"Тигр наступает" - читать интересную книгу автора (Бабаков Григорий Алексеевич)

Лесной пожар

Лесной пожар бушевал вовсю. Гигантские языки пламени взлетали над вершинами деревьев и, хлебнув кислорода в знойном, заполненном дымом небе, перекидывались на соседние деревья. Даже огню нечем было дышать под кронами охваченного пожаром леса. Шквальный ветер взметал снопы искр, и они, словно лепестки какого-то сказочного яркого цветка, падали на белый олений мох, на сухую лесную подстилку из прошлогодней сосновой хвои. Там, куда они падали, со зловещим потрескиванием, в обрамлении голубого дымка, распускались цветы огня, жуткие, все пожирающие цветы.

Пожар начался на краю сосновой гривы, у Черного болота, в двадцати восьми километрах от города, в местах глухих и безлюдных. Двое топографов, техник и рабочий, ночевали у костра. Они крепко спали, когда стрельнула в костре сухая еловая ветка и маленький охваченный огнем кусочек ее отлетел далеко в сторону. Загорелась хвоя, потом валежник. Когда топографы проснулись, было уже поздно. Они хлестали огонь ветками, вбивали в землю телогрейками, но безрезультатно. Свежий ветер с чистин Черного болота гнал огонь в глубь леса.

Около семи часов утра низко над кордоном лесника Антонова пронесся патрульный самолет ЯК-12. Лесника дома не было, он рано ушел на питомник. На сеновале сладко спали Виктор и Сергей. Сергей услыхал гул самолета и сквозь дыру в кровле выскочил на крышу сеновала. Он стоял в одних трусах и изо всех сил размахивал руками, стараясь привлечь к себе внимание пилота. Его, видимо, заметили. Самолет сделал круг и, пройдя еще раз над домом, сбросил вымпел.

Спросонок Виктор долго не мог понять, что случилось. С трудом Сергей растолковал ему, что нужно быстро собрать ребят и через деревню Сосновку на велосипедах ехать до речки Талицы, там велосипеды бросить в избушке и по квартальной визирке добраться до Черного болота. За болотом горит лес.

— Нас с дедом вы догоните. Я соберу здесь пожарный инвентарь, возьму лошадь и прямиком через лес на Сосновскую дорогу, — сказал Сергей.

— Наташку звать? — садясь на велосипед, спросил Виктор.

— Ни в коем случае!

Виктор с силой нажал на педали и уже скрывался за поворотом дороги, когда услышал окрик Сергея:

— Витька! Ладно, пусть едет да аппарат захватить не забудет!

А через два часа из города по Сосновской дороге выкатила цепочка велосипедистов. К рамам велосипедов были привязаны топоры и лопаты, за плечами ребят топорщились рюкзаки с провизией.

Сергея по дороге не встретили. В Сосновке спросить, проезжал он или нет, было некого — все жители ушли на пожар. До речки Талицы добрались быстро. В избушке оставили велосипеды и, вооружившись топорами и лопатами, двинулись дальше.

Сергей говорил, чтоб к болоту шли по квартальной визирке, но где начиналась эта визирка, никто не знал. После долгих поисков наткнулись на какую-то просеку и пошли по ней.

Наташа впервые в жизни забралась в такую глушь. Здесь была настоящая тайга. Мягкий зеленый мох лежал на земле ковром. Нога утопала в нем по щиколотку. Толстенные кедры с пушистыми кронами и сухими обломанными вершинами стояли просторно. Во мху под ними валялись крупные побуревшие от сырости и покрытые легким налетом плесени прошлогодние шишки. Здесь же, у подножия живых великанов, лежали их мертвые предшественники. И прямо на них, на еще крепких мертвых стволах, росли молодые пушистые кедрушки. Они вырастали семейками по шесть-восемь штук. Видно, птицы-кедровки понапрятали под кору поваленного дерева орехов да и забыли про них… Вот и пошла по старому стволу молодая поросль.

Когда спустились в лог, Наташа обратила внимание на елки. Они стояли в низине, у подножия склона, а вытянулись так, что их вершины были вровень с вершинами кедров и сосен, растущих по склону. Эти ели были метров на пятнадцать-двадцать длиннее других деревьев. Наташе на глаза попался огромный вызоротень. Почти все корни располагались в одной плоскости. Они не входили глубоко в почву, а широко распластались у самой поверхности. Почва на том месте, откуда ветер выворотил эту елку, была самая обыкновенная, серая и, по-видимому, очень бедная. А, вот поди ж ты, такая громада вымахала на ней.

Поднялись на гриву, когда солнце уже стало склоняться к западу. Оно было удивительно красивым и каким-то туманным. На гриве рос сосняк — настоящая корабельная роща. Сосны, прямые, златокорые, величаво шумели кронами. Под ногами алела созревающая брусника. Наташа на ходу подцепила горсть ягод и увидел, что красные они только с одного бока, а с другого совсем белые. Ягоды были совершенно безвкусные.

Витька, шедший следом за Наташей, увидел, что она сорвала бруснику, долго искал что-то средь травы и наконец нашел. Этот кустик очень напоминал брусничник, только листья были более яркие и глянцевитые. Ягоды внешне ничем не отличались от тех, что сорвала Наташа. Однако это были совсем другие ягоды. Витька дал попробовать Наташе, и та сразу же их выплюнула. Во рту после них осталось какое-то вяжущее ощущение. Сока в ягоде почти не было.

— Это толокнянка, — объяснил Виктор. — В наших лесах она довольно редка. Растет в борах-беломошниках.

Наташа и не заметила, как бор-брусничник сменился беломошником. Здесь, на вершине увала, сосны были пониже и стояли редко, как в парке. На земле очень мало валежника, почти нет подроста. Чисто, хоть на велосипеде кати. Под ногами похрустывает олений мох — ягель.

Вдруг пронзительный вопль прорезал лесную тишину, будто кошке на хвост наступили. Впереди со ствола сосны сорвалась большая черная птица. С криком она поднялась над лесом, заметалась и тревожно закричала.

— Чего вы испугались? — засмеялся кто-то из ребят. — Ведь это желна, черный дятел. Шагайте живей, а то и к ночи до пожара не доберемся!

И вновь они цепочкой пробирались вперед по узенькой просеке. Наташе очень хотелось сделать несколько снимков, но она не могла остановиться, боялась отстать.

Вскоре сильно запахло гарью, небо потемнело, стало душно. Ребята приближались к месту пожара.

Когда стало смеркаться, все увидели впереди огромное зарево. Широкое, в полнеба, оно полыхало над лесами. По Витькиным подсчетам, они давно должны были выйти к Черному болоту, но пока не было и признаков его.

Идущие впереди начали сбиваться с просеки. Узенькая, намеченная лишь затесками на деревьях, она то и дело терялась в гуще леса.

Какие-то звери, вероятней всего лоси, с шумом и треском ломились сквозь чащу навстречу. Кто-то из ребят крикнул. Звери шарахнулись в сторону, и дружный их топот затих в березняке справа.

Ребята совсем было уже решили остановиться на ночлег, когда впереди показался какой-то темный силуэт. Силуэт приближался. Кое-кто схватился за топоры — не медведь ли? Но это был не медведь. Они разглядели высокого мужчину в болотных сапогах с топором за поясом. Он был в рубахе с расстегнутым воротом и без шапки.

— Куда вас несет? — со злостью спросил мужчина. — Сгореть хотите?

Наперебой ему начали объяснять, что пробираются к Черному болоту.

— Эка хватили! — хохотнул он, приглаживая пятерней растрепавшиеся светлые волосы. — Черное болото левей осталось. А вы прямо навстречу пожару прете!

— Это сосновский лесник, — шепнул Виктор Наташе. — Я его у Серегиного деда раза два видел.

— Вот что, молодцы, — сказал лесник уже потише и с грустью. — Придется нам отсюда пятки смазывать. Отойдем до Глубокого лога. Там попробуем огонь остановить.

«До Глубокого лога! До того самого, где такие высокие ели», — подумала Наташа.

— Нет! Нельзя отдать Сосновую гриву! — почти взмолилась она. — Мы должны спасти бор!

— Нужно… Нужно, доченька! — лесник положил свою большую, тяжелую руку на плечо Наташе. — Только в логу, возле воды, пожар можно остановить. Тут уж не наша вина! Идемте! К утру туда тракторы подойдут. А пока одни воевать будем!

Ребятам оставалось только одно — вернуться. Они шли обратно по темному лесу, и Наташа с ужасом думала, что завтра вся его девственная красота превратится в безобразную груду головешек. Ей вспомнилась старая гарь, где они снимали лосятника, — молодой березняк, заросли иван-чая, поверженные наземь черные стволы. Сколько долгих лет пройдет, прежде чем здесь вырастет такой же бор!

Дойдя до лога, сразу же взялись за работу: валили деревья, убирали хворост, готовили преграду огню. Справа слышались крики людей и перезвон топоров.

Огонь быстро приближался. Дым заполнял лес, ел глаза, щекотал в горле. Было очень жарко. Ребята то и дело спускались к ручью, пили и лили студеную воду на головы. Руки с непривычки болели и покрывались водяными мозолями. Лесник бегал вдоль цепи работающих и подбадривал:

— Шевелись, шевелись, молодцы! Тракторы скоро подойдут!

Настало утро, а тракторов все не было. Слева огонь приближался особенно быстро. Часть людей лесник отправил вверх по логу, туда, где ручей делился на два рукава. Наташа и Виктор работали рядом. Виктор орудовал топором, Наташа оттаскивала хворост. Дышать становилось нестерпимо трудно. Над вершинами деревьев пронесся черный шквал. Впереди заплясали языки огня.

— Всем отойти на правый берег ручья! — передали по цепочке. Ребята начали отходить.

Виктор замешкался возле высокой ели. Топор глубоко входил в мягкую древесину. Удар, удар, еще удар. Щепки летели во все стороны.

— Витька, Витька! — кричала Наташа, но он не слышал. Тогда она бегом бросилась к нему.

Удар, удар, еще удар! Что-то треснуло внутри дерева, и оно, прощально взмахнув вершиной, начало падать. Витька глянул туда, куда должна была упасть ель, и увидел Наташу. Он рванулся к ней, но поздно… Темно-зеленая вершина с шумом, круша и ломая ветви соседних деревьев, накрыла девушку.

Витька подбежал к вершине, упал на колени и раздвинул колючие ветви: Наташа лежала вверх лицом с закрытыми глазами. В уголке глаза светлым шариком поблескивала слезинка. Губы плотно сжаты. На тонкой шее мерно пульсировала синяя жилка. Жива!

Витька стал звать, тормошить Наташу, но она не отвечала. Тогда он, переступив через ствол дерева, схватился за сучья обеими руками и стал тянуть. Ствол слегка спружинил, он уже не давил на тело Наташи, но сдвинуть его в сторону Виктор не мог. Огонь бушевал совсем рядом. «Еще минут десять, и нам уже не выбраться!» Решение пришло внезапно: обрубить вершину, оттащить ее в сторону, и тогда Наташа свободна. Он схватил топор, взмахнул им и замер: «Каждый удар будет причинять ей боль!» Но выбора не оставалось. Виктор начал рубить. Он старался наносить удары вдоль ствола, рубил с боков, как бы затесывая елку. Вдруг мимо него промчался какой-то серый зверь и скрылся в дыму. Витька видел его лишь краешком глаза. «Все боятся огня», — подумал он. Но зверь появился снова, уже с другой стороны. Заметив Виктора, он остановился как вкопанный, вильнул хвостом и радостно взлаял. Ну, конечно, это был Тропка, остроухий пес Сережкиного деда.

Через минуту рядом был Сергей. Он все понял с одного взгляда. Не сказав ни слова, лишь грозно сверкнув на Виктора глазами из-под опаленных бровей, он подбежал к вершине ели, ухватился за ствол и потянул на себя. Подрубленная вершина не выдержала и обломилась. Ребята попытались сдвинуть ее в сторону, но не тут-то было. Толстый, обломанный на конце еловый сук насквозь проткнул Наташину спортивную куртку и глубоко ушел в землю. Виктор с Сергеем схватились за вершину с обоих концов, высоко приподняли ее, сук вышел из своего гнезда, и вершина отлетела в сторону. Ребята подхватили Наташу и кинулись к ручью. Вокруг уже все горело. Тропка облизывал лапы и, повизгивая, скакал впереди…

Прошли сутки.

Наташа проснулась в избушке. Свет смутно проникал в маленькое оконце. О стекло бились красные, отъевшиеся комары. Рядом на нарах храпел какой-то обросший черной щетиной мужчина. Дверь была плотно прикрыта. Наташа хотела подняться и почувствовала боль во всем теле. Голова была тяжелой, остро саднил левый бок, ныли смозоленные ладони. Превозмогая боль, она встала и, слегка прихрамывая, вышла из избушки. Удивительная красота встретила ее за порогом.

Был почти полдень. Солнце ярко светило, и пестрые блики его ползли меж деревьев. На просторной поляне перед избушкой нежно-зеленым ковром стлалась трава-мурава, птичья гречишка.

Наташу всегда удивляла способность этой травы с малюсенькими скромными цветочками приживаться там, где никакая другая трава не растет. На дорогах и тропках, возле домов и на стадионах — везде, где люди вытаптывают растительность, на смену ей приходит птичья гречишка.

Посреди поляны, отражая солнце, блестела большая глинистая лужа. По краям ее, у самой воды, сидело множество бабочек. Те из них, что сидели распластав крылышки, были ярко-голубыми, а те, у кого крылья сложены, — перламутровыми. На краю поляны мирно паслась вороная лошадь. Скакнув раз-два спутанными передними ногами, она принималась есть траву, отгоняя слепней.

В траве жужжали мохнатые шмели. Теплый ветер шелестел в листве старых берез и гнал по синему небу легкие облака.

Такой красотой и покоем была насыщена вся окружающая природа, что и ночной переход, и лихорадочная работа впотьмах, и пожар, и даже падающая ель показались Наташе дурным сном, привидевшимся ей в душной избушке. Но боль в боку и ссадины на ладонях убедительно доказывали, что все это было на самом деле. «Потушили пожар или нет? И куда делись ребята?» Наташа ощупала большую шишку на затылке. В волосах запутались хвоя и всякий лесной сор. Прихрамывая, Наташа обогнула избушку и по крутику спустилась к реке.

Речка была небольшая. Звалась она Талицей за то, что и зимой в самые суровые морозы не замерзала. Студеная и совершенно прозрачная вода стремительно скатывалась по каменистому ложу. Каждый камешек на дне был отчетливо виден. Маленькие серебристые рыбки с темно-серыми спинками, словно искорки, брызнули в стороны от камня, на который ступила Наташа. Опустившись на корточки и расплетая косу, она пристально вглядывалась в свое отражение. Из воды на нее глядела совсем взрослая девушка. Глаза у нее были большие-большие и почему-то очень темные. До сих пор глаза у Наташи, даже когда она очень сердилась, бывали голубыми.

«Семнадцатый год!» — вовсе без радости подумала Наташа. Она опустила руки в холодную воду. Быстрые речные струи ласкали израненные ладони, вода щекотала их и успокаивала боль. Наташа еще раз взглянула на свое отражение и, радостно засмеявшись, ударила по нему рукой. Радужные брызги осыпали ее с ног до головы.

— А в речке весело плескалась местная, уральская Лорелея! — раздался сзади нее Витькин голос. — Чесать свои золотые кудри ей было нечем. К сожалению, брюки, в которых щеголяют наши Лорелеи, лишены карманов, и расческу носить негде, — продолжал Витька весело, спускаясь с обрыва. Он протянул Наташе расческу. — Ну как, жива? Бок здорово болит?

— Чепуха! — отмахнулась Наташа. — Ты скажи лучше, как пожар? Потушили?

— Почти что. В логу огонь задержали. Сейчас там бульдозеры землю ковыряют. К вечеру все будет кончено. Ты бы видела, как они, словно танки…

— А где Сергей? — перебила его Наташа. — Он здоров?

— Не знаю! — Виктор лукаво прищурился. — Во всяком случае пять минут назад, когда отправлялся прореживать кобылий хвост, был здоров! Может быть, она уже успела его лягнуть…

— Что ты ерунду городишь! — возмутилась Наташа. — Какая кобыла? Какой хвост?

— Кобыла обыкновенная, вороной масти. Пасется на поляне. Серега пошел у ней из хвоста выдернуть несколько волосков, чтобы сплести леску. Хариусов ловить будем. К вечеру сюда все пожарники соберутся голодные, как звери!

К речке спустился Сергей. Он серьезно оглядел Наташу и стащил с головы вылинявшую солдатскую пилотку. В пилотке у Сергея был настоящий склад. Порывшись среди крючков, маленьких блесенок и еще каких-то рыболовных принадлежностей, он достал большую иголку с толстой ниткой и протянул Наташе:

— На, зашей куртку! О здоровье не спрашиваю: раз прихорашиваешься, значит, здорова!

Наташа взяла иголку и улыбнулась:

— Ты бы на себя поглядел! Ну и видок!

— А чего же не поглядеть! — Сергей, ухватившись за черемуховую ветку, склонился над водой. Вид у него действительно был подпорчен. Волосы на голове и на бровях опалены, на шее пунцовая царапина, перепачканная в смоле ковбойка разорвана в нескольких местах.

— Что и говорить, не Ромео, а рядовой товарищ! — сказал Сергей печально, отпуская спружинившую черемуху. — Своим видом я после займусь, а пока рыбачить будем — людей кормить надо!

Сергей и Виктор принялись вить лески из конского волоса.

— А мне что делать? — спросила Наташа, укладывая косу.

— Если дохромаешь, то помоги лошадке от слепней избавиться, — ответил Сергей.

— Ты серьезно? — удивилась Наташа.

— Вполне! Нам нужна наживка. Сейчас хариус лучше всего на слепня берет. Вот и налови слепней.

— Хорошо, — неуверенно согласилась Наташа. — Я боюсь ее!

— Кого?

— Лошади боюсь!

— Ну и тигры нынче пошли, — развел руками Сергей. — Спутанной кобылы боятся! Слышь, поэт, я сам довью, а ты научи-ка Наташку к лошади подходить. Она пусть слепней ловит, а ты, глядишь, и стишата придумаешь.

— С удовольствием! — откликнулся Виктор. — Освобождать скотину от кровососов гораздо благороднее, чем, например, выдирать ей хвост. Приятнейшее занятие для поэта! Пойдем, Наташа!

Сергей свил великолепную леску, настоящую нахлыстовую. Конец ее, который привязывается к удилищу, был довольно толст, но дальше леска постепенно утончалась и там, где привязывался крючок, становилась совсем тоненькой, всего в две волосинки. Самое трудное в этой работе — умело заправить концы волосков, иначе леска будет похожа на волосатую гусеницу. Леска получилась коническая, ее легко было забрасывать, и она не тонула. Найти удилище было нетрудно. Сергей выбрал в густом ивняке длинный прут, срезал его и привязал к нему леску. Удочка была готова. Ни поплавка, ни грузила не требовалось, насекомых хариусы жадно глотают с поверхности.

Пришел Виктор и принес полную спичечную коробку слепней. Можно было начинать ловлю.

Сергей поднялся вверх по реке, туда, где под перекатом вода кружила в глубоком омуте. Над омутом низко нависли ветви кустарников. Когда с них в воду падало какое-нибудь насекомое, тотчас же раздавался резкий всплеск — и насекомое исчезло с поверхности. Сергей осторожно подполз к обрыву и заглянул в омут: в его темной глубине кружились какие-то листочки, травинки, а рыбы не было видно. Тогда Сергей перевел взгляд на перекат. Сквозь легкую рябь и мелькание быстрых струй он разглядел на стрежне несколько крупных рыбин. Хариусы стояли головами навстречу струе и поджидали добычу, которую им принесет река.

Сергей поднялся на колени, наживил слепня и ловко метнул свою снасть чуть выше переката. Течение подхватило насекомое и поволокло его вниз. Кто-то снизу ударил наживку, и она подскочила в воздух. В тот момент, когда слепень должен был вновь коснуться воды, из глубины навстречу ему вынырнула рыбья пасть, и леску стремительно повело вправо. Сергей подсек, удилище напряглось, прогнулось, и первый хариус, описав дугу, звонко шлепнулся в траву. Рыбалка началась. Сергей привычно наживлял слепня, забрасывал удочку, подсекал рыбу, а сам все думал о событиях прошедших суток. Вспоминался пожар, птицы, мечущиеся в небе с жалобными криками, звери, в диком ужасе бегущие от огня, лица виновников пожара — топографов. Молодой рабочий все время жалко, заискивающе улыбался. Техник, пожилой крупный мужчина, сутулился, поминутно потирал руки. В опущенных плечах его, в печальном и неподвижном взгляде глубоко запавших темных глаз была такая тоска, что Сергею хотелось подойти, сказать что-то ободряющее. Их никто не бранил, не угрожал им. Но никто, в том числе и Сергей, не подошел, не ободрил, не протянул руку людям, которые по беспечности стали виновниками большого несчастья — гибели сотен гектаров леса.

Вспомнилось Сергею мгновение, когда в гуще дыма он увидел Наташу, придавленную елью. Он и сам не понимал, как в ту минуту он не накинулся на Витьку и, что того хуже, не разревелся.

Сергею еще никогда не приходилось терять друзей. А в то мгновение, всего в какие-то доли секунды, он вдруг понял, что Наташа для него самый большой, самый драгоценный друг. К счастью, она тогда ничего не видела и не слышала. Сергей помнил, какая радость охватила его, когда уже на телеге, по пути в избушку, Наташа пришла в себя…

Вечером у избушки было многолюдно. Пожар потушили, и там остались лишь патрульные. На поляне горели костры. На рогульках над кострами висели чайники, котелки, ведра. Люди, развалясь на траве, дремали, пересмеиваясь, рассказывали побывальщины. Один вспоминал пожар тридцать седьмого года, когда огонь подходил к самому городу, другой рассказывал, как в старину промышленники специально поджигали лес, «пал пускали», чтобы потом на свежую гарь приманить лосей.

Ребята сидели у своего костра, хлебали уху и молча прислушивались к разговорам. Из всех этих рассказов получалось, что главной причиной лесных пожаров был человек, человек с его беспечным отношением к лесу, с его жаждой обогащения за счет родной природы и нежеланием подумать о завтрашнем дне.

— А мне сегодня Витька водяного воробья — оляпку показал! — прервала молчание Наташа. — Правда, что он и зимой в воду ныряет и рыбу достает?

— Кто «он»? Витька? — Не знаю… — задумчиво ответил Сергей. — Мне сегодня сообщили, что Дремов у прораба на строительстве дороги взрывчатку достал. Зачем бы ему взрывчатка? — И усмехнулся: — Видно, и нам скоро, как оляпкам, нырять придется!

— Согласны, только вместе с Дремовым, — пробубнил Виктор, обжигаясь ухой.

К костру подошел Сергеев дед.

— Ну, пожарники, зализали раны? — спросил он.

— Зализываем! — сказала Наташа и пододвинула к деду котелок с ухой. — Давайте с нами!

— Это можно, — согласился дед. — Как говорится: кончил дело — хлебай смело! Правда, Тропка?

За его спиной, облизываясь и повиливая хвостом, жарко дышал остроухий Тропка.