"Операция «Венера»" - читать интересную книгу автора (Пол Фредерик, Корнблат Сирил М.)

Глава 11

— Очнётся через несколько минут, — донёсся до меня чей-то голос.

— Ну, как, готов он для Хеди?

— Что ты? Конечно, нет.

— Я только так спросил.

— Подготовить для Хеди не так-то просто. Тебе пора бы это знать. Прежде их надо хорошенько напичкать амфетамином, плазмином, а иногда и ниацином меганита. Вот тогда они готовы: Хеди не любит, когда теряют сознание. Знаешь сам, как она злится.

Послышался нервный, недобрый смешок.

Я открыл глаза и произнёс:

— Слава Богу! — так как, увидев грязно-серый потолок, какие бывают в конференц-залах рекламных агентств, решил, что благополучно попал в контору Фаулера Шокена. Неужели я ошибся? Лицо, склонившееся надо мной, не было мне знакомо.

— Чему ты так радуешься, Кортней? — услышал я. — Ты что, не знаешь, куда попал?

После этого сомнений уже не оставалось.

— Таунтон? — выдавил я из себя.

— Угадал.

Я попробовал шевельнуть рукой или ногой, но не смог. Неужели на мне пластиковый кокон?

— Послушайте, ребята, — сказал я как можно спокойнее, — не знаю, что вы тут задумали, но советую вашу затею бросить. Наверное, меня похитили в деловых целях. А это значит, вам придётся или отпустить меня, или прикончить. Если вы убьёте меня без предупреждения, вам самим смерти не миновать, поэтому убивать вы не станете. Значит, в конце концов вы меня отпустите. Тогда советую сделать это побыстрее.

— Убить тебя, Кортней? — спросил ехидный голос. — Да разве мёртвых убивают? Всем давно известно, что ты умер на леднике Старзелиус. Неужели не помнишь?

Я снова рванулся, но безуспешно. — Вас приговорят к выжиганию мозгов! — завопил я. — Вы что, с ума сошли? Кто хочет, чтобы ему выжгли мозги?

Мой собеседник невозмутимо проронил:

— Тебя ждёт сюрприз. — И обращаясь к кому-то в сторону, крикнул:

— Передай Хеди, что скоро он будет готов. — Затем со мной проделали какую-то манипуляцию, что-то щёлкнуло, и я оказался в сидячем положении. Кожа туго натянулась на суставах. Теперь ясно — на меня надели пластиковый кокон. Сопротивляться было бесполезно. Лучше поберечь силы.

Зазвенел звонок, и резкий голос приказал:

— Разговаривай повежливей, Кортней. Сюда идёт мистер Таунтон.

В комнату действительно ввалился Б.Дж. Таунтон. Таким мне частенько доводилось видеть его на многочисленных банкетах: красный, тучный, расфранчённый и неизменно пьяный.

Широко расставив ноги, он упёрся руками в бока и, слегка раскачиваясь, смотрел на меня.

— Кортней, — наконец изрёк он. — Очень жаль. Из тебя мог бы выйти толк, если бы ты не связался с этим мошенником и сукиным сыном Шокеном. Очень жаль.

Он был пьян, он позорил нашу профессию, на его совести лежало не одно преступление, но я всё же заставил себя быть учтивым.

— Сэр, — начал я, стараясь говорить спокойно. — Произошло недоразумение. Фирму «Таунтон» никто не провоцировал на убийство представителя конкурирующей фирмы, не так ли?

— Нет, — ответил он, с трудом шевеля губами и пьяно покачиваясь. — С точки зрения закона провокаций не было. Этот ублюдок Шокен всего-навсего украл мою главную работу, переманил моих сенаторов, подкупил моих свидетелей в сенатской комиссии и стащил у меня из-под носа Венеру! — Его голос неожиданно поднялся до визга. Затем, уже спокойнее, он продолжал: — Нет, повода мне не давали. Шокен осторожен, он не станет убивать моих людей. Хитрый Шокен, чистюля Шокен, чёртов идиот Шокен! — почти проворковал он.

Таунтон уставился на меня остекленевшими глазами. — Ублюдок! — вдруг заорал он. — Из всех низких, подлых, бесчестных, мошеннических проделок твоя была самой мерзкой. Я, — он ударил себя в грудь и едва удержался на ногах, — я придумал самый верный способ убрать конкурента, но ты повёл себя, как трусливая крыса. Ты сбежал, как заяц. Ах ты, собака!

— Сэр, — пролепетал я в отчаянии. — Ей-богу, не знаю, о чём вы говорите. — Годы пьянства, — подумал я, — не прошли бесследно. Такое можно плести только с перепоя.

Он неуверенно сел — один из его людей вовремя успел пододвинуть стул, на который Таунтон опустил свой грузный зад. Мечтательно взмахнув рукой, он изрёк:

— Кортней, в душе я настоящий художник.

— Конечно, мистер… — автоматически поддакнул я и чуть было не сказал по привычке «Шокен», но вовремя прикусил язык. — Конечно, мистер Таунтон.

— В душе, — продолжал он, — я артист, мечтатель, творец сказочных иллюзий. — От его слов у меня действительно начались галлюцинации: мне почудилось на минуту, что передо мной сидит Фаулер Шокен, а не его противник, ненавидящий всё, что дорого Шокену. — Мне нужна Венера, Кортней, и я получу её. Шокен украл её у меня, но всё равно она будет моей. Проект Шокена о заселении Венеры лопнет как мыльный пузырь. Ни одна его ракета никогда не поднимется с Земли, даже если для этого мне придётся подкупить всех его подчинённых и убить всех начальников его отделов. Потому что в душе я артист.

— Мистер Таунтон, — сказал я как можно спокойнее, — вам не удастся так просто поубивать всех начальников отделов. Вас приговорят к выжиганию мозгов, введут вам церебрин. Вряд ли удастся найти кого-нибудь, кто захочет так рисковать ради вас. Никому не захочется двадцать лет жариться в аду.

— А разве, — мечтательно заметил Таунтон, — разве мне не удалось найти пилота, который согласился сбросить на тебя с вертолёта контейнер? Разве я не нашёл безработного бродягу, который согласился пустить пулю в окно твоей квартиры? К сожалению, оба промазали. А затем ты подложил нам свинью, трусливо сбежав на ледник.

Я молчал. Бегство на ледник не было моей затеей. Одному Богу известно, кто заставил Ренстеда хватить меня лыжами по голове, подсунуть вербовщикам, а вместо меня оставить чей-то труп.

— Чуть было не выпустили тебя из рук, — мечтательно предавался воспоминаниям Таунтон. — И если бы не преданные мне люди — кебмен и ещё кое-кто, — мне бы не заполучить тебя. У меня есть ещё немало возможностей, Кортней. Они могут быть хуже или лучше, чем у других, но такая уж у меня судьба — рисовать сказочные картины и ткать фантастические сны. Величие художника в простоте, Кортней. Ты всё твердишь: «Никто не захочет подвергнуться выжиганию мозгов». Но ты просто недалёкий человек. А я заявляю: «Найди того, кто этого хочет, и используй его». Я говорю так, потому что я — великий человек.

— Кто захочет подвергнуться выжиганию мозгов? — тупо повторил я. — Кто захочет подвергнуться выжиганию мозгов?

— Объясни ему, — обратился Таунтон к одному из своих помощников. — Я хочу, чтобы он понял, что мы не шутим.

— Всё дело в количестве населения, Кортней, — сухо пояснил один из его людей. — Ты когда-нибудь слыхал об Альберте Фише?

— Нет.

— Этот необыкновенный человек жил на заре Века разума — в 1920-е годы или около этого. Альберт Фиш втыкал в своё тело иголки, сжигал на себе ватные тампоны, пропитанные бензином, нещадно сёк себя и при этом испытывал удовольствие. Ручаюсь, ему понравилось бы и выжигание мозгов. Для него это были бы великолепные годы, в течение которых он упивался бы удушьем и тошнотой, испытывал бы восторженный трепет от того, что с него сдирают кожу. Это было бы осуществлением мечты Альберта Фиша.

В те времена существовал только один Альберт Фиш. Нервное напряжение и темп жизни нашего высокоорганизованного общества способствуют появлению альбертов фишей. Было бы неразумно ждать, чтобы на обширных пространствах при небольшом и разбросанном по всей планете населении того времени, составлявшем менее трёх миллиардов человек, могло появиться несколько альбертов фишей. Сейчас население намного увеличилось, и вокруг бродит сколько угодно таких людей. Надо только найти их. Мы здесь, у Таунтона, с помощью первоклассных исследовательских приёмов откопали сразу нескольких. На них можно наткнуться в больницах, иногда, они бывают необычайно уродливы на вид. Эти люди жаждут стать убийцами, и они уже предвкушают удовольствие от одной мысли о наказании. А вот такие, как ты, утверждают, что невозможно нанять убийц, потому что все боятся наказания. Но сам мистер Таунтон только что объяснил тебе, что можно заполучить убийцу, если только найти человека, не боящегося наказания. И самое интересное, что тот, кто любит испытывать боль, любит сам причинять её другим. Ну, к примеру, причинить боль тебе…

В этих словах звучала правда, от которой кровь стыла в жилах. Наше поколение, казалось, было приучено ко всему. Передачи по радио и телевидению изобилуют сообщениями о сверхъестественных подвигах и чудовищной жестокости. Из истории я знал, что раньше люди не были ни столь храбры, ни столь порочны. Это всегда озадачивало меня. Находятся же у нас такие люди, как Мэлон, который в течение шести лет преспокойно прорывал подземный ход, чтобы в одно прекрасное утро взорвать банк в Нью-Джерси. А всё из-за того, что его чем-то обидел полицейский, регулировавший уличное движение. Но, с другой стороны, у нас были и такие, как Джеймс Ревир, герой с потерпевшего бедствие парохода «Уайт Клауд». Работая официантом туристского класса, этот застенчивый и хворый на вид человек один вынес из огня семьдесят шесть пассажиров. Снова и снова возвращаясь в бушующее пламя, обгоревший и ослепший, он выносил их на плечах, нащупывая дорогу своими искалеченными руками. Это верно. Когда людей слишком много, всегда можно найти такого, который с охотой сделает всё что угодно. Таунтон действительно художник. Он постиг эту простую истину и использовал её. А это означало, что я мог считать себя покойником. — Кэти, — подумал я, — моя Кэти!

Хриплый голос Таунтона прервал мои размышления. — Дошло до тебя? — спросил он. — Величественная картина. И главное в ней то, что я снова стану хозяином Венеры. А теперь начнём сначала, и ты выложишь мне всё об агентстве Шокена. Все его маленькие тайны, его уязвимые места, ходы и выходы, кого из служащих можно купить, каков капитал фирмы и как со связями в Вашингтоне, — ну, да ты и сам знаешь, что меня интересует.

— Всё равно я мёртв и мне уже нечего терять, — подумал я и ответил:

— Нет.

Тогда один из людей Таунтона отрывисто бросил:

— Вот теперь он готов для Хеди, — и вышел из комнаты.

— Ты изучал древнейшую историю, Кортней, — сказал Таунтон. — Тебе, может, знакомо имя Гилля де Рэ. — Да, я знал это имя, и при одном его упоминании мне почудилось, будто мою голову медленно сжимают стальными обручами. — Все предыдущие поколения насчитывают примерно пять миллиардов человек, — небрежно продолжал Таунтон. — И все эти поколения дали миру лишь одного Гилля де Рэ, который тебе кажется Синей Бородой. Но в наши дни у нас их немало и есть из кого выбрать. Для особых дел из всех возможных вариантов я выбрал Хеди. Почему — сам увидишь.

Дверь отворилась, и на пороге появилась бледная, хилая девица с прямыми светлыми волосами. Её тонкие, бескровные губы растянулись в идиотской улыбке. В руке она держала шприц с шестидюймовой иглой.

Я посмотрел ей в глаза и пронзительно закричал. Я не переставал кричать до тех пор, пока её не увели и дверь за нею не закрылась. Воля моя была сломлена.

— Таунтон, — пролепетал я наконец, — прошу вас…

Он удобно откинулся на спинку стула:

— Выкладывай.

Я пытался, но ничего не вышло. Слова застревали в горле, память словно отшибло. Я даже не мог вспомнить, называется ли моя фирма «Фаулер Шокен» или «Шокен Фаулер».

Наконец Таунтон встал:

— Ладно, придётся отложить, Кортней, пока ты не соберёшься с мыслями. Мне и самому не мешает подкрепиться. — Его невольно передёрнуло, но он тут же снова молодцевато подтянулся.

— Советую вздремнуть, — сказал он и вышел нетвёрдой походкой.

Двое подручных Таунтона из комнаты допросов отвезли меня на тележке по коридору в карцер с тяжёлой дверью. В царстве управляющих наступила ночь. В кабинетах, мимо которых меня провозили, было пусто, огни погашены, и лишь одинокий дежурный в конце коридора зевал за своим столом.

— Не снимете ли с меня кокон? — робко взмолился я. — А то я потом ни на что не буду годен.

— Не приказано, — отрезал один из подручных, и они захлопнули и заперли тяжёлую дверь карцера. Я стал кататься по полу узкой камеры, стараясь наткнуться на что-нибудь острое и разорвать пластиковый кокон, но всё было напрасно. Я извивался в невообразимых конвульсиях, катался и падал и наконец понял, что мне в этом коконе не подняться на ноги. Ещё чуть-чуть теплилась слабая надежда на то, что для моей цели пригодилась бы дверная ручка, но она была от меня всё равно что за тысячу миль.

Митчел Кортней, работник рекламы, Митчел Кортней, главная фигура в Отделе Венеры, Митчел Кортней — гроза «консов», этот самый Митчел Кортней беспомощно барахтался на полу карцера в плену у самого жульнического, бесчестного агентства, которое когда-либо позорило торговый мир, и единственной перспективой для него, кроме предательства, была, если повезёт, быстрая смерть. Кэти по крайней мере ничего об этом не узнает. Будет думать, что я погиб, как дурак, на леднике, потому что стал ковыряться в батарейке, хотя ни черта в этом не смыслил…

Загремел ключ в замочной скважине — за мной пришли.

Но когда отворилась дверь, то, лёжа на полу, я увидел не мужские брюки, а две тощие щиколотки, обтянутые нейлоном.

Это была Хеди. Хеди с её шприцем.

Я попытался позвать на помощь, но когда она склонилась надо мной и я увидел её горящие глаза, крик застрял у меня в горле. Вдруг я почувствовал, что у меня оторвали левую половину головы. Это ощущение длилось всего несколько секунд и растворилось потом в красном тумане беспамятства.

— Проснись, — требовала Хеди. — Я люблю тебя, проснись. — Мой правый локоть пронзила молния, я вскрикнул и отдёрнул руку. О, чудо, она двигалась… двигалась!

Игла шприца вонзилась мне в челюсть, ища, очевидно, тройничный нерв. В отчаянии я старался выбраться из красного тумана, готового снова поглотить меня. Теперь я мог двигать рукой, потому что Хеди шприцем прорвала пластиковый кокон. Она снова нацелилась, — и боль пронизала левую руку. Одно конвульсивное движение, — и эта рука тоже была свободна.

Кажется, я вцепился Хеди в загривок. Не уверен, что всё было именно так — да разве это важно? Через пять минут ни Хеди, ни её «любви» уже не существовало. Я сорвал с себя пластик и, вскрикивая от боли, медленно и тяжело поднялся на ноги.

Дежурный был мне не страшен. Если он не прибежал на мои крики, значит, теперь и подавно не прибежит. Я вышел из карцера и увидел, что он как будто спит, уронив голову на стол. Наклонившись над ним, я заметил на старой жилистой шее следы запёкшейся крови. Хеди достаточно было сделать один укол, парализующий мозг. Да, анатомию она знала отлично.

У дежурного был револьвер, который я после минутного размышления решил не брать; но, найдя несколько долларов у него в карманах, я подумал, что они пригодятся мне больше, чем оружие, и поспешил к выходу. Часы на столе дежурного показывали пять минут седьмого. Значит, наступило утро.

Я уже знал, каково подниматься по лестнице небоскрёба пешком. Теперь мне предстояло спуститься вниз. Если сердце у вас в порядке, то вы почти не замечаете разницы между спуском и подъёмом. Однако в моём состоянии понадобилось целых полчаса, чтобы спуститься из административного помещения на нижние этажи, где ночевали простые смертные. По лестнице уже двигался первый поток угрюмых потребителей, спешивших на работу. Я стал свидетелем доброй дюжины потасовок и одной жестокой драки. Ночные обитатели лестничной клетки в здании агентства Таунтона были оборванным, грязным сбродом, который не пустили бы на лестницы к Шокену. Но это было даже к лучшему, ибо никто не обратил внимания на мою грязную, изодранную одежду и рану на лице. Лишь какая-то девица свистнула мне вдогонку. Если бы я в подобном виде вздумал сунуться в такие древние трущобы, как здание Американской радиокорпорации или Эмпайр Стэйт Билдинг, меня бы немедленно вышвырнули вон.

Мне повезло, — это был час, когда ночные жильцы покидали здание фирмы «Таунтон». Смешавшись с толпой, бурлившей в вестибюле, я вместе со всеми выбрался на улицу и устремился к станции метрополитена, поезда которого подвозили потребителей к местам их жалкой работы. Мне показалось, что люди из охраны Таунтона пристально разглядывают толпу из окон второго этажа. Не оборачиваясь, я юркнул в душевую.

В кассе я разменял все свои доллары на мелочь.

— Душ пополам, парень? — спросил кто-то. Мне позарез был нужен душ, но не пополам, однако я побоялся выдать себя замашками привилегированного служащего. Пришлось согласиться.

Мы уплатили за пятиминутный душ из солёной воды с мылом и полуминутный душ из пресной. Я обнаружил, что всё время тру правую руку, а когда холодная вода попадала на левую половину лица, это причиняло невыносимую боль. Немного придя в себя после душа, я спустился в метро и в течение двух часов колесил под городом. Наконец я вышел на Таймс-сквер, в центре торговой части города. Это была главным образом грузовая станция, где чертыхающиеся потребители швыряли ящики с протеином на движущийся конвейер, отправлявший их во все концы города. Я попытался дозвониться Кэти. Мне опять никто не ответил.

Тогда я позвонил Эстер в агентство Шокена и приказал:

— Собери всё до последнего цента, одолжи, возьми все свои сбережения, купи мне полный комплект одежды фирмы «Старзелиус» и как можно скорее приезжай на то место, где твоя мать два года назад сломала ногу. Точно на это место, помнишь?

— Да, помню, Митч, — ответила она. — Но мой контракт?..

— Не заставляй меня просить тебя, Эстер, — взмолился я. — Верь мне. Я не подведу тебя. Ради Бога, поторопись. А если увидишь, что меня схватили полицейские, сделай вид, что ты меня не знаешь. А теперь действуй.

Повесив трубку, я тяжело опустился на пол телефонной будки и оставался в ней до тех пор, пока кто-то не начал возмущённо колотить в дверь. Тогда я вышел, медленно прошёлся по платформе, выпил стакан Кофиеста и съел сандвич с сыром. У газетного киоска я взял напрокат утреннюю газету.

Обо мне было напечатано маленькое скучное сообщение, занимавшее скромный абзац на третьей странице: «Разыскивается по обвинению в саботаже и убийстве». Далее говорилось, что некий Джордж Гроуби не вернулся на работу после отлучки в город. Он использовал это время для того, чтобы совершить кражу со взломом в административном отделе фирмы «Таунтон». Убив секретаршу, которая случайно наткнулась на него, Гроуби скрылся.

Через полчаса Эстер встретила меня в метро неподалёку от того места, где однажды сорвавшийся с конвейера ящик сломал её матери ногу. У неё был очень встревоженный вид; теперь она так же, как и Джордж Гроуби, была виновна в нарушении контракта.

Я взял у неё картонку с одеждой и спросил:

— Осталось у тебя хотя бы полторы тысячи долларов?

— Около этого, — ответила она. — Моя мать была в ужасе…

— Закажи нам билеты на первый же корабль, отлетающий на Луну. Если можно, сегодня же. Встречай меня здесь.

— Мы? На Луну? — задыхаясь, промолвила она.

— Да, на Луну. Мне надо исчезнуть с Земли, пока меня не прикончили, и на этот раз уже по-настоящему.