"Три мушкетёра" - читать интересную книгу автора (Дюма Александр)

X. Мышеловка в семнадцатом веке


Мышеловка отнюдь не изобретение наших дней. Как только общество изобрело полицию, полиция изобрела мышеловку.

Принимая во внимание, что читатели наши не привыкли ещё к особому языку парижской полиции и что мы впервые за пятнадцать с лишним лет нашей сочинительской работы употребляем такое выражение применительно к этой штуке, постараемся объяснить, о чём идёт речь.

Когда в каком-нибудь доме, всё равно в каком, арестуют человека, подозреваемого в преступлении, арест этот держится в тайне. В первой комнате квартиры устраивают засаду из четырёх или пяти полицейских, дверь открывают всем, кто бы ни постучал, захлопывают её за ними и арестовывают пришедшего. Таким образом, не проходит и двух-трёх дней, как все постоянные посетители этого дома оказываются под замком.

Вот что такое мышеловка.

В квартире г-на Бонасье устроили именно такую мышеловку, и всех, кто там появлялся, задерживали и допрашивали люди г-на кардинала. Так как в помещение, занимаемое д'Артаньяном во втором этаже, вёл особый ход, то его гости никаким неприятностям не подвергались.

Приходили к нему, впрочем, только его три друга. Все трое занимались розысками, каждый по-своему, но пока ещё ничего не нашли, ничего не обнаружили. Атос решился даже задать несколько вопросов г-ну де Тревилю, что, принимая во внимание обычную неразговорчивость славного мушкетёра, крайне удивило капитана. Но де Тревиль ничего не знал, кроме того, что в тот день, когда он в последний раз видел кардинала, короля и королеву, кардинал казался озабоченным, король как будто был чем-то обеспокоен, а покрасневшие глаза королевы говорили о том, что она либо не спала ночь, либо плакала. Последнее обстоятельство его не поразило: королева со времени своего замужества часто не спала по ночам и много плакала.

Г-н де Тревиль на всякий случай всё же напомнил Атосу, что он должен преданно служить королю и особенно королеве, и просил передать это пожелание и его друзьям.

Что же касается д'Артаньяна, то он засел у себя дома. Свою комнату он превратил в наблюдательный пункт. В окно он видел всех, кто приходил и попадался в западню. Затем, разобрав паркет, так что от нижнего помещения, где происходил допрос, его отделял один только потолок, он получил возможность слышать всё, что говорилось между сыщиками и обвиняемым. Допросы, перед началом которых задержанных тщательно обыскивали, сводились почти неизменно к следующему:

«Не поручала ли вам госпожа Бонасье передать что-нибудь её мужу или другому лицу?»

«Не поручал ли вам господин Бонасье передать что-нибудь его жене или другому лицу?»

«Не поверяли ли они вам устно каких-нибудь тайн?»

«Если бы им что-нибудь было известно, — подумал д'Артаньян, — они не спрашивали бы о таких вещах. Теперь вопрос: что, собственно, они стремятся узнать? Очевидно, находится ли Бекингэм в Париже и не было ли у него или не предстоит ли ему свидание с королевой».

Д'Артаньян остановился на этом предположении, которое, судя по всему, не было лишено вероятности.

А пока мышеловка действовала непрерывно, и внимание д'Артаньяна не ослабевало.

Вечером, на другой день после ареста несчастного Бонacье после ухода Атоса, который отправился к г-ну де Тревилю, едва часы пробили девять и Планше, ещё не постеливший на ночь постель, собирался приняться за это дело, кто-то постучался с улицы во входную дверь. Дверь сразу же отворилась, затем захлопнулась: кто-то попал в мышеловку.

Д'Артаньян бросился к месту, где был разобран пол, лёг навзничь и весь превратился в слух.

Вскоре раздались крики, затем стоны, которые, по-видимому, пытались заглушить. Допроса не было и в помине.

«Дьявол! — подумал д'Артаньян. — Мне кажется, что это женщина: её обыскивают, она сопротивляется… Они применяют силу… Негодяи!..»

Д'Артаньяну приходилось напрягать всю свою волю, чтобы не вмешаться в происходившее там, внизу.

— Но я же говорю вам, господа, что я хозяйка этого дома, я же говорю вам, что я госпожа Бонасье, что я служу королеве! — кричала несчастная женщина.

— Госпожа Бонасье! — прошептал д'Артаньян. — Неужели мне повезло и я нашёл то, что разыскивают все?

— Вас-то мы и поджидали! — отвечали ей.

Голос становился всё глуше. Поднялась какая-то шумная возня. Женщина сопротивлялась так, как женщина может сопротивляться четверым мужчинам.

— Пустите меня… пусти… — прозвучал ещё голос женщины. Это были последние членораздельные звуки.

— Они затыкают ей рот, сейчас они уведут её! — воскликнул д'Артаньян, вскакивая, словно на пружине. — Шпагу!.. Да она при мне… Планше!

— Что прикажете?

— Беги за Атосом, Портосом и Арамисом. Кого-нибудь из них троих ты наверняка застанешь, а может быть, все трое уже вернулись домой. Пусть захватят оружие, пусть спешат, пусть бегут сюда… Ах, вспомнил: Атос у господина де Тревиля.

— Но куда же вы, куда же вы, сударь?

— Я спущусь вниз через окно! — крикнул д'Артаньян. — Так будет скорее. А ты заделай дыру в паркете, подмети пол, выходи через дверь и беги, куда я приказал.

— О сударь, сударь, вы убьётесь! — закричал Планше.

— Молчи, осёл! — крикнул д'Артаньян.

И, ухватившись рукой за подоконник, он соскочил со второго этажа, к счастью не очень высокого; он даже не ушибся.

И тут же, подойдя к входным дверям, он тихонько постучал, прошептав:

— Сейчас я тоже попадусь в мышеловку, и горе тем кошкам, которые посмеют тронуть такую мышь!

Не успел молоток удариться в дверь, как шум внутри замер. Послышались шаги, дверь распахнулась, и д'Артаньян, обнажив шпагу, ворвался в квартиру г-на Бонасье, дверь которой, очевидно, снабжённая пружиной, сама захлопнулась за ним.

Обнажив шпагу, д'Артаньян ворвался в квартиру г-на Бонасье



И тогда остальные жильцы этого злополучного дома, а также и ближайшие соседи услышали отчаянные крики, топот, звон шпаг и грохот передвигаемой мебели. Немного погодя все те, кого встревожил шум и кто высунулся в окно, чтобы узнать, в чём дело, могли увидеть, как снова раскрылась дверь и четыре человека, одетые в чёрное, не вышли, а вылетели из неё словно стая вспугнутых ворон, оставив на полу и на углах столов перья, выдранные из их крыльев, другими словами — лоскутья одежды и обрывки плащей.

Победа досталась д'Артаньяну, нужно сказать, без особого труда, так как лишь один из сыщиков оказался вооружённым, да и то защищался только для виду. Остальные, правда, пытались оглушить молодого человека, швыряя в него стульями, табуретками и даже горшками. Но несколько царапин, нанесённых шпагой гасконца, нагнали на них страху. Десяти минут было достаточно, чтобы нанести им полное поражение, и д'Артаньян стал господином на поле боя.

Соседи, распахнувшие окна с хладнокровием, свойственным парижанам в те времена постоянных восстаний и вооружённых столкновений, захлопнули их тотчас же после бегства четырёх одетых в чёрное. Чутьё подсказывало им, что пока всё кончено.

Кроме того, было уже довольно поздно, а тогда, как и теперь, в квартале, прилегавшем к Люксембургскому дворцу, спать укладывались рано.

Д'Артаньян, оставшись наедине с г-жой Бонасье, повернулся к ней. Бедная женщина почти без чувств лежала в кресле. Д'Артаньян окинул её быстрым взглядом.

То была очаровательная женщина лет двадцати пяти или двадцати шести, темноволосая, с голубыми глазами, чуть-чуть вздёрнутым носиком, чудесными зубками. Мраморно-белая кожа её отливала розовым, подобно опалу. На этом, однако, кончались черты, по которым её можно было принять за даму высшего света. Руки были белые, но форма их была грубовата. Ноги также не указывали на высокое происхождение. К счастью для д'Артаньяна, его ещё не могли смутить такие мелочи.

Разглядывая г-жу Бонасье и, как мы уже говорили, остановив внимание на её ножках, он вдруг заметил лежавший на полу батистовый платочек, который он поднял. На уголке платка выделялся герб, виденный им однажды на платке, из-за которого они с Арамисом чуть не перерезали друг другу горло.

Д'Артаньян с тех самых пор питал недоверие к платкам с гербами. Поэтому он, ничего не говоря, вложил поднятый им платок в карман г-жи Бонасье. Молодая женщина в эту минуту пришла в себя. Открыв глаза и в страхе оглядевшись кругом, она увидела, что квартира пуста и она одна со своим спасителем. Она сразу же с улыбкой протянула ему руки. Улыбка г-жи Бонасье была полна очарования.

— Ах, сударь, — проговорила она, — вы спасли меня! Позвольте мне поблагодарить вас.

— Сударыня, — ответил д'Артаньян, — я сделал только то, что сделал бы на моём месте любой дворянин. Вы поэтому не обязаны мне никакой благодарностью.

— О нет, нет, и я надеюсь доказать вам, что умею быть благодарной! Но что было нужно от меня этим людям, которых я сначала приняла за воров, и почему здесь нет господина Бонасье?

— Эти люди, сударыня, были во много раз опаснее воров. Это люди господина кардинала. Что же касается вашего мужа, господина Бонасье, то его нет здесь потому, что его вчера арестовали и увели в Бастилию.

— Мой муж в Бастилии? — воскликнула г-жа Бонасье. — Что же он мог сделать? Ведь он — сама невинность!

И какое-то подобие улыбки скользнуло по всё ещё испуганному лицу молодой женщины.

— Что он сделал, сударыня? — произнёс д'Артаньян. — Мне кажется, единственное его преступление заключается в том, что он имеет одновременно счастье и несчастье быть вашим супругом.

— Но, значит, вам известно, сударь…

— Мне известно, что вы были похищены.

— Но кем, кем? Известно ли вам это? О, если вы знаете, скажите мне!

— Человеком лет сорока или сорока пяти, черноволосым, смуглым, с рубцом на левом виске.

— Верно, верно! Но имя его?

— Имя?.. Вот этого-то я и не знаю.

— А муж мой знал, что я была похищена?

— Он узнал об этом из письма, написанного самим похитителем.

— А догадывается ли он, — спросила г-жа Бонасье, смутившись, — о причине этого похищения?

— Он предполагал, как мне кажется, что здесь была замешана политика.

— Я сомневалась в этом вначале, но сейчас я такого же мнения. Итак, он ни на минуту не усомнился во мне, этот добрый господин Бонасье?

— О, ни на одну минуту! Он так гордился вашим благоразумием и вашей любовью.

Улыбка ещё раз чуть заметно скользнула по розовым губкам этой хорошенькой молодой женщины.

— Но как вам удалось бежать? — продолжал допытываться д'Артаньян.

— Я воспользовалась минутой, когда осталась одна, и так как с сегодняшнего утра мне стала ясна причина моего похищения, то я с помощью простынь спустилась из окна. Я думала, что мой муж дома, и прибежала сюда.

— Чтоб искать у него защиты?

— О нет! Бедный, милый мой муж! Я знала, что он не способен защитить меня. Но так как он мог другим путём услужить нам, я хотела его предупредить.

— О чём?

— Нет, это уже не моя тайна! Я поэтому не могу раскрыть её вам.

— Кстати, — сказал д'Артаньян, — простите, сударыня, что, хоть я и гвардеец, всё же я вынужден призвать вас к осторожности: мне кажется, место здесь неподходящее для того, чтобы поверять какие-либо тайны. Сыщики, которых я прогнал, вернутся с подкреплением. Если они застанут нас здесь, мы погибли. Я, правда, послал уведомить трёх моих друзей, но кто знает, застали ли их дома…

— Да-да, вы правы! — с испугом воскликнула г-жа Бонасье. — Бежим, скроемся скорее отсюда!

С этими словами она схватила д'Артаньяна под руку и потянула его к двери.

— Но куда бежать? — вырвалось у д'Артаньяна. — Куда скрыться?

— Прежде всего подальше от этого дома! Потом увидим.

Даже не прикрыв за собой дверей, они, выйдя из дома, побежали по улице Могильщиков, завернули на Королевский Ров и остановились только у площади Сен-Сюльпис.

— А что же нам делать дальше? — спросил д'Артаньян. — Куда мне проводить вас?

— Право, не знаю, что ответить вам… — сказала г-жа Бонасье. — Я собиралась через моего мужа вызвать господина де Ла Порта и от него узнать, что произошло в Лувре за последние три дня и не опасно ли мне туда показываться.

— Но ведь я могу пойти и вызвать господина де Ла Порта, — сказал д'Артаньян.

— Конечно. Но беда в одном: господина Бонасье в Лувре знали, и его бы пропустили, а вас не знают, и двери для вас будут закрыты.

— Пустяки! — возразил д'Артаньян. — У какого-нибудь из входов в Лувр, верно, есть преданный вам привратник, который, услышав пароль…

Г-жа Бонасье пристально посмотрела на молодого человека.

— А если я скажу вам этот пароль, — прошептала она, — забудете ли вы его тотчас же после того, как воспользуетесь им?

— Честное слово, слово дворянина! — произнёс д'Артаньян тоном, не допускавшим сомнений.

— Хорошо. Я верю вам. Вы, кажется, славный молодой человек. И от вашей преданности, быть может, зависит ваше будущее.

— Я не требую обещаний и честно сделаю всё, что будет в моих силах, чтобы послужить королю и быть приятным королеве, — сказал д’Артаньян. — Располагайте мною как другом.

— Но куда вы спрячете меня на это время?

— Нет ли у вас человека, к которому бы господин де Ла Порт мог за вами прийти?

— Нет, я не хочу никого посвящать в это дело.

— Подождите, — произнёс д'Артаньян. — Мы рядом с домом Атоса… Да, правильно.

— Кто зто — Атос?

— Один из моих друзей.

— Но если он дома и увидит меня?

— Его нет дома, и, пропустив вас в квартиру, я ключ унесу с собой.

— А если он вернётся?

— Он не вернётся. В крайнем случае, ему скажут, что я привёл женщину и эта женщина находится у него.

— Но это может меня очень сильно скомпрометировать, понимаете ли вы это?

— Какое вам дело! Никто вас там не знает. И к тому же мы находимся в таком положении, что можем пренебречь приличиями.

— Хорошо. Пойдёмте же к вашему другу. Где он живёт?

— На улице Феру, в двух шагах отсюда.

— Идём.

И они побежали дальше. Атоса, как и предвидел д'Артаньян, не было дома. Д'Артаньян взял ключ, который ему, как другу Атоса, всегда беспрекословно давали, поднялся по лестнице и впустил г-жу Бонасье в маленькую квартирку, уже описанную нами выше.

— Располагайтесь как дома, — сказал он. — Погодите: заприте дверь изнутри и никому не отпирайте иначе, как если постучат три раза… вот так. — И он стукнул три раза — два раза подряд и довольно сильно, третий раз после паузы и слабее.

— Хорошо, — сказала г-жа Бонасье. — Теперь моя очередь дать вам наставление.

— Слушаю вас.

— Отправляйтесь в Лувр и постучитесь у калитки, выходящей на улицу Эшель. Попросите Жермена.

— Хорошо. А затем?

— Он спросит, что вам угодно, и вместо ответа вы скажете два слова: Тур и Брюссель. Тогда он исполнит ваше приказание.

— Что же я прикажу ему?

— Вызвать господина де Ла Порта, камердинера королевы.

— А когда он вызовет его и господин де Ла Порт выйдет?

— Вы пошлёте его ко мне.

— Прекрасно. Но где и когда я увижу вас снова?

— А вам очень хочется встретиться со мной опять?

— Конечно!

— Тогда предоставьте мне позаботиться об этом и будьте спокойны.

— Я полагаюсь на ваше слово.

— Можете положиться.

Д'Артаньян поклонился г-же Бонасье, бросив ей самый влюблённый взгляд, каким только можно было охватить всю её маленькую фигурку, и, пока сходил с лестницы, услышал, как дверь позади него захлопнулась и ключ дважды повернулся в замке. Мигом добежал он до Лувра. Подходя к калитке с улицы Эшель, он услышал, как пробило десять часов. Все события, только что описанные нами, промелькнули за какие-нибудь полчаса.

Всё произошло так, как говорила г-жа Бонасье. Услышав пароль, Жермен поклонился. Не прошло и десяти минут, как Ла Порт был уже в комнате привратника. Д'Артаньян в двух словах рассказал ему обо всём, что произошло, и сообщил, где находится г-жа Бонасье. Ла Порт дважды повторил адрес и поспешил к выходу. Но, не сделав и двух шагов, он вдруг вернулся.

— Молодой человек, — сказал он, обращаясь к д'Артаньяну, — разрешите дать вам совет.

— Какой именно?

— То, что произошло, может доставить вам неприятности.

— Вы думаете?

— Да. Нет ли у вас друга, у которого отстают часы?

— Ну, что же дальше?

— Навестите его, с тем чтобы потом он мог засвидетельствовать, что в половине десятого вы находились у него. Юристы называют это алиби.

Д'Артаньян нашёл совет благоразумным и что было сил помчался к г-ну де Тревилю. Но, не заходя в гостиную, где, как всегда, было много народу, он попросил разрешения пройти в кабинет. Так как д'Артаньян часто бывал здесь, просьбу его сразу же удовлетворили, и слуга отправился доложить г-ну де Тревилю, что его молодой земляк, желая сообщить нечто важное, просит принять его. Минут через пять г-н де Тревиль уже прошёл в кабинет. Он спросил у д'Артаньяна, чем он может быть ему полезен и чему он обязан его посещением в такой поздний час.

— Простите, сударь! — сказал д'Артаньян, который, воспользовавшись минутами, пока оставался один, успел переставить часы на три четверти часа назад. — Я думал, что в двадцать пять минут десятого ещё не слишком поздно явиться к вам.

— Двадцать пять минут десятого? — воскликнул г-н де Тревиль, поворачиваясь к стенным часам. — Да нет, не может быть!

— Поглядите сами, — сказал д'Артаньян, — и вы убедитесь.

— Да, правильно, — произнёс де Тревиль. — Я был уверен, что уже позднее. Но что же вам от меня нужно?

Тогда д'Артаньян пустился в пространный рассказ о королеве. Он поделился своими тревогами по поводу её положения, сообщил, что он слышал относительно замыслов кардинала, направленных против Бекингэма, и речь его была полна такой уверенности и такого спокойствия, что де Тревиль не мог ему не поверить, тем более что и он сам, как мы уже говорили, уловил нечто новое в отношениях между кардиналом, королём и королевой.

Когда пробило десять часов, д'Артаньян расстался с г-ном де Тревилем, который, поблагодарив его за сообщённые ему сведения и посоветовав всегда верой и правдой служить королю и королеве, вернулся в гостиную.

Спустившись с лестницы, д'Артаньян вдруг вспомнил, что забыл свою трость. Поэтому он быстро поднялся обратно, вошёл в кабинет и тут же сразу передвинул стрелки на место, чтобы на следующее утро никто не мог заметить, что часы отставали. Уверенный теперь, что у него есть свидетель, готовый установить его алиби, он спустился вниз и вышел на улицу.