"Небесный корабль" - читать интересную книгу автора (Михаэлис Софус)

VII Подвальная обсерватория

Века длился его сон. Хаос сменяющихся грез в мозгу.

То видел он себя дома, у матери, в ее вдовьем жилище, позади Капитолия. Громоздкая старинная мебель, шкафы величиною с дом, кровати с паром, широчайшая мраморная консоль с зеркалом, готовым как-будто поглотить весь мир. Мягкая мебель в чехлах, словно плавающая на колоссальном ковре с крупным цветочным узором. Сам он лежал в своей просторной золоченой колыбели рококо и тюлевым пологом плыл по всем комнатам, отыскивая свою ненаглядную «маммину».

То он носился по Капитолию, взбегал вверх по широким мраморным лестницам, спускался вниз в вонючие переулки, где прыгали ребятишки, мурлыкали кошки на порогах дверей, ведущих в подземные норы, сушилось на солнце и парусами вздувалось от ветра белье, словно стремясь улететь к лазурно-золотому небу Юпитера. Или вдруг лежал, в образе водяного божества, на колоссальном новом сверкающем белизною монументе, вдыхая брызги фонтана, струи которого водопадом низвергались под ним, а над ним, на мачтах, вытягивались на цыпочках пламенеющие золотом гении победы.

Потом он как-будто снова лежал в своем окопе, погружаясь в мягкие пуховики белого газа, вдыхая сладкий и смертоносный аромат гиацинтов, Да, это была смерть; смерть была ароматом, от которого замирало сердце. Держась за руку матери, поднимался он по лестнице Арацели, чтобы принести в дар «младенцу» большой букет белых гиацинтов.

Потом, лежа в своем гробу, думал о своей возлюбленной Маризе. Она как-то раз телефонировала ему в окоп, справляясь: жив ли он? И они обещали друг другу, что и тогда, когда оба, будут лежать каждый в своем гробу, каждую ночь будут вызывать друг друга по телефону и вспоминать часы своего блаженства. Почему бы мертвым не пользоваться телефоном? Они гораздо больше нуждаются в нем, чем живые! И вот он, лежа в гробу, шептал губами прямо в крышку:

— Милая Мариза, это я. Слышишь? Твой милый Эрколэ. Я так одинок и здесь так страшно холодно…

Вдруг он очутился в сидячем положении, но при этом не стукнулся лбом о крышку гроба. А телефонный звонок еще продолжал звучать в его ушах. Неужели он проспал? Он взглянул на часы в браслете: половина двенадцатого; но они стояли. И при этом лиловом освещении немыслимо было определить — день или ночь теперь. Эрколэ протер глаза. Его уже начинали утомлять все эти фокус-покусы. «Космополис»…

«Небесный Корабль»… еще бы! Обман, надувательство, мошенничество, шарлатанство. Эрколэ Сабенэ, слава богу, проснулся трезвым человеком реального мира, совершенно стряхнувшим с себя всякий экстаз.

Он покинул свою плетеную колыбель совершенно нагой, как новорожденный, и готовый без страха встретить голую действительность. Однако нигде не видно кнопки звонка! Он позвал, — никто не шел. Этот полусвет был невыносим. Он сделал несколько легких, как бы присасывающихся шагов и очутился в коридоре без дверей, напоминавшем закрытый гороховый стручок, с маленькими боковыми отделениями-кельями, похожими на его собственную, озаренными таким же матовым снотворным светом. Но стручок был пуст, на койках никто не спал. Эрколэ Сабенэ напрасно звал, никто не являлся на зов. Нагой бродил он внутри стручка, пока не очутился в маленьком цилиндрическом помещении и, переступив невысокий порог, не почувствовал под ногами уже не войлок, а деревянную решетку. В ту же минуту на него автоматически полилась приятным весенним дождем тепловатая вода.

Он начал проникаться почтением перед остроумным и утонченным устройством душа. Температура регулировалась сама собою, и под конец Эрколэ обдало освежающей прохладою. Когда он повернул маленький кран, на руку ему закапала мыльная пена с запахом медового клевера, а едва сошел с решетки, вода перестала струиться. Тут же он заметил стопку чистых, сухих лохматых полотенец. Право, на самом роскошном океанском пароходе не встретишь более утонченного комфорта!

Освеженный вернулся он в свою каюту и оделся, чувствуя здоровый аппетит. Ну, продолжение должно соответствовать началу: нельзя ли теперь очутиться за накрытым белой скатертью столом с сервированным на нем душистым кофе? Да чтобы тут же было окно, сквозь которое можно любоваться дневным светом и солнцем.

Но трудно было выбраться из этого лабиринта. А когда он, наконец, выкарабкался из своего стручка, то никак не мог ориентироваться. Все словно вымерло. Коридоры шли то вверх, то вниз. Подъем внушал ему инстинктивный страх, так как ему смутно вспоминалось жуткое впечатление от залы с куполом, ослепительным светом и сенсационной панорамой Земли. Поэтому он предпочел спускаться вниз, в надежде найти какой-нибудь выход.

Спуск вниз был тоже без ступеней, но все суживался, как галерея в шахте, и цвет сближавшихся стен становился все ярче и ярче вплоть до цвета пылающих угольев. Эрколэ успокаивал себя, дотрагиваясь до стен рукой не заметно было ни малейшего повышения температуры. Тем не менее, ему казалось, что он спускается в толку кочегарки, где кипит котел, работают машины. Впрочем, он не замечал ни малейшего сотрясения, ни вращения механизма.

Наконец, он очутился в небольшом полутемном, пурпурной окраски, помещении, больше всего напоминавшем штурманскую рубку, где производятся измерения долготы и широты места. На столе развернута была огромная карта. А из середины круглого пола торчала толстая блестящая металлическая труба, похожая на окуляр зрительной трубы, направленный, в противоположность всем другим обсерваториям, вертикально вниз.

На верху лесенки-стремянки сидел человек и смотрел в эту трубу, как в гигантский микроскоп, словно изучая внутренность земного шара. Эрколэ Сабенэ не видно было его лица, прильнувшего к стеклу и прикрытого с боков щитом сложенных ладоней.

Голова не шевелилась. Можно было подумать, что наблюдатель уснул над микроскопом, труба которого уходила вглубь — бог весть, как глубоко.

Эрколэ Сабенэ не понравилось это помещение. Ему чудилось, что самый воздух здесь заражен лихорадкой. Но теперь не следовало больше поддаваться никаким таким ощущениям, а добираться прямо до сути этой никчемной мистификации.

Эрколэ несколько раз обошел кругом наблюдателя и демонстративно откашлялся.

— Доброе утро! — произнес он затем самым веселым и ровным тоном. Безуспешно повторил свое приветствие погромче и, наконец, прямо закричал:

— Доброе утро!.. Простите, что я нарушаю ваш сон. Но тут, по видимому, нигде ни души живой! Прислуга попросту никуда не годится. Прямо неприлично для первоклассного учреждения. Доброе утро, почтеннейший!

Но только потянув наблюдателя за рукав, он заставил его выпрямиться. Это оказался доктор Крафт; он смотрел на нарушителя своего покоя одним широко открытым глазом, продолжая щурить другой, что придавало ему вид рассерженного циклопа.

— Что вы сказали?

— Я сказал: доброе утро.

— Что же вы хотели этим сказать, дружок?

— То, что я сказал: доброе утро!

— Это полнейшая бессмыслица, товарищ. У нас нет больше ни утра, ни вечера.

— Да, я уже заметил. И все это мне достаточно надоело. Я требую, чтобы меня выпустили отсюда.

— Выпустили? Ха!

— Да, не угодно ли вам немедленно указать мне выход! Безразлично, с парадного или заднего крыльца. Я сыт по горло вашим заведением, где не видишь ни солнца, ни луны. Мне необходимы воздух, дневной свет, понимаете? Я не привык сидеть взаперти в подвальных обсерваториях.

Циклоп изумленно зафыркал.

— Солнце, луна, дневной свет, подвальные обсерватории… Что за чепуха? Что вам нужно: солнце или луну?

— Я бы предпочел и то и другое!

— Только по очереди. Впрочем, солнце всегда к вашим услугам.

И Крафт спустился со своей стремянки, словно собираясь тотчас исполнить желание Эрколэ.

— Я даже не знаю, ночь сейчас или день. Я — как в коробке. Покажите мне выход…

— Выход?

— Да! Вы глухи, что ли? Должен же здесь быть выход, чорт побери I Будет ли всему этому конец?

— Милое дитя, вы хотите видеть выход? Конец?

— Именно! И немедленно!

Крафт сострадательно склонился к Эрколэ Сабенэ и улыбнулся прямо в лицо ему:

— Конец тут, друг мой, — сказал он, хлопнув рукой по зрительной трубе.

Эрколэ Сабенэ начал не на шутку сердиться и закричал:

— Меня совершенно не интересуют ваши дождевые черви или гусеницы, над которыми вы тут корпите!

— Конец тут, говорю я вам. Можете сами поглядеть.

— Не хочу я больше глядеть! Неужели вы не понимаете, что с меня уже достаточно!

— Да вы все еще ровно ничего не понимаете? Но вы увидите, товарищ, вы должны увидеть конец — выход для всех нас. Подите сюда!