АНДРЕЙ ЯРОСЛАВИЧ

Две недели назад отец отправил его к брату в Нов­город, дабы рассказать о том, что в ближайшее время ожидается неминуемое нашествие Батыя на полуден­ную столицу Руси, а потому Александр должен в лю­бой час быть готовым привести свою дружину к стенам киевским. От Киева Андрей плыл на струге до Смолен­ска, там тоже провел беседы по поводу грядущего бед­ствия, из Смоленска съездил еще в Полоцк, а потом по Ловати спустился на ладье до новгородских пределов.

Сегодня на рассвете он наслаждался видами Иль­мень озера. Дальние облака на западе, принадлежа­щие вчерашнему дождю, таяли, как весенний снег, и вскоре небо полностью очистилось. Когда с правой руки осталось позади устье реки Меты, вдалеке пока­зались купола Юрьева монастыря, где проживала до­рогая матушка Феодосия Игоревна. К ней он стремил-

ся всем сердцем, соскучившись за несколько месяцев разлуки. Когда слева встало прибрежное сельцо Пе-рынь, у Андрея возник спор с отроком-оруженосцем Никитой Переяской, который вдруг заявил, что отсю­да Ильмень кончается, а Волхов начало берет.

—    Ошибка, — сказал Ярославич. — Всяк знает, что Волхов начинается с того самого места, где наш Юргиев монастырь стоит. Там река и глубину набирает.

—    Глубина начинается еще от устья Меты, — воз­разил Никита. — И это ничего не значит. А вот тут, где село Перынь, стоял деревянный болван громовержца Перуна. Сюда к сему идолищу притекали волхвы. Вот отчего и река получила наименование Волхов. Я все знаю! Еще говорят, что болван и по сю пору на дне Иль­меня потоплен лежит. В день Страшного Суда он отту­да встанет, и господь Иисус Христос его Судить будет.

—    Деревянного? — со смехом спросил Андрей. — Ты бы уж лучше молчал, Никитка!

—    Он хоть и деревянный, а на Страшном Судище встанет и будет живой. И Господь его по милосердию своему простит.

—    Идолище?! Ты еще скажи, что Христос и чертей простит!

—    Может, и простит, — ничуть не смутился Никита.

—    Чертей?!

—    А хоть и их.

—    Ну это ты вон Турене-дурене голову дури, а я и слушать не желаю.

— И напрасно. Я недавно от надежных людей слы­шал, что в граде Русалиме есть самый святой правед­ник Елпидифорий, который до того стал свят и праве­ден, что в своих молитвах даже молится Богу о проще­нии чертей.

—    Тьфу, да и только! — вконец возмутился князь Андрей.

—    А что, правда ли, что такой есть молитвенник о чертятах? — оживился другой Андреев отрок — Евсташа Туреня.

—    А то я врать стану! — обиделся Никита.

—    А то нет! Известный брехун! Говори, кто тебе про того праведника сказывал?

—    Паломники, кои до Русалима хаживали, вот кто.

—    Никитка! Побью! — не выдержав, пригрозил князь Андрей. Вскоре они причалили к маленькому монастырскому вымолу, но не успели сойти с ладьи, как монах сообщил о том, что великая княгиня не из­волила сию ночь в обители ночевать, а, по случаю от­правки дружины князя Александра на войну, почива­ла на Рюриковом Городище со своей невесткой Алек­сандрой.

—    Как на войну? — удивился Андрей.

—    Свей пожаловали, — пояснил монах. — К Ладо­ге идут. Огромное войско. Князь Александр ринулся им навстречь с благословения архиепископа Спиридона.

—    Вот так новость! — воскликнул Андрей и велел плыть далее, к Городищенскому вымолу, не дожида­ясь, покуда позовут сестриц, живущих при матери здесь же, в Юрьевом, восьмилетнюю Евдокию и трех­летнюю Ульяночку. В душе его все резко перемени­лось. Только что он предавался блаженной утренней лени, свежести летнего после дождевого утречка, не­ прихотливой беседе, но вот теперь в сердце его клоко­тало — Александр ушел бить свеев, а как же он? Принем и дружины-то нет, всего двое отроков да пятеро иных дружинников. Остальное собственное войско ос­талось при отце в Киеве.

Сойдя на пристаньку в Городище, Ярославич ско­рее поспешил повстречаться с матерью и невесткой. Феодосия встретила его радостно и сердечно, расцело­вала все-все лицо его:

—    Вот Господь! Увел одного сына, так привел дру­гого!

—    Дак я сидеть не стану, побегу догонять брата! — выпалил Андрей.

—    А я тебя не пущу, — сказала матушка.

Сидящий на руках у Александры племянник Вася вдруг ни с того ни с сего расплакался, будто обидев­шись, что князь Андрей не торопится обратить на него внимание.

— Ах ты, каков Василько-то стал великий! — про­тянул к нему руки Андрей, взял в ладони лицо маль­чика, прижался к нему губами. Тот сразу утешился и даже стал улыбаться.

Александры Андрей стеснялся, ее красота смуща­ла его, и он боялся хоть как-либо проявить сие смуще­ние и тем самым оскорбить молодую братову жену. Потому с ней он здоровался сдержанно. Что гово­рить — он завидовал брату и очень хотел бы, чтоб Бря-числавна была не братовой, а его женою. О браке с дру­гой девушкой Андрей пока еще не помышлял, и Са-ночка воспаляла его душу по ночам, снилась, желалась ему, бедному.

—    А мы тут зырянские ушки лепить затеялись, — сказала Брячиславна.

—    Люблю! — воскликнул Андрей так, будто при­знался в любви не к зырянским ушкам, а к самой Саночке.

—    Я даже знаю, с чем. С сыром, — засмеялась Брячиславна.

—    Ну так принимайте меня к себе в приспешни­ки, — сказал юноша, краснея.

Они вновь возвратились в стряпчую горницу, где одна приспешница вовсю раскатывала тесто, а другая ставила в огонь чан с кусками разного мяса. Васю уса­дили в корзину и поставили прямо на столе, дабы он мог наблюдать. Андрей расстегнул и снял с себя лазо­ревый кафтан венедицкого атласа. Оставшись в сороч­ке, деловито приблизился к столу. Одна из стряпух принесла миску творожного сыра, его приправили ме­дом и тертым орехом, вбили одно сырое яйцо и все тщательно перемешали.

— Первая начинка готова, — молвила Феодо­сия. — Это для Ядрейки нашего, сырная. Теперь берем доскан и делаем из теста кружочки — вот так, вот так… Делай дальше кружочки, Андрюша, ты в детстве смерть как их любил выдавливать. А Саша никогда не любил с тестом колобашиться. «Липкое!» — и все тут.

—    А мне любо лепить, — сказал Андрей Ярославич, давя перевернутым дощатым стаканом тесто, об­разуя из него крупные монеты и знай отбрасывая.

—    Ибо в лепке есть образ нового творчества, — сказала Феодосия. — Родители нас, женщин, вылеп­ливают, а вы, мужи, потом начиняете разными начин­ками. Я потому и люблю эти зырянские ушки, что они мне нас напоминают. Истинно мы — как те пеленяньки, паки и паки пузаты, с начинкой. Смотри же, Саночка, подолгу никогда не ходи порожняя. Как моло­ком выкормила дитя под самую крышечку, так заново наполняйся. И муж будет тобою доволен. А если же­ною доволен муж, то и Бог ею доволен. Вот так берем начинку, кладем ее и вот так заворачиваем.

—    И получается беременная пеленянька, — восхи­тилась Брячиславна первому слепленному ушку.

—    С сыном-сыром, — добавил весело Андрей Ярославич.

—    Попробуй ты теперь, — предложила свекровь невестке. Александра положила сыр на белый кру­жок, стала заворачивать, слепить пеленяньку уда­лось, но не так ловко и изящно, как у Феодосии.

—    Во! — сказал из своей корзины Вася и оглуши­тельно заверещал от восторга. Ему понравилось, что у мамы получилась пеленянька.

—    Я же говорю, дети любят смотреть, как мамы с тестом колобкуются, — рассмеялась Феодосия, це­луя внука в румяную щечку. — Тебя, Андрюша, тоже пора уже женить да поглядеть, какая от тебя начинка получится. Я для тебя уже присмотрела невестушку…

—    Не надо, — мигом рассердился на мать Андрей Ярославич.

—    Как это не надо? А я говорю — надо! Подтверди, Сашечка!

—    Конечно, надо.

—    Еще бы не надо! Такой ущерб в стороне нашей Русской! Немедленно прирост нужен, лепить да ле­пить новых кметей, как эти вот ушки! Ишь, как у не­го ловко получается! — Феодосия обратила внимание невестки на то, как быстро из-под пальцев Андрея об­разовывались пригожие пеленяньки. — Настоящий поспешник! Вот так и детей надо метать. Осенью же­нить тебя будем, Андреяшечка, и не спорь!

—    А я говорю, не будем! — пуще прежнего рассер­дился юноша. И особенно осерчал на невестку, которая поддакивает. Так и захотелось ее чем-нибудь уесть.

—    Это почему же, позволь тебя спросить? — тоже осерчала матушка.

—    Потому что я уже сам присмотрел себе невесту.

—    Кого же, позволь тебя спросить?

—    Да… Старшую дочку Даниила Романовича Галицкого, — соврал Андрей первое, что пришло в голо­ву. — Он с ней к отцу в Киев приезжал.

—    Да ей же еще и десяти лет нету! — воскликнула Феодосия.

—    Ничего, мы подождем, — сказал Андрей. — А красавица будет такая, что на всей Руси не сыскать. Через пару лет и посватаюсь к ней.

—    Да как бы не перехватили, — проворчала Фео­досия. — Что ж она? Неужто взяла за сердце?

—    А вот и взяла. — И Ярославич посмотрел на Александру, мол, вот тебе, не в тебя я влюблен, а в доч­ку твоего неудавшегося женишка! — Отстаешь, Брячиславна! Я вон уже сколько ушек наприспешил, а у тебя только пятое.

В сей миг отворилась дверь и вошел не кто-нибудь, а боярин Федор Данилович, бывший дядька-кормилец князя Александра. Лицо его горело необычайной но­востью, коей он стремился скорее разродиться:

— Гонец! От свеев гонец прибыл! С грамотою Александру Ярославичу от свейского местера.

— Вот оно как! — сказал князь Андрей. — А Александр уже того местера бить отправился. Припозднились свей. Ну так я и приму гонца вместо бра­та. По старшинству я следующий, так что… В гости­ной палате, я туда тотчас поднимусь. Приводите туда гонца.

Вдруг в голове у Андрея родилась головокружи­тельно дерзостная мысль, аж дыханье сперло. Хоть немного, но побыть мужем Саночки! А? Что скажете?

—    Брячиславна! — тотчас обратился он к невест­ке. — Не обидит ли тебя мое предложение?

—    Какое?

—    Моей женой побыть совсем немного.

—    Ты что мелешь! — возмутилась Феодосия.

—    Не понимаю, — сказала Александра.

—    Очень просто. У меня вдруг такой замысел спо­добился. А давайте обманем гонца свейского. Внешне я мало от брата отличаюсь, ростом только поменьше, а в остальном… Скажусь Александром! Как будто я еще не ушел в полки на местера, а все еще тут сижу

и только начинаю войско собирать.

—    Да, а то он не проведал заранее об уходе пол­ков! — возразил боярин Федор. — Да ему весь Новго­род уже протрезвонил.

—    Ничего, я придумаю, как его переубедить, — махнул рукой князь Андрей. — А вы, матушка и неве­стушка, при мне будете, и ты, Брячиславна, держи се­бя так, будто я твой муж Александр. Можно такое?

Все разом посмотрели на Феодосию, что она ска­жет. Та подумала немного, поразмыслила и сказала:

— Можно. Разумно. Обманем свеев. Они будут ду­мать, что Александр нескоро на бой явится, а Сашень­ка наш как раз и ударит по ним внезапно! Умница, Андрюша! Дай я тебя поцелую!

Спустя немного времени они уже восседали в гос­тиной палате в окружении немногих оставшихся в Го­родище бояр, включая Федора Даниловича. Он не по­шел вместе с дружиной, ибо все последнее время сильно хворал, а теперь радовался, что может быть полезен как бывший Александров опекун — мол, раз он при Александре, стало быть, это и впрямь не Андрей, а Александр.

Андрей снова был в своем лазоревом атласном каф­тане, но голову его уже венчала княжья шапка, укра­шенная бисером и опушенная соболем, а на плечи на­кинут багряный плащ. В руке он держал позолочен­ную палицу, слегка поигрывая ею. Мать сидела справа от него, княгиня Александра — слева. Обе успели на­рядиться в красивые летники: Феодосия — в алый, Брячиславна — в белый.

Открылись двери, и вошедший слуга объявил:

— Посол от свейского короля Эрика и местера Биргера — Янис.

Вошли трое. Впереди выступал неказистого вида гонец, обряженный поверх кольчуги в голубой гарнаш с вышитым на груди золотым крестом. Правая рука его лежала на рукояти меча и всем своим видом гонец показывал, что готов сражаться в любое мгновение. Двое других были не столь грозного вида, хотя внешне отличались большей пригожестью, не такие уроды, можно даже сказать — вполне похожие на людей.

Боярин Федор выступил им навстречу, приблизил­ся к гонцу и сказал, указуя на Андрея и двух женщин:

— Князь Александр Ярославич со своей матерью, великой княгиней Феодосией Игоревной, и своей су­пругой, княгиней Александрой Брячиславной, рады приветствовать гостей из земли Свейской. А я — быв­ший пестун князя Александра, боярин Феодор Дании­лович.

Гонец напустил на себя еще большей важности, сделал несколько шагов в направлении князя Андрея, небрежно поклонился и прежде, чем вымолвить хотя бы первое слово, громко и беззастенчиво избрюхнул, словно ему пучило живот всю дорогу до Городища, и лишь тут он счел достойным облегчиться от гнусных воздухов. Мгновенно в палате запахло гнилым.

—   Вот те раз! — фыркнул князь Андрей. — Хоро­шее начало! Это, стало быть, по-вашему, «здравствуй­те»? А что же двое других не здороваются?

—   Аз есмь посол от великого государя, короля Сверижского королевства Эрика Эрикссона Леппе, — надменно заговорил гонец. Речь его звучала вполне по-русски, хотя и с небольшим и будто бы даже наро­читым искажением. — Мое имя Янис Бесстрашный. Со мною знаменитые рыцари — Магнус Эклунд и Пер-Юхан Турре.

—   Вот именно, что Пердурре, — чуть слышно прохихикала Феодосия.

—   Я Александр, сын Ярослава-Феодора, великого князя Русского, который ныне пребывает в стольном граде Киеве, — произнес громко Андрей, с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться на матушкину шутку. — Приветствую послов короля Эрика и прошу

прощения за то, что русское приветствие не отличает­ся такой изысканностью, как свейское.

—   Прежде всего я должен удостовериться в том, что разговариваю действительно с конунгом Алексан­дром, — нагло сказал гонец Янис. — В Новгороде не­сколько человек мне сказали, что князь Александр и его дружина вчера покинули город для того, чтобы идти и сражаться с нашими войсками.

—   Сие есть неправда, — ответил князь Андрей, не моргнув глазом. — Аз есмь Александр, а дружина моя и впрямь отправилась вчера в сторону Ладоги и далее, чтобы усмирить взбунтовавшееся племя весичей, которые противятся свету Христовой истины.

А что до новугородцев, то я нарочно пустил слух, буд­то я сам отправился вместе с дружиной, и даже послал вместо себя человека, похожего на меня. Хочу прове­рить, как жители Новгорода ведут себя в мое отсутст­вие, и своими глазами увидеть, преданы ли они мне или неверны. Посему никто из новгородских жителей не скажет вашему посольству, что я здесь, на Городи­

ще, и вас троих прошу не выдавать моей хитрости. А если вы проболтаетесь, я повелю нагнать вас и про­держу в заключении до тех пор, пока дружина не вер­нется из весьских земель.

—    Обещаем не сказывать никому, — с надменной усмешкой ответил посол Янис и вновь огласил палату шумным воздухоизвержением.

—    Принимаю сей трубный глас иерихонский как лучшее скрепление твоей клятвы, — улыбнулся князь Андрей, и по палате пробежал веселый смех.

—    Полагаю, тебе станет не до смеха, когда ты про­чтешь грамоту от мейстера Биргера Фольконунга и епископа Томаса Абосского.

—    О Боже! У них еще и епископ Абосский! — сно­ва, но уже громче, прыснула Феодосия Игоревна. Это многие услышали и вновь рассмеялись. Невозможно было терпеть чванливые лица послов и все их наглое поведение.

—    Подтверждает ли великая княгиня, что сей муж есть ее истинный сын Александр? — спросил го­нец Янис, не обращая внимания на веселье русичей.

—    Да я на Библии готова поклясться, что он есть истинный мой сын! — возмутилась Феодосия и при том не солгала.

—    Мне приходилось однажды видеть великую княгиню Феодосию, и потому я верю, — сказал на­глый Янис, снял наконец правую руку с цевья своего меча, залез в сумку, висящую у него на плече, извлек оттуда скрученную в свиток грамоту Биргера и протя­нул ее боярину Федору. Тот подошел к Андрею Ярославичу и передал грамоту ему.

—    Слышал я, что конунг Александр Ярослафович умеет читать по-нашему, — продолжая как бы наро­чито искажать русскую речь, произнес гонец Янис. — Посмотрим, сможет ли он прочесть грамоту.

Князь Андрей на сей раз смутился. В отличие от брата, он до сих пор не усвоил ни одного языка, кроме русского, и, когда он развернул грамоту, латинские буквы так и заплясали в его глазах непонятицей.

Но ему никак не хотелось опростоволоситься, и он сде­лал вид, будто читает грамоту. О содержании можно было догадаться — свей бросали вызов, и Андрей ра­зыграл удивление и огорчение, нахмурил брови, от­бросил грамоту в сторону, Феодосия подхватила ее, развернула и стала читать. Она, в отличие от своего сына, была сведуща в разных грамотах.

Андрей Ярославич грозно встал со своего кресла и произнес:

—    Передай своему господину, что я готов с ним сразиться! Я рад, что он так смело вызывает меня на бой. Жаль, что дружина моя отправилась в весьские земли, иначе я бы сегодня же начал сборы и завтра же выступил в полк. Теперь мне понадобится три-четыре

дня, но пусть твой местер знает, что через пять дней мы встретимся с ним и по-мужски опознаем, кто есть сильнейший лев — русский али свейский.

—    Возможно, Александр хочет передать местеру Биргеру Фольконунгу свою ответную грамоту? — спросил Янис.

—    Незачем, — отмахнулся Андрей Ярославич. Уж написать-то по-латынски он точно бы не сумел. — Мо­жете вернуться к своему Биргеру. Скажите, я рад буду сразиться с таким благородным воякой, особенно если он столь же искусен в пускании благоуханных возду-

хов, как ты, коего он послал ко мне, как видно, не слу­чайно.

—    Хорошо, я все передам моему господину, — ух­мыльнулся Янис и легонько поклонился. При этом он в третий раз удивил всех своим искусством, но теперь уже никто не посмеялся. В глазах у всех, кто был в па­лате, светилось жадное желание наброситься на свеев по первому знаку Андрея и разорвать наглецов в кло­чья.

—    Ступайте, — сказал гонцам князь Андрей. — Перед дорогой вас накормят со всеми приличиями. Я распоряжусь, чтобы дали побольше гороху.