсем понимали, является ли происходящее сейчас на прибрежной отмели актом правосудия или ещё одним несчастливым событием. На протяжении всех своих злоключений Бодлеры всегда надеялись, что Граф Олаф попадёт наконец в руки властей, что его будут судить и определят ему наказание. Однако члены суда оказались так же продажны и коварны, как сам Олаф, а власти находились далеко-далеко от острова и искали Бодлеров, чтобы предъявить им обвинение в поджоге и убийстве. Трудно сказать, как дети, находясь так далеко от большого мира, относились к тому, что Графа Олафа тащат в птичью клетку. Но, как это часто бывает, отношение к этому троих детей не имело значения, ибо это все равно произошло: Уэйден и мисс Марлоу подтащили упиравшегося негодяя к дверце и впихнули его в клетку. Он зарычал и, обхватив фальшивый признак своей беременности, сгорбился и упёрся лбом в колени, брат с сестрой Беллами захлопнули дверцу и как следует закрыли её на щеколду. Злодей уместился в клетке, хотя еле-еле, и только присмотревшись, вы могли бы разобрать, что этот хаос из рук, ног, волос и жёлто-оранжевой ткани на самом деле человек.

— Это несправедливо, — сказал Олаф. Голос его из клетки звучал глухо, но дети все-таки разобрали, что он по-прежнему говорит высоким голосом, словно уже не может перестать притворяться женщиной по имени Кит Сникет. — Я — ни в чем не повинная беременная женщина, а настоящие злодеи — вот эти дети. Вы слышали не всю историю.

— Это как посмотреть, — твёрдо сказал Ишмаэль. — Пятница сказала мне, что вы нелюбезный человек, и больше нам ничего не надо слышать. Достаточно видеть этот парик из водорослей!

— Ишмаэль прав, — твёрдо сказала миссис Калибан. — В вас живёт одно коварство, Олаф, а в Бодлерах — только хорошее!

— Только хорошее! — повторил Олаф. — Ха! А вы загляните в карман младшей девчонки, раз вы считаете её такой хорошей. У неё там предмет кухонной утвари, и дал его кое-кто из ваших драгоценных островитян!

Ишмаэль взглянул на младшую Бодлер со своей выгодной позиции, что здесь означает — «с кресла, взгромождённого на сани, которые тянут козы».

— Это правда, Солнышко? — спросил он. — Ты что-то от нас скрываешь?

Солнышко подняла лицо кверху, взглянула на рекомендателя, потом на птичью клетку, вспомнив при этом, каково быть запертой в клетке.

— Да, — призналась она и достала из кармана мутовку.

Островитяне ахнули.

— Кто тебе это дал? — потребовал Ишмаэль.

— Никто не давал, — быстро вмешался Клаус, стараясь не глядеть на Пятницу. — Просто это уцелело вместе с нами во время шторма. — Клаус сунул руку в карман и достал записную книжку. — У каждого из нас что-то сохранилось, Ишмаэль. У меня — этот блокнот, а у сестры лента, которой она привыкла завязывать волосы.

Среди колонистов опять раздались испуганные возгласы. Вайолет достала из кармана ленту.

— Мы не имели в виду ничего плохого, — сказала она.

— Вам было рассказано про обычаи на острове, — сурово заявил рекомендатель, — но вы предпочли их игнорировать. Мы были любезны, дали вам пищу, одежду и приют и даже разрешили оставить очки. А вы за это проявили нелюбезность по отношению к нам.

— Они совершили ошибку, — сказала Пятница. Она быстро отобрала у Бодлеров запретные предметы и бросила на Солнышко благодарный взгляд. — Пусть козы увезут эти вещи, и забудем про это.

— Я считаю это справедливым, — высказался Шерман.

— Согласен, — присоединился к нему профессор Флетчер.

— Я тоже. — Омерос подобрал гарпунное ружье.

Ишмаэль нахмурился, но, поскольку согласие выразили многие островитяне, он поддался давлению окружающих и одарил сирот притворной улыбкой.

— Что ж, пусть остаются, — сказал он, — если только не будут больше раскачивать лодку.

Он вздохнул и опять нахмурился, бросив случайный взгляд вниз. Пока шёл разговор, Невероятно Смертоносная Гадюка решила немного поплавать в мелкой воде и теперь глядела снизу прямо на Ишмаэля.

— Что это? — испуганно вскрикнул мистер Питкерн.

— Это дружелюбная змея, мы нашли её на отмели, — объяснила Пятница.

— Кто вам сказал, что она дружелюбная? — строго спросил Фердинанд.

Пятница обменялась быстрым растерянным взглядом с Бодлерами. После всего происшедшего наверняка безнадёжно было бы убеждать островитян взять змею с собой на остров.

— Никто мне не говорил, — тихо ответила Пятница. — Просто у неё дружелюбный вид.

— Вид у неё невероятно смертоносный, — недовольно заметила Едгин. — Я предлагаю отвезти её в чащобу.

— Зачем это нужно, чтобы в чащобе ползала змея? — возразил Ишмаэль, нервно поглаживая бороду. — Она может ужалить какую-нибудь из коз. Не стану вас принуждать, но, по-моему, её следует оставить здесь, с Графом Олафом. Пойдёмте, уже время ланча. Бодлеры, вы столкнёте куб с книгами в чащобу, а…

— Нашу знакомую нельзя двигать с места, — прервала его Вайолет, указывая на лежащую без сознания Кит, — мы должны ей помочь.

— Я и не заметил, что там, наверху, кто-то ещё, потерпевший кораблекрушение, — сказал мистер Питкерн, рассматривая голую ногу, свешивающуюся сверху. — Смотрите, у неё такая же татуировка, как у этого негодяя!

— Она моя подруга, — послышался голос Олафа из клетки. — Вы должны или наказать нас обоих, или обоих освободить.

— Никакая она вам не подруга! — закричал Клаус. — Она — наш друг, и ей плохо!

— Похоже, с того момента, как вы к нам присоединились, колонии стали угрожать тайны и коварство. — Ишмаэль устало вздохнул. — До вас нам никого не приходилось наказывать, а теперь на острове появилась ещё одна подозрительная личность.

— Дрейфусс? — произнесла Солнышко, подразумевая под этим — «в чем именно вы нас обвиняете?», но рекомендатель продолжал говорить, словно не слышал её.

— Не стану вас принуждать, но, если вы хотите стать частью безопасного пристанища, которое мы создали, вы, я думаю, должны оставить здесь, на отмели, эту Кит Сникет. Правда, я о ней никогда не слыхал.

— Мы не оставим её, — ответила Вайолет. — Она нуждается в нашей помощи.

— Повторяю — я не стану вас принуждать. — Ишмаэль в последний раз потянул себя за бороду. — До свидания, Бодлеры. Можете оставаться здесь, на прибрежной отмели, со своей подругой и книгами, раз они вам так дороги.

— Но что с ними будет? — спросила Уилла. — Приближается День Принятия Решения, отмель будет затоплена.

— Это их проблема, — ответил Ишмаэль и сделал властное движение головой и плечами (слово «властное», как вы, возможно, знаете, означает «повелительное и немного высокомерное»), давая знак поселенцам двинуться с места. И когда он передёрнул плечами, из рукава у него выкатился маленький предмет и шлёпнулся прямо в лужу, едва не ударившись о птичью клетку с Олафом. Бодлеры не разглядели, что за предмет, да к тому же Ишмаэль сразу захлопал в ладоши, чтобы отвлечь внимание того, кто бы этим заинтересовался.

— Идём! — крикнул он, и козы потянули сани с креслом назад, к палатке.

Несколько островитян бросили взгляды на Бодлеров, как будто были не согласны с Ишмаэлем, но не смели противостоять давлению со стороны других поселенцев. У профессора Флетчера и у Омероса, имевших собственные секреты, был особенно огорчённый вид, а Пятница готова была расплакаться. Она даже начала что-то говорить, но миссис Калибан шагнула к ней и решительно обняла девочку за плечи, так что та лишь грустно махнула Бодлерам рукой и ушла с матерью. Бодлеры до такой степени были ошеломлены, что даже не могли говорить. Вопреки ожиданию Графу Олафу не удалось одурачить обитателей острова, пусть и удалённого от мира. Его даже схватили и наказали. И все же Бодлеры не чувствовали себя в безопасности и уж конечно не чувствовали себя счастливыми, оказавшись брошенными на прибрежной отмели, точно обломки кораблекрушения.

— Это несправедливо, — выговорил наконец Клаус, но сказал это так тихо, что удалявшиеся островитяне вряд ли услыхали его. Услышали его только сестры, змея, которую они не думали когда-нибудь встретить, и, разумеется, Граф Олаф, который сидел скрючившись в громадной нарядной птичьей клетке, и он единственный отозвался на слова Клауса.

— Жизнь вообще несправедлива, — сказал он своим обыкновенным голосом, и на этот раз бодлеровские сироты всецело с ним согласились.