"Ярослав Галан" - читать интересную книгу автора (Елкин Анатолий Сергеевич, Беляев Владимир...)

Через ложь и трагедию

Даже для опытных подпольщиков требовалось небывалое мужество, чтобы пережить страшные 1932–1935 годы.

В луцкой тюрьме полиция производила массовые расправы над заключенными. Министр юстиции Михайловский, цинично заявляя, что «тюрьмы должны быть местом массового истребления революционеров, а не коммунистическим университетом», вводит новый тюремный режим. Полиция разгоняет массовую организацию «Сельроб» и закрывает в 1932 году все легальные революционные газеты и журналы на Западной Украине. Вводятся полевые суды, и в 1934 году создается один из самых первых страшных концлагерей мира — Береза Картузская. Все эти события были звеньями одной цепи мер, которыми панское правительство, флиртующее с Гитлером, думало задушить «красную заразу» в Галиции. Экономический кризис привел к массовой безработице. В 1932 году только в одном Львове, по официальным данным польской статистики, явно преуменьшенным, было свыше четырнадцати тысяч безработных, среди них две тысячи пятьсот человек интеллигенции.

Найти работу во Львове Галан не мог. Направление правительственных и националистических органов печати не позволяло Галану сотрудничать в них, а демократическая и революционная пресса была разгромлена. Тогда он решает покинуть Львов и переселиться к родным Анны, в Нижний Березов. Здесь Галан живет с 1932 по 1935 год.

Со временем, в 1937 году, начальник уездной полиции в Коломые, суммируя деятельность Галана в Нижнем Березове, будет рапортовать своему варшавскому начальству:

«…Компартия поручала Галану проведение некоторых мероприятий, как организация на Покутье комитетов голодающих и осведомление о результатах их работы… Галан принадлежит к группе западноукраинских революционных писателей и пересылал свои коммунистические произведения в альманах, издаваемый в СССР…

Также Галан переписывался со своей женой Анной, которая выехала в СССР, в Харьков, в медицинский институт. В своих письмах к жене Галан писал о чистке во Львовской коммунистической организации… о поражении своих личных врагов внутри партии, считал это большим личным успехом… В других письмах Галан через посредство жены пересылает редакции одного советского журнала свои поэтические произведения, в которых есть информация о промышленности, безработице и просвещении в Польше…»

О каких произведениях толкует озабоченный сим прискорбным обстоятельством начальник уездной полиции?

Основная масса произведений этого периода не найдена. Между тем известно, что в 1932–1935 годах Галан работал весьма интенсивно.

Из письма к П. Шан от 16 февраля 1934 года мы узнали, что Галан написал и отослал в Советский Союз девять статей и рассказ. В письме, отправленном через два дня, говорится о рассказе «Мертвые плачут», который 19 января 1934 года был переправлен в Харьков. Корреспонденция Галана зачастую перехватывалась полицией и в СССР не доходила. Неизвестна судьба пьесы «Говорит Вена», написанной в январе 1935 года. Видимо, она также была перехвачена полицией, так как в архивах Станиславского отделения полиции сохранилась сопроводительная записка Галана, адресованная дирекции Театра имени Революции (Харьков): «Шлю вам на рассмотрение свою новую пьесу „Говорит Вена“. Пришлось писать ее в маленьком селе в чрезвычайно тяжелых условиях, и поэтому в ней немало недостатков».

Все эти данные говорят о том, что в Нижнем Березове Галан ни на минуту не оставлял литературных занятий и всеми возможными способами пытался переправить свои законченные вещи в советские издательства и журналы, поскольку возможность напечатания их в Галиции была исключена.

Впрочем, эта формула не во всем точна. Кое-что из написанного Галану все же удается пробить через цензурные рогатки.

В полулегальной украинской газете «Наш голос», издававшейся в Дрогобыче подпольной коммунистической организацией, находим рассказ, подписанный инициалами Я. Г.

И удача — вторая жена Галана, Мария Александровна Кроткова-Галан, вспомнила:

— Ярослав Александрович рассказывал, что в 1935 году он опубликовал в дрогобычской газете рассказ «Савку кровь заливает» о подневольной жизни прикарпатского села в годы панской Польши. Хорошо бы его найти. В архиве Галана я сама видела эту газету с рассказом, отчеркнутым им самим.

Читаем рассказ. Стиль Галана!

Священником в селе, где живет Савка, служит бывший офицер УГА (Украинской Галицийской Армии), «человек с будущим», любимец самого епископа. Имеет свыше двухсот моргов земли, из них сорок пять — собственной. «Почти каждую неделю политику разводит — о голоде на Украине и о царстве антихриста. Во время пасхальной исповеди выдает исповедовавшимся удостоверения: без них не похоронит и не обвенчает. Разве что за восемьдесят-сто злотых. В частности, священник не любит браков „на веру“. Таких и перед смертью не станет исповедовать.

А покойников, слава господу, у священника хватает. И большей частью самые молодые. Главным образом детвора и молодежь. Мрут от чахотки. Бывший австрийский жандарм, а теперь мельник — господин Панивочка говорит, что виной тому огненные гуцульские танцы. Вспотеет человек, танцуя, выскочит во двор, и спустя несколько дней уже одна труха зашелестит в его груди. Бывает, конечно, и так.

Но большей частью умирают такие, что не могут уже гулять».

Дыхание неотвратимой очистительной бури чувствуется в селе: «И чуть ли не все село бредит одной упрямой мыслью: должно стать иначе. И рассыпается в пыль вся та мудрость, которую годами проповедовал священник…» Должно быть иначе!

«Не спит по ночам пан комендант, и до самого рассвета тревожно мигает по всему селу его фонарик; и не знает комендант, что Савке не спится от мыслей и что Савка видит свет, и от этого света Савку еще сильнее заливает кровь.

Не знает также комендант, что Андрею, сыну Савки, в его тяжелом, мертвом сне снится иной мир и снятся тракторы…»

Не нужно было быть сверхмудрецом, чтобы понять, какие тракторы снились по ночам селянам Галиции.

«Глубоко радуюсь успехам Советского Союза, — пишет Галан жене 18 февраля 1934 года, — и дело его роста, победы стало содержанием моей жизни. Хотя как жизнь и ни тяжела, но какие мы счастливые, что нам довелось жить в такую великую эпоху борьбы за новый мир — мир социализма».

А какое место в этой борьбе займет он, Галан, и Анна? Особенно Анна. Ведь она еще почти девочка.

«Ты пишешь, что много занимаешься, — говорит Галан в письме к ней, датированном 14 сентября 1933 года. — Я очень рад за тебя. После окончания учебы ты вернешься сюда. А здесь (такая уж наша с тобой судьба!), здесь нас ожидает не только медицинская или иного рода практическая работа ради хлеба насущного.

Нам придется пройти еще через многое, прежде чем на Западной Украине будет такая же жизнь, какой ты сейчас дышишь. Но за такую жизнь придется драться. Драться смертельно.

Борьба эта сложная. Слишком много всякой мрази рядится в тоги „друзей народа“ и „защитников национальных идеалов“ на манер пана Петлюры и господина Донцова. Мне хотелось бы, чтобы ты научилась распознавать, видеть таких людишек, как бы они ни маскировались. Тогда не ошибешься, принимая решение…

Я здесь по мере сил своих пытаюсь делать все, чтобы приблизить день, когда на нашей Галичине будет так же свободно дышать, как в Киеве или, скажем, в том же Харькове. Редко, но удается бывать во Львове, видеться с товарищами. Да и здесь меня не забывают. Г. и Т. работают (Гаврилюк и Тудор. — В.Б., А.Е.), Петро (Козланюк) даже печатает свои вещи за океаном. Я тоже кое-что пишу. Не забываю и своих односельчан. Да и не только их. Бываю у лесорубов и пастухов. Рассказываю им, что к чему. Делать это трудно, так как недреманное око „радетелей за мою персону“ (филеров полиции) в покое меня не оставляет…»

Горновцы не сложили оружия. Какие вещи Козланюка имеет здесь в виду Галан? Несомненно, революционные рассказы и публицистику, напечатанные в газете «Гарт» и нью-йоркской газете «Украинськи щоденни висти» («Борьба», «Хлопоты Борбунихи» и другие).

Напряженной, не прекращающейся ни на день, ни на месяц пропагандистской работе с крестьянами, пастухами, лесорубами. Галан отдавал почти все свое время. «Летом я и мои товарищи: Петро Фицич, Степан Геник, Степан Арсенич, Иван Подлисецкий и другие — пасли скот на полонинах, — рассказывает Антон Ильницкий с Верховины. — Ярослав часто приезжал к нам верхом на коне. Мы окружали его, угощали теплым молоком, гуслянкой, брынзой. Он оставался на ночь. Как только сумерки опускались на полонину, мы разжигали костер, садились вокруг него, а Галан рассказывал нам разные истории. И всякий раз что-нибудь интересное… Бывало, к нашему костру присоединялись и лесорубы, и рабочие лесопилки. Галан часто читал нам статьи… Когда люди жаловались ему на панское своеволие, на тяжелую жизнь, он говорил, что это уже не будет продолжаться долго, что на помощь нам придут братья из Советского Союза и мы заживем как настоящие хозяева.

— Вы подумайте над тем, чтобы создать в селе надежный, крепкий актив. Тут есть немало честных, прекрасных людей, — сказал он нам однажды. — Вижу уже близким то время, когда хлеборобы нашего села сами будут хозяевами своей доли…»

Анна далеко… Часто, слишком часто приходило к нему черными верховинскими ночами одиночество. Но расслабляться нельзя. Нужно взять себя в руки. И работать, работать, работать!.. «После отъезда Анны, — вспоминает Антон Геник, — Ярослав еще больше углубился в работу. Целыми днями писал, читал газеты, беседовал с крестьянами. Он рассказывал о больших ассигнованиях Советского правительства на хозяйственные цели, о строительстве больших фабрик и заводов, о строительстве Днепрогэса, о колхозных дворах и животноводческих фермах, говорил, что все это создается для народа, для счастья будущих поколений.

Анна присылала из Советского Союза фотокарточки Днепрогэса, колхозов…»

Как разнились эти картины с тем, что Галан видел вокруг! Во время мучительных раздумий и родилась у него идея нового рассказа. Здесь же, в Нижнем Березове, Галан пишет новеллу «Мертвые борются», опубликованную в апреле 1935 года польской прогрессивной газетой «Гонг». Для читателя, знакомого с политической обстановкой 1932–1936 годов, подтекст новеллы был прозрачен: новелла, посвященная судьбе галицийского юноши — батрака Василия, растратившего силы в непосильной работе у попа и умирающего на больничной койке для туберкулезных, содержала резкое разоблачение «демократии» государства Пилсудского, реакционного католического духовенства.

Нести народу правду о Советском Союзе, разоблачать все и всяческие лживые измышления реакционной прессы о политическом и экономическом положении СССР значило в конкретных условиях Галиции тридцатых годов бороться за воссоединение Западной Украины с Украиной Советской: «В хату заходили люди, — вспоминает Геник, — чтобы поговорить с Галаном. Те, что были в хороших отношениях с Ярославом, приходили за книжками и газетами.

Газеты были московские и киевские, а также коммунистические польские, которые часто пересылал в Березов брат Галана Иван, который оставался во Львове…» Все большее и большее число крестьян, рабочих и интеллигентов под влиянием агитации Галана обращали свои взоры к Востоку, вступали в борьбу за установление на Западной Украине социалистического строя.

И. О. Березовская, работавшая тогда в Нижнем Березове учительницей, имела радиоприемник, и Галан не преминул воспользоваться этим обстоятельством. «Мы выбирали такое время, когда никого из чужих не было в хате и поблизости на улице, и включали Москву, Киев. — Для Березовской это незабываемые воспоминания. — Сама я не догадалась этого сделать. О передачах из СССР мне сказал Галан. Как тогда блестели у него глаза! С каким вниманием слушал он эти передачи! А потом сам рассказывал о Стране Советов. Раньше я читала о Советском Союзе в буржуазных газетах. Но вся эта писанина была брехливой. Первое правдивое слово о Советском Союзе я услышала от Галана. Такие задушевные разговоры он вел не только со мной. Он умел говорить с людьми, и ему верили».

Полицейская слежка за Галаном выливалась подчас в довольно курьезные формы и обстоятельства. Однажды Ярослав остановил крестьянина, только что вернувшегося из города.

— Что нового в городе, дружище?

— Всего помаленьку, пан. — Крестьянин воровато оглянулся и, убедившись, что их никто не подслушивает, добавил: — Есть тут у меня одна хорошая газетка. Не почитали бы?

— Почему же не почитать. Можно. Особенно если, как ты говоришь, газета хорошая.

Яков, так звали крестьянина, протянул Ярославу сложенный в четвертушку листок. Развернув его, Галан ахнул. В его руках был номер «Сельроба». В том, что это не подделка, сомнений не было. Через всю первую, почти сплошь белую страницу шла знакомая по «Викнам» надпись: «Конфисковано».

— А это здорово, Яков!.. Обрадовал ты меня. Выходит, в Нижнем Березове есть стоящие люди, раз такую газету сюда доставляют. Полиция ведь узнает — за такие дела по головке не погладят. Хороший ты человек, Яков…

Совсем неожиданно для Галана тот сразу как-то сник и обмяк.

— Что с тобой?

— Ничего, — выдавил Яков. — Только я не могу… Я должен сознаться вам… Меня подослал к вам Шиманский.

— Заместитель начальника полиции в Среднем Березове?

— Он самый…

— А что, собственно, ему от меня нужно?

— Велел мне ругать при вас Польшу, а самому слушать, что вы будете говорить.

— Ну и что же ты ее не ругаешь? — Уже с любопытством Галан рассматривал Якова.

— Не могу идти против совести… Хотя Шиманский и всучил мне один злотый. Чтобы мы со старухой брынзы купили… Голодали мы, — пояснил он подавленно.

— Да, сложная история, — нахмурился Галан. — Как же нам теперь с тобой быть, а?..

— Не знаю…

— И я не знаю… А в общем, можешь кое-что доложить Шиманскому.

— Что доложить?

— Знаешь старую корчму недалеко от моего дома?

— Знаю.

— Так вот можешь сказать пану, что Галану известно, что там его шпики устроили пункт для наблюдения за мной. Пусть поищут новое место… — Галан расхохотался. — Ну, а теперь бувай здоров!.. А за честность — спасибо!..

Находясь в Нижнем Березове, Галан зорко следил за провокаторской работой националистической агентуры, проникшей в ряды горновцев, во главе которой стал К. Яран, и продолжал борьбу с нею. Через многочисленных корреспондентов писатель получал подробную информацию о положении дел во Львове, Станиславе, Коломне, Перемышле и других городах. Брат, проживавший в это время во Львове, помогал Галану: пересылал ему газеты, журналы, письма, информировал о политической борьбе в городе. Галан неоднократно просит брата выяснить возможность издания новой, революционной газеты, но в условиях ожесточенного наступления реакции такое издание осуществить так и не удалось.

А группа К. Ярана продолжала между тем свою раскольническую работу. Прикрываясь именем горновцев, члены этой группы протаскивали в своих писаниях национализм, оплевывали Советский Союз, травили революционное ядро викновцев.

Летом 1934 года группа Ярана сделала новый провокационный шаг. Обманным путем получив у ряда прогрессивных писателей их рукописи и объединив их со своими писаниями, она издала во Львове альманах, где открытая фашистская и националистическая пропаганда маскировалась именем «Горно», известного трудящимся массам Галиции как революционное литературное объединение. Необходимо было дать отпор провокаторам, разоблачить их перед общественностью Западной Украины и в первую очередь перед рабочими и крестьянами.

8 ноября 1934 года Галан письмом в редакцию дрогобычской газеты «Наш голос» заявляет протест против провокаций агентов национализма и решительно отмежевывается от них. Но Галан понимал, что для полного разоблачения провокаторов нужен протест всего революционного ядра «Горно» или, по крайней мере, его подавляющего большинства. 26 ноября 1934 года Галан вместе с Тудором и Козланюком пишут заявление, которое явилось программным документом, определяющим отношение революционных писателей Галиции к деятельности группы К. Ярана. В нем говорилось:

«Летом 1934 года появился во Львове литературный альманах „По цей бич“ („По эту сторону“), в котором в большинстве своем помещены произведения западноукраинских писателей, группировавшихся около журнала „Викна“. Как члены руководства этой группы и члены самой организации, ставим в известность, что:

С появлением альманаха… группа пролетарских писателей не имеет ничего общего.

Альманах… есть дело замаскированных националистов К. Ярана и В. Дмитрина и их националистических опекунов и компаньонов, которые еще в 1932 году старались всеми способами саботировать работу „Горно“ и повернуть ее в русло национализма.

Этот свой саботаж они продолжали в последующие годы, пользуясь временным физическим разгромом группы (аресты, закрытие „Викон“) и парализуя ее работу во время клеветнических кампаний западноукраинского фашизма в 1933–1934 годах.

Альманах… является литературным мошенничеством, ибо его издатели получили материалы для него от многих членов „Горно“ в то время, когда этим членам, разбросанным по стране, не были известны националистические позиции этих людей. Он является одновременно вражеским классовым выступлением, так как его выпуск является одной из попыток агентов украинского национализма пролезть в западноукраинские пролетарские ряды, чтобы под маской пролетарской идеологии вести в них вредительскую работу.

Осуждаем… альманах как очередную вылазку замаскированного украинского национализма и призываем других членов литгруппы „Горно“ присоединиться к нам в этом осуждении».

Подписи: «Петро Козланюк, Степан Тудор, Ярослав Галан». И дата: «Львов. 26.XI 1934 г.».

Переправлять партийные и антиправительственные литературные документы во Львов, Станислав и Дрогобыч из Нижнего Березова было непросто. Да и не только документы. Нередко обстоятельства требовали присутствия во Львове самого Галана.

Как обмануть, сбить со следа полицию? Приходилось путать след. Однажды, вспоминает Антон Геник, «Галану нужно было по заданию партии поехать во Львов. Он попросил, чтобы я проводил его тайно до вокзала в Коломне. В три часа ночи Галан и я незаметно вышли. Галан хотел запутать след, на который уже тогда пыталась напасть полиция. Дома он приказал говорить всем, что он в Березове: пошли, мол, с Антосем в Рушир, на поле, на заготовку дров.

В Коломыю двинулись пешком, через лес. Миновали его, вышли на околицу села Слобода-Рунгурская и пустились в направлении села Рунгуры (сейчас — село Новая Марковка). Через километра два хода по центральной дороге, еще в темноте, свернули на юг и снова очутились под лесом. Взобрались на небольшой, но достаточно крутой холм, чтобы с него увидеть всю околицу, куда нам идти дальше, чтобы не встретиться с людьми. Когда мы были на этом холме, стоял уже день…»

«Конспирация — залог здоровья», — шутил Галан. Но где-то в глубине души чувствовал, что «везение» вечно продолжаться не может.

Воспользовавшись убийством членами ОУН в Варшаве, в июне 1934 года, польского министра Перацкого, полиция арестовывает Галана как «подозрительного».

Галана отправили в яблоновскую тюрьму, где он провел несколько недель в невыносимых условиях.

Мать Анны — М. В. Геник — вспоминает: «К Ярославу никого не пускали, не давали ему есть. Я ежедневно за восемь километров носила передачу. Меня отгоняли от окна, где за решетками сидел Ярослав. Полиция считала его особо неблагонадежным заключенным». Но получить какие-либо сведения от Галана охранке не удалось, как не удалось и установить его связь со Львовом. Писателя выпускают на свободу.

Галан не потерял связей с коммунистическим подпольем. Это видно хотя бы из того, что на листовке, изданной в 1934 году, с протестом против подготовки войны с Советским Союзом и фашистского террора в Германии, мы находим рядом с именами Тудора, Гаврилюка и Козланюка и имя Галана.

Недреманное око «радетелей» Галана из охранки не знало отдыха. Уездный начальник государственной полиции пан Белянув, как и его коллеги из Львова, также облегчил труд будущих биографов Галана. Он оставил потомству рапорт, преисполненный истинной скорби и негодования: «…После отъезда Галана в июне 1935 года во Львов, как известно мне, компартия послала его в Варшаву, где он имел близкую связь с Владимиром Генсьорским, студентом тамошнего университета, который теперь находится в варшавской тюрьме… Относительно Генсьорского, который родом из Березова здешнего уезда, мне известно, что он до 1934 года был членом ОУН (Организация украинских националистов), однако под влиянием Галана он, как и его сестры Соня и Люба, учительницы в Березове, перешли в компартию…»

Но кто эти люди, о которых повествует пан Белянув? Оказалось, Софья и Любовь Генсьорские — бывшие учительницы. Сейчас — пенсионерки, проживающие недалеко от Коломыи. В те годы, когда их персоны привлекли внимание уездного начальника полиции, они проживали в селе Средний Березов, что раскинулось в четырех километрах от Нижнего Березова.

Когда сестер Генсьорских ознакомили с сочинением пана Белянува, чувства их были весьма сложными.

— Насчет влияния Галана на нашу семью и вступления нас в компартию здесь все верно. Но относительно нашей принадлежности к ОУН пан Белянув явно промахнулся. Мы никогда взглядов националистов не разделяли. Наш отец был русофилом. И, как и отец Галана, три года назад находился за это в концлагере Талергоф. И вообще в судьбе нашей семьи и семьи Галанов было в этом смысле много общего. После прорыва русских войск в Галиции и выхода их на Карпаты в 1915 году в нашем доме размещался штаб одной русской воинской части. Позже, как русские войска стали отступать, они помогли нам эвакуироваться в Бердянск. Володя и мы учились в русской гимназии, подобно тому как и Ярослав Галан, который тогда жил в Ростове-на-Дону. В Бердянске мы встретили Великую Октябрьскую революцию, собственными глазами увидели свободу, добытую рабочими и крестьянами под руководством Коммунистической партии.

Но как бы там ни было, главное начальнику полиции все же удалось разнюхать: Галан действительно многих и многих обратил в свою веру. Многим раскрыл глаза на истинное положение вещей, которое многие люди Верховины не могли ни понять, ни объяснить.

А судьба Анны Геник? Она действительно сложилась трагично. Но рассказ об этом еще впереди.