"Большой горизонт" - читать интересную книгу автора (Линьков Лев Александрович)

Здравствуй, Тихий океан (вместо предисловия)

Из Владивостока мы вышли в конце сентября, ласкового в этих краях. Над бухтой Золотой Рог стоял пронзительно-синий штиль, и долго еще были видны караваны горбатых рыжих сопок, бредущих над удаляющимся городом.

Форштевень «Дальстроя» разгонял небольшие волны. На волнах раскачивались не желавшие отставать от нас отраженные облака. Желтоклювые чайки, горланя, вились за кормой, выжидая добычу. Время от времени высокая труба вы­брасывала клубы дыма, теплая тишина приби­вала его к воде, гася синеву.

На траверзе мыса Поворотный «Дальстрой» лег курсом на северо-восток, в открытое море, такое же спокойное, как и бухта, как и залив.

— До чего же духовитый воздух! — Федот Пет­рович распахнул ворот рубахи.

Трудно определить, сколько Петровичу лет: по ясным, поголубевшим от морской воды глазам — никак не больше пятидесяти, по реденькому же, седому, впадающему в желтизну хохолку среди залысин — за все шестьдесят.

В соседстве с ним притулилась к фальшборту жена — сухонькая тихая старушка, встревожен­ная бескрайностью впервые увиденного моря.

Не в пример жене говорливый Петрович быстро перезнакомился со многими пассажирами, рас­спросил, кто куда и по какой надобности едет, сообщил, что сам он сормовский кузнец и дер­жит со старухой путь к младшему сыну, на Ку­рильский остров К.

— Не вдруг надумалось распрощаться с судо­верфью — оттрубил там без малого сорок годков, да Володька все бомбил и бомбил из письма в письмо: Сормово-де без тебя не обедняет, а на Курилах без классных кузнецов полный зарез.

Петрович с усмешкой кивнул на жену:

— Моя Матвеевна, конечное дело, противилась: «Да куда на старости лет улетать из родного гнезда, да вдруг на море утонем...» Еле уго­ворил...

Произнес он последние слова чуть ли не ше­потом, а жена как-то услышала.

— Брось пустое болтать! — нежданно-нега­данно взвилась она.— «Уговорил»... Не за то­бой — к внукам еду. Сам печалился: «Погибнут без меня яблони в садочке...»

Вот так тихонькая старушка!..

— Утонуть не утонем, а шторма, пожалуй, не миновать,— негромко сказал капитан 1 ранга Самсонов.

Яоглядел палубу — всюду пассажиры, навер­ное человек полтораста, не меньше: курильские, камчатские и чукотские старожилы, возвращаю­щиеся с материка из командировок и отпускав;

переселенцы вроде Петровича с женой, многие с семьями, с детьми. Кто пил чай тут же на па­лубе; кто читал или дремал, прикорнувши к че­модану или сундучку; кто азартно стучал костяш­ками домино. На корме пела молодежь. («Комсо­мольцы — курские и полтавские. На Камчатку работать едут»,—сообщил нам с Самсоновым Петрович.) Компания рослых рыбаков («Ревматизм под Владивостоком на курорте укрощали»,— сказал Петрович), не забывая опрокинуть ста­канчик и закусить горбушей, костила на чем свет стоит директора рыбозавода, какого-то Марчен­ко, повинного в том, что колхоз в пролове. («Сети Марченко прислал им неподходящие».) Молодожены лейтенант-пограничник и юная учительница из Сочи (это тоже успел узнать старый кузнец!), уединившись, никак не могли наглядеться друг на друга. Мальчишки и девчонки с веселым гамом играли в прятки под спасательными лодками, среди палубного груза — ящиков со станками, крепко-накрепко принайтовленных автомашин.

Разве кто-нибудь из пассажиров думал сейчас

0 шторме?..

— Поглядите на солнце,— добавил капитан 1 ранга,— верный признак.

Тут только обратил я внимание, что возле солнца появился белесый круг, как у луны в мо­розную ночь.

С капитаном 1 ранга мы познакомились во Владивостоке: мне, московскому литератору, оформляли документы для поездки к погранични­кам, на один из курильских островов — ост­ров Н., Самсонов получал предписание — он ехал к месту нового назначения, в Петропав­ловск-Камчатский.

«Вот вам и попутчик,— обрадовал меня офи­цер штаба.— Знает Дальний Восток не хуже, чем вы — улицу Горького. Кстати говоря, и на ост­рове Н. не так давно служил».

Можно ли было после этого усомниться в прог­нозах капитана 1 ранга?

Под вечер «Дальстрой» попал в мертвую зыбь. Ни малейшего ветерка, а пароход закачало. К нашему удивлению, одним из первых стал му­читься морской болезнью Петрович.

— С непривычки,— виновато бормотал он. Плечи его опустились, хохолок надо лбом поник.

— Известно, с непривычки,— засуетилась Мат­веевна.— Пойдем, голубчик, в помещение, пере­дохни.

Через вахтенного матроса капитан «Дальстроя»— они с Самсоновым оказались давними друзьями — пригласил нас к себе в каюту.

— «Веселые» новости,— протянул он пачку радиограмм.

«Всем! Всем! Всем! Идет тайфун!..» — тре­вожно сообщало радио. Далее следовали цифры метеорологических сводок. Предупреждения по­сылали и Китай, и Япония, и Корея, я наше При­морье.

— Как его окрестили?—спросил Самсонов.

— «Дженни». Возникла четверо суток назад к востоку от Филиппин. Предполагали, что «Джен­ни» минует Японию с юга и уйдет в океан, а она взяла да свернула к норд-весту, прошла Корей­ским и Цусимским проливами и мчит к нам на север. Над Цусимой атмосферное давление упало до девятисот миллибар[1].

Самсонов приподнял брови:

— Какая скорость перемещения?

— Начальная — двадцать, сейчас свыше ста километров в час,— ответил капитан.— Сегодня к семнадцати ноль-ноль «Дженни» успела уто­пить двадцать шесть судов.

— Где решил отстояться?

— Думаю зайти на Хоккайдо в Отару.

— Гавань приличная,— согласно кивнул Сам­сонов и обернулся ко мне: — Придете на Н., не забудьте расспросить Баулина, как он выбрался из объятий «Надежды».

«Дженни», «Надежда»... Трудно сказать, по­чему Надежда или Дженни должны обозначать ураганные ветры, грозовые ливни и гигантские волны, но факт остается фактом — именно жен­ские имена присваиваются разрушительным тай­фунам, проносящимся над Тихим океаном...

Я покосился на анероид: и на нашей широте синяя стрелка упала до семисот тридцати мил­лиметров.

. К ужину в кают-компании собралось всего де­сятка три пассажиров. Тарелки подпрыгивали в гнездах; ложки и ножи с вилками норовили ус­кользнуть к соседям. Занавески съезжали с ил­люминаторов то вправо, то влево, и в черных кру­гах раскачивались созвездия.

Общий разговор не клеился. Даже рыбаки по­глощали свои порции молча. Петрович и Матве­евна не появлялись.

После ужина Самсонов предложил подняться на пару минут в рулевую рубку.

— Держитесь за леер,— положил он мою ла­донь на протянутый над палубой трос.

Если в иллюминаторах кают-компании кача­лись Большая и Малая Медведицы, то здесь ходуном ходило все звездное небо. По-видимому, «Дальстрой» взял круче на восток — вдобавок к килевой началась и бортовая качка.

— Похоже, что «мисс Дженни» заденет «Дальстрой» своим шлейфом,— встретил нас в рубке капитан.

— Где находимся?— спросил Самсонов.

— На подходе к траверзу мыса Сякотан-Мисаки. Через час—полтора должны быть в Отару. Если поспеем. Японское радио прекратило все пе­редачи. Одни сводки об атмосферном давлении, скорости ветра и трассе тайфуна.

Капитан повернулся к подвахтенному:

— Команде приготовиться закрыть вентиля­торы.

Самсонов тронул меня за локоть:

— Пойдем поспим. Тут мы лишние...

Спать, ожидая тайфун! Из чего только сделаны нервы у моряков?

...Мне и в голову не приходило дотоле, что стальной корабль может издавать столько разных звуков: «Дальстрой» скрипел, дребезжал, тре­щал, скрежетал, стонал.

Миг спустя после того как я очнулся от полу­дремы, что-то с яростью, с грохотом ударило в борт корабля. Стальная обшивка завибрировала. Пол и стены поменялись местами. Электрическая лампочка подмигнула вдруг откуда-то сбоку и тут же метнулась обратно вверх.

— Пора вставать,— послышался далекий го­лос Самсонова.

Он стоял рядом, посредине каюты, упершись одной рукой в шкаф, другой уцепившись за крю­чок вешалки.

Изловчась, я поймал летающие из угла в угол сапоги.

Наверху гудело, завывало, свистело, бараба­нило.

Зачем, куда собрался Самсонов в такую непо­годь? Не лучше ли переждать шторм здесь, в су­хом месте, в тепле?..

— Капитан просит вас помочь!— на пороге внезапно распахнувшейся двери стоял третий по­мощник. Мокрый до нитки и, как мне показалось, растерянный, он перевел дыхание: — Налетело внезапно. Ураганный ветер… Капитан просит вас успокоить пассажиров. Закрепляем палубный груз. Аврал... Если кто в силах...

— Мы готовы,— Самсонов нахлобучил фу­ражку.

Первой каютой, куда мы добрались, была об­щая женская каюта. Большинство пассажирок лежало на койках, прижимая к груди испуган­ных ребятишек.

— Мама, мамка, пить!— всхлипывая, просил мальчуган. А мама его не могла пошевелиться, стонала.

— Все обойдется, не волнуйтесь! — успокаи­вала молоденькая учительница из Сочи пересе­ленку из-под Смоленска. А у самой в глазах тре­вога и губы цвета снятого молока.

По полу каюты, стуча, звеня, перекатывались раскрытые чемоданы, корзины, чайники, игруш­ки, туфли.

— Не плачь, бабоньки, не потонем! Собирай­те, складывайте все,— командовала старая Мат­веевна.— Сюда вот, сюда, в уголок... Вяжи. По­сле разберемся что чье.

Увидав нас, она вдруг рассердилась:

— А вам, мужики, что надобно? Без вас упра­вимся! Или наверху с матросами дела нет?

В мужской каюте также большинство пассажиров валялись на койках, измученные морской болезнью.

— Погибель моя пришла... И куда меня, ста­рого дурака, понесло,— еле вымолвил осунув­шийся Петрович, приоткрыв набрякшие веки.— Все нутро вывернуло. Моченьки нет.

Самсонов переждал новую волну, круто накре­нившую судно.

— Товарищи, кто из вас может встать? Нужна срочная помощь. Шторм грозит смыть палубный груз.

Петрович с трудом приподнялся:

— Что сказал?

— А вы... Кто вы, собственно, чтоб командо­вать?— покосился на Самсонова позеленевший белобрысый парень, один из тех, что ехали на Камчатку.

— Не перечь, подымайся! — хрипло произнес Петрович и сполз с койки.

И далеко не сразу вслед за ним, пошатываясь, слезло с коек пятеро рыбаков.

— А ну-ка, подымись, ребята, подымись! — повторил Петрович и вдруг возвысил голос: — Коммунистам и комсомольцам приказываю!

На пол спрыгнуло еще семеро.

...«Дальстрой» не раскачивался, нет, он то бес­помощно метался из стороны в сторону, то не­лепо приостанавливался, дрожа всем корпусом, полз на водяную гору и опять проваливался, за­хлебываясь в обрушивающихся на него тяжелых валах, будто был не большим океанским паро­ходом, а рыбачьей лодкой.

Грохочущая, свистящая тьма окружала ко­рабль. Прожектора освещали палубу не ярче, чем тусклая семилинейная лампа, готовая вот-вот погаснуть.

«Что могут сделать муравьи-люди в этом све­топреставлении? — подумалось мне, когда мы выбрались на палубу.— Разве одолеть сорван­ные с креплений, скользящие по мокрой палубе огромные ящики? Разве остановить грузовик, ус­тремившийся к фальшборту? И разве услышишь в этом громе, грохоте и свисте слова команды?»

Вот сорвало с места и выплеснуло за борт, как соломинку, спасательную шлюпку. Вот лучинкой переломилась грузовая стрела.

Беззвучные молнии вспыхнули одна за другой, и в слепящем свете этих мгновенных вспышек будто застыли клочья низких облаков; замерли фигурки людей; туго натянутыми струнами пред­ставились струи ливня.

...В гавань «Дальстрой» вошел глубокой но­чью, едва не ударившись бортом о торец вол­нолома.

«Встал на якоря в Отару. На подходе к порту был застигнут тайфуном. Человеческих жертв нет. Во время аврала матросу Ефимову сломало руку. Четверо пассажиров из числа помогавших при спасении груза получили ушибы, семеро легко ранены. За борт смыло спасательную шлюпку и две автомашины. В нескольких местах поврежден фальшборт, сломаны две грузовые стрелы. В машинном отделении повреждены вспо­могательные механизмы. Исправляем своими си­лами. Положение серьезное. Кончаю...» —по­спешно выстукивал радист донесение в Правле­ние пароходства, во Владивосток.

Вокруг «Дальстроя» тусклыми светлячками метались огни — десятки, если не сотни, отличи­тельных огней пассажирских и грузовых кораб­лей, шхун, сейнеров. Сквозь рев урагана прорывались гудки, свистки и сирены — предупреж­дали о смене стоянки судов, взывали о помощи. Стоявший рядом с «Дальстроем» японский пла­вучий рыбозавод неожиданно развернулся бортом к волне. Двенадцатибалльный ветер накре­нил черную громаду парохода и поволок его на волнолом. На палубе забегали люди, донеслись отрывистые, сиплые слова команды.

— Сорвало с якорей! — крикнул мне в ухо Самсонов.

Пароход истошно загудел, и тотчас, будто моля о пощаде, завыла сирена оказавшегося на его пути сейнера. Завыла и захлебнулась — корма плавучего завода подмяла сейнер под себя.

Неподалеку от нас стоял и советский теплоход «Новгород», прибуксировавший в Отару огром­ный сигарный плот. На мостике «Новгорода» тоже засуетились.

— На «Дальстрое», эй, на «Дальстрое»! На меня несет танкер! На «Дальстрое», слышите? На меня несет танкер! — хрипел мегафон с буксира.

Перекладывая якоря и маневрируя ходом, «Дальстрой» помог «Новгороду» перейти к месту новой стоянки. Танкер пронесло всего в несколь­ких метрах от сигарного плота. Что произошло бы, если бы груженное бензином судно с маху стукнулось о тысячетонный плот?!

Захлебывающееся радио с треском, с посви­стом, с завываниями посылало в эфир сумятицу тревожных, трагических сообщений с кораблей, находящихся в открыто^ море: «Появилась течь в трюме...», «Не могу управляться...», «Выбро­сило на камни...», «Спасите наши души...», «По­чему не светят маяки?»

Маяки на мысу и у входов в гавань светили, но лучи их померкли в потоках ливня.

Взглянув на светящийся циферблат часов, ка­питан прокричал осипшим голосом, прозвучав­шим как хриплый шепот, чтобы пробили четвер­тые склянки.

Два часа ночи...

Почти в полном одиночестве мы с Самсоновым выпили в кают-компании горячего кофе. Боль­шинство пассажиров, измученных тайфуном, спало.

— Петровича видали? — улыбнулся Самсонов, поправляя на лбу повязку. (Ему тросом рассекло бровь.)

— Как не видать...

Во время аврала, когда один из ящиков со станками докатился почти до самого фальшборта, Петрович подсунул под ящик обломок грузовой стрелы и, как рычагом, остановил его.

Когда же мы очутились под защитой волно­лома, с трудом веря этому, Петрович неизвестно откуда узнал про аварию в машине и петухом налетел на механика:

— Это как же понять? Требуется срочный ре­монт, а кузнецы сиди без дела? Веди меня в ма­шину!

Лишь убедившись, что больше его помощь не требуется, Петрович выбрался из машинного от­деления, как-то сразу весь обмяк, ссутулился, по­просил, чтобы ему подсобили добраться до ка­юты.

— Или молодых не хватило? — встретила в дверях мужа Матвеевна.— Тоже герой на­шелся! Погляди-ка на свою личность — краше в гроб кладут.

— Угомонись,— прошептал Петрович.— На себя глянь. Лица-то нет. Иди, голуба, передохни, небось тоже притомилась.

...Восьмые сутки раскачивался «Дальстрой», стоя на якорях в гавани Отару. «Дженни», хоть и порастратила изрядно свои силы, все еще не позволяла нам покинуть гостеприимную бухту. Все повреждения на корабле были исправлены, команда и пассажиры коротали время кто как умел. Мы с Самсоновым предпочитали проводить вынужденный досуг за шахматами, и, честно го­воря, они уже начали мне надоедать.

— А что хуже, тайфун или моретрясение? — сдав очередную партию, спросил я у капитана 1 ранга. Мне вспомнилось, что пару лет назад на Япснию и наши Курилы обрушилось и это грозное стихийное бедствие.

— Разные вещи. Грубо говоря, тайфун — штука ясная. Сами теперь убедились, что зара­нее бывает известно, откуда идет тайфун, где и когда вам его следует, ждать. С моретрясением дело посложнее. Правда, такие беды, как тай­фун, оно редко приносит, но предсказать его трудно.

Самсонов легонько постучал карандашом по лежащей на столе карте:

— Вам известно, конечно, что наша Куриль­ская гряда — одно из звеньев знаменитого вулка­нического кольца, которое опоясывает Тихий океан по так называемому разлому земной коры. Здесь вот,— снова постучал он по карте,— как раз в соседстве с Курилами, находится самая глубоководная впадина в мире: одиннадцать ки­лометров с лишком! Эверест потонет с макушкой...

— Ничего себе «разломчик»!

— Так вот, представьте себе, что где-то далеко от берега в результате подводного землетрясе­ния произошло резкое, стремительное изменение рельефа морского дна. Поднялось оно, скажем, или опустилось,— значит, тотчас же поднялась или опустилась в этом районе и вся толща воды.

— И во все стороны пойдут волны?

— Какие? Как пойдут? Обычная, поднятая вет­ром волна — не что иное, как колебание верх­него слоя воды. Во время же моретрясения ко­леблется именно вся толща воды, от дна океана до поверхности. Вся. В волнение приходят колос­сальные водяные массы, в тысячу... какое там — в десятки тысяч раз больше, чем в штормовом слое.

— Что же делается с кораблями? Переворачи­вайся вверх килем?

— Даже не покачнутся. Будете, стоять на па­лубе и не заметите, что под кораблем прокати­лась цунами: глубины огромные, и вместе с тол­щей воды поднимется и ваше судно. Цунами — это по-японски. В переводе — большая волна в заливе. В названии и разгадка: чем ближе к бе­регу, чем мельче, тем все больше и больше волны. Особенно стремительно нарастают цунами в узкостях: заливах, бухтах, проливах. Тут-то они и обрушиваются на берег гигантскими крутыми валами...

— Как в хороший шторм?

— Куда шторму! Штормовая волна редко бы­вает выше пятнадцати, от силы двадцати метров, а в моретрясение на берег накатываются волны метров в сорок, а то и во все пятьдесят.

— И часто бывают такие цунами?

— Часто не часто, а бывают. В сорок шестом году, к примеру, катастрофа постигла несколько японских островов. Цунами снесли тогда все при­брежные постройки в заливе к югу от Осаки. А в апреле пятьдесят второго года цунами произ­вели опустошительные разрушения у берегов Северной Америки — на Аляске, на Алеутах, в Калифорнии — и докатились до Гонолулу и Оаху на Гавайях. Ну и, как вы знаете, Камчатку с нашими Курилами цунами тоже не забывают. Не так давно, да к тому же ночью, они обруши­лись и на остров Н. У капитана третьего ранга Николая Баулина, к которому вы едете, тогда погибла жена Ольга Захаровна. Вот ведь как в жизни случается — блокаду в Ленинграде пере­несла, медсестрой на фронте, на самой передо­вой, была, а тут... Самсонов помолчал.

— По-старому говоря, я был их сватом — по­знакомил Николая с Ольгой.

— Вы были во время моретрясения на Н.?

— Служить-то я служил на Н., но в это самое время находился в командировке на материке... Алексей Кирьянов тогда отличился. Старшина первой статьи. Вот о ком надо писать! Самого Кирьянова вы вряд ли на острове застанете,— наверное, уже демобилизовался. Баулин расска­жет. Интересный человек этот Кирьянов, так прямо в книгу и просится.

— Чем же?

— С характером... Мне-то о нем рассказывать трудно — не все в подробностях знаю, да и не совсем удобно: я в некотором смысле перед ним не то чтобы виноват, но вроде...

А цунами нужно научиться предсказывать,— продолжал он.— Для этого сейсмические стан­ции несут теперь круглосуточную вахту и в Южно-Сахалинске, и в Петропавловеке-Камчатском, и в Курильске. Курилы нам не после­завтра —сегодня осваивать. Богатейшие острова, одной рыбы сколько! Народу каждый год прибывает тысячи. Сами видели — старые кузнецы из Сормова и те сюда подались.

Петрович оказался легок на помине: не успели мы с Самсоновым сделать и десяти ходов, как он без стука вбежал в каюту. Не вошел, а именно вбежал.

— Вот они где! Опять в шахи и маты балу­ются,— обрушился на нас старый кузнец.— По­шли в кубрик! «Последние известия» передают. Насчет тайфуна...

В кубрике было тесно, но тихо. Пассажиры и. свободные от вахты матросы сумрачно смотрели: в круг приемника.

«...Наибольший ущерб причинен Японии,— со­общало радио.— Миллион человек остался без крова, пострадало двести тысяч семей. По пред­варительным данным, погибло три тысячи шесть­сот человек. Ранено тринадцать тысяч и пропал» без вести тысяча семьсот двадцать человек. В прибрежных районах снесено волнами не­сколько поселков. Затонуло пятьдесят кораблей, триста сорок два судна выброшено на камни...»

Мы молча поднялись на палубу.

— Эх, сообща бы всем миром взяться,— ска­зал вдруг Петрович,— сколько делов бы хороших натворил человек! Можно Берингов пролив пе­регородить. Арктику отеплить, голода на всей земле никто бы не знал. Глядишь, и тайфуны люди научились бы укрощать.

— Разве мы против! — отозвался Самсонов.

— История известная,— Петрович нахму­рился.— Какого рожна, к примеру, они тут кру­тятся, будто у себя дома?

Он кивнул вслед американским бомбардиров­щикам, по нескольку раз на день кружившим над стоящими в порту кораблями.

...Спустя двое суток после того, как «Даль-строй» покинул наконец-то Отару, на горизонте возникли Курильские острова. Погода проясни­лась, утихла, и все пассажиры высыпали на па­лубу. Словно и не было страшных дней тайфуна, словно и не было недавней опасности и тревог...

Приветственно прогудела идущая встречь нам флотилия «Алеут» — китобои возвращались во Владивосток с летнего промысла. «Дальстрой» отозвался «Алеуту» протяжным басовым гудком.

Петрович посмотрел за корму, сказал с явной грустью:

— А наше Сормово загудит только часиков че­рез семь, не раньше.

И тут же приосанился, повторил гордо:

— Через семь часов! Это ж надо понять! Мас­штабы!..

В утренней ясности, расцвеченный красками осени, щедро облитый солнцем, все выше и выше поднимался из сине-зеленой воды остров К. Впе­реди, за проливом, начинался безбрежный вод­ный простор.

— Вот он, значит, каков есть, океан!— сказал Петрович.— Из-за этого самого Тихого меня сюда, за тысячи верст, и кинуло.

— Горбушей нашей либо бурями интересуе­тесь? — усмехнулся стоявший рядом рыбак.

— У нас на Волге своя рыба не хуже здеш­ней,— добродушно сказал старый кузнец,— а к штормам-тайфунам вовсе интереса нет. Это уж пусть природные моряки себя бурями тешат, у нас другая забота.

— Какая ж?

— А такая, что тут граница.

— Граница вокруг всего Союза проходит.

— А тут, я считаю, самая важная! — загоря­чился Петрович.— Америка в соседстве.

— Так-то оно так,— согласился собеседник,— да вот яблоньки на Курилах не вырастишь.

— Яблоньки... Где, парень, яблонек не выра­щивали? Вырастут. Руки приложить, похозяйст­вовать — все будет.

— У вас сын-то кем здесь? Не пограничник ли? — спросил Самсонов.

Петрович ответил не сразу.

— У нас с Матвеевной и старший, Иван, на границе служил. В сорок первом. В Белорус­сии.

— Погиб?

— Да. И невестка с внучком погибли. Бомба прямиком в заставу угодила...

«И на Тихом океане свой мы начали по­ход...»— пели курские и полтавские комсомольцы.