"Как мы победили смерть" - читать интересную книгу автора (Бикбаев Равиль Нагимович)

Рыбак

О, чем больше всего вспоминают солдаты? Конечно о доме. Вспоминая о родных местах, каждый старается доказать, как хорош его дом, город, край, как добры и заботливы родители, надежны друзья, прекрасны девушки. Конечно, каждый из нас преувеличивал. Преувеличивал, это еще мягко сказано. Беспардонно врал, это точнее. Но забыты школьные двойки, проваленные вступительные экзамены в институте, родительские нотации, любовные неудачи, все забыто, в памяти оставались только розовые воспоминания. Ах! Как дома было хорошо! И как мало мы это ценили то призыва в «несокрушимую и легендарную» армию.

Конечно, я не отставал от других. Фантазировал напропалую. Всем известна, законная гордость моей малой родины, рыбалка, красная рыба и черная икра. Рыбалку я, в силу определенных особенностей характера не любил, а черной икрой и красной рыбой, меня перекормили и в детстве. Тогда в промежуток 1961–1964 гг. в Астрахани, было просто, нечего есть, кроме рыбы, и я до сих пор испытываю стойкое отвращение к этой продукции. Но я вдохновенно и безосновательно лгал, своим сослуживцам, как довил осетров руками, и из бочки ложкой ел черную икру. До поры до времени мне все сходило с рук. Мои товарищи свято верили, что Астрахань, рай земной для рыбака, осетра можно поймать руками, а черную икру астраханцы едят вместо каши.

До осени 1981 г. бригада наша дислоцировалась рядом с городом Кундуз. Больших рек там не было, и разоблачит мое полное невежество в ловле рыбы, не представлялось возможным. В Афганистане вообще мало крупных водоемов.

Осенью 1981 г. нашу Бригаду передислоцировали в Гардез. Как и в январе 1980 г. при вводе наших войск в Афганистан, так и осенью 1981 г. наш первый батальон выбросили в голом поле. Выживайте. Мы выжили, как, это тема для отдельного рассказа.

Осенью уволился в запас призыв 1979 г. из которого в основном и состоял личный состав части. Проводили мы дембелей, и поняли, что дальше воевать нам придется с молодым пополнением. Все кто осенью 1980 г. приехал в Бригаду из Гайжунайской учебки, сами стали отцами — командирами. Даже мне неисправимому залетчику, было присвоено звание младший сержант, и доверено командовать третьим взводом. Доверили, но не в силу особых боевых заслуг, а так, просто некому было больше доверить. Офицерский состав тоже менялся, а тем, кто приходил на смену нашим отслужившим свой срок командирам, еще самим учится, надо было. Мой бывший командир взвода, получил, вполне заслуженно, внеочередное звание старший лейтенант и должность, командир роты, он же мне, с тяжким вздохом, передал командование взводом, но предупредил: «Имей ввиду, если, что я рядом».

Глянул я «соколиным» дембельским взглядом на новое пополнение, и сердце мое, вновь назначенное командирское, облилось кровью, а душа заплакала горькими слезами. Вообще я использовал это выражение, только потому, что длинную заковыристую матерную фразу, которую я выдал, увидав впервые моих подчиненных, воспроизвести невозможно, по причине ее полной нецензурности, в ней не было ни одного нормального слова, а использовать предложения с одними точками в литературе как-то не принято.

Испуганные, растерянные, в неловко сидящем обмундировании, стояли в строю восемнадцатилетние дети. Из военных знаний: только неполная сборка-разборка автомата; да уставные ответы: «Так точно, товарищ сержант. Никак нет, товарищ сержант. Разрешите выполнять, товарищ сержант». Я, уже забыл, что полтора года назад, сам был такой. Год войны, отделил меня двадцатилетнего парня, от этих детей, черным солдатским потом, своей и чужой кровью.

Это какой же мудак, после трехнедельного курса молодого бойца, отправил их воевать. Это кто же решил, что они в состоянии перекрыть в горах афгано-пакистанскую границу. Это кто же перед их матерями оправдываться будет, если в первом же бою из них больше половины перебьют. Но советских стратегов такие мелочи не волновали. В бою быстрее выучатся, решили они, а убьют, ну что ж, бабы еще детей нарожают.

Отвечать за их жизнь перед своей совестью и их матерями пришлось нам. Стали мы их учить. Как воевать, и как выжить на войне. Как добыть пищу, и не замерзнуть в горах. Как преодолеть боль, страх, усталость. Потому что иначе, смерть.

С удивлением и недоумением, заметил я за собой, что, обучая своих солдат, использую те же «педагогические» приемы, и употребляю, такие же выражения, что слышал сам, когда учили меня. Воспитывали мы своих бойцов матом, затрещинами, и почти непосильными для них физическими и нравственными нагрузками. Но лучше выслушать матерную характеристику, перетерпеть боль и обиду от удара, сдохнуть, десятки раз во время учебного марш-броска, сотни раз собрать и разобрать стреловое вооружение, чем погибнуть.

Много знает за мной грехов Аллах, но если чем и горжусь я в своей жизни, так это тем, что не плакали по моей вине мамы моих ребят, выучил я их. За тот период, что командовал взводом, боевые операции были, а вот потерь, убитых и раненых, нет. Получился из меня командир. Удалось мне сберечь моих мальчишек.

С декабря начали мы ходить на боевые операции. Походы по заснеженным горам по пояс в снегу. Засады. Нападения. Прочесывания. Холод. Голод. Усталость. Все как обычно. Война. Бессмысленная война.

Перед самым новым 1982 годом возвращалась рота с очередного задания. И надо же такому случится, что пришлось нам форсировать неширокую, но глубоководную речку. Все бы ничего, но вспомнили, ребята, из тех, кто со мной вместе начинал службу в учебке, мои «правдивые» рассказы о рыбалке. И предложили показать свое рыбацкое искусство. Ох! Не зря меня учила мама: «У лжи, сынок, короткие ноги, правда, обязательно выйдет наружу». Сначала я отнекивался, удочек нет, сетей нет, осетров нет, а рыбную мелочь, я руками ловить не умею. А гранаты на что? Возразили мне. Наглушим рыбки! Это браконьерство, я сделал последнюю, робкую попытку увильнуть. Нет, ну надо же было такую глупую отговорку придумать. Общий хохот был ответом. Да уж на войне, только браконьерами стать и боятся. Прям так, рыбнадзор поймает, и оштрафует. Чего-чего, а уж боеприпасов у нас было навалом, отчета об их расходе никто не требовал. Ну, ловись рыбка, большая и маленькая. Встала рота, с разрешения командира, сорок пять человек вдоль берега и по команде: «Гранаты к бою! Гранатой огонь!», швырнули первым залпом в воду РГД -5 (ручная граната наступательного действия, радиус поражения осколков тридцать метров, скорость горения запала три секунды), вторым броском почти без промежутка закинули Ф-1 (ручная граната оборонительного действия, радиус поражения осколков 200 метров). Грохот, водные фонтаны разрывов, взбаламученная вода, точно как форсирование Днепра в 1944 г. А по реке, вниз по течению, вверх брюхом, поплыла невинно убиенная или оглушенная рыбка. Вошли в азарт воины и, выставив небольшое охранение, раздевшись, поперли в ледяную воду собирать улов. Собрали два вещевых мешка. Маленькая рыбка попалась, наименование ее даже и не знаю, у нас в Астрахани, такую рыбу «сорной» называют.

На крыльях гастрономического вожделения полетела рота, на базу. Вернулись.

И не почистив оружие, а для солдата это же самое, что для чистюли, не почистить зубы, стали перебирать рыбку. Мне была оказана высокая честь, привести ее в состояние годное к употреблению, потому как в своих фантазиях, я заходил так далеко, что упоминал тридцать способов приготовления рыбы, такая вкуснотища — пальчики оближешь. Три воина, побежали на кухню, и мгновенно подавив сопротивление поваров, принесли по моему заказу, сковороду, муку и растительное масло. Что бы по достоинству оценить их подвиг, надо признать, что им троим, было бы легче, захватить вражеский штаб, чем выбить на кухне инвентарь и продукты. Начал я священнодействовать. Если вы читали бессмертное творение Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» то без труда припомните, как Остап Бендер играл в шахматы, зная лишь один ход е-2 — е-4, но ему хоть было куда бежать. Мне отступать было некуда. Вспомнил я свою мамочку, помолился и начал готовить. Почистить рыбу, выпотрошить, обвалять в муке, положить на разогретую сковородку, предварительно залив сковороду растительным маслом. Все? Все! Получилось!! Чего там. Не боги горшки обжигают. Рыба на сковороде издавала божественный аромат, радовала глаз, румяной корочкой. Обоняние посылало сигналы в головной мозг, тот сигнализировал далее всем органам, железы исправно работали, рот переполняли слюни. Прямо не приготовление рыбы, а практикум по физиологии.

Первая порция готова, на вид рыба как рыба, жареная. Понес на вытянутых руках, сию гастрономическую ценность, дневальный, в офицерскую палатку, угощать командира роты, от наших щедрот. Я стал жарить новую партию, уже без робости, уверенно переворачивая рыбу. Достали приготовленные на Новый год, заветные бутылочки. Все готово, можно приступать к пиршеству.

Вихрем, нет, ураганом, ворвался в нашу палатку ротный командир. Я встал, скромно потупив глаза, готовый принять самую искреннюю, горячую благодарность за мой кулинарный талант.

— Ты!!! — Раненым бугаем заревел офицер. Надо сказать, что был он парень на редкость спокойный и выдержанный, и даже неизбежный армейский мат, употреблял не с намерением оскорбить, а так, для связки слов.

— Так тебя и раз этак, рыбак ты раз эдакий — заорал он, и помянул всех моих предков, начиная с легендарного Чингисхана. Выговорившись, но, не успокоившись, ротный швырнул в меня рыбой, и вероятно, чтобы не расстрелять на месте, убежал.

— Не верьте ему ребята! — пытался оправдаться я, — на него не угодишь. Рыба хорошая, кушайте на здоровье.

В зловещем молчании мои товарищи, те с кем я прослужил и провоевал больше года, приступили к дегустации. Вкус у рыбы был не просто отвратительный, он был более страшный, нежели похмельные выделения. Когда мои сослуживцы посмотрели на меня, я понял, что означают чеканные слова военной присяги: «Суровая кара советского закона. Всеобщий гнев и презрение трудящихся».

— Это сорт такой, это враги специально такую рыбу разводят, чтобы погубить нас, — начал выкручиваться я.

Мои боевые друзья были справедливыми людьми, они не хотели казнить безвинного человека. В качестве эксперта был вызван с батальонной кухни, старший повар.

— Да, ты просто желчный пузырь раздавил, когда рыбу потрошил и чистил, — дал он квалифицированное заключение.

Первый раз в своей жизни я позорно бежал с поля боя, когда меня хотели уничтожить.

Через два часа нагулявшись по свежему воздуху, вдоволь поразмышляв о несправедливости жизни, и проголодались, я, посыпав голову пеплом вернулся в родной дом, то есть в ротную палатку. Рядом с кастрюлей, в которой была такая же несчастная, как и я, жареная рыба, стояла налитая в котелок моя порция водки, с запиской: «Надеемся, закуски тебе хватит». Выпил я водку, закусил ее родимую, черствой корочкой хлеба, и, захмелев, дал слабину, пожаловался на судьбу злодейку, своим подчиненным. Подчиненные мои, как и положено молодым воинам, не вмешивалась в разборки старшего поколения, они были молчаливыми свидетелями моего позора.

— Так вы товарищ сержант рыбку кушать не будете? — тихо поинтересовался пулеметчик из первого отделения.

Я, поскольку они тоже собирали эту проклятущую рыбы в ледяной воде, покаянно покачал головой.

— А можно, тогда мы ее съедим? — робко спросил солдатик.

Я, только рукой махнул. Ешьте. Съели всем взводом, только за ушами трещало. Я вот только понять не могу, было ли это с их стороны, дань заслуженного уважения к своему командиру, то бишь ко мне, стремление закрыть его своей грудью, точнее желудком, от неудачи, или просто голод, который мучил каждого молодого солдата? А вы как думаете?

С тех пор, до дембеля, когда заходила, промеж солдат, речь о родимых краях, я скромненько отмалчивался.

А рыбу жарить, я так и не научился, боюсь.