"Мемуары дипломата" - читать интересную книгу автора (Бьюкенен Джордж)

Глава II. 1880-1888

Токио. - Снова Вена. - Австро-русское соперничество на Балканах. Обзор положения в Болгарии. - Отречение князя Александра и избрание князя Фердинанда

Выехав из Сан-Франциско на борту "Города Пекина", мы прибыли в Иокагаму 24 мая после скучного, однообразного двадцатидневного путешествия. Япония находилась тогда в переходном периоде: хотя она уже вступила на тот путь, который привел ее в невероятно короткий срок к тому высокому положению, какое она сейчас занимает среди великих держав, она не была еще в такой мере европеизирована, как сейчас, и сохраняла еще много живописного очарования старой Японии. Кроме линии Токио - Иокогама, не было вовсе железных дорог. Несмотря на ограниченность пространства для путешественника, можно было гораздо больше насладиться видами страны, передвигаясь на джин-рикшах или пешком, чем по железной дороге. Во время длительных экскурсий в глубь страны, какие я производил каждое лето, я провел одну ночь на вершине Фуджи-Ямы, бесподобной горы, величественно подымающейся более чем на 12000 футов над равниной; взбирался на Азама-Яму, большой действующий вулкан; посетил Киото, прежнюю столицу, Никко и другие священные места; любовался водопадами на некоторых реках и исходил сотни миль по стране, куда только ни влекло меня воображение, причем случайно заходил в такие места, где никогда не видали европейцев. Кроме одного случая, когда хозяин чайного домика проявил прежние чувства против иностранцев и отказался впустить нас, нас повсюду встречали весьма дружески, и в деревнях, где мы проводили ночь, нам отводили всегда самые лучшие комнаты. Мой туземный повар и лакей сопровождали меня во время этих похождений, и, хотя обычно они совершенно не привыкли ходить, они никогда не отказывались из-за усталости прекрасно накормить меня даже после подъема на Азама-Яму, когда мы шли 17 часов, так как наши проводники сбились с пути и спустили нас по крутой стороне горы.

Во время моего пребывания в Токио туда прибыли на борту "Baccante" теперешний король, тогда принц Георг Уэльский, со старшим братом, покойным герцогом Кларанским. Прием, оказанный в честь их, был почти такой же, как тот, какой был недавно оказан теперешнему принцу Уэльскому. Им показали новый для нас спорт - ловлю диких уток особыми сетями в тот момент когда они подымались с водяных каналов, куда их заманивали; японское поло; обеды a la japonaise и обед на открытом воздухе при дворце. Микадо оказал им также особое внимание, отправившись, если я не ошибаюсь, впервые на борт чужого военного корабля, будучи приглашен на завтрак на "Baccante". Я сопровождал их в поездке к известному бронзовому Будде у Камакуры в 15 или 20 милях от Иокагамы. Мы выехали туда верхом большой компанией, но после роскошного пикника никто, кроме двух молодых принцев, не решился возвращаться верхом, и я имел честь возвращаться с ними вечером один.

Жизнь в Японии была тогда очень дешева, и среди других излишеств у меня был небольшой завод скаковых пони. В Иокагаме, где находились английская и другие иностранные колонии, ежегодно устраивались скачки отдельно для японских и китайских пони, так как последние гораздо лучше первых. Японцы, очень любившие скачки, старались всегда помешать закупке лучших пони иностранцами. Тем не менее я осенью 1882 г. выиграл на главных японских скачках в третий раз на одном и том же пони и получил приз в 100 ф. ст. Тогда же я выиграл на скачках с тяжелым весом, а мой лучший китайский пони мог бы выиграть на скачках пони китайской породы, если бы его не попортил японец жокей. На мою жалобу в правление жокей-клуба, последнее допросило его и, так как он упорно отрицал и протестовал против обвинения, разрешило ему участие в скачках.

Сэр Гарри Парке, тогдашний посол в Токио, был способным человеком с длинным прекрасным послужным списком. Будучи в качестве атташе при миссии лорда Эльджина в 1860 г., он был предательски арестован китайцами и провел в тяжелых цепях одиннадцать дней. Он отказался купить свободу на условиях, которые могли бы повредить успеху переговоров лорда Эльджина, и был приговорен к смерти. После взятия летнего дворца приказ об его расстреле был отменен, и он был освобожден. Назначенный в 1865 г. послом в Японию, он оказал большую помощь микадо в первые годы нового режима и не раз едва избегал смерти. Характер у него был не из лучших, и он часто доставлял неприятности своей канцелярии. Однажды - это было до моего приезда служащие не могли найти потребовавшегося ему письма. Он зашел с папиросой во рту в канцелярию, вытащил из шкафов все бумаги, бросил их на пол, разбросал по комнате и, обращаясь к секретарям, сказал: "Это научит вас держать архив в порядке и находить бумаги, раз они мне нужны". Когда я прибыл в Токио, он был в отпуску и получил в Лондоне от министерства иностранных дел замечание, что с канцелярией следует лучше обращаться. По возвращении он совершенно переменил тактику и во всех делах со мной был воплощенной вежливостью. Он был со мной очень любезен и не давал мне ни разу повода жаловаться, кроме разве длины его извещений. Переписав однажды письмо в 400 страниц, я был готов напомнить автору его то, что Шеридан сказал однажды Гиббону, когда последний благодарил его за то, что был назван в Палате Общин "блестящим писателем Гиббоном": "Не блестящий - сказал я, а объемистый!"{7}.

В начале 1883 года я уехал из Японии и вернулся в Англию, остановившись на пути в Гонконге, Цейлоне, Каире, Мальте и Гибралтаре. После длительного отпуска я снова отправился в Вену, куда был назначен вторым секретарем. Мое удовольствие по поводу возвращения на старое место усугубилось еще переездом в то же время туда из Рима семьи Пэджетов.

Политический интерес службы в г. Вене заключался в борьбе между Австрией и Россией на Балканах; так как я ниже буду много говорить о балканской проблеме, то не мешает для выяснения ее дальнейшего развития дать сейчас краткий очерк состояния острого кризиса, в котором она находилась в тот момент.

Со времени освободительной войны (1877-1878 г.г.) Россия стремилась постоянно к превращению Болгарии в свою провинцию. Для этого она поставила правительство Болгарии под контроль избранных ею генералов. При всякой попытке князя Александра оспаривать их права, ему напоминали, что он представляет собою лишь орудие в руках царя. Это продолжалось до тех пор, пока, уяснив себе невыносимость положения, он не заключил соглашения с либеральной партией, надеясь освободить таким путем свою приемную родину от русского господства.

В сентябре 1885 г. удачное восстание в Филиппополе привело к присоединению Восточной Румелии к Болгарии и к принятию князем Александром титула князя Северной и Южной Болгарии. Это было таким явным нарушением Берлинского договора, что Европа не могла с ним согласиться, а Россия немедленно отказалась признать присоединение, произведенное без ее вмешательства. Царь выразил свое неодобрение тем, что вычеркнул имя князя Александра из списков русской армии и отозвал всех русских офицеров из Болгарии. Через посла в Константинополе он в то же время толкал султана на восстановление status quo ante в Восточной Румелии силой оружия. Мысль о турецком походе нашла поддержку у коллег России по Drei Kaiser Bund'y (Союз трех императоров), но твердая позиция британского правительства, считавшего более выгодным иметь сильную Болгарию против возможных будущих выступлений, помешала этому плану.

Если б Австрия заняла более смелую позицию и признала бы состоявшееся присоединение, как совершившийся факт, она могла б заменить Россию в Софии. Но единственным желанием графа Кальноки было предупредить опасность разрыва с Россией, причем он вместе с тем боялся ослабить, благодаря поддержке Болгарии, влияние Австрии в Белграде. Греция и Сербия, обеспокоенные мыслью об увеличении Болгарии, деятельно готовились к предъявлению своих прав на территориальную компенсацию. Хотя первая благодаря вмешательству держав была вынуждена примириться с положением, вторая объявила в ноябре 1885 г. Болгарии войну. Положение болгарской армии, дезорганизованной отозванием русских офицеров и расположенной в большей части в Восточной Румелии, казалось почти безнадежным. Небольшое число войск было, однако, расположено близ сербской границы; форсированным маршем князю Александру удалось привести на помощь всю остальную армию и нанести поражение сербской армии после трехдневного боя под Сливницей. Воспользовавшись победой, он занял Пирот. Но от похода на Белград ему пришлось отказаться, так как ему был предъявлен Австрией ультиматум такого рода, что при дальнейшем продвижении ему придется иметь дело с австрийскими войсками. Наконец, после длительных переговоров, конференция держав в Константинополе приняла формулу, назначающую болгарского князя вообще, а не лично князя Александра, генерал-губернатором Восточной Румелии на 5 лет в соответствии со статьей XVII Берлинского договора, по которому для возобновления этого решения требуется согласие всех держав.

Россия сразу воспользовалась личным характером этого решения, чтоб подорвать власть князя и представить его единственным препятствием для реального присоединения Румелии, которое она хочет предоставить Болгарии. Через несколько месяцев военный заговор, действовавший по ее указаниям, устранил Александра и вынудил у него отречение. Восстановленный в правах последовавшей почти немедленно контр-революцией, он высадился в Рущуке и обратился с последней, но фатальной телеграммой к царю, где, извещая о своем возвращении, заканчивал словами: "Россия дала мне корону. Я готов вернуть ее в руки ее самодержца". Ответ царя был весьма сокрушительный для князя. Он отрицательно отнесся к возвращению князя и объявил о полном своем воздержании от вмешательства в дела княжества, пока его высочество остается в Болгарии. Не видя возможности править при оппозиции России и убедившись в распространенности симпатий к недавнему заговору, князь Александр отрекся и, назначив регентство в составе Стамбулова и двух других, уехал 8 февраля 1886 г. из Болгарии.

Затем последовал длительный кризис, чреватый опасностями для европейского мира. Россия отказалась признать регентство и послало в Софию генерала Каульбарса с поручением терроризовать болгар, чтоб заставить их подчиниться. Несмотря на признание им выборов недействительными, Великое Собрание все же собралось и занялось трудной задачей подыскания князя, который согласился бы принять опасную корону, от которой отказался князь Александр. Князь Владимир Датский, хотя и был избран, отклонил от себя эту честь, а князя Мингрельского, кандидата России, которого предложила Порта, категорически отверг Стамбулов.

Австрия, хотя и была самой заинтересованной непосредственно из всех держав, держалась выжидательной позиции, так как граф Кальноки лелеял мысль, что Россия, будучи предоставлена сама себе, навсегда восстановит против себя Болгарию. Британское правительство, с другой стороны, было серьезно озабочено продвижением России к Константинополю, и сэр Август Пэджет постоянно получал инструкции в том смысле, чтоб вызвать австрийское правительство на шаги, которые устранили бы опасность окончательного подчинения Болгарии русскому влиянию, и чтоб подчеркнуть значение совместных выступлений обоих правительств. Граф Кальноки дружески отнесся к этим предложениям, но установил, что пока нет нарушений международного положения Болгарии, и что время для вмешательства наступит лишь в случае таких нарушений. Британское правительство ответило перечислением всех незаконных деяний, совершенных генералом Каульбарсом, желая доказать этим, что наступило уже время для объединенного действия Европы.

Граф Кальноки не очень доверял, однако, действительной поддержке, которую ему обещала Великобритания, чтоб вызвать его на политику активного вмешательства. Хотя оба правительства считали свои интересы совпадающими, они не пришли к определенному соглашению. Он стал, однако, относиться несколько доверчивее после речи лорда Салисбюри на банкете в Гильдхолле 9 ноября о том, что Великобритания сумеет сама себя защитить, если будут затронуты ее непосредственные интересы, и что в вопросах, в которых она не затронута непосредственно, позиция Австрии может оказать большое содействие политике великобританского правительства. К счастью, около этого момента положение несколько разрядилось вследствие того, что Каульбарс прервал дипломатические отношения с болгарским правительством. Регенты воспользовались его отъездом, чтоб послать делегацию в разные столицы для прекращения междуцарствия. Когда она прибыла в Вену, то князь Фердинанд Кобургский по собственной инициативе, движимый мотивами личного тщеславия, предложил себя кандидатом на вакантный престол, хотя ни император, ни граф Кальноки не дали ему предварительного согласия на этот шаг. Последний, впрочем, заметил в частном разговоре, что у князя слишком много сходства во внешности и манерах со "vieille cocotte" (старой кокоткой), чтоб быть достойным преемником князя Александра.

Князь Фердинанд выставил сначала условием принятия им княжеской короны утверждение Порты и одобрение держав, что было почти равносильно отказу. Лишь через 6 месяцев, в июле 1887 года, он был избран формально князем Болгарии. Россия воспротивилась его избранию, как нарушению статьи III Берлинского договора, по которой было условлено, что князь избирается "добровольно"; по ее представлению, в данном случае выборы произошли под диктовку тиранического регентства, являющегося к тому же незаконным учреждением, и производились незаконно составленным собранием, так как в него включены были депутаты от Восточной Румелии. Граф Кальноки стал на одинаковую с британским правительством позицию. Он считал, что Великое Собрание действовало точно в пределах своих законных прав, но выражал сожаление по поводу того, что выбор не пал на лучшего кандидата. За несколько дней до отъезда князя Фердинанда в Софию он убеждал его выполнить свое первоначальное намерение и выждать согласия держав, подчеркивая, что, если он отправится, не дождавшись этого согласия, то он будет играть роль авантюриста и не получит законного признания. Германия стала на позицию теоретической поддержки России. По мнению князя Бисмарка, было желательно, чтоб состоялось соглашение между Австрией и Россией о их сферах влияния на Балканах с тем, чтоб первая была доминирующим фактором в Сербии, а вторая добилась бы в Болгарии того же положения, какое имела до 1885 года. Единственным его стремлением было лишить Россию всякого предлога для недовольства Германией. Он считал на основании бесчисленных ошибок, совершенных Россией при политическом разрешении болгарского вопроса, что чем больший простор для действия у нее, тем вернее выроет она себе там могилу. Ключ к его позиции заключался в убеждении, что Франция никогда не осмелится напасть на Германию, раз она не будет в состоянии войны с Россией, и поэтому он был готов на многое, лишь бы сохранить дружеское отношение с последней. Он сообщил, однако, графу Кальноки, что нет надобности "prendre au serieux" (принимать всерьез) ту теоретическую поддержку, какую он (князь Бисмарк) мог бы оказать тем или иным предложениям России, так как единственной его целью является сохранение с ней хороших отношений, причем он уверен, что никакое русское предложение не сможет пройти в жизнь, раз против него серьезно выскажутся Австрия, Великобритания и Италия. Его доверие к энергичным действиям этих держав было, однако, не достаточным, чтоб он рискнул в какой-либо мере затронуть Россию.