"Информация. Собственность. Интернет. Традиция и новеллы в современном праве" - читать интересную книгу автора

Интеллектуальная собственность — современные тенденции

История авторского права ведет свой отсчет с 1624 г., когда был принят Статут о монополиях. Вторым по важности событием было принятие в 1709 г. Статута королевы Анны. Считается, что в данных документах были заложены основополагающие принципы права интеллектуальной собственности, действующие и поныне. Обыкновенно историю права интеллектуальной собственности резюмируют посредством указания на последовательное расширение области охраняемых объектов. От литературных произведений, промышленных изобретений и товарных знаков к программам для ЭВМ, базам данных и информационным объектам, характерным для информационных сетей, — таков путь, который прошла интеллектуальная собственность за три века своей истории. Упускается из виду иной факт — эволюция акцентов, приоритетов и их юридического оформления в рамках взаимоотношений между автором (изобретателем) и обществом (иногда к ним добавляют третью сторону — "инвестора"). При таком ракурсе вырисовываются уже иные тенденции. Предметные области и способы охраны (защиты) лишь материя, содержание, которое является отражением идеологии в самом широком смысле (затрагивающей не только экономику, но и культуру в целом). Так, главным мотивом издания Статута королевы Анны послужило стремление установить соответствующую цензуру на печатные издания и стремление способствовать инвестированию в печатную промышленность путем ограничения конкуренции, т.е. защита публичного интереса, а не права частной собственности. После завершения периода формирования права интеллектуальной собственности установился, хотя и хрупкий, паритет, естественный баланс между интересами авторов, инвесторов и публичными интересами. В настоящее время чаша весов все более склоняется в пользу инвесторов и авторов (изобретателей): авторы (изобретатели) получили в свое распоряжение средства, позволяющие установить буквально тотальный контроль в отношении использования продуктов своего интеллектуального труда, а инвесторы, со своей стороны, получили защиту наравне с авторами (изобретателями)101. Очевидно также, что для информационного общества (его оптимального состояния) нежелательно не только привилегированное положение автора, но даже характерный для предшествующей эпохи баланс: необходимым условием развития такого общества является свободное распространение информации.

Собственно, инструменты, препятствующие монополизации прав на интеллектуальную собственность, хорошо известны. Достаточно вспомнить понятие добросовестного использования (fair use)102. Практически любой закон об авторском праве содержит критерии и (или) перечисление ситуаций и обстоятельств, когда беспрепятственное использование объектов, защищенных авторским правом, признается допустимым и правомерным103. Тенденция сужения сферы действия добросовестного использования как исключения из правил, легального ограничения авторских прав — печальный вывод, к которому приходят специалисты на основании анализа действующего национального и международного законодательства по интеллектуальной собственности. "В то время как многие специалисты по авторскому праву считают исключения простой уступкой, предоставляемой автором на определенные использования, возрастает число тех, кто требует, чтобы исключения рассматривались как правовые нормы в своем праве или даже, по утверждению некоторых, как права пользователей"104. Одна из возможностей скорректировать сложившуюся ситуацию состоит в закреплении за исключениями того или иного статуса, который бы обеспечивал их защиту.

Наиболее жесткая правовая защита — это признание обязательности исключений для договорных отношений (когда условия договора, обходящие такие исключения, считаются недействительными). Более мягкие, умеренные варианты увязывают законность того или иного исключения с наличием ряда обстоятельств или отдают окончательное решение в руки договаривающихся сторон. Соответствующая правовая защита, как было сказано, непосредственно зависит от статуса, который приписывается исключению в зависимости от его функционального назначения или целевого характера. Если попытаться классифицировать предусмотренные законом исключения (изъятия) из стройной системы абсолютной защиты, которой пользуются объекты авторского права, то мы получим следующие три группы: (1) исключения, обеспечивающие соблюдение фундаментальных свобод; (2) исключения, обеспечивающие публичные интересы; (3) исключения, устанавливающие условные (т.е. производные от достигнутого уровня технологического развития) рамки правового вмешательства. Что касается первой группы исключений, то речь идет о таких фундаментальных свободах, как свобода слова, свобода мысли, право на неприкосновенность личной жизни и др. Так, использование авторского произведения в личных целях непосредственно затрагивает право на неприкосновенность личной жизни, а использование каких-либо его частей в виде сообщения в новостях связано со свободой массовой информации, которая, кстати, гарантируется Конституцией РФ (ч.5 ст.29). Вторая группа охватывает исключения, которые диктуются государственными интересами, такими как беспрепятственное отправление судебной власти или развитие образовательной системы, библиотек, архивов и т.п., т.е. конститутивных элементов культуры. К третьей группе исключений относятся исключения, которые нам навязывает среда функционирования соответствующего объекта. Средоточием современных технологий является цифровая среда, и функционирование в этой среде объектов подвергается все более серьезному технологическому воздействию. Технологии не в силах изменить свойства среды, зато способны устанавливать непререкаемые (на данном этапе) правила, определяющие "жизнь" ее объектов. Право, надо признать, привыкло следовать логике материальной среды, где на уровне здравого смысла понятно, что требовать можно, а чего нельзя. В цифровой среде, вопреки сопротивлению со стороны традиционного права, требуется постоянный самоконтроль: законодательное закрепление любого правила, требования, санкции должно корреспондировать соответствующей технологической реальности (которая или обеспечивает их исполнение, или констатирует их несвоевременность).

Если же говорить о попытках "подобрать" теоретический ключ к решению проблемы конкуренции интересов в праве интеллектуальной собственности, то необходимо упомянуть доктрину компромисса интеллектуальной собственности (intellectual property bargain) и доктрину общественного достояния и антиобщественной собственности (commons and anticommons). И если первая из них рисует картину гармоничного сочетания личных (авторских) и общественных интересов, то вторая описывает прямо противоположную ситуацию и ее разновидности. "Трагедия общественного достояния" (tragedy of the commons) имеет место, когда множество собственников имеют доступ к какому-либо ресурсу и ни у кого из них нет соответствующего права ограничить доступ других. "Трагедия антиобщественной собственности" (tragedy of anticommons) означает, напротив, отсутствие реального доступа к ресурсу при одновременном обладании правом ограничить доступ к ресурсу всех остальных собственников. Первый случай вполне очевиден. В классическом примере из статьи 1968 г. Гаррета Хардена речь идет о выходящей за разумные пределы эксплуатации рыбных ресурсов: открытый доступ в прибрежные рыболовецкие зоны и отсутствие международных договоров, которые бы ограничивали размеры улова, привели вначале к чрезмерным вложениям в рыболовецкий бизнес, а в дальнейшем, при отсутствии каких-либо природоохранных мер, — к политическому кризису105. Что касается "антиобщественной собственности", то здесь в качестве примера можно привести медико-биологические исследования. В США исследования в данной области носят частный, коммерческий, а не государственный характер. Приватизация данной сферы вылилась в активное использование частными компаниями права интеллектуальной собственности для охраны полученных результатов. Медико-биологические исследования в итоге оказались сугубо "частным предприятием", причем сразу в нескольких смыслах: финансовая поддержка со стороны частных фондов, осуществление частными организациями, защита посредством института коммерческой тайны или посредством договоров, ограничивающих использование соответствующих материалов и данных. Вероятность научных открытий в данной сфере была бы на порядок выше, если бы необходимые исследования не тормозились наличием слишком большого числа собственников с "распыленными", фрагментированными правомочиями106. Единственное средство избежать описанной "трагедии" — это все то же "добросовестное использование", иначе говоря, закрепленное в законодательстве право свободно использовать продукты интеллектуального труда, которые признаются "общественным достоянием".

Отметим еще два существенных, на наш взгляд, фактора, которые не могут не приниматься во внимание при анализе информации как правового явления и правового объекта. Оба они относятся к "триадам", не совпадающим с традиционной (для российских юристов) и рассмотренной выше триадой правомочий собственника. В первом случае речь идет о триаде сосуществующих, но вполне самостоятельных объектов: информации как таковой (information), средств ее обработки (преобразования), интерпретации (interpretation) и средств передачи информации, коммуникации (communication). В самом деле, информация как таковая (т.е., вообще говоря, сведения) в абсолютном большинстве случаев не может быть вовлечена в систему общественных отношений без того, чтобы с помощью средств интерпретации она не была преобразована в доступную для человеческого восприятия и понимания форму (сообщения), а также передана (с помощью средств коммуникации) для восприятия адресату. Такая ситуация характерна, к примеру, для книги, содержащей исключительно важные сведения, но либо написанной на языке, неизвестном для лица, пытающегося ее прочесть, либо находящейся в недоступном для ее прочтения месте (библиотеке, закрытой на долгосрочный ремонт). Рассмотрение вопросов правового регулирования информационных объектов невозможно без подробного анализа того, каким именно (с точки зрения права) способом происходит доведение информации до лица, для которого она имеет значимую важность (иначе говоря, осуществляется доступ к информации), и каким образом обеспечивается восприятие такой информации. Набор двоичных, десятичных или графических символов не представляет сам по себе какой-либо социальной (тем более коммерческой) ценности, если отсутствует устройство-интерпретатор (например, компьютер), преобразующее такой набор символов в изображение на экране или распечатку на принтере. Примерно то же самое можно сказать и о средствах доступа к информации, обычно (в современных условиях) сводимых к телекоммуникационным устройствам передачи данных (или информации в речевой или сходных формах). Поскольку для регулирования деятельности по передаче сообщений (данных, информации), если она осуществляется на коммерческой основе, уже выработан значительный нормативно-правовой массив, традиционно относимый к так называемому праву телекоммуникаций, для регулирования вопросов "собственно информационных" было бы разумно обратиться к специфике функционирования и использования устройств интерпретации информации. К сожалению, в настоящее время такие вопросы чаще всего рассматриваются в правовом аспекте лишь применительно к средствам криптографического преобразования ("защиты") информации. К тому же рассмотрение этой исключительно важной, злободневной и интереснейшей теоретической проблемы выходит за рамки настоящей работы.

Наконец, нельзя не обратить внимание на необходимость "предметного расщепления" информационных объектов на три компонента — собственно идеальную (содержательную) информацию, форму и средства ее организации, а также материальный носитель такой информации. Каждый из этих компонентов традиционно регулируется совершенно различными правовыми институтами и даже отраслями, более того, применительно к содержательной информации (как уже указывалось выше) сколько-нибудь уточняющего регулирования (за пределами понятия коммерческой и государственной тайны, а также патентного законодательства) не существует до сих пор, несмотря на обозначенность этой проблемы в Гражданском кодексе (выделения информации как отдельного объекта гражданских прав). Что касается формы (средств) организации идеальной (содержательной) информации, то так или иначе относящиеся к ней юридические вопросы урегулированы в законодательстве об авторских правах и иных объектах интеллектуальной (включая промышленную) собственности. Необходимо, однако, помнить, что авторское право охраняет лишь форму, но не содержание литературного произведения и не относится к идеям, зачастую намного более важным, чем избранный автором способ их изложения. Наконец, что касается материальных носителей: с ними все обстоит гораздо проще, поскольку в качестве таковых служат, как правило, классические "вещи", "имущество" (книги, документы, электромагнитные и оптические средства и т.д.), регулирование которых — посредством вещных и, в соответствующих случаях, обязательственных прав — отработано и отшлифовано многовековой традицией. С другой стороны, налицо явный пробел в определении правового режима собственно "идеальной" информации, легального (кстати, и доктринального!) определения специфики ее регулирования, вопросов ее принадлежности, использования, распоряжения (определения порядка доступа к ней) и т.д.

Помимо потребляемой информации (доступной для пользователя), существует также информация, которой информационная сеть обменивается с пользователем (индивидом), т.е. информация, которая поступает в сеть от индивида, включая информацию о нем, т.е. его персональные данные. Именно поэтому правовые нормы должны определять не только правила доступа к информации, но и правила ее использования. Вопрос о персональных данных, информации персонального характера вообще — достаточно сложен. Он не является чем-то новым или специфичным именно для современной "информационной эпохи", ведь персональные данные собирались многочисленными государственными ведомствами и негосударственными организациями (медицинскими учреждениями, страховыми компаниями и т.д.) на протяжении многих десятилетий. Фактически можно видеть определенную аналогию между отношением индивида к своим персональным данным и правом собственности на принадлежащее ему имущество. Практика государственного регулирования в большинстве зарубежных стран пришла к необходимости последовательного соблюдения принципа охраны персональных данных, заключающегося как в обеспечении доступа любого гражданина к массиву персональных данных и иной информации о нем, хранящейся в информационных системах государственных органов, так и в запрете на свободное распространение персональных данных о других лицах. Более того, законы о свободе информации, о которых более подробно будет говориться в следующем разделе, как раз в основном и посвящены процедурам обеспечения доступа к тем или иным информационным материалам, хранящимся в органах государственной власти соответствующих государств.

Достаточно близким к информации персонального характера юридическим институтом является существующая в большинстве правовых систем так называемая прайвеси (англ. privacy) — право на неприкосновенность частной жизни. Опять-таки можно провести прямые аналогии между целесообразностью защиты неприкосновенности информационной сферы личности (privacy) и защиты частной ("материальной") собственности от незаконного вторжения (trespassing). В обоих случаях речь идет о защите "собственной", обособленной от прочих сферы существования личности (гражданина, индивида). При этом с точки зрения прав личности уже не так важно, какие компоненты этой сферы относятся к материальному имуществу, а какие — к субъективным переживаниям и прочим аспектам мыслительной деятельности.

Это обстоятельство может быть проиллюстрировано примерами того материального, практического ущерба, который причиняется вследствие незаконного вторжения в частную сферу жизни личности и получения доступа к информации, которая имеет персональный характер. Собственно, и здесь ничего принципиально нового за последнее десятилетие не произошло — такое явление, как misrepresentation, "введение в заблуждение относительно личности правонарушителя", известно столетиями. В условиях же повсеместного использования информационных технологий стали возможными и "кражи идентичности" (identity theft), когда злоумышленники получают доступ практически ко всей персональной информации о пользователе Интернета, после чего от его имени совершаются самые разнообразные действия юридического характера. Причем в отличие, скажем, от использования украденного чужого паспорта (с переклейкой фотографии), правонарушения, сопряженные с "кражей идентичности", совершаются в считанные минуты и пока крайне сложно расследуются.

В идеале правовые и технические нормы, регулирующие право собственности, право на доступ и использование информации, должны способствовать установлению и реализации информационной свободы, с соблюдением, разумеется, определенного числа очевидных ограничений. Практика, к сожалению, не только далека от искомой цели, но и закрепляет негативные тенденции. Действующее информационное право в самых разных правовых системах развивается по пути снижения доступности информации. Так, законодательство об авторском праве и смежных правах в своем стремлении приспособиться к цифровым технологиям наделяет обладателей авторских прав избыточно широкими полномочиями по контролю над условиями доступа к их произведениям. Если любое несанкционированное использование произведения в цифровом формате рассматривается как нарушение авторских прав, то естественно, что автор получает контроль не только за первоначальным доступом к произведению, но и за всяким последующим его копированием.

Опять-таки в идеале Интернет должен обеспечивать возможность каждому находить информацию в соответствии с индивидуальными требованиями, в частности товары по лучшим из предлагаемых на рынке ценам. Однако реальная картина выглядит совершенно иначе. Так, собственники товарных знаков преследуют не только тех, кто использует защищенные знаки (или их компоненты) в своих доменных именах, но также и тех, кто использует соответствующие торговые знаки в структуре своих поисковых систем107. На практике получается, что централизованный сбор сравнительной информации по ценам той или иной категории товаров является незаконным, по крайней мере подобного рода начинания чаще всего блокируются посредством затяжных и дорогостоящих судебных разбирательств108. Подобное толкование законодательства о средствах индивидуализации вызывает справедливые нарекания, поскольку, хотя права на товарные знаки и могут рассматриваться как квазисобственность их владельцев, их защита и связанный с такой защитой контроль использования традиционно ограничивались случаями, когда потребитель был введен в заблуждение. Использование товарного знака с целью критики его владельца, сообщения достоверной информации о ее владельце и проч. никогда не рассматривалось как правонарушения. Сегодня на смену доктрине заблуждения пришла доктрина ослабления, в соответствии с которой незаконным является также и такое использование товарных знаков, вследствие которого ассоциации потребителей, связанные с известными торговыми марками, становятся неопределенными или расплывчатыми109. На поверку большая часть случаев, подпадающих под "доктрину ослабления", непосредственно связана с экспрессивным контекстом сообщения, автор которого высказывает собственное мнение о деятельности соответствующей компании110. Таким образом, излишняя "опека", которую устанавливает действующее законодательство над владельцами товарных знаков, и оказывается направленной на "ограждение" от подчас вполне обоснованной и справедливой критики, т.е. фактически на введение в заблуждение потребителей производимых ими товаров.

Аналогичную тенденцию можно наблюдать и в отношении такого института авторского права, как "добросовестное использование" (fair use). Его применение к цифровой информации (защищенной авторским правом) необоснованно ограничивается. В отношении данной категории дел суды, как правило, основывают свое решение на исследовании факта наличия или отсутствия влияния на потенциальный рынок сбыта авторского произведения. Так, в соответствии с существующим прецедентами в американском праве для признания значительного ущерба рынку сбыта (market harm) достаточно желания обладателя права создать рынок для соответствующего использования, которое традиционно признавалось добросовестным111. В связи с этим интерес представляет также резолюция ВТО от 15 июня 2000 г.112 В данной резолюции признается недействительным исключение, допускаемое американским авторским правом в отношении владельцев небольших ресторанов, которым разрешалось использовать без ограничений музыку, передаваемую по радио.

Отождествление права собственности на интеллектуальные продукты с правом неограниченного контроля стало "общим местом". Исходя из такой логики, чем строже контроль, тем больше стимулируется творческая деятельность, тем выше интеллектуальная свобода. В то же время в контексте правового регулирования интеллектуальной собственности социальная и экономическая целесообразность данной позиции, как было показано, может быть легко оспорена. Увеличение контроля над информационными продуктами, их монополизация со стороны частных лиц и компаний в действительности может привести к снижению социального благосостояния, поскольку будет препятствовать как созданию новой информации, так и публичному распространению уже имеющейся113. Как указывает Памела Самуэльсон, один из ведущих специалистов в области "цифровой интеллектуальной собственности": "Существует возможность сформировать новую политику в области интеллектуальной собственности, которая бы принимала во внимание публичную сферу и добросовестное использование (fair uses). Чтобы быть успешной, новая публично ориентированная политика в области интеллектуальной собственности должна иметь собственную позитивную программу. Она не может просто противостоять любой законодательной инициативе, которую поддерживает большинство коммерческих организаций (хотя и это, по всей видимости, ей придется делать). Она должна быть основана на понимании того, что информация не является только или преимущественно товаром; она также является исключительно важным ресурсом и вкладом в образование, культуру, соревнование, инновационную деятельность и демократический дискурс. Интеллектуальная собственность должна найти свое место в рамках более широкой информационной политики и быть слугой, а не хозяином информационного общества"114.

Упоминавшийся выше российский Федеральной Закон об информации подобного рода вопросы практически не затрагивает, и было бы крайне желательно, чтобы разработчики его новых редакций продемонстрировали должный уровень теоретического осмысления проблем, которые они берутся решать на законодательном уровне. В то же время указанный Закон, вопреки духу и букве ГК РФ, вводит вещное право собственности на информационные ресурсы, информационные системы, технологии и средства их обеспечения. Собственником информационной системы, технологии и средств их обеспечения признается физическое или юридическое лицо, на средства которого эти объекты произведены, приобретены или получены в порядке наследования, дарения или иным законным способом. Информационные ресурсы могут быть государственными и негосударственными и как элемент состава имущества находятся в собственности граждан, органов государственной власти, органов местного самоуправления, организаций и общественных объединений, и они могут быть товаром, за исключением случаев, предусмотренных законодательством Российской Федерации.

Указанное положение, с одной стороны, может рассматриваться как недостаточно проработанное теоретически. В самом деле, при оказании информационных услуг (по общему правилу) не происходит передачи ("отчуждения") некоего материального имущества, в отношении которого можно говорить о праве собственности. Напротив, при оказании информационных услуг предоставляется доступ к некоей новой (для потребителя, заказчика) информации, в отношении которой не могут действовать категории "полной потребляемости", "отчуждения", "владения" и т.д.

С другой стороны, положение о вещном праве собственности на информацию без соответствующих нормативных уточнений на практике приводит к неработоспособности закона вообще. Поскольку к объектам регулирования Закона относится лишь документированная информация, а далеко не всякий информационный объект может рассматриваться как документ, Закон не обеспечивает должного уровня правовой защиты объектам, составляющим суть правоотношений при оказании информационных услуг. Невозможность на практике определить, кто же является законным "собственником" той или иной информации (попытки чего сами по себе выглядят странными), приводит к тому, что все теоретические построения Закона не имеют никакого прикладного значения.

При этом декларированное в Законе "право собственности" на информационные ресурсы никак не подкрепляется теоретическим обоснованием; вопрос об идентификации субъектов права собственности на информацию ("участников информационного обмена") сводится к требованию лицензирования деятельности по выдаче сертификатов электронной цифровой подписи: В Законе об информации ничего также не говорится о возможности существования таких информационных объектов, как сайт (в Интернете) или доменное имя; практически ничего не сказано о защите информации, размещаемой в информационных системах общего пользования. Впрочем, и из приведенных в Законе определений понятий совершенно неочевидно, может ли сам Интернет (или его компоненты) быть отнесен к информационным системам (или сетям) в терминах этого Закона, и т.д.

Чуть более подробно указанный вопрос будет затронут в следующем разделе, в котором речь пойдет о новом, еще далеко не освоенном современной теорией права явлении — регулировании правоотношений в сети Интернет. В заключение укажем, что не только развитие Интернета оказало существенное влияние на модификацию подходов к регулированию интеллектуальной собственности и на появление новых ее объектов. Указанные процессы начались задолго до появления Интернета и привели к тому, что "интеллектуальная собственность" не сводится лишь к авторским и смежным правам (на литературные и иные произведения) и объектам патентной охраны (включая промышленные образцы, полезные модели, сорта растений и породы животных). "Традиционными" объектами интеллектуальной собственности стали товарные знаки и знаки обслуживания, коллективные и сертификационные знаки, наименования (названия) географических объектов (мест происхождения товаров), компьютерные программы, топологии интегральных микросхем, базы данных, фирменные наименования (и коммерческие обозначения), и даже такие "экзотические" виды, как результаты генно-инженерных исследований, литературные образы, а также имена и изображения известных людей. Что же нового в понимании вопросов информации, собственности и интеллектуальной собственности появилось в связи с развитием Интернета?