"Конец! (с иллюстрациями)" - читать интересную книгу автора (Сникет Лемони)

Глава первая

Если вам когда-нибудь в жизни приходилось чистить луковицу, то вы знаете, что за первым тонким как бумага слоем следует ещё один тонкий как бумага слой, а за ним ещё один и ещё, и не успеете вы опомниться, как сотни луковичных слоёв покроют кухонный стол, а глаза у вас наполнятся слезами, и вы пожалеете, что вообще взялись чистить луковицу, а не оставили её в покое — пусть бы себе засыхала на полке в кладовой, а вы бы жили себе спокойно дальше, даже если бы не пришлось больше наслаждаться непростым и ошеломляющим вкусом этого своеобразного едкого овоща.

Сходным образом история бодлеровских сирот напоминает луковицу, и если вы непременно хотите прочитать каждую бумажную страничку повествования «Тридцать три несчастья», в награду библиотека ваша наполнится ста семьюдесятью главами сплошных невзгод, а глаза — бессчётным количеством слез. Даже если вы уже прочли предыдущие двенадцать книг с бодлеровской историей, пока ещё не поздно прекратить снимать слои и поставить эту книгу на полку — пусть пылится себе, пока вы читаете что-то менее непростое и ошеломляющее. Конец этой несчастливой хроники будет таким же скверным, как её начало, ибо за каждым несчастьем обнаруживается ещё одно, и ещё, и ещё. И только те, кто способен переварить эту своеобразную едкую историю, могут вгрызаться дальше в бодлеровскую луковицу. Мне неприятно говорить вам об этом, но что есть, то есть.

Бодлеровские сироты, плывущие по широкому пустынному морю в лодке размером с большую кровать, но далеко не столь удобной, были бы счастливы увидеть скачущую по волнам луковицу. Повстречайся им этот овощ, Вайолет, старшая из Бодлеров, завязала бы себе волосы повыше, чтобы не лезли в глаза, и вмиг изобрела бы приспособление, чтобы выловить луковицу из воды. Клаус, средний Бодлер и единственный в троице мальчик, припомнил бы какие-то полезные сведения из тысячи прочитанных им книг и определил бы, к какому виду луковых относится данная луковица и съедобна ли она. А Солнышко, едва вышедшая из младенческого возраста, накрошила бы луковицу на мелкие кусочки своими на редкость острыми зубами и, пустив в ход новоприобретённые кулинарные таланты, обратила бы простую луковицу во что-то вполне съедобное. Старшие Бодлеры так и представляли себе, как сестра провозглашает: «Ободан», что заменяло у неё слова «обед подан».

Однако троица не увидела луковицы. По правде говоря, дети вообще мало что видели во время своего плавания по океану, которое началось, когда Бодлеры столкнули огромную деревянную лодку с крыши отеля «Развязка», спасаясь от пожара, охватившего все здание, а также от властей, которые хотели арестовать детей за поджог и убийство. Ветер и отлив быстро отнесли лодку прочь, и к закату отель и все прочие городские здания превратились в неясную дымку на горизонте. Сейчас, на следующее утро, Бодлеры наблюдали лишь спокойную, неподвижную морскую гладь да мрачное, серое небо. Погода напомнила детям тот день на Брайни-Бич, когда они узнали о гибели родителей и родного дома от страшного пожара, поэтому они долго плыли в молчании, думая о том ужасном дне и всех последующих ужасных днях. Сидеть вот так, в плывущей лодке, и размышлять о своей жизни действовало бы почти умиротворяюще, не будь с ними неприятного спутника.

Имя спутника было Граф Олаф, и находиться в компании этого страшного субъекта с тех самых пор, как они осиротели, а он сделался их опекуном, составляло несчастье их жизни. Олаф задумывал интригу за интригой с целью заграбастать своими грязными лапами огромное наследство, доставшееся Бодлерам от родителей. И хотя всякий раз планы его срывались, и некая доля его злодейской сущности, казалось, отчасти передалась им, и теперь Олаф и Бодлеры очутились, как говорится, в одной лодке. Все они были в ответе за целый ряд преступлений. Только если сирот совесть заставляла из-за этого страдать, то Граф Олаф последние дни только и делал, что хвалился своими преступлениями.

— Я одержал победу! — зарядил Олаф, что здесь означает «повторял без конца». Он с гордым видом стоял на носу лодки, прислонившись к деревянной фигуре — осьминогу, нападающему на человека в скафандре, — служившей носовым украшением. — Вы небось воображали, сироты, что от меня можно сбежать? Нет, теперь уж вам из моих рук не вырваться.

— Да, Олаф, — вяло отозвалась Вайолет.

Старшая из Бодлеров не стала указывать, что, поскольку они одни посреди океана, можно с таким же успехом сказать, что Олафу не вырваться из их рук. Она вздохнула и взглянула вверх на высокую мачту, на поникший в неподвижном воздухе истрёпанный парус. Некоторое время Вайолет пыталась изобрести какой-нибудь способ заставить лодку двигаться при полном безветрии, но единственными имеющимися здесь орудиями были деревянные лопатки из солярия с крыши отеля «Развязка», которые сначала дети использовали вместо весел. Но грести — дело весьма нелёгкое, особенно когда твои спутники, вместо того чтобы помочь, заняты исключительно похвальбой. Поэтому Вайолет и пыталась сообразить, как бы ускорить продвижение лодки.

— Я сжёг отель «Развязка»! — кричал Олаф, картинно жестикулируя. — Я уничтожил Г. П. В. раз и навсегда!

— Уже слыхали, — пробормотал Клаус, не подымая глаз от блокнота.

Он довольно давно вёл подробные записи в темно-синей записной книжке, где в том числе упоминалось, что не Олаф, а именно Бодлеры сожгли отель «Развязка». Г. П. В. — тайная организация, о которой Бодлеры слышали в продолжение всех своих приключений, и, насколько средний Бодлер знал, она не была уничтожена, во всяком случае не вся, хотя немало агентов Г. П. В. находилось в отеле, когда он загорелся. В данный момент Клаус перечитывал свои записи о Г. П. В. и о расколе — грандиозной борьбе, вовлекшей в себя всех членов организации и имеющей какое-то отношение к сахарнице. Средний Бодлер не знал, что содержалось в сахарнице, не знал он также точного местонахождения одного из храбрых агентов Г. П. В. — женщины по имени Кит Сникет. Дети встретились с ней лишь однажды, перед тем как она сама пустилась в плавание с намерением встретиться с тройняшками Квегмайрами — друзьями Бодлеров, с которыми Бодлеры не видались довольно давно и которые путешествовали в автономном летучем доме. Клаус надеялся, что записи, если поизучать их подольше, помогут ему определить, где те сейчас находятся.

— Наконец наследство Бодлеров моё! — не унимался Граф Олаф. — Наконец-то я несметно богат, а значит, все должны делать, что я велю!

— Бобы! — выпалила Солнышко.

Младшая Бодлер уже не была младенцем, но по-прежнему выражала мысли на свой лад и под словом «бобы» разумела что-то вроде «Граф Олаф мелет полную чушь», ибо бодлеровского наследства тут, в громадной деревянной лодке, не было, следовательно, оно и не принадлежало никому. Но в то же время, говоря «бобы», Солнышко имела в виду также и натуральные бобы. Среди немногих вещей, найденных детьми в лодке, был большой глиняный сосуд с резиновой крышкой, подсунутый под одну из скамеек. Сосуд был весь в густой пыли и выглядел очень старым, но крышка оставалась невредимой, то есть кувшин не вскрывали, стало быть, пища внутри оставалась съедобной. Солнышко обрадовалась кувшину, поскольку другой еды на борту лодки не было, однако ей поневоле подумалось, что лучше бы там содержалось что- то другое, а не простые белые бобы. Из белых бобов можно приготовить целый ряд вкуснейших блюд. Бодлеры-родители, например, часто делали холодный салат из белых бобов, помидорчиков-черри и свежего базилика; все это они смешивали и заправляли лимонным соком, оливковым маслом и кайенским перцем, — восхитительная еда в жаркий день. Но без таких ингредиентов Солнышку удалось бы накормить своих товарищей по плаванию лишь мягкой белой массой, что дало бы им возможность не умереть с голоду, но уж никак не могло бы явиться предметом гордости для юной поварихи. Пока Граф Олаф продолжал хвастаться, младшая Бодлер заглядывала в кувшин, прикидывая, что бы такое состряпать поинтереснее из этих бобов, не имея под рукой никаких других продуктов.

— Пожалуй, прежде всего я куплю себе новенький автомобиль! — заявил Граф Олаф. — Что-нибудь такое с мощным мотором, чтобы превышать положенную скорость, и со сверхтолстым бампером, чтобы без вреда для себя врезаться в другие машины! Я назову автомобиль своим именем, чтобы, услышав визг тормозов, люди говорили: «Это Граф Олаф едет!» Сироты, берите курс на ближайший салон шикарных автомобилей!

Бодлеры переглянулись. Как вы наверняка догадываетесь, посредине океана вряд ли найдёшь автомобильный салон, хотя я и слыхал про одного продавца двухколёсных колясок, называемых рикшами, чья лавка находилась глубоко под водой в Каспийском море. Путешествовать с кем-то, кто беспрерывно чего-то требует, да ещё чего- то абсолютно невозможного, очень утомительно. Дети почувствовали, что не могут дольше держать язык за зубами, что в данном случае равносильно выражению «удержаться от того, чтобы указать Олафу на глупость его требований».

— Мы не можем взять курс на автомобильный салон, — возразила Вайолет. — Мы ни на что не можем взять курс: ветра нет, а грести мы с Клаусом больше не в силах.

— Лень вас не извиняет, — зарычал Олаф. — Я тоже устал осуществлять свои замыслы, но разве вы слыхали, чтобы я жаловался?

— Кроме того, — присоединился к сестре Клаус, — мы понятия не имеем, где находимся, поэтому понятия не имеем, куда направлять лодку.

— А я вот знаю, где мы. — Олаф издевательски фыркнул. — Мы посредине океана.

— Бобы, — буркнула Солнышко.

— Хватит с меня твоего безвкусного месива, — рявкнул Олаф. — Оно противнее того салата, который готовили твои родители! В общем и целом, сироты, вы — худшие из всех моих бывших приспешников.

— Мы вовсе не приспешники! — возмутилась Вайолет. — Мы случайно оказались вашими попутчиками!

— Вы, кажется, забываете, кто тут капитан! — Граф Олаф стукнул костяшкой грязного пальца по статуе, украшавшей нос лодки. Другой рукой он покрутил ружьём — страшным оружием, в котором оставался последний острый гарпун, и Олаф мог воспользоваться им для очередного злодейства. — Не будете делать, что велю, я разобью шлем — и тогда вы обречены.

Бодлеры в смятении уставились на шлем. Внутри него скрывалось несколько спор медузообразного мицелия — страшного гриба, способного отравить любого, кто его вдохнёт.

Совсем недавно Солнышко погибла бы от его смертоносного воздействия, если бы Бодлерам не удалось раздобыть порцию васаби — японской приправы, которая нейтрализовала действие яда.

— Вы не посмеете выпустить наружу медузообразный мицелий. — Клаус надеялся, что в голосе его звучит уверенность, которой на самом деле он не испытывал. — Вы немедленно отравитесь вместе с нами.

— Эквивалента флотилла, — сурово произнесла Солнышко.

— Наша сестра права, — подтвердила Вайолет. — Мы в одной лодке, Олаф. В море мёртвый штиль, в какую сторону плыть — неизвестно, пища на исходе. По правде говоря, не зная направления, не имея возможности управлять, без запаса свежей воды мы скорее всего погибнем уже через несколько дней. Вы бы лучше помогли нам, чем нами помыкать.

Граф Олаф злобно взглянул на старшую из Бодлеров. Но потом с важным видом отошёл в дальний конец лодки.

— Вы, трое, ищите выход из положения, — заявил он, — а я займусь заменой таблички с названием лодки. Я больше не желаю, чтобы моё судно называлось «Кармелита».

Бодлеры заглянули за борт и впервые увидели прикреплённую прочной клейкой лентой к корме табличку. На ней, нацарапанное корявыми буквами, стояло слово «Кармелита». Очевидно, имелась в виду Кармелита Спатс, мерзкая девчонка, с которой впервые Бодлеры столкнулись в отвратительной школе, где были вынуждены учиться, и которую позднее, можно сказать, удочерили Граф Олаф и его подруга Эсме Скволор, и которую Олаф бросил в отеле. Граф Олаф отложил гарпунное ружье и принялся отдирать скотч своими грязнейшими ногтями, после чего под дощечкой обнаружилась другая — с другим названием. Хотя бодлеровских сирот и не интересовало название лодки, ставшей для них сейчас домом, они порадовались, что негодяй хоть чем-то занялся и они могут наконец недолго поговорить друг с другом.

— Что бы нам такое сделать? — шепнула Вайолет. — Как ты думаешь, Солнышко, может, сумеешь наловить нам рыбы?

Младшая покачала головой.

— Нет наживки, — ответила она. — Нет сети. Глубоководное ныряние?

— Не думаю, — отозвался Клаус. — Тебе не стоит нырять без соответствующего снаряжения. Могут встретиться какие угодно зловредные существа.

Бодлеры поёжились, вспомнив об одном таком, встреченном ими во время пребывания на подводной лодке «Квиквег». Собственно, дети видели лишь извилистую фигуру на экране радара, похожую на вопросительный знак, но капитан подводной лодки объяснил им, что это нечто пострашнее самого Олафа.

— Клаус прав, — согласилась Вайолет. — Не надо тебе нырять. Клаус, нет ли у тебя чего-нибудь такого в записях, что поможет нам отыскать кого-нибудь из наших?

Клаус закрыл книжку и покачал головой.

— Боюсь, что нет. Кит говорила, что собирается наладить связь с капитаном Уиддершинсом и встретиться с ним у определённого пучка водорослей. Но даже если бы мы знали, у какого именно, нам всё равно не добраться туда без навигационных инструментов.

— Пожалуй, я бы сумела сделать компас, — проговорила Вайолет. — Требуется только кусочек намагниченного металла и коротенькая ось. Но, может, нам не следует присоединяться к другим волонтёрам. В конце концов, мы причинили им массу неприятностей.

— Это верно, — согласился Клаус. — Не исключено, что они вовсе не обрадуются нам. Особенно если мы появимся вместе с Графом Олафом.

Солнышко бросила взгляд на негодяя, все ещё возившегося с дощечкой.

— Если не… — сказала она.

Вайолет и Клаус обменялись нервными взглядами.

— Что «если не»? — задала вопрос Вайолет.

Солнышко на мгновение замолчала и оглядела свою форму посыльного, оставшуюся со времён работы в отеле.

— Столкнуть Олафа за борт, — прошептала она.

Старшая сестра чуть не вскрикнула, и не только от самих слов Солнышка, но и от того, с какой лёгкостью представила себе этот коварный поступок. Вытолкнув Графа Олафа за борт, Бодлеры могли бы плыть дальше одни, без его вмешательств, без угроз выпустить медузообразный мицелий. Не надо было бы делиться с ним остатками бобов, а если бы они добрались до Кит Сникет и до Квегмайров, то не привели бы с собой Олафа. Молча, с тревогой они повернули головы в сторону кормы, где, перегнувшись за борт, Олаф сдирал табличку.

Все трое Бодлеров с лёгкостью представляли себе, как просто было бы толкнуть его посильнее, чтобы негодяй потерял равновесие и бухнулся в воду.

— Олаф без всяких колебаний столкнул бы в воду нас, — прошептала Вайолет так тихо, что младшие едва расслышали её слова. — Мы ему нужны, чтобы управлять лодкой, а то бы он давно это сделал.

— Г. П. В. тоже, наверное, не задумались бы, — добавил Клаус.

— Родители? — вопросительно произнесла Солнышко.

Бодлеры снова обменялись встревоженными взглядами. Недавно дети узнали ещё об одном таинственном факте из жизни родителей, из их туманного прошлого. Связанный с ними слух касался какой-то коробки с отравленными дротиками. Вайолет, Клаус и Солнышко, подобно всем детям, хотели бы верить только хорошему о своих родителях, но время шло, и у них появлялось все больше сомнений на этот счёт. Сиротам не хватало компаса, но не того, который упоминала Вайолет. Она имела в виду навигационный компас, который помогает определить нужное направление во время плавания по океану. Но Бодлерам-то требовался нравственный компас, а он заключён в каждом человеке, в его мозгу или в сердце, и он подсказывает, как правильно поступить в том или ином случае. Навигационный компас, как известно любому умелому изобретателю, состоит из кусочка намагниченного металла и коротенькой оси, но устройство нравственного компаса представляется не столь ясным. Одни считают, что нравственный компас дан человеку от рождения, как аппендикс или отвращение к червям. Другие считают, что нравственный компас развивается со временем, по мере того как человек узнает о поведении других людей в результате собственного жизненного опыта или чтения книг. Как бы то ни было, нравственный компас — прибор тонкий, и по мере того как люди взрослеют и отваживаются встретиться лицом к лицу с окружающим миром, им часто становится все труднее и труднее понять, куда направлена стрелка нравственного компаса, и все тяжелее определить, как поступить правильно в том или ином случае. Когда Бодлеры впервые встретились с Графом Олафом, их нравственный компас ни за что бы не посоветовал избавиться от этого ужасного субъекта, вытолкнув его из собственной башни или переехав Олафа его собственным автомобилем. Но теперь, стоя в «Кармелите», сироты колебались, решая, как поступить с этим негодяем, который перегнулся через борт и наклонился настолько низко, что лёгкий толчок мог бы отправить его в водяную могилу.

Однако вышло так, что Вайолет, Клаусу и Солнышку не пришлось принимать решение, ибо в этот момент, как и много раз в жизни Бодлеров, решение было принято за них: Граф Олаф выпрямился и торжествующе ухмыльнулся.

— Я — гений! — провозгласил он. — Я разрешил все наши проблемы! Глядите!

Негодяй ткнул назад большим толстым пальцем, и Бодлеры, заглянув за борт, увидели, что надпись «Кармелита» исчезла, а на её месте появилась табличка с надписью «Граф Олаф», тоже прикреплённая клейкой лентой к ещё одной табличке под ней.

— Переименование лодки не решает ни одной нашей проблемы, — устало проговорила Вайолет.

— Вайолет права, — поддержал сестру Клаус. — Мы по-прежнему не знаем места назначения, и у нас нет способа навигации и нет провианта.

— Если не… — добавила Солнышко, но граф Олаф прервал ею, захихикав с хитрым видом.

— Какие же вы все тупицы, — сказал он. — Поглядите на горизонт, олухи, видите, что приближается! Ни места назначения, ни способа навигации нам не нужно — мы поплывём туда, куда нас понесёт! Пресной воды мы скоро получим больше, чем выпили бы за всю жизнь!

Бодлеры устремили взгляд вдаль и увидели, что имеет в виду Олаф. По небу, растекаясь, точно чернила по ценному документу, надвигалась громада черных туч. Среди океана всегда может налететь свирепый шторм, а этот шторм обещал быть особенно свирепым — свирепее, чем ураган Герман, который ещё не так давно угрожал жизни Бодлеров во время плавания по озеру Лакримозе и окончился трагедией. Дети уже могли разглядеть вдали тонкие чёткие полосы дождя, а в тучах там и сям вспыхивала яростная молния.

— Ну разве не красота? — Жалкие космы Графа Олафа уже трепал нарастающий ветер. Приближающийся гром уже заглушал злодейский смех негодяя. — Буря станет ответом на ваше нытье!

— Шторм может разломать лодку. — Вайолет нервно взглянула вверх, на рваный парус. — Лодка таких размеров не рассчитана на сильный шторм.

— Невозможно представить, куда он нас унесёт, — сказал Клаус. — Мы можем оказаться ещё дальше от цивилизации.

— Все за бортом, — проговорила Солнышко.

Граф Олаф снова посмотрел вперёд и заулыбался навстречу шторму, как будто ждал в гости старого приятеля.

— Да, бывает и так. — Он злобно ухмыльнулся. — Ну и что вы собираетесь предпринять, сироты?

Бодлеры посмотрели в ту же сторону. Трудно было поверить, что всего несколько минут назад горизонт был чист: сейчас ветер гнал громадную чёрную массу дождя прямо на них, она неумолимо приближалась, закрывая все небо. Вайолет, Клаус и Солнышко ничего не могли предпринять. Изобретательский ум, записи исследователя и удивительные кулинарные таланты не могли справиться с тем, что на них надвигалось. Штормовые тучи развёртывались все шире и шире, точно разворачивающиеся луковые слои или как зловещая тайна, которая становится все более и более загадочной. Какое бы решение ни подсказывал им сейчас нравственный компас, бодлеровские сироты понимали, что правильное решение в этой ситуации одно: не делать ничего в ту минуту, когда на них, находящихся с негодяем в одной лодке, обрушился ураган.