"Ярослав Галан" - читать интересную книгу автора (Елкин Анатолий Сергеевич, Беляев Владимир...)

Свет с востока

«Закон, против которого бессильны Гитлеры…»

«Биография Галана, — писал в неопубликованных заметках известный советский писатель Степан Злобны, — если ее написать целостно и подробно, дает полное представление об общественно-политической истории Западной Украины. Она раскроет классовые отношения и классовую борьбу, борьбу политических партий, предательскую роль униатских попов, которые под рясами носили маузеры и немецкие парабеллумы, а в алтарях хранили гранаты, пулеметы и антисоветскую литературу. Эта биография раскроет двуличие буржуазных националистов, борьбу течений в среде западноукраинского крестьянства и интеллигенции.

Короче говоря, биография Я. Галана — это история последних десятилетий Западной Украины…»

Галан вошел в литературу в середине 1920-х годов, когда в результате нарастания революционной волны наметилась резкая дифференциация в среде писателей Польши и Галиции.

В 1926 году в Польше произошел фашистский переворот. Но, поставив у власти фашистского диктатора Пилсудского, буржуазия не смогла примирить противоречий, раздиравших панскую Польшу.

О чем думал, чем жил, чего ждал галицийский селянин?

Может быть, тем и сильно искусство писателя-коммуниста, что он умеет в драматическом и скоропреходящем хаосе происходящего почувствовать, увидеть определяющие, движущие силы общественного процесса, психологически и социально проанализировать те кажущиеся пока разрозненными явления, которые только видятся разобщенными, случайными и единичными. Пройдут какие-то год-два, и они, слившись воедино, дадут ту самую неотвратимую силу, которая может смести весь устоявшийся порядок вещей.

Галан слишком хорошо знал жизнь Галиции, чтобы не видеть и не замечать надвигающейся бури.

Еще не забылись волнения 1921–1923 годов, как в 1925 году новое крестьянское восстание прокатилось по Волыни. В 1930 году забунтовали села Восточной Галиции и одновременно взорвалась партизанской войной богатая революционными традициями Волынь. Чтобы подавить национально-освободительную борьбу трудящихся, польское правительство применило чудовищные репрессии, известные под названием «пацификации» (умиротворения). Правительственные отряды, вооруженные зачастую орудиями и броневиками, сжигали посевы и целые селения, проводили массовые истязания крестьян.

«Что происходит в их душе? Насколько она преисполнена решимости и гнева? И насколько устойчиво и революционно такое бунтарство?» — эти вопросы мучали Галана. Он обдумывал новый рассказ — «Казнь». И уже первые выведенные им на бумаге строки исключали возможность предположений, когда и где происходит действие. «По всей стране скрипят виселицы». Одна эта фраза объясняла мотивы, заставившие Галана взяться за перо.

А кто такой главный герой рассказа Гнат Орестюк? Революционер? Нет! Где там!.. Он же еще верит в защиту официального правосудия. Галан видел таких Гнатов в зале луцкого суда. Растерянных, угрюмых. С безысходной тоской в глазах. Это они, такие, как Гнат Орестюк, потеряв в конце концов надежду найти справедливость и прокормиться на родине, уезжают за океан искать свое счастье. Только вряд ли найдут. Там, за океаном, свои кулаки. Только, может быть, называются они иначе. Но эмиграция принимала массовые размеры. А что было делать? К 1929 году около миллиона сельских рабочих или нищенствовали, или батрачили у помещиков и кулаков за ничтожную плату. И снова бунтовали. И снова шли под пули, на виселицу.

В мучительных раздумьях складывался у Галана сюжет и прояснялся нравственный конфликт рассказа «Казнь». Теперь он уже зримо видел и чувствовал своего героя.

Начало повествования — перерождение героя.

Крестьянин Гнат Орестюк вместе с девятью товарищами участвовал в покушении на кулака Миколайчика — человека, у которого полсела в долгах, который разорял крестьян и многих односельчан посадил в тюрьму своими доносами. Помещик из соседнего села платил ему за поставку на панские поля штрейкбрехеров. Покушение не удалось, и Гнат Орестюк со своей шестилетней дочкой Гапкой на руках пытается перейти границу, уйти на Советскую Украину. Но боязнь поставить дочь под пули польских пограничников заставила его вернуться, и вот он перед военным трибуналом, который обвиняет его в «террористической деятельности и шпионаже» в пользу Советского Союза.

Устами прокурора, обвинителя, говорит весь класс угнетателей. Он приговорил Орестюка к смертной казни через повешение. Буржуазные судьи вынесли суровый приговор, потому что видели в Гнате не нарушителя границы, не «шпиона и диверсанта», а завтрашнего вожака крестьянского восстания, своего завтрашнего судью. Они решили убить Гната, зарыть его «глубоко в землю, чтобы… не поднялся Гнат Орестюк, не встал и не пошел бы мстить за свою мужицкую обиду».

Рассказ писался с какой-то отрешенной яростью. Словно Галан сам сидел с Гнатом на скамье подсудимых. Словно в его собственной душе остались от надежды одни пепелища. Но разве такое у одного Галана? А у сотен и тысяч других? На одном Владимиро-Волынском процессе суд приговорил сто пятьдесят одного коммуниста к тюремному заключению в общей сложности на тысячу лет. Галан писал, словно медленно шел по размытым нудными дождями дорогам, по обочинам которых ветер раскачивал трупы казненных.

Галан видел, что творится в душе таких, как Гнат. Он знал, как закончит повествование, в чем будет его взрывчатая сила.

Суд, помещики, миколайчики слились для Гната в одно целое — в строй, который был виновником «серой, нерадостной мужицкой жизни».

А когда Гнат открывает в себе «целое море ненависти», он перестает быть покорным. Он понимает, что его судят не за попытку перейти границу, а за то, что Гнат может подняться и пойти «мстить за свою мужицкую обиду». Гнат прозревает.

«Но разобщенные удары — многое ли они дадут? Нужен кулак, а мы были растопыренными пальцами». Так думал не один Галан, но и многие, близкие ему по литературе друзья.

…Ярослав Галан создавал один за другим страстные, наполненные чувством социального протеста рассказы и следил за литературными происками своих врагов — националистических графоманов, окопавшихся в издательстве «Червона калина». Один из этих графоманов, некий Веринский, опубликовал в альманахе, вышедшем в издательстве «Червона калина», которое, по меткому определению Галана, задыхалось «от классовой ненависти к трудящимся», воспоминания «Над Ценивкой». У речки Ценивки в 1917 году под влиянием агитации большевиков произошло братание русских солдат с войсками украинских «сичевых стрельцов». Украинские националисты, верно служа австро-венгерским оккупантам Западной Украины, в доказательство своей верности Габсбургской монархии, создали в первую мировую войну так называемые стрелецкие части (УСС), сражавшиеся на стороне австрийской армии против русских войск, а после Великой Октябрьской социалистической революции — против Советской республики на стороне Антанты. Части УСС, разоблачает Веринского Галан в своем рассказе «Неизвестный Петро», состояли преимущественно из сынков украинской буржуазии и кулачества. Но в них входили и обманутые националистической пропагандой крестьяне-середняки и даже бедняки. И когда в России грянула революция, рядовой армии большевиков, неизвестный солдат Петро встал, не боясь смерти, на бруствер окопа и сказал людям, стоящим во вражеских траншеях: «Товарищи стрельцы! Мы больше не будем стрелять в вас — у нас рево-лю-ция! И царя у нас уже нету, и господ, товарищи, не будет… Да здравствует, товарищи стрельцы, революция!..»

Слово Петра, как и слово коммунистов в Ростове, сделало свое дело. Позднее Галан напишет статью «Рыцари черной руки», прямо перекликающуюся с рассказом «Неизвестный Петро». Здесь он расскажет о «коллегах» пана Веринского по несчастью. Основываясь на воспоминаниях самих националистов, Галан показывает, что им пришлось пережить у Ценивки действительно неприятные минуты. Галан приводит высказывание сотника Раевского, который в ужасе пишет, что ему, Раевскому, «пришлось воевать против врагов родины и своих и чужих». «Какая это трагедия!» Сотник Решетило-Ми-цек «трагедию Раевского» называет просто «катастрофой», так как «не было дня, чтобы с позиций не убежало 15–20 стрельцов…». Идеи Петро претворялись в жизнь. А это было «катастрофой» для веринских и иже с ними, крахом националистической пропаганды. Напрасно пан Раевский называет стрельцов «запроданцами» большевиков. «Важно то, — с иронией замечает Галан в статье, — что „запроданцы“ так долго били желтоблакитных рыцарей, пока они не нашли своего успокоения „в объятиях верных западных союзников“.

Офицеры-старшины, представители украинской буржуазии и кулачества, возненавидели Петро. Предательски, из засады они убивают его.

За что? В публицистической концовке рассказа Галан пишет: „Дело не в Петре. Петров тогда было много, немало их и теперь. И то, что они подымаются во весь рост, мутит разум кикалей и воютицких (националистов. — В.Б., А.Е.). Они день и ночь наводят на Петров пушки и пулеметы и будут убивать Петров, пока имеют возможность ходить среди нас живые, здоровые, надутые.

Петро говорил, Петро пел о революции…“»

На Западной Украине группе молодых пролетарских писателей, сделавших в своем творчестве шаг вперед по сравнению с литераторами «старшего» поколения — О. Кобылянской, В. Стефаником, Л. Мартовичем, — противостоял лагерь реакционной литературы, сплотившихся вокруг «Вестника» Д. Донцова фашистско-националистических литераторов, писателей «католического направления», сторонников «чистого искусства» из «Молодой музы», «Листопада» и других группировок декадентов. Орган партии украинской буржуазии УНДО газета «Дило» задавала тон этому антисоветскому хору. «Главным органом ливрей с Апортфелями является „Дило“, разумеется, — писал Галан. — Оно одно одиноко занимает „первое место“, и за ним… „Новый час“, „Неделя“ и „Громадський голос“. Сменяются в „Диле“ портфели, не сменяются никогда ливреи».

Далеко не случайно, что местом для своей штаб-квартиры Донцов на долгие годы избрал именно Львов. Старый, матерый предатель украинского народа, разоблаченный еще В. И. Лениным, чувствовал себя как рыба в воде в этом городе, в то время почти лишенном промышленности, в окружении украинских буржуа, где, по словам Александра Гаврилюка: «…всюду, начиная с „Дела“, распространяясь вширь и вглубь, реакция вовсю смердела, как разлагающийся труп. Как будто спор вели злодеи: кто всех постыдней и подлее».

В этом живописном, на первый взгляд тихом провинциальном городе свили себе шпионские гнезда десятки иностранных агентур, действовавших против Советского Союза. До осени 1939 года во Львове было 18 консульств капиталистических государств.

Все это видели Галан и его друзья, принимая жестокий бой с украинским фашизмом. Наступление реакции заставило все политические группировки, в том числе и литературные, четко определить свои позиции.

Революционные писатели приступили к изданию общественно-литературного и критического журнала «Викна» («Окна»).

У «Викон» были свои предшественники. С 1923 года Коммунистическая партия Западной Украины с большей или меньшей периодичностью, зависящей чаще всего от степени оперативности полицейского аппарата, издавала ряд газет и журналов, на страницах которых читатель впервые и познакомился с новыми для него литературными именами — С. Тудор, В. Бобинский, М. Ирчан, К. Пелехатый, Я. Галан и другие. Использовали эти литераторы как печатную трибуну и иные органы демократического направления.

Истоки «Викон» восходят к журналу пролетарского писателя В. Бобинского «Свитло», выходившему в 1925–1927 годах. В. Бобинский и выдвинул идею создания «Викон», издания, задуманного им как регулярная газета. Затем газета стала журналом. Своим содержанием он открывал для трудящихся Западной Украины окна на Советский Восток.

На протяжении пяти лет существования (1927–1932) журнал вел последовательную борьбу за воссоединение Западной Украины с Украиной Советской, разоблачал клевету буржуазно-националистической печати об СССР, знакомил читателей с жизнью Советского Союза, боролся с национализмом, клерикальной реакцией, социал-предательством в рабочем движении.

Надежда мира — Москва!.. Они думали о ней в тюремных камерах и укрываясь на конспиративных квартирах, проводя бессонные ночи над яростными статьями и вновь возрождая разгромленные полицией рабочие типографии.

Их называли «предателями», «агентами Москвы», «шпионами Коминтерна», но разве бессильная злоба врага могла осквернить их веру и их знамя!

У викновцев стояли за спиной их предшественники — прогрессивные писатели закабаленной земли, и борьба, начатая не вчера и не сегодня, была завещана им — продолжателям бессмертного дела русско-украинского братства.

И. Франко, бичуя националистов, с волнением и гневом писал: «Мы все русофилы, слышите, повторяю еще раз: мы все русофилы. Мы любим великорусский народ и желаем ему всяческого добра… И русских писателей, великих светочей в духовном царстве, мы знаем и любим… мы чувствуем себя солидарными с лучшими сынами русского народа, и это крепкая, устойчивая и светлая основа нашего русофильства». Умер Франко, и раздался гневный голос В. Стефаника, отвечающего националистическим политиканам: «Та единая Украина, которая существует на свете, создана не вашими съездами и не вашими статьями… Мы, мужики, не боимся большевиков, потому что все мы большевики в душе…»

Вокруг «Викон» объединились писатели, творчество которых в основном сложилось в середине двадцатых годов. Революционное ядро журнала составили С. Тудор, опубликовавший уже в первом номере автобиографический очерк «Октябрь», Я. Галан, выступивший со второго номера, П. Козланюк, начавший работать в журнале с третьего номера, и «группа крестьянских прикарпатских и волынских писателей-активистов, имена которых, — по словам Тудора, — появлялись и исчезали в промежутках между пребыванием в одной тюрьме и другой…».

С пятого номера за 1928 год «Викна» перешли на коллегиальное редактирование. С этого же времени С. Тудор становится членом редколлегии, а с июня 1930 года — ответственным редактором и издателем журнала. В состав редколлегии вошли также Я. Галан, А. Гаврилюк, П. Козланюк, Я. Кондра.

Но создание журнала — это только первый шаг к объединению пролетарских писателей Западной Украины.

12 мая 1929 года при «Викнах» созывается открытая Степаном Тудором первая конференция пролетарских литераторов Западной Украины. На ней и было создано объединение пролетарских писателей — «Горно». В принятой конференцией декларации, которую подписали Тудор, Галан, Козланюк и другие, говорилось: «Хотим, чтобы наше творчество было орудием в борьбе своего класса… Стоим на пролетарской идеологии, обоснованной Марксом и великими практиками современного последовательно-марксистского пролетарского движения, и идем на разрыв с лагерем мелкомещанской, националистической литературы». С. Тудор выступил на конференции с докладом «О литературном положении на западноукраинских землях». «Только то направление в литературе, которое руководствуется идеологией пролетариата, — говорил он, — защищает интересы народа. Пролетарское направление противостоит фашистским и националистическим группировкам».

Авторами «Викон» были люди, подобные герою поэмы Гаврилюка. «В злодейских лапах дефензивы он начинает путь правдивый, в тюремных спорах, не из книг, азы марксизма он постиг».

— Можно подумать, что заранее сговорились, — пошутил однажды Тудор. — Вместе встретили революцию в России. Вместе делаем ее здесь… — И процитировал строки Гаврилюка:

Паны варшавские хлопочут, Чтоб к ним мы обратили очи, — Их мир нам чужд, их строй жесток. Мы смотрим только на Восток.

Борьба, которую вели «Викна», была исключительно напряженной и трудной. Единым фронтом выступали против них более восьмидесяти газет и журналов фашистско-националистического лагеря, издававшихся в одном только Львове. Проповедники воинствующего национализма объединились в так называемом «Украинском товариществе писателей и журналистов», тон в котором задавали такие люди, как Донцов и Маланюк. Донцов, ненавидя простых людей Украины, мечтал о приходе «своего» Гитлера, который сумел бы «держать в узде племя рабов», как презрительно называл он крестьян Галиции. Евген Маланюк и его многочисленные бездарные подражатели не уступали ни в чем Донцову и его коллегам. «Старейшины» украинского декаданса звали читателя в «новые мистические края». При помощи щедрых подачек митрополита Шептицкого в литературе Галиции укрепилось «католическое направление».

На всех участках идеологического фронта викновцы противостояли силам войны, фашизма, антинародной литературы и журналистики.