"Четыре социологических традиции" - читать интересную книгу автора (Коллинз Рэндалл)

Теория политического конфликта

Политика, экономика и социальные классы решительно связаны. Поскольку экономическая система организована вокруг собственности, которая определяет классы, собственность поддерживается государством. Собственность — это не тот объект, которым владеют. Нечто принадлежит какому-то лицу только потому, что государство устанавливает юридическое право и будет защищать это право применением силы вплоть до привлечения сил армии. Маркс и Энгельс в «Немецкой идеологии» смеялись над буржуазными идеологами, которые считали, что собственность — это неотчуждаемое право индивида, которое никак не связано с обществом. Особые типы собственности возникают только в особых социальных системах. Человек, законно владеющий куском земли, но у которого нет капитала, чтобы ее культивировать, не располагает ничем, кроме фикции. Бумажные деньги тоже ничего не стоят, пока мы не примем условий общества, которые делают их легальным тендером.

По этой причине любой господствующий экономический класс должен быть заинтересован в политике. Это не означает, что он должен заниматься повседневным управлением делами государства. Но он должен быть уверен, что государство продолжает защищать его интересы собственности, и ему необходимо вмешательство государственной власти, чтобы этот класс мог заработать еще большие богатства. Феодальная аристократия хотела, чтобы государство держало крестьян в зависимости, но она также хотела, чтобы государство продолжало вести войны, которые бы давали выгодные возможности побед, предоставляли монопольные права на прибыли иностранных плантаций и позволяли обкладывать налогами товары, которые перевозят по дорогам. Капиталистическое общество еще более переплетено с государством, потому что оно зависит от монетарной системы и от сложной сети акций, ссуд, выплат процента, налогов, монополий и регуляций, адвокатов, судов и юридических тяжб.

Отсюда можно понять различие между внутренней и внешней формами политики. Внешняя политика включает в себя личности политиков, их скандалы, драматические кризисы иностранной политики, лозунги национализма, коррупцию, реформы, либерализм и консерватизм. Господствующий экономический класс не нуждается в том, чтобы принимать активное участие во всем этом, хотя для богатых всегда остается возможность лично заниматься политикой. Но внутренняя форма политики, слишком скучная для людей и для публики в целом, — это то, что позволяет классовой системе функционировать: она включает в себя малоприметные взаимодействия между казной и банками, финансирование государственных займов, установление законов в отношении контрактов и бесчисленные другие технические регуляции. В этом состоят реальные интересы господствующего класса, и в этом, согласно Марксовой концепции, он обычно добивается своего.

Политика — это борьба за контроль над государством. В концепциях Маркса и Энгельса господствующий класс, обладающий собственностью, всегда побеждает в этой борьбе за исключением тех исторических случаев, когда происходит смена способа производства. Тогда политический контроль уходящего правящего класса сходит на нет, и он заменяется новым классом. Здесь необходимо провести различие между тем, как должна была работать Марксова экономическая система и той социологией, которую Маркс и Энгельс связали с ней. Согласно экономической концепции Маркса внутренние противоречия капитализма должны привести к концентрации капиталистической собственности, росту огромного безработного и низкооплачиваемого пролетариата и, в конечном счете, экономическому кризису настолько крупномасштабному, что единственным выходом из него должно было стать уничтожение системы частной собственности. Его экономическое предсказание не осуществилось, и по ряду экономических причин можно уверенно утверждать, что оно никогда не сбудется. Современные марксисты пошли другим путем в поисках источников революции, причем таких, которые не были бы зависимы от самих экономических кризисов. Если бы капиталистическая экономика работала так, как ее описал Маркс, то капиталистический класс господствовал бы в политике до тех пор, пока резкий переход власти не передал бы ее в руки политических лидеров пролетариата. В действительности политика оказалась гораздо сложнее этой схемы.

Революции, когда они происходили, всегда имели в качестве своих участников различные социальные классы, сражающиеся в сложных коалициях. Маркс и Энгельс, анализируя революции своего времени, уделяли большое внимание борьбе различных слоев капиталистического класса (или в случае войн Реформации, проанализированных Энгельсом, — борьбе различных слоев аристократии). Короче говоря, социология Энгельса и Маркса была гораздо более реалистичной в сравнении с их экономикой. Если бы их экономическая теория была эффективной, их социология стала бы только дополнительным маховиком в машине, перемалывающей политические результаты экономических процессов. Но если их экономика потерпела фиаско, это не означает, что мы должны выбросить и их политическую социологию. Наоборот, их социология дает начальные интуиции той реалистической теории конфликта, которая применима к различного рода ситуациям, а не только к особым экономическим сценариям, которые они описали. Крепы, сжимающие социологический маховик, ослабевают: при желании мы можем полностью сбросить со счетов всю их экономическую машину. При этом у нас останется в руках группа принципов, которые покажут нам, кто завоевал какую степень политической власти и почему. Буржуазия не должна все время побеждать. Теперь мы сможем объяснить условия, при которых возможны различные либеральные реформы, представительство интересов рабочего класса, а также классовые расколы. Короче говоря, в наших руках оказывается мощный инструмент понимания всей сложной и хаотической реальности политики.

Один из этих важнейших принципов состоит в том, что власть зависит от материальных условий мобилизации. Этот принцип восходит к энгельсову анализу причин господства аристократии над немецкими крестьянами. Численно крестьяне значительно превосходили своих угнетателей. В ходе крестьянских восстаний они располагали армиями, в десятки раз превосходившими армии аристократии, посланные сражаться с ними. Тем не менее аристократия всегда побеждала. Это ей удавалось за счет раскола крестьянства и за счет подкупа одной из его групп, пока она сражалась с другой. Аристократия располагала лучшими средствами мобилизации: она были организована как группа, специализировавшаяся на движениях и коммуникации на длинные дистанции, c своими лошадьми, альянсами, знакомством с военными маневрами. Так как крестьяне могли прийти только к мистифицированному пониманию окружающего мира за пределами их местных мирков, у них не было материальных средств самоорганизации для политической борьбы. Маркс еще более энергично утверждает эту позицию в отношении французских крестьян своего столетия: они были разъединены, говорит он, «как картофелины в мешке», просто сброшенные вместе без всякого единства между собой. Их материальные условия разделяли их и не давали им достичь никакой политической силы.

Класс владельцев собственности политически доминировал, поскольку он располагал лучшими средствами политической мобилизации. Капитализм представляет собой взаимосвязанную систему. Деловые люди активно вовлечены в торговлю между собой, они наблюдают за конкурентами, берут ссуды, формируют картели. Финансовые сети и сам рынок выступают средствами коммуникации, которые соединяют капиталистический класс в закрытую сеть. Поэтому деловой класс, особенно его верхние финансовые круги, всегда уже заранее чрезвычайно хорошо организован. Деловой класс располагает сетью учреждений, которую он может легко использовать, чтобы войти в политику, если ему это понадобится. Рабочие классы, с другой стороны, не располагают такими средствами организации. Чтобы принять участие в политике, они должны слишком многое предпринять для создания политической организации и попытаться связать рабочих из разных мест в единую силу. Таким образом, несмотря на огромное численное превосходство рабочих над деловой элитой, превосходящие средства политической мобилизации последних передают баланс политической власти в их руки. Контроль среднего класса над средствами духовного производства — владение газетами, телевидением и тому подобным в современном обществе — означает, что сравнительно небольшое меньшинство владельцев малого бизнеса может определять политические проблемы из своей перспективы и завоевывать политическую власть вне всякой пропорции к своей собственной численности.

По этой причине капиталистический класс исторически предпочитал ту или иную форму республиканского правления. Демократия избирателей оказывается благоприятной для деловых интересов, потому что деловой класс гораздо лучше других мобилизован для борьбы за власть. Можно сказать, что те же самые материальные условия, которые конституируют саму деловую систему, могут быть легко обращены на подчинение рынка избирателей. Несколько лет назад Баррингтон Мур Младший использовал этот принцип для объяснения причин возникновения демократии, а не социалистического и фашистского правительств, в определенных исторических ситуациях. Ниже мы проанализируем эти и другие импликации политической социологии Маркса и Энгельса.

Есть и другая важная причина, по которой для капиталистов достаточно легко доминировать в политике демократии, по крайней мере, в вопросах, в которых они наиболее заинтересованы. Эта причина — важность финансов в правительстве, особенно вопросов национального долга. Маркс подчеркивал, что революционное правительство Франции в 1848 году не посмело вести радикальную экономическую политику, поскольку его собственная платежеспособность зависела от силы французской валюты. Банки взяли правительство в заложники, так как программы, которые мешали деловой уверенности, автоматически приводили к безработице, падению налоговых поступлений и в целом усугубляли проблемы оплаты счетов правительством. Правительство, конечно, могло взять в свои руки банки и руководить тем, чем оно хотело, но только ценой крушения всей деловой системы. В отношении капиталистической экономики правительство оказалось в ситуации хозяина гуся, который несет золотые яйца, только пока за ним хорошо ухаживают. Так как правительство не может выжить без обеспечения своих войск и своих гражданских служащих, не говоря уже о поддержании уверенности у населения, оно должно поддерживать экономическое процветание. Всякие повороты влево автоматически становятся саморазрушительными, так как они вызывают такую реакцию в деловом сообществе, которая создает экономический кризис. Мы видели, как в XX веке подобного рода механизм приходил в действие каждый раз, когда социалистические и либеральные правительства вступали в права правления в Европе в 1920-е годы или в Латинской Америке: эти правительства не могли удержаться из-за быстрорастущей инфляции. В результате становится ясно, что любой половинчатый социалистический путь обречен на поражение. Только очень сильное революционное правительство может преодолеть потерю деловой уверенности и возникший на ее основе период экономического кризиса, когда оно немедленно забирает все деловые и финансовые дела в свои руки и навязывает полностью регулируемую экономику.

Эта схема также объясняет условия, при которых власть рабочего класса может возрастать. В «Коммунистическом манифесте» Маркс и Энгельс подчеркивают, что капитализм преодолевал изоляцию и фрагментацию, характерную для старых низших классов. Если небольшие фермы изолировали крестьян, то сам процесс концентрации бизнеса, который имел место при капитализме, собирал рабочих вместе. С покупкой малых бизнесов все большее количество рабочих приходило на огромные фабрики, где их стало легче организовывать. Формировались не только профсоюзы, но и политические партии рабочего класса. В конце концов, с ростом тенденции к монополизации рабочие консолидируются и их единство теперь может позволить им материализовать их численное превосходство и сбросить капиталистов.

Это не совсем то, что на самом деле случилось, но Маркс и Энгельс были отчасти правы по поводу исторической тенденции и даже еще больше в отношении теории. Исторически партии рабочего класса создавались по мере того, как капитализм становился все более концентрированным, хотя этот процесс не зашел так далеко, как ожидали Маркс и Энгельс, поскольку одновременно происходили изменения средств политической мобилизации, и процесс монополизации стабилизировался на промежуточном уровне. Внутри организационная структура возникших крупных капиталистических корпораций мобилизовала различные группы работников по-разному. Подчиненный высшему менеджменту, средний слой офисных работников приобрел свое собственное самосознание на основе общих условий работы и таким образом стал независимой промежуточной политический силой. За пределами гигантских корпораций росли связанные с ними сети специалистов и профессионалов: небольшие инновационные фирмы, инженеры и архитекторы, адвокаты, представители средств массовой информации, консультанты по инвестициям, ученые, интеллектуалы. Эти различные профессии, каждая по-своему, тоже были мобилизованы и вплетены в свои собственные системы связи, даже еще в большей степени, чем деловой класс. При этом средства политической мобилизации оставались чрезвычайно важными. Говоря эмпирически, эти средства мобилизовывали большое количество различных, преследующих свои собственные интересы, профессиональных групп. Вместо того, чтобы упроститься до противостояния капиталистов и рабочих, современная политика раскололась на сложную систему действий многих независимых мобилизованных групп со своими собственными интересами. Таким образом, политика оказалась связанной с переговорами различных коалиций.

Но фактически такова была ситуация и до этого. В анализе революций своего времени Энгельс и Маркс великолепно писали о коалициях. Как я пытался показать, их теория политики и сегодня применима к новым обстоятельствам. Эта теория говорит не о деятелях, которые будет играть роль в определенный момент, а о том, какое политическое оружие они могут использовать и каких можно от них ожидать результатов при условии, что мы знаем этих игроков. Современные теории социальных движений, особенно теория мобилизации ресурсов Чарльза Тили и Антони Обершалла, продолжают это направление анализа.