"Адвокат шайтана" - читать интересную книгу автора (Кисловский Максим)

Адвокат шайтана

Эта история стала моим авторским достоянием совершенно случайно. Уже после того, когда сборник новелл был подготовлен к печати, и незадолго до завершения необходимых формальностей, сопутствующих любой публикации, на юбилее одного моего близкого друга я познакомился с действующим сотрудником ФСБ РФ. На этой вечеринке в ходе непринуждённой беседы я вкратце поведал чекисту о жанровых особенностях этих художественных историй.

— Вы знаете, а ведь у меня тоже есть документальный материал, который может заинтересовать вас, — сказал он мне. — Думаю, он может быть использован для вашего нового рассказа. И в нём у вас будет та же возможность положить в основу сюжета заключение судебно-психиатрической экспертизы по уголовному делу, как и во всех других ваших произведениях…

Признаться, я ничего не ожидал в продолжение этого ни к чему не обязывающего разговора. Но каково же было моё удивление, когда буквально на следующий день он позвонил мне и спросил, где можно со мной встретиться, чтобы продать мне бумаги…

Так появился сюжет для очередной новеллы. Осталось только преобразовать его в приемлемую литературную форму и придумать название. Но здесь меня поджидало ещё одно удивление — название новеллы поместило её в начало этого сборника, поскольку очерёдность расположения в нём моих сочинений была подчинена самому простому порядку — алфавитному. И последнее стало первым.

Нет ничего хуже дурного предчувствия сразу после пробуждения, когда в окно твоего жилища вползает серое безжизненное утро. Я оглядел беспорядок своей комнаты и отыскал глазами белеющий в мутном свете циферблат. Стрелки показывали 7 часов 30 минут. «Зачем я согласился с судьёй на рассмотрение этого дела на десять утра?

Дурак!», — в который раз я выругался на себя за то, что опять из-за собственной недальновидности придётся в утренней давке метро, зажатым сонными и злобными людьми, ехать из одного конца Москвы в другой. Спал бы себе спокойно. После обеда бы — самое то. Как ни заставляй свой организм переключиться на график жаворонка, совиную натуру не переделаешь. Я встал и отключил электронное пиликанье будильника.

— Ничего, Жорик, крепкий кофе тебя взбодрит, — сказал я себе, укладывая пену для бритья на свою щетину. — Сон ты видел странный, конечно, но это так, из воспоминаний. Типичное пережёвывание прошлого. Выплюнь эту умственную жвачку и забудь. Чёрт!..

На левой щеке краснела царапина от бритвы. Порезаться безопасным станком? Не к добру это. Ой, не к добру.

Две чашки кофе нисколько не развеяли мрачные мысли. Ночной эпизод снова и снова в замедленном действии прокручивался в мозгу. Зачем этот ребёнок счёл нужным так неожиданно напомнить о себе? За столько лет он ни разу не снился мне, я уже почти забыл этот случай, а тут вдруг… Кстати, в каком году это было? В 91-ом…

Лето на Урале в тот год выдалось жарким и душным. Вместо того чтобы устроить себе нормальный отдых — кататься целыми днями на мотоцикле, купаться в озере и клеиться к девчонкам на пляже, — я целый месяц торчал в прокуратуре своего родного, но нелюбимого городка. Практика после третьего курса юридического института была ознакомительной, и было совсем необязательно самозабвенно отдаваться следственной работе, но в двадцать лет это мне казалось интересным. Я был прикреплён к следователю Кудряшову, молодому, деловитому и энергичному сотруднику. Всё это время он был для меня старшим товарищем. С ним я впервые участвовал в обысках, осмотрах, допросах. В один из первых дней июля, ближе к вечеру, в его кабинет заглянул милиционер, пожилой капитан.

— Здорово, Андрей, — поприветствовал он Кудряшова. — Ты сегодня дежуришь? У нас труп. Утопленник. На Севастопольской улице…

— Я так и знал! — Андрей хлопнул ладонью по столу, шутливо изображая недовольство. — Вот когда дежурит Новиков — тишина и покой во всём городе. А если я или Галина, то кто-нибудь обязательно зажмурится… Погоди, откуда на Севастопольской мог взяться утопленник? Там не то что водоёма поблизости, канавы приличной никогда не было.

— В колодце нашли, — кратко ответил капитан.

Что-то бормоча себе под нос, Кудряшов начал собирать свою «дежурную» папку с пустыми бланками протоколов. Встав из-за стола, он обратился ко мне:

— Поедешь со мной?

Я с радостью согласился. В моём воображении уже замелькали сцены из детективного фильма, и я играю в нём главную роль. Утопленник — это важный свидетель, которого устранила банда, недавно ограбившая банк. У этой преступной группы связи с мафиозными структурами страны. Далее следовали обыски, аресты, допросы. Во время захвата главаря банды один из наших сотрудников ранен, я беру его пистолет и продолжаю преследование особо опасного рецидивиста. В смертельной схватке враг повержен. Мне вручают высокую награду и сообщают об этом по телевизору. Кстати, в каком-то из эпизодов этого фильма я спасаю жизнь милой очаровательной девушке, которая в тот же день влюбляется в меня…

Когда наш милицейский «уазик» подъехал к месту происшествия, утопленника уже достали из колодца. Им оказалась девочка, возраст которой был три года и восемь месяцев. Врачи «скорой помощи» томились на жаре в ожидании нас возле частного дома, в котором случилось это несчастье. Родителей девочки допрашивать в этот момент было бессмысленно. Они только что приехали с работы и безутешно рыдали над телом дочери. Из всех людей, у которых можно было что-то выяснить, был дедушка погибшей. Он нам и поведал о том, как случилась трагедия.

— Мы с бабкой по хозяйству крутились, — утирая слёзы, рассказывал дед. — А внучка наша в огороде игралась. То я, то бабка поглядывали за ней. Потом через какое-то время смотрю, пропала Катенька. Думаю, может, домой зашла. Но и там тоже нет. Я бабку-то и спрашиваю: «А Катюшка-то где?». А она мне: «Так разве не с тобой?». Тут-то мы и спохватились. Давай искать. В колодец-то мы и не думали сразу глянуть…

Кудряшов сочувственно качал головой и что-то записывал. Я подошёл к колодцу, который был вырыт у самого края небольшого огорода возле забора. Лист железа, служивший для колодца крышкой, лежал сдвинутым на полтора метра от скважины. Я заглянул в чёрную глубину. В холодном блеске воды застыл игрушечный совок из ярко-зелёной пластмассы.

— Скажите, а в это время только вы и ваша супруга были дома? — осторожно спросил деда Кудряшов.

— Да, — кивнул тот и, всхлипнув, добавил, — да ещё вторая наша дочь, Катина тётка то есть.

— Простите, кто? — задал уточняющий вопрос Кудряшов.

— Ну у меня же две дочери, — начал объяснять дед. — Старшенькая, она бездетная у нас. А у младшенькой вот Катенька была.

— И где была ваша старшая дочь, когда вы узнали, что Катя утонула? — спросил Кудряшов, пристально глядя в глаза собеседнику.

— Здесь же, в огороде, — выдохнул дед.

Двое оперативников, до этого безучастно гулявших по огороду, повернули головы в сторону Кудряшова и деда. Поняв, что и для них предвидится работа, они насторожились.

— А где она сейчас? — продолжал свой устный допрос Кудряшов.

— Не знаю, убежала куда-то, — опустив глаза, сказал дед. — Она у нас дурная. Психопатка.

— Психопатка? На учёте у психиатра? — удивился Кудряшов.

— Да, первая группа инвалидности, — спокойно ответил дед.

Кудряшов отошёл в сторону и незаметно мотнул мне головой, чтобы я подошёл к нему поближе.

— Слышал? Не нравится мне всё это, — тихо произнёс Кудряшов.

— Надо найти эту тётку и допросить с пристрастием, — решительно предложил я. — Получается, она была здесь, когда всё это произошло. Бля буду, это она ребёнка столкнула в колодец. Тяжёлую железную крышку отодвинуть на полтора метра ребёнок сам бы не смог…

— Может, ты и прав, но только зачем это ей было надо? — скорее себя, чем меня, спросил Андрей.

— Ну она же психопатка, — начал отстаивать я свою версию. — Кроме того, бездетная. Просто из злости к своей сестре. Неосознанная ненависть. У психопатов, сам знаешь, всё это проявляется чуть ли не открыто.

— Допросим её, а дальше? — задумался Андрей. — Если она психопатка, её показания никакого доказательственного значения иметь не будут. А экспертиза на вопрос, могла она это сделать или нет, ответов не даст.

— И как быть? — растерялся я.

— Никак! — был ответ Андрея. — Спишем на несчастный случай.

— А вдруг это убийство? — не унимался я.

— Будем считать, что никто не хотел этой смерти, — подвёл итог Кудряшов.

В прокуратуру мы возвращались молча. Через несколько дней я отпечатал на машинке постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, Андрей расписался в нём и отнёс прокурору. С тех пор прошло тринадцать лет…

Сегодня ночью меня будто бы кто-то разбудил. В темноте я подошёл к двери своей квартиры, она была распахнута настежь. На пороге стояла девочка… «Дяденька, ты меня помнишь? Я Катя из колодца». Она была в том же красном платьице в белый горошек, в котором я видел её мёртвой. «А ведь я не сама упала туда». Улыбнувшись, девочка игриво завизжала и побежала прочь…

Я выглянул в окно. Серое мартовское утро не внушало оптимизма. С высоты двенадцатого этажа утренняя суета обывателей, спешащих по своим делам, казалась смешной и бессмысленной. Докурив сигарету, я собрался и вышел из дому, смешавшись с людским множеством, с человечками, торопливо шагающими к автобусным и троллейбусным остановкам, к станциям метро. Начался день, который изменил всю мою дальнейшую жизнь.

«Суки текучие! За какое дело ни возьмись — везде одно и то же. Замкнутый круг. Заколдованный и порочный. И как ловко у них всё получается! Действуют нагло, почти открыто. А для тех из них, кто попался, слова из песни подходят: „Если кто-то кое-где у нас порой…“. Попадётся один, а остальные? А остальные сделают вид, что это, мол, не наш товарищ. „Это бяка, кака и взяточник!“ — заорут они хором. И судить его будет эта же мафия. Ну ладно менты, прокурорская и судейская сволочь… Но ведь и все адвокатишки туда же полезли. Все в прислужниках! Как шавки бегают, договариваются, „решают вопросы“. Некоторые из них до того докатились, что аж с утра до ночи в мусарнях сидят — „дежурят“. Клиентов выжидают. Пидоры подментованные!..».

— Жора! — голос за спиной остановил поток моих ругательств. Я обернулся.

Неужели?! Вот так встреча! Откуда он здесь? И постарел он как… Впрочем, он всегда для меня был дядькой…

— Рамзан! — воскликнул я на всю улицу и побежал к тёмно-синему «мерседесу», из которого выглядывало знакомое лицо.

— А я смотрю, ты или не ты, — обнимаясь со мной, сказал Рамзан. — Сколько лет!

— Сколько зим! — прижимаясь к нему, вторил я.

— Вот уж и не думал, что ты тоже в Москве, — смеясь, начал хлопать меня по спине Рамзан.

— И уже давно, больше десяти лет, — сказал я. — А ты?

— Я около того, — не переставая улыбаться ответил Рамзан. — Слушай, у тебя как сейчас со временем? — Может зайдём куда-нибудь, отметим встречу? Поговорим…

— С удовольствием, — согласился я. — Дел у меня на сегодня никаких.

— Отлично. Ты без машины? Садись ко мне, поехали. Я только заеду в свою фирму, ладно? Она здесь рядом. Я там ненадолго.

Я был искренне рад этой встрече. Рамзан, хочется верить, тоже. С ним, Рамзаном Мурзаевым, мы учились в одной группе в юридическом институте в Екатеринбурге, который в те далёкие годы назывался Свердловском. Он поступил в институт в 27 (!) лет и поэтому был для всех студентов нашей группы самым старшим товарищем. Но не только из-за своего старшинства он пользовался у нас уважением. Его превосходство над нами ощущалось на подсознательном уровне. В любых ситуациях он держался с достоинством. Никогда не унижался перед преподавателями, вымаливая у них нужную ему оценку. «Двойки» и «незачёты» исправлял упрямой зубрёжкой. Шпаргалками на экзаменах не пользовался. Если у него возникали трудности по какому-либо предмету, он прямо обращался к кому-то из одногруппников с просьбой: «Помоги». После выпуска я ни с кем из товарищей по учёбе не стал поддерживать отношения, хотя все мы, разъезжаясь по разным городам и весям, обменялись адресами. Все обещали писать друг другу, собираться в годовщины выпуска, созваниваться. И что? Каждый ушёл в свою жизнь, и всё забылось.

Рамзан предложил поехать в узбекский ресторан, что на Покровке. Дорогое, стилизованное под восточный колорит заведение. Я согласился.

Пока добирались до ресторана, Рамзан рассказал о себе: женат, трое детей; имеет четырёхкомнатную квартиру на Ленинском проспекте; руководит собственным агентством недвижимости. Бизнес процветает. Жизнью доволен.

— А как у тебя дела? — спросил Рамзан. — Наверное, уже хозяин крутого адвокатского бюро?

Скрывать мне от него было нечего и хвастаться придуманным благополучием не хотелось. В общих чертах я рассказал о нелёгкой жизни адвоката Георгия Светлячкова, то есть о себе. О том, что до недавнего времени она складывалась из сплошных неудач. Что живу я до сих пор в паршивенькой съёмной квартирке. Машины нет и не было. Не женат. Детей не завёл. Не на что. Гонорары были мизерными, еле-еле сводил концы с концами. Ведь дела, будь то уголовные или гражданские, уже давно ведут не адвокаты, а «заряженные», то есть посредники в передаче взяток. Если в начале девяностых следователи и прокуроры брали взятки через адвокатов, то сейчас уже берут напрямую. Адвокаты стали ненужными. О том, что присутствие адвоката в судебном процессе, — лишь декорация. О том, что судьи обнаглели настолько, что просят платить им даже за вынесение законного решения. Почему даже за законное решение? А чтобы не волокитили дело. Управы-то на них никакой. У них сейчас абсолютная независимость от закона. Воротят, как хотят. «Прижать» жалобой уже никого невозможно. Даже привлечь их к дисциплинарной ответственности почти нереально. Кругом наглость и обожравшиеся рыла. О том, что в милиции почти повсеместно царит вымогательство денег у задержанных. Многие адвокаты с ментами в сговоре. Задача адвоката — закошмарить клиента и побольше выманить у него денег. Миф о престижности адвокатской профессии оказался злым обманом.

— Впрочем, о чём это я? — своим же вопросом остановил я свой монолог. — Ты, Рамзан, об этом и сам не хуже меня знаешь.

— Знаю, конечно, — кивнул он. — Просто сталкиваться с этим приходится реже, чем тебе. Ты изнутри всё это видишь.

— Вот и суди, как работать и зарабатывать в таких условиях, — пожаловался я.

— Но неужели всё так плохо? — возразил мне Рамзан. — Есть же адвокаты, которые из телевизора не вылезают, в газетах о них пишут. Будто бы дела выигрывают любые…

— Это пузыри, — рассмеялся я. — Что значит адвокат, который может выиграть любое дело? Он что, Уголовный кодекс лучше меня знает? Проверь любого из этих павлинов в реальном деле. Там, где связи и телегеничность не принимаются в качестве юридического аргумента. Скажем, в суде присяжных. Вся их дутая популярность лопнет! — к сожалению, здесь, даже несмотря на моё безоговорочное уважение к суду присяжных, я был вынужден поправить себя: — Хотя и там уже сплошная профанация. У нас, в России, из импортных завозов хорошо и везде прижилась только картошка. А по делам, когда по указанию Кремля вся мощь прокуратуры обрушится на олигарха? Эти знаменитые адвокаты становятся просто клоунами. От своей беспомощности только и визжат с экранов телевизоров: «Произвол, беззаконие!».

Мы зашли в ресторан и поднялись на второй этаж. Девушка в шёлковых нарядах, пёстрых и ярких, провела нас за столик. В этом зале каждое место для посетителей было устроено в виде дастрхана. Сняв ботинки, я и Рамзан полулёжа уселись среди мягких подушек. Сделали заказ.

— Вот сегодня с утра я был на процессе, — продолжил я жаловаться Рамзану. — Дело гражданское. Суть спора такова. Мой клиент по договору купли-продажи приобрёл квартиру у одного мужика по фамилии Жильцов. Договор был заверен у нотариуса. Чтобы сделка вступила в силу, требуется государственная регистрация. Но её не провели, потому что Жильцов долгое время был в запое. Тогда мой клиент пошёл в суд и через несколько месяцев получил решение суда об обязании зарегистрировать сделку. Был выдан исполнительный лист. Когда мой клиент приехал регистрировать договор, обнаружилось, что Жильцов за это время ещё раз продал квартиру уже другому дядьке, Старкову. Пришлось подать в суд иск о признании договора купли-продажи между Жильцовым и Старковым недействительным. Тяжба длилась полтора года, и что ты думаешь? Я проиграл это дело!

— Не может быть, — усмехнулся Рамзан. — Это же ничтожная сделка, если по закону, а по сути это мошенничество.

— Но продажная судья даже не пустила меня в процесс, — развёл я руками. — Выгнала меня из зала. Ответчик её «зарядил». Его адвокат, безграмотный тупица, даже для проформы ни одной бумажки суду не представил. Зато нахально высмеивал меня до рассмотрения дела, когда вышли покурить перед началом заседания.

Я не стал рассказывать Рамзану о том, что было после: как меня выталкивали клиент и его родственники из здания суда, как они ругались со мной. «Адвокатишка сраный! Тебя судья даже слушать не стала… Верни деньги и пошёл в жопу!», — орали они мне вслед, когда я сказал им, что на это судебное решение я подам кассационную жалобу.

— И что теперь? — спросил Рамзан. — Кассировать будешь?

— Конечно, буду! — со злостью выпалил я. — Вот там-то я не упущу своего шанса…

Принесли заказ. Маленькие порции в огромных блюдах разместили на столе, не оставив на нём свободного места. Официантка налила в бокалы вино и бесшумно удалилась. Мы чокнулись «за встречу», и я жадно осушил свой бокал. К спиртному у меня давняя страсть. К тому же, скверное настроение после неудачно проведённого мною сегодня процесса нужно было чем-то развеять. Деликатный Рамзан сделал вид, что не заметил моего нетерпения напиться.

С полчаса мы говорили на отвлечённые темы. До вечера было ещё далеко, и поэтому посетителей в ресторане было немного. Музыка играла негромко, и ситуация располагала к спокойному разговору.

Выпив с Рамзаном еще несколько бокалов под дежурные тосты, я почувствовал, что приятное опьянение начало овладевать мною. Через некоторое время очертания окружающих предметов начали становиться менее чёткими, с лёгким размытым затемнением, как в старых кинофильмах. Вино — не водка, напиток более коварный, поскольку действует не так предсказуемо. Неизвестно, когда и какой будет эффект. Всё зависит не только от сорта, но и от массы других параметров.

— Может, мне поискать связи в Мосгорсуде? — Рамзан вдруг вернулся к моему проигранному делу. — Договориться с кем надо… А то ведь и там к твоим доводам могут не прислушаться.

— Куда они денутся, Рамзан?! — чувствуя, как ко мне подбирается пьяная самоуверенность, ответил я. — С недавнего времени я нашёл такой волшебный способ убеждения всех этих выблядков в чёрных балахонах…

— Тогда почему проиграл сегодня? — возразил Рамзан. — Волшебство не помогло?

— Я ещё не волшебник, я только учусь…

— Ладно, Жора, — сказал Рамзан, давая своим тоном понять, что моё дело — это моя проблема. — Короче, тебе нужна моя помощь?

— Спасибо, нет, — ответил я и с игривой почтительностью уронил свой подбородок на грудь. Через несколько секунд я предложил Рамзану:

— Ты лучше богатеньких клиентов мне подтаскивай. Порекомендуй меня своим партнёрам. Нет, я серьёзно. С каждого гонорара тебе десять процентов…

— Жора, я верю, что ты классный юрист, — пригубив из бокала, сказал Рамзан, — но без обиды, пойми меня правильно. Деловым людям нужен не сложный и интересный процесс, а результат. Как ты выиграл это дело, никого не интересует. Они платят тебе не за грамотную писанину твоих заявлений и жалоб, а за судебное решение в их пользу…

— Будет им решение в их пользу! — сказав это, я даже удивился тому, как раззадорился.

— Давай лучше выпьем ещё, — Рамзан вытянул в мою сторону руку с бокалом вина.

Я не отказался осушить очередной бокал. Но это не остановило и не отвлекло меня от темы:

— Рамзан, за многие годы своей адвокатской практики я такого навидался! Хватило бы на целый учебник для взяточников. Если бы ты знал, как мне надоели все эти хитрые способы договориться и встретиться, незаметно сунуть, «забыть» портфель в кабинете, перечислить деньги на счёт. А эти вонючие посредники? Этот язык намёков со взяточниками? Особенный такой язык — как у гомиков. Насмотрелся я этого, как порнухи в перестройку… Хватит. Я понял, что работать по-другому выгоднее…

— По-честному, что ли? — как и следовало ожидать, на серьёзном лице Рамзана появилась неприятная саркастическая усмешка. Даже не саркастическая, а какая-то грустная и снисходительная.

— Да, — поразил я его.

— О результатах честного ведения дела ты уже рассказал, — тут же высмеял меня Рамзан.

— Пустяки, в кассации отыграю назад, — с абсолютной уверенностью заявил я.

— Ну-ну.

На этом моменте нам бы стоило повернуть разговор в другое русло. Например, в сторону воспоминаний о студенческом прошлом. Но это самое «ну-ну» заставило меня взять курс на разъяснение всех неясностей до конца.

— А знаешь, Рамзан, что меня заставило работать по-честному? — я решил для начала заинтриговать его. — Война в Чечне.

Рамзан, конечно, искренне удивился такому повороту разговора, поскольку эта тема была его плотью и кровью, ведь он был чеченцем.

— Кстати, ты участвовал в этой войне? — я не мог не задать ему этот вопрос.

— Только в самом начале, — кивнул Рамзан. — В расстреле армейской автоколонны под Гудермесом. Мне нужно было вывести своих родителей в Москву, они старые у меня; вывозил из-под обстрела, под бомбёжкой. Вот и пришлось немножко поучаствовать. Потом я занимался отправкой наших раненых боевиков в Польшу, на лечение. Когда закончилась первая война, вернулся к мирной жизни. Организовал вот агентство недвижимости в Москве. Начало второй войны нас, чеченцев, вообще застало врасплох. Никто и не думал, что всё снова повторится. Но к чему это ты про войну вспомнил?

— Ты никогда не задавался вопросом о том, что во время двух войн борцы за свободу Ичкерии действовали весьма странно: захватывали роддома, больницы и школы, взрывали жилые многоэтажки, станции метро, отрезали головы заложникам перед телекамерами, пленных превращали в рабов. Зачем? Ведь достаточно было им направить всю эту дикую жестокость против представителей власти, и русский народ воспринял бы чеченских боевиков как своих освободителей. Скажу больше: русские не только оказывали бы им помощь путём укрывательства складов с оружием и боевиков-смертников в своих квартирах, но и сами бы приняли активное участие в войне против коррумпированного режима. Согласен?

Рамзан в ответ пожал плечами.

— Думал я над этим вопросом, думал, — продолжал я. — Всё никак не мог понять, почему ваши боевики такие тупые…

— Что значит, тупые? — вступился за них и за себя Рамзан. — Просто англичанам была нужна такая туземная армия, которая бы воевала с Россией до тех пор, пока «Бритиш Петролеум» не построит свой нефтепровод от Баку до Джейхана. У этой войны была совсем другая цель — в обход России качать каспийскую нефть.

— Да-да, ты абсолютно прав… И вот однажды я вдруг сам себе задал вопрос: а почему, собственно, для борьбы с коррупцией нужны чеченские отморозки? Я и сам это смогу. Ведь у меня для этого самая подходящая профессия! Со своей адвокатской коркой я доступ имею и к бобикам, и к тузикам. Где бы они не сидели — в ментуре, в прокуратуре или в суде…

— Ты короче можешь? Ближе к теме, — поторопил меня деловой Рамзан.

— Так вот, — поспешно прихлебнув вина, продолжал я с лёгким волнением в голосе. — Благодаря своей смекалке, теперь я перешёл к самым радикальным методам работы с судейским преступным сообществом. Я их уже почти год как взрывами пугаю.

— Ты? — непонимающе спросил Рамзан. — Взрывами?

— Да, — стараясь быть невозмутимым, ответил я.

— Звонишь в их конторы и делаешь ложные сообщения о заложенной бомбе? Но зачем?

— Нет, не так, — я самодовольно улыбнулся. — Я реально пугаю. Поясняю, как. Допустим, я подал иск в суд, и судья Пупкина будет его рассматривать. Мне нужно, чтобы она вынесла законное решение. Кстати, это главное моё условие — законность решения. Это для того, чтобы потом у меня проблем с этим не было. Поэтому за гнилые дела я не берусь. Так вот, в один прекрасный день я затягиваю щепотку «кокса» в нос для бодрости и блеска в глазах и появляюсь у кабинета этой судьи. Жду. Улучив момент, приближаюсь к этой Фемиде во плоти и прошу её срочно принять меня. А сам в это время перекладываю пачку баксов из одного внутреннего кармана в другой. Естественно, делаю это так, чтобы видела это только она. Некоторые сразу ведутся и зовут в кабинет, другие — те, что поосторожнее — назначают приём попозже. Но ни тем, ни другим я денег никаких не даю. Да и не бывает их у меня в тот момент — «кукла» это. Оказавшись в кабинете судьи, я достаю не пачку баксов, а гранату Ф-1…

— Настоящую «лимонку»? — изумлённо вытаращив на меня глаза, вымолвил Рамзан.

— Конечно же, нет, — успокоил я его. — Муляж это. Повторяю, муляж. Но судья этого не знает. Что происходит далее? Выдернув чеку, я протягиваю эту игрушку судье в руку и прошу зажать рычаг запала покрепче, после чего объявляю примерно следующее: «Мне уже всё равно — я смертельно болен. Но ты, тварь, можешь пожить ещё долго, если выполнишь моё простое условие — вынесешь законное решение. Понятно?». В ответ звучит блеяние про то, что моё любое требование будет, конечно же, выполнено. Тогда я заставляю эту сволочь написать под диктовку: «Прошу Вас, Георгий Владимирович, срочно доплатить мне $ 5 000. Ранее полученная сумма оказалась недостаточной. Срок на доплату — три дня. В противном случае, я не смогу выполнить нашу договорённость по делу — далее следует номер, название дела и подпись». После чего я забираю гранатку и эту бумагу у судьи и объясняю дальнейшие правила игры: я возвращаю эту бумагу после вынесения решения. Затем прошу его или её проводить меня к выходу. Здесь изредка случаются накладки. Может вмешаться физиология — обмороки, непроизвольное мочеиспускание или дефекация — но, повторяю, подобное случается не часто. В основном судьи провожают меня до выхода. На улице я машу рукой застывшей Фемидушке, сажусь в такси и уезжаю.

— Но ведь тебя сразу же…

— Кто меня будет ловить? — перебил я Рамзана. — Любой судья хоть чуточку интеллектуальнее ментовского полкана. Что мне можно предъявить? Угрозу убийством? Ты только вдумайся, как это будет звучать: адвокат угрожал гранатой судье, чтобы было вынесено законное решение! Даже в романе «Процесс» у Кафки ты ничего такого не найдёшь. И абсурдно, и голословно! А вот у меня есть бумажка, которая написана этим взяточником собственноручно. И текст в ней прямо-таки вымогательский. Для меня это страховка, а для судьи — компромат. Надо быть полной дурой или дураком, чтобы заявить на меня, когда против них убойный документ — просьба увеличить сумму взятки! Это же расписка в собственной виновности, тупости и жадности.

— И долго ты так промышляешь? — спросил Рамзан. Напряжение на его лице было особенным — с признаками восхищения.

— Я же говорил, уже почти год.

— И что, никакой реакции с их стороны? — не унимался возбуждённый Рамзан.

— До сих пор всё проходило «на ура», — постарался я его успокоить. — А с этими обманутыми взяточниками, которые игрушку мою в руках подержали, я продолжаю оставаться в нормальных отношениях. Здороваюсь, улыбаюсь. Обоюдно мы делаем вид, что ничего между нами взрывоопасного не было. Боятся они меня. Им наверняка кажется, что моя наглость чем-то ещё подкреплена. То есть боязнь у них особая — неопределённая.

— Ну ты авантюри-и-ист… — только и смог сказать потрясённый Рамзан. — Не ожидал от тебя такого.

— Каждый адвокат должен быть хоть немножко авантюристом.

С минуту мы оба молчали. Я оглядел зал. За время нашей беседы с Рамзаном посетителей ресторана стало больше. Посторонние шумы уже начали меня немного раздражать.

— Погоди, но почему сегодня ты проиграл? — встрепенувшись, прервал молчание Рамзан.

19

— Да, сегодня я прокололся, как инфантил, — согласился я, закуривая сигарету. — Но это из-за моей неизжитой веры в справедливость. Честно говоря, я был уверен, что уж по такому делу никакого экзотического решения быть не должно. Но оказалось… Ладно, что говорить. Теперь придётся выдёргивать чеку в кассационной инстанции…

В этот момент я почувствовал, что красное вино и жареное мясо довели меня до того состояния, которое называется «Играй, гармон!». Действительно, нежданно-негаданная встреча с другом юности спустя долгие годы не могла ограничиться банальной попойкой. Моя душа требовала приятного и романтического продолжения. Чуть помявшись, я предложил Рамзану поехать в сауну. К моей радости, он согласился.

— Да, я тоже не против давление сбросить, — кивнул он мне. Было очевидно, что Рамзан не хотел после столь интересных рассказов быстро расставаться со мной.

И уже через час я, раскрасневшийся от жара и утомлённый сексом, лежал на вершине животного блаженства — на гидрамассажоре, встроенном в лоне небольшого овального бассейна. Когда-то, в начале своей адвокатской карьеры, наивно полагая, что это будет способствовать обретению полезных связей, я водил в подобные учреждения следователей, прокуроров, судей. Но мои гонорары были слишком скромны, и приходилось экономить на всём — заказывать пиво покрепче и одну девочку на всех. Сегодня гостем был я, и мне не надо было беспокоиться о расходах. За всё платил Рамзан.

— На самом деле, — вяло и томно продолжал я разглагольствовать на тему, как можно победить коррупцию в правоохранительной системе страны, — для этого в России созданы прекрасные условия. Не надо никого выслеживать, искать доказательства, устраивать шумные процессы. Зачем? Просто сверху спускать разнарядки на посадку. Скажем, спустили разнарядку в Липецкую область: посадить в текущем месяце десять прокуроров и столько же ментов. Конечно, Липецкая область в этот месяц превратится в Содом или Гоморру. Ну и пускай. Пускай петушат друг друга. Жалко, что ли? За то, что там могут пострадать праведники, не беспокойся. Господь так распорядился, что в нашей правоохранительной системе нет праведников.

Голый Рамзан слушал моё выступление без особого внимания. Лёжа на кушетке, он изредка стонал от удовольствия, которое ему доставляла худенькая блондинка (кажется, её звали Оксана) своими оральными усилиями в области паха, медленно качая головой в такт его порывам.

— Но когда разгневанный Бог всё-таки почтит своим вниманием правоохранительную систему России, — в пьяной мечтательности я откинул голову и начал рассматривать эротические фантазии, запечатлённые в мозаике на потолке, — потеха будет мировая. Такое уже было, когда молодёжь бериевского призыва^[1] покончила с «ежовщиной»^[2]… Тогда и мне уже не придётся ходить с гранатой к судьям. Держать их всех на подрыве… Хотя, если честно, Рамзан, иногда так хочется объехать все тридцать три суда Москвы, заложить там тротила, поставить таймер на час «икс», со спокойной душой вернуться домой и включить новости…

Из раздевалки послышалась электронная мелодия моего мобильного телефона. Не успел я что-то предпринять, как девушка, обёрнутая в махровое полотенце (кажется, её звали Ольга), подошла к краю бассейна, и, сев на его кафельный бортик, подала мне звенящую телефонную трубку. Звонил мой коллега — адвокат Артур Джабекян. Его я не слышал и не видел уже более года, но он начал разговор со мной таким тоном, будто мы с ним встречались до этого звонка чуть ли не ежедневно.

— Привет. Как дела? — Артур говорил быстро, не дожидаясь моей ответной реакции. — Ты сейчас где? Приезжай срочно в Шереметьево-2. Тут таможенники словили двух чудиков на «контрабасе». Нужен второй адвокат для разводки. С таможней я договорился, она дала добро, дела никакого не будет. Вопрос решён за десять зелёных тонн. Половину забираем мы, ты и я. Пятёрку — таможенникам. Давай, дуй сюда!

— Артурик, я пьян. Отмокаю в бассейне с русалками, — шевеля пьяным языком, пролепетал я. — И вообще, в твои авантюры я больше влезать не буду.

— Послушай, поросёнок, это дело очень срочное. Кончай пьяный базар.

Артура Джабекяна, бессовестного авантюриста (удостоверение адвоката он называл лицензией на мошенничество), я возненавидел сразу же после совместного участия с ним в «разводке клиента» по делу о серийных разбойных нападениях на ювелирные магазины. Разбойник при этом убил трёх частных охранников и тяжело ранил четвёртого. Артур пообещал матери своего клиента, что оправдает его, если та заплатит ему пятьдесят тысяч долларов. Его умение выманивать у клиентов деньги было просто гипнотическим. Ничего не понимающий в правоведении (он окончил среднюю школу милиции, а диплом о высшем юридическом образовании купил в метро), он обладал главным достоинством адвоката — умением серьёзно врать.

— Вы всё же считаете, что есть шанс на оправдательный приговор? — с недоверием спрашивала его старушка — мать разбойника, собиравшаяся продать свою квартиру на судебные расходы.

— Конечно! — торжественно заверил её Артур. — Я тщательно изучил дело, доказательств его вины практически никаких.

— Как никаких? Его же опознали продавцы этих магазинов… А кровь на его ботинках?

— Подумаешь, опознали! Могли обознаться. Это же так субъективно. Что касается крови на ботинках, то будем оспаривать выводы биологической экспертизы.

Артур жестом показал в мою сторону и представил меня старушке:

— Это мой коллега, кандидат наук. Будет отвечать за научное обоснование юридических заключений по делу. Подготовку жалоб, ходатайств…

— Вы извините меня, пожалуйста, но если всё-таки не удастся оправдать моего сына? — оторвав от меня молящий взгляд, спросила она.

— Если не удастся? Что ж, будем давить на условное, — не моргнув глазом, сказал Артур.

«Это полный провал!». Я чуть не схватился за голову. «За три с половиной трупа условное наказание! Он что, идиот?!». Но невозмутимый Артур абсолютно серьёзно продолжал «грузить» старушку:

— А что? Ваш сын положительно характеризуется, ранее не судим…

Артур, конечно же, с треском проиграл это дело. Его подзащитному назначили наказание сроком на двадцать пять лет. Но он триумфально заявил старушке, которая была в полуобморочном состоянии после оглашения судебного приговора:

— Поверьте мне, это величайшая победа! Вам крупно повезло, что адвокатом по делу был я, иначе бы вашему сыну не миновать пожизненного заключения.

Когда Артуру из тюрьмы позвонил обманутый осуждённый и попытался получить объяснения, Артур грубо, но с достоинством ответил:

— Послушай, урка. Что я мог сделать, если очевидцы опознали тебя? Сам виноват, надо было гасить всех свидетелей.

Из обещанных мне пяти тысяч долларов Артур выделил всего лишь пятьсот, объяснив, что большую часть гонорара по этому делу пришлось потратить на попойки со следователями и прокурорами, раздачу им подарков (это он называл покупкой административных ресурсов).

— Я здесь причём? — возмутился я. — Отдай мне мои деньги.

Артур напоил меня армянским коньяком до скотского состояния и пообещал, что подберёт мне стоящее дело. На этом мы тогда и расстались. За тот обман старушки мне до сих пор было стыдно, а потому мне вдвойне было приятно осознавать, что теперь я работаю честно. Сейчас было самое время выразить свою злобу и порвать с ним окончательно. К тому же, как я помню, Рамзан обещал мне подыскать жирного клиента.

— Иди ты на хуй и там погибни! — процитировал я Виктора Пелевина и отключил мобильник.

— Здравствуйте! — кто-то бодро поприветствовал меня на том конце телефонного провода. — Могу я переговорить с Георгием Владимировичем?

— Это я.

— Меня зовут Сергей Фёдорович, — представился мой собеседник. — Я по рекомендации Рамзана… Хотел бы обратиться к вам со своим вопросом…

«Это хорошо, — освобождаясь от тяжелого сна, подумал я. — Значит, у меня предвидится заработок».

— К вашим услугам, Сергей Фёдорович, — стараясь преодолеть хрипоту, ответил я своему возможному клиенту.

— Я думаю, нам лучше всё обсудить при встрече, — вежливо предложил Сергей Фёдорович. — Вам когда будет удобно?

— Вы знаете… — я сделал паузу, изображая замешательство занятого человека, вынужденного изыскать свободное время в своём плотном рабочем графике. — Если сегодня, то, наверное, только во второй половине дня, не раньше трёх или даже четырёх часов…

— Очень подходящее время, — обрадовался Сергей Фёдорович. — А где?

— На Каширском проезде. Я там буду в Нагатинском суде, — соврал я. — К четырём я уже точно освобожусь.

— Годится. Давайте я буду вас ждать у входа в метро «Каширская». Тот вход, что по правую руку, если ехать на машине в сторону области. Годится? Мои приметы: на вид тридцать-тридцать пять лет, ниже среднего роста, худощавого телосложения, волосы тёмные, глаза… Одет: чёрная кожаная куртка, серые брюки. А вы как будете выглядеть?

«Так ты мусорок, оказывается. Оперативный состав. Скорее всего, сыскарь. Значит, я свой гонорар увеличу вдвое. С вами, ментами, у меня особые счёты».

— Чёрное пальто, чёрный портфель и кепка, как у Ленина, — описал я свой внешний вид и, попрощавшись, повесил трубку.

Голова, конечно, трещала по швам, а в животе, казалось, зверствовала сотня пираний, раздирая внутренности в мелкие клочья. Корчась от изжоги, я встал с постели и пошёл в ванную. Выплюнув в раковину горькую слюну, я взглянул на себя в зеркало.

— Да, Жорик, твоя безудержная склонность к пьянству есть главная причина, почему ты до сих пор не стал лучшим адвокатом страны, — сказал я вслух своему опухшему и перекошенному отражению лица.

Пожалуй, единственным положительным опытом, приобретённым за те годы, которые были отданы поиску радости на дне бутылки, было то, что на следующий день после пьянки я научился быстро избавляться от похмельного синдрома. Уже достаточно длительное время я прибегал к услугам верных спутников в этом нелёгком деле: газированной минералке с солью, клизме, контрастному душу, горячей солянке (или хотя бы куриному бульону с лапшой), жареному мясу под острым соусом и крепкому чёрному чаю с лимоном. При этом, конечно же, необходимо соблюдать последовательность, ни в коем случае не путая очерёдность применения этих антипохмельных мер.

«Молодец, Рамзан, просто молодец!», — не переставал я радоваться, постепенно приводя себя в порядок после вчерашней попойки в сауне (к концу оргий количество выпитого там пива и водки снизило мои способности к правильной артикуляции до уровня иностранца, лет в шестьдесят предпринявшего попытку выучить русский язык). И надо отдать должное Рамзану: столько выпить, не спать полночи и при этом не забыть своего обещания подыскать мне богатенького клиента.

После посещения трактира (где я закончил «курс реабилитации» и даже выпил пятьдесят грамм для окончательной победы над похмельем) до встречи ещё была уйма времени. Поэтому я решил погулять по Царицынскому парку, подышать свежим воздухом. После пьянки это тоже необходимая процедура. Настроение с каждой минутой становилось лучше. Было предчувствие того, что скоро у меня появится приличное дело, а значит, и приличные деньги. Рамзан ведь серьёзный человек. И окружение у него должно быть тоже солидное. Ну не по заливу же чьей-нибудь квартиры ко мне обратился Сергей Фёдорович. Вряд ли у Рамзана такие знакомые, которые будут судиться с соседями из-за такого пустяка. Деловые люди всегда могут договориться, а не томиться целыми месяцами в коридорах суда в ожидании разрешить спор, привлекая адвокатов и экспертов по поводу расчёта стоимости ущерба, причинённого неполадками в санузле.

Я медленно шёл по парку, тщетно пытаясь поэтически воспеть грязь и серость московской весны. Гуляя вокруг недостроенного за двести лет дворцового комплекса эпохи Екатерины II, я в который раз порадовался за свою принадлежность к либерально-паразитическому сообществу, за возможность так вот бесцельно тратить время, которое люди иных профессий вынуждены проводить у себя на работе — на фабриках и заводах, на рынках, на скотных дворах, в офисах …

Придя домой, я неспешно собрался, взял пустой портфель и поехал на станцию метро «Каширская».

Выйдя на улицу из подземки, я быстро отыскал глазами Сергея Фёдоровича. Им оказался ничем непривлекательный мужичок — невысокий, худой, с кривыми ногами. Чёрные усики нисколько не придавали ему мужской значительности, скорее наоборот — это походило на попытку небритых юношей выглядеть старше своего возраста. Заметив меня, он улыбнулся и протянул мне руку. В момент рукопожатия я поймал его колючий, чуть нагловатый взгляд.

— Георгий Владимирович? Очень приятно. Рамзан мне рекомендовал вас как очень хорошего адвоката. Он отзывался о вас как о принципиальном и вдумчивом человеке, профессионале с большой буквы. К тому же, у вас разносторонняя практика, и уже совсем немалый опыт работы.

Я не без удовольствия слушал эти приятные слова в свой адрес, разглядывая собеседника. Прежде всего я обратил внимание на его одежду, часы и обувь. Ничего дорогостоящего. Жаль.

— Ну что вы, Сергей Фёдорович, я ещё не заслужил вашей лести.

— Георгий Владимирович, я на машине, она тут рядом, у дороги. Не возражаете, если мы там поговорим? Документы вам покажу. Пойдёмте.

Вообще-то я бы предпочёл разговор в кафе или ресторане, но его предложение продолжить разговор в машине я воспринял как возможность для себя оценить благосостояние своего будущего клиента. Если его машиной окажется новая иномарка, то свой гонорар я могу подкорректировать в сторону увеличения.

К моей радости, машина, к которой подвёл меня Сергей Фёдорович, была вишнёвая «Тойота-Камри», на вид не старая.

— Прошу вас, Георгий Владимирович, — любезно приглашая меня занять переднее кресло пассажира, сказал Сергей Фёдорович, открывая передо мной дверь.

Усаживаясь в машину, я увидел, что на водительском месте сидел бандитообразный парень лет двадцати пяти. Выглядел он соответственно — короткая стрижка, чёрная кожаная куртка, на правой руке сверкал жёлтый металлический браслет.

— Знакомьтесь, это мой водитель, — усаживаясь сзади меня, сказал Сергей Фёдорович.

— Николай, — произнёс водитель и протянул мне свою широкую ладонь.

В момент рукопожатия моя рука была крепко зажата в его руке. Ничего не подозревая, я смотрел в его лицо и изображал улыбку. Николай быстро вывернул мне руку и потянул её к себе.

— Что происходит?.. — попытался я возмутиться и хотел было повернуть голову назад…

Но едва я обернулся, как ощутил довольно сильный удар по голове, даже не удар, а толчок, от которого у меня перед глазами вспыхнули яркие круги, а во рту лязгнули зубы. Не успев испугаться, я почувствовал, что сердце всё же подскочило куда-то к низу шеи. Через секунду я ощутил, что, оказывается, до крови прикусил язык, а из глаз брызнули слёзы. Наконец я понял, что удар пришёлся по затылку.

— Не дёргайся, сука, — пригрозил мне водитель, пристёгивая наручниками мою левую руку к замку противоугонного блокиратора, вмонтированного в коробку передач.

Я повернул заметно потяжелевшую голову вправо в надежде найти возможность высунуться из машины и позвать на помощь, но в этот момент моё горло сдавил холодный металл. Вероятно, цепь.

— Я сейчас дёрну, и твоя подъязычная кость хрустнет, как у висельника, — медленно выговаривая слова, продышал мне в ухо Сергей Фёдорович. Такую манеру говорить со своей жертвой я видел часто в кино про вампиров.

Я молчал. От растерянности я не знал, что сказать. К тому же, спрашивать, что этим вампирам от меня надо, было бы проявлением трусости с моей стороны. А единственное, что я мог им в ту минуту противопоставить, это только напускное спокойствие.

— Так вот, — продолжал свою экзекуцию надо мной Сергей Фёдорович, — хочешь быть висельником, завтра твой труп найдут у тебя же дома. Будто сам повесился…

— Не получится, — хрипло возразил я. — На шее две странголюционные борозды останутся. Экспертиза покажет, что…

— Не умничай, сука! — сдавливая мое горло цепью, закричал Сергей Фёдорович.

— Товарищ майор, — водитель обратился к Сергею Фёдоровичу, — может, повезём его на Лубянку? А там уж…

— Верно говоришь, лейтенант, — согласился с ним Сергей Фёдорович. — Поехали. Там уж расколем его до жопы.

Автомобиль плавно тронулся с места и выехал на проезжую часть. Меня повезли на допрос. Правда, не туда, где располагается головной офис ФСБ РФ, а совсем в другое место. Машина стремительно понеслась по Каширскому шоссе в сторону области.

— Я майор ФСБ Фролов, — представился мне Сергей Фёдорович. — Управление по борьбе с терроризмом. Слыхал про такое?

— Ошейник ослабь, майор, — задыхаясь, ответил я.

— Слыхал, я спрашиваю? — заорал майор мне в ухо, нисколько не ослабив свою удавку.

— Да…

— Так вот, я сотрудник этого управления. Вчера мы взяли твоего Рамзана. Он во всём признался. Так что отпираться тебе бессмысленно. Нашему управлению даны такие полномочия, что даже гестапо нам бы позавидовало. Мы имеем право ликвидировать любого, кто нам покажется причастным к терроризму. Понял?

— Не совсем, — сказал я, пытаясь правой рукой сдерживать удавку на шее. — Я-то здесь причём?

— О чём вы вчера говорили с Рамзаном?

— Да о всяком…

— Выкладывай всё, а то потом поздно будет, — ослабив свою удавку, сказал Сергей Фёдорович.

— А что рассказывать-то? Встретились, выпили, попиздели за жись… Потом поехали тёлок ебать … — я кратко изложил события вчерашнего дня.

— Ты чё, сука, нас за лохов держишь? — опять заорал мне в ухо Сергей Фёдорович. — Я тебе сейчас яйца отрежу! Выкладывай, что ты взрывать собирался?

— Да не помню я, пьяный был, — попытался я уйти от ответа.

— Если не вспомнишь, я тебя на твоих же кишках повешу, — продолжил озвучивать свои «пугалки» майор ФСБ.

— Ну был, может, какой базар… Так ведь по пьяни… Я так однажды на мраморную статую полез…

— Я последний раз тебя спрашиваю, что ты взрывать собирался? — срывая голос, закричал Сергей Фёдорович.

— Не помню… — чувствуя, как на меня накатывает страх, ответил я.

— Товарищ майор, кончать с ним надо, — опять заговорил водитель. — Выедем за город, там и прикончим…

— Давай, лейтенант, — вдруг успокоившись, сказал Сергей Фёдорович.

«Что мне делать?», — спросил я себя. Наверное, каждый, оказавшись в такой ситуации, начинает перебирать в мозгу все возможные варианты своего спасения. Выпрыгнуть на ходу не удастся — рука пристёгнута наручниками, шея на цепи… Даже если бы не было этих сдерживающих факторов, то выпрыгивание из машины, несущейся на полном ходу, — спасение ли это? Выход был один — дождаться, когда приедем куда-нибудь, а там, может, появится шанс.

То, что нас сдали чекистам проститутки из сауны, у меня не было сомнений. Все они работают под ментовской крышей. ФСБ тоже прибегает к их услугам. Рамзан, как доносчик, мной исключался сразу. «Вчера мы взяли твоего Рамзана. Он во всём признался. Так что отпираться тебе бессмысленно…», — это самый простой оперский трюк. Я же не малолетка, чтобы купиться на такой дешёвый понт…

Мы миновали МКАД. Через несколько минут по правую сторону начали появляться лесные массивы. Ещё некоторое время спустя, машина свернула с главной дороги вправо и на тихой скорости поехала по узкой лесной дороге. В зеркале заднего вида я заметил, что за нами следует легковой автомобиль на дистанции около ста метров. «Машина оперативного прикрытия», — догадался я. Через несколько минут у следовавшей за нами машины несколько раз блеснули фары. Это было сигналом для остановки.

— Всё, приехали, — сказал Николай, сворачивая на обочину.

Сергей Фёдорович быстро вышел из машины и открыл правую переднюю дверь. Когда с меня сняли наручники, моё твёрдое решение сбить с ног маленького кривоного майора и бежать прямиком в лес оказалось слишком наивным — в руках у Фролова был пистолет, направленный на меня.

— Вылезай, ублюдок, — скомандовал он.

Я подчинился. Горячая боль в затылке от недавно перенесённого удара просила приложиться к чему-нибудь холодному. «Когда закопают в мёрзлой земле, быстро голова остынет», — зло подшутил я сам над собой в попытках успокоить свою боль.

— Пошёл вперёд, — ткнул меня в спину Сергей Фёдорович. — Шагай быстрей и не оглядывайся.

Серая ледяная корка легко проваливалась под ногами. Я шёл в лес, специально замедляя шаги в надежде, что, может быть, люди в изредка проезжающих по этой дороге машинах заметят нечто подозрительное в том, что в эту минуту происходит со мной. «Может кто-то, вызовет по мобильному телефону милицию?» — глупо надеялся я. За спиной хлопнули дверцы машины, и послышался негромкий и неразборчивый разговор. Я оглянулся — из второй машины вышли три человека и направились за мной. «Понятно, убивать меня будут всей оперативной группой…».

— Я же сказал, не оглядываться, — Фролов прыжком наскочил на меня, пнув меня ногой в правый бок.

Я опять молча пошёл вперёд, думая о том, как внезапно подкралась смерть. Без всяких предвестников. Даже ни одна ворона не каркнула мне в окно сегодня утром, а настроение перед встречей с Сергеем Фёдоровичем было чуть ли не праздничным. Хотя нет, накануне ночью мне приснился сон…

«Шанс выжить есть в любой ситуации, — сказал мне внутренний голос, — даже в падающем самолете. А уж здесь-то. Ведь ты, Жора, артист! Играл в студенческом театре… Сейчас у тебя самая главная роль в жизни…».

От неожиданного и сильного толчка в спину я упал на землю лицом вниз. Через мгновение рука Фролова сдавила мою шею, а на затылке я почувствовал холодное дуло пистолета.

— Ну что? — голос майора ФСБ звучал над моею головой, как голос ангела смерти. — Последний шанс тебе даю, придурок. Будешь говорить?

— Буду! — заорал я в ответ, насколько мог это себе позволить, лёжа на животе, прижатым к земле, как пойманный зверь. — Да, я террорист. Готовил взрывы в Москве и Волгодонске. Сам взрывчатку таскал на себе. Никто меня не проверял. Потому что у меня славянское лицо! Ненавижу вас, тварей! Думаешь, я последний? Да нас сотни таких! В своих братьях-шахидах я уверен. Они за меня отомстят. Всё взорвут на хуй! Стреляй, блядь. Алла Акбар!..

Прокричав последние слова, я почувствовал, как застывшие от страха губы чуть размягчились. Я ждал реакцию на мой выпад. Мои «признания» в причастности к терроризму должны были спасти меня в эту минуту. Ведь нельзя же меня прямо сейчас ликвидировать, если ещё сотни таких же террористов готовят новые взрывы. Отсюда вывод: со мной надо работать, проводить следственно-оперативные мероприятия. И чтоб всё было официально, а не так, как здесь — в лесу, под дулом пистолета. А уж оказавшись в кабинете следователя, можно будет потолковать о том, почему я в пьяном бреду похвастался Рамзану и проституткам о своих экстремистских методах в адвокатской практике. И самое главное — где доказательства? Ни хрена у вас не выйдет! В крайнем случае, закошу под психа…

— А ну-ка встань, — как-то неожиданно и подозрительно вежливо сказал Фролов и стал помогать мне подняться. — Вставай, Георгий, вставай, родной.

Я медленно, с чувством достоинства, встал на ноги и свысока посмотрел на маленького майора. «Только бы не переиграть..», — думал я в тот момент, стараясь глядеть хотя и в его сторону, но не в глаза.

Фролов улыбался. Я молчал. Немая сцена была абсурдной. Я постарался изобразить надменное лицо и всем своим видом показать ему: «Ты, кажется, собирался везти меня на Лубянку? Вези». Три тёмные фигуры стояли слева от меня в десяти шагах и молча наблюдали за происходящим. Я не обращал свой взгляд в их сторону, демонстрируя тем самым — мол, я с начальником разговариваю, а значит, количество его помощников для меня абсолютный ноль.

— Браво, Георгий, — вдруг сказал Сергей Фёдорович и, спрятав пистолет в карман, потянулся меня обнимать. — Молодец!

В замешательстве я начал мягко сопротивляться майору, слегка отталкивая его, чтобы избавиться от его объятий. Не понимая, что происходит, я повернул голову влево и тут…

— Рамзан?..

Рамзан стоял в длинном чёрном пальто посредине двух молодых парней. Он смущённо изобразил улыбку и быстрым шагом направился ко мне со словами:

— Георгий, я тебе сейчас всё объясню.

Моим первым желанием было со всей силы заехать ему по физиономии. Но руки и ноги плохо слушались, всё тело как-то обмякло. Оставалось только плюнуть ему в лицо. Но я сдержался.

— Послушай, брат, — сказал Рамзан и хотел подойти ко мне поближе.

— Подожди, Мурза, — перебил его Сергей Фёдорович. — Я сам всё объясню.

Сергей Фёдорович быстро повернулся ко мне и сказал:

— Извини, Георгий, это была проверка.

— Какая ещё проверка? — пролепетал я, начиная приходить в себя от пережитого ужаса.

Фролов взял меня под руку и повёл обратно из леса — к дороге.

— Дело в том, что никакие мы не чекисты. Мы друзья твоего Рамзана. Сегодня утром он рассказал нам о тебе, и мы решили с тобой встретиться. Мы твои братья по духу. Нам нужно быть вместе…

— Вместе? А кто вы такие? — я снова испугался этих непонятных друзей Рамзана и даже на несколько секунд повернул голову назад — разглядеть их получше. Они молча шли за нами.

— Я руководитель русского отделения Аль-Каиды, — сказал Сергей Фёдорович и пристально посмотрел мне в глаза. Выдержав паузу, он вполоборота обернулся назад и, кивнув головой в сторону Рамзана и двух неизвестных мне товарищей, добавил: — а это мои помощники.

Я встал, как вкопанный. Все мысли, вопросы, загадки мгновенно растворились в тихой сумеречной пустоте мёртвого леса.

— Ещё раз извини нас за эту проверку, но она была нам необходима, — не дав мне опомниться, продолжал Сергей Фёдорович. — А что нам оставалось? Поверить твоим экстремистским высказываниям? Так по пьяни мы все экстремисты. Мы должны были убедиться в твоей твёрдости. А вдруг ты бы струсил?

«Но если честно, так я струсил. От страха даже живот заболел. Роль, которую я разыграл перед активистами Аль-Каиды, предназначалась как раз для их противников. От испуга перед ФСБ всё это было, уважаемые коллеги-террористы!».

— Но ты оказался молодцом, — снова начал хвалить меня Фролов. — Настоящий герой. Нам такие нужны.

— Для чего?

— Как для чего? — неподдельно удивился Сергей Фёдорович. — Ты что, не желаешь бороться с мировым злом? Так и собираешься отсидеться на обочине жизни? И это в то время, когда идёт такая схватка!

— Какая схватка? — я не понимал, к чему он клонит.

— Всё, что тебе известно о коррупции в России, — это лишь часть той правды, которая скрыта от всего человечества.

— Вы о мировой мафии, что ли? — уже не скрывая усмешки, спросил я.

— Почти угадал, — не обращая внимания на мою несерьёзность, сказал Сергей Фёдорович.

Мы подошли к машинам. Я достал сигарету и закурил. Затягиваясь дымом, я подумал о том, как всё чертовски закрутилось — вышел из дома на встречу с клиентом с мыслью заработать на том, чтобы начать очередную занудную судебную тяжбу, а тут на тебе! — пресловутые международные террористы в друзья напрашиваются, работать вместе предлагают. Зачем я им понадобился? В инженерно-сапёр-34

ных войсках я не служил, с минно-подрывным делом не знаком. Им что, простой смертник понадобился?

Будто услышав мои мысли, Сергей Фёдорович ответил на мой неозвученный вопрос:

— Ты готов нам помочь в очень серьёзном деле? Как адвокат нашего товарища, который сидит сейчас в тюрьме. Мы подумали, посовещались — освободить его можешь только ты, Георгий. Больше некому.

Наверняка моё выражение лица в тот момент лучше всяких слов передало мою догадку: «Ах, вот оно что!».

— Холодно что-то и сыро, может, сядем в машину? — предложил Сергей Фёдорович.

Я выкинул сигарету и предусмотрительно сел на заднее сиденье. Николай, недавний «лейтенант ФСБ», смущённо улыбнулся мне. Рамзан сел рядом со мной, а Сергей Фёдорович занял переднее место пассажира.

— Так вот, — продолжил Сергей Фёдорович. — Нам нужен свой парень, проверенный.

— Ну что ж, я согласен, — успокоившись, ответил я и тут же пустился в приятные рассуждения о своём призвании: — Мой профессиональный долг — защищать любого, кем бы он не был. По закону даже дьяволу должен быть предоставлен адвокат.

— Я знал, что ты согласишься, — не поворачиваясь ко мне лицом, как бы про себя, сказал Рамзан.

— Для начала, ответь мне на такой вопрос, — потирая руки в предвкушении интересного разговора, спросил меня Сергей Фёдорович: — ты нас не выдашь? Ведь про Аль-Каиду наши враги только и рассказывают, что мы негодяи, тупые убийцы. Хотя на самом деле — мы боремся против мирового зла, оплотом которого является США. Наша борьба идёт по всему миру… Короче, ты согласен участвовать в нашей борьбе?

— Давно мечтал закрыть Америку, — пошутил я в ответ.

— Тогда поехали, — Сергей Фёдорович кивнул головой, и машина, лихо развернувшись, понеслась по дороге. — Суть дела такова. Полгода назад ФСБ приняла нашего товарища, Назира Хамалова, члена нашей организации. Сейчас он сидит в «Лефортово» — ждёт суда. Ему вменяют попытку сбыть за границу секретный проект советской суперторпеды «Шакал». Она была создана незадолго до развала СССР в одном казахском оборонном НИИ. Понятно, что когда Союз умирал и его разрывали настоящие шакалы, про эту секретную разработку, как и про многие другие, забыли. Русские генералы занялись очень прибыльным бизнесом — продажей военных секретов. Тогда нами было принято решение оснастить иракские ВМС этими торпедами, которые способны в считанные минуты потопить весь американский флот в Персидском заливе. За передачу этой секретной документации иракским спецслужбам отвечал Назир Хамалов, который, как и все мы, свято верил в то, что Саддам Хусейн всерьёз собирался воевать с США. Ну про итоги этой войны тебе известно — запуганный бородатый дедушка защищается сейчас в суде с помощью полутора тысячи адвокатов. Надеясь, что это спасёт его от виселицы. То есть всё, на что хватило этого грозного диктатора, — собрать один полк болтунов. Дурилка картонная… И теперь всё бремя ответственности за освобождение Ближнего Востока легло на нас — честных и бесстрашных бойцов Аль-Каиды. О своих контактах с Хамаловым продажная иракская военная разведка сообщила американцам. ЦРУ, в свою очередь, пожаловалось ФСБ. Хвала Аллаху, документы так и не были перехвачены — мы их спрятали в надёжном месте. Чуть позже мы переправили их в Иран.

— Иран? Почему такая неразборчивость в связях? — несмотря на то, что от всего услышанного у меня уже перехватило дух, я всё же не мог не задать этот вопрос, поскольку моё детство прошло в дыму и грохоте ирано-иракской войны, которая велась в телепередаче «Международная панорама».

— А тебе не всё равно, кто устроит «Пёрл-Харбор» в Персидском заливе? — усмехнулся Фролов в ответ.

От причастности к готовящимся великим потрясениям на планете моя ушибленная голова слегка закружилась. Я всегда чувствовал в глубине души, что нечто особенное мне уготовано судьбой. Правда, каково это предназначение, я не знал. Быть может, оно опасно и разрушительно? Такое же, как у тех простых мужичков, на которых я обратил внимание в рюмочной на Никольской улице, где я опохмелялся со следователями из ОВД «Китай-город». Эти двое мужичков, с виду типичные пьянчуги, вели себя странно — подозрительно озирались, их лица были чем-то серьёзно озабочены, говорили они тихо, и их голоса терялись в звоне посуды и шуме, царившими в этом заведении. Однако мне удалось расслышать несколько фраз из их таинственного разговора:

— Решено, — сказал мужичок в замусоленной кепке своему товарищу, облокотившись на столик-грибок (рудимент советского общепита). — Завтра мы начинаем.

— Это уже точно? — второй мужичок пригнулся за столиком, чтобы приблизиться к своему собеседнику. — У нас всё готово для этого?

— Всё продумано до мелочей, — ответил мужичок в кепке и протянул свою рюмку, чтобы чокнуться с собутыльником. — Завтра увидишь.

Я бы забыл об этом случайно подслушанном разговоре, но на следующий день, 11 сентября 2001 года, смертельное авиашоу с участием арабской пилотажной группы потрясло весь мир. С тех пор меня время от времени мутило странное ощущение: а не видел ли я организаторов этих терактов? Их скромный вид и место обсуждения их планов меня нисколько не смущали. Ведь я тоже, в своё время сделавший величайшее историческое открытие, разгадавший тайну крестовых походов на Ближний Восток (оно случилось в результате ночного озарения, когда я задался вопросом об истинных причинах этих масштабных военных экспедиций), понявший, что их окончательной целью было воссоздание Государства Израиль, стоял там же, в рюмочной, за столиком-грибком, заставленным селёдочной закуской, а не за кафедрой Гарвардского университета или «Оксбриджа»^[3].

Фролов чем-то отдалённо напомнил мне этих типов из рюмочной — такой же маленький, плюгавенький усатик. Из курса судебной психологии мне было известно, что люди с такой комплекцией отличаются ярко выраженным честолюбием, жестокостью и повышенной сексуальной активностью — очень подходящий контингент для тайных обществ, где оргазм от осознания скрытого могущества несравненно приятнее явного господства.

Машина пересекла МКАД. Николай уверенно петлял между автомобилями, обгоняя их то справа, то слева. Я прокашлялся — Рамзан и Сергей Фёдорович повернули головы в мою сторону, и я спросил их:

— А в чём будут заключаться мои услуги по этому делу?

Фролов ненадолго задумался, улыбнулся Рамзану и сказал мне:

— Чуть позже мы посвятим тебя в нашу задумку. А пока нам нужно всё обсудить с товарищами. Получить утверждение этого плана.

Машина свернула с Каширского шоссе и поехала к моему дому. Было очевидно, что мой адрес им был хорошо известен (вычислили по номеру домашнего телефона). Николай не спрашивал меня, как проехать ко мне.

— Сергей Фёдорович, — решил я задать ему личный вопрос, — Рамзан, я знаю, мусульманин, а вы?

— Я? — переспросил Сергей Фёдорович и отвернулся. Выдержав недолгую паузу, он ответил: — Да, но… Но показывать я тебе этого не буду.

«Вот ещё! Больно мне надо твой хуй разглядывать, — обиженно подумал я. — Вообще-то я другое имел в виду…».

— Обрезание — это не всегда обязательно, — неохотно вмешался в наш разговор Рамзан.

— А мне, например, врачи запретили, — поспешил дать и о себе объяснение на эту тему Николай.

Я в свою очередь решил воздержаться от рассказа о том, как забавный случай отщипнул у меня крайнюю плоть. Было это в десятилетнем возрасте на летних каникулах, когда я гостил у бабушки своего одноклассника Равиля Султанбекова в татарской деревне. Однажды утром меня в числе весёлой ребятни пригласили (как оказалось, по ошибке) в уютный дом загадочного доброго старца. Угостив нас сладостями, он поправил свою тюбетейку, прочитал молитву и, поглаживая свою седую бородку, что-то хитро спросил. Равиль мне тихо перевёл его вопрос: «Ну что, кто из вас самый смелый?». Громче всех слово «минь», то есть «я» по-татарски, кричал я… Когда во время этой деликатной операции я вскрикнул «больно!» и заревел, было уже поздно…

Машина подъехала к моему подъезду. Сергей Фёдорович включил в салоне свет, повернулся ко мне, и достав из внутреннего кармана конверт, протянул его мне:

— Это твой гонорар. Здесь три тысячи долларов.

— Это хорошо… — еле сдерживая собачий восторг, дрожащей рукой я взял деньги. — У меня как раз сейчас любовный период, а это, сами понимаете, большие расходы.

Этот странный роман случился, что неудивительно, как служебный, точнее — профессиональный.

Всю зиму я занимался делом о выселении таджикских цыган из квартиры, которую им «сдал» участковый милиционер. Хозяйка квартиры — одинокая пенсионерка — уже год жила на улице. Подкармливали её сердобольные азербайджанцы, которые работали на рынке возле её дома.

Дело это шло с большим трудом, даже, можно сказать, совсем не шло — вздорная, истеричная судья под надуманными предлогами отказывала мне в приёме иска. За много лет своей практики, неоднократно преодолевая запутанную, вольно трактуемую процедуру подачи документов в суд, я убедился в том, что главной задачей любого судьи является прежде всего отказ в судебном рассмотрении просьбы гражданина. В этом и заключается основная причина труднодоступности к российской Фемиде. Действительно, зачем для судьи лишнее дело в производстве? Зарплата от этого не изменится. Кстати, вот если бы судьям платили в зависимости от количества рассмотренных дел, то, я уверен, наши суды работали бы со скоростью McDonalds. Прежде, чем я пугану муляжом гранаты судью, моё исковое заявление должно было пройти «проверку на пригодность», а поэтому мне оставалось только одно — быть настойчивым: каждый приёмный день приходить в суд, чтобы подавать всё новые и новые документы.

В один из таких приёмных дней я привычно занял место среди посетителей в коридоре на скамейке возле судебного зала. Напротив сидела молодая особа с закрытыми глазами. Время от времени она открывала рот, чтобы зевнуть, напоминая этой зевотой усталую измождённую жабу, уснувшую жарким летним днём на берегу вонючего пруда.

Разглядывая спящую барышню, я нашёл её симпатичной и добродушной. Правда, склонной к полноте, несдержанности плоти. На её лице мирно застыло последнее очарование молодости, и персиковый румянец уже не был по-юному свеж. «Персик», хоть и был по-прежнему сладок, но с лёгким привкусом огорчения, которое непременно наступает при вкушении красивого, но перезревшего осеннего плода. На пальцах обеих её чуть пухленьких рук поблёскивало скопление золотых и серебряных колец, но обручального не было.

— Кто следующий? — из-за двери выглянуло недовольное лицо секретаря судьи.

Просители Фемидовой милости, заполонившие коридор, своим шипением и возбуждёнными выкриками разбудили спящую посетительницу напротив меня и поторопили её идти к судье.

— Ага, ага, ага, — растерянно проголосила она и, показав мне свой внушительный зад, брючный шов на котором не выдержал нагрузки и разошёлся (в эту трещину можно было разглядеть даже цвет её трусиков), быстро исчезла за дверью.

Как я и предполагал, пробыла она там недолго. То, что у неё искового заявления не приняли, было видно по выражению её лица. Через минуту, когда она удалилась, из-за двери кабинета судьи опять появился толстомордый и наглый секретарь (я б таких не то чтобы тюремным писарем на Колыму, на строительство гранитной набережной Северного Ледовитого океана отправлял). Именно они, секретари судов, — основная кадровая смена российских судей, этих злых языческих божков.

— Она уже ушла? — обратился он к посетителям. — Ну вот, а ксиву свою оставила. Лучше бы деньги забыла.

— Давайте я передам, я её коллега, — я встал и взял удостоверение у него из рук.

Быстро спускаясь по лестнице к выходу, я заглянул в красное удостоверение: Анастасия Фатиховна Милкашевская…

Через две недели, когда мы стали любовниками, я узнал, что она была не только результатом банального русско-татарского симбиоза. По утверждению Насти, в её роду были замечены также поляки и даже немцы. В этом я усмотрел глубокие корни интеллигентности.

— А адвокаты в твоём роду были? — поинтересовался я во время нашего свидания в английском пабе.

— Нет, в семье с детства хотели, чтобы я стала врачом, — ответила она мне с неопределённой улыбкой. — После восьмилетки я поступила в медучилище, готовилась в медицинский институт, но потом, сам знаешь, время-то какое началось. Надо было деньги зарабатывать, а врачи в девяностые зарплату по полгода не видели. Решила пойти в юридический.

На минуту я представил нереализованный сценарий её врачебной жизни: она тяжёлой и неуклюжей походкой ходит по больничным палатам в белом халате; на её круглом миловидном лице застыли усталость и ответственность за здоровье пациентов; больные благоговейно слушают её строгие наставления и покорно следуют им …

— Надеялась, что адвокатов ждут быстрые и лёгкие деньги? — спросил я, выпрыгнув из потока своего воображения в тот момент, когда застал Настю в процедурном кабинете во время её ночного дежурства при соитии с каким-то сорокалетним очкариком — видимо, с заведующим отделением больницы.

— Знаешь, когда я работала медсестрой, моего младшего брата с товарищем привлекли за участие в изнасиловании.

Срок им грозил от восьми лет. Мама наняла через знакомых адвоката, который запросил такую страшную сумму, что нам пришлось не только отдать ему все свои сбережения, но и надолго залезть в большие долги. Тогда я была удивлена дороговизной адвокатских услуг.

— А оказалось, что адвокат брал эти деньги не только для себя, а ещё для следователя с прокурором? — предугадал я и протянул Насте салфетку, указав ей на необходимость избавиться от козявки, торчавшей из её левой ноздри.

— Ну да, дело быстро замяли, — ответила Настя, сморкаясь.

Настя была ещё только начинающим адвокатом (со стажем чуть более года) и в отличие от меня, привлечённого в это сообщество голливудскими сказками про суды присяжных, она была из тех, кто при выборе этой профессии уже знал, что наша адвокатура давно превратилась в беззубую шлюху коррумпированной судебной бюрократии, а размах государственного беспредела и безумства достиг апогея — вступили в силу законы об обожествлении судей, ментам фактически были предоставлены чрезвычайные полномочия, прокурорам даровались абсолютно неограниченные возможности вмешиваться в жизнь любого человека или фирмы, а наскоро придуманным судебным приставам была отведена роль попрошаек и бездельников, по закону лишённых реальной возможности приводить в исполнение судебные акты. Пока престарелые лицедеи и самовлюблённые павлины, занимавшиеся адвокатской практикой на российском телевидении, восторженно разевали рты, восхваляя наперебой эти пьяные выходки законодательной власти (я исхожу из того, что проекты законов в девяностые писались в бане «под пивом», во время весёлых попоек на охоте либо с похмелья. Иначе как можно объяснить такое количество «противоречий и пробелов» в наших законах?), рядовые адвокаты во всеобщем коррупционном угаре так стремились играть главную роль в одной и той же пьесе «Дай взятку и спи спокойно», что их в другой роли уже перестали рассматривать. Вопросы клиентов адвокату свелись до минимума: «А у вас на этого прокурора выход есть? А на судью? Нету?.. Извините, до свидания». За это адвокатуру не только перестали бояться, ценить и уважать, но и отшвырнули на периферию правовой системы, а если быть точнее, её вышвырнули за ненадобностью (ничто же не мешает следователю, прокурору или судье взять взятку напрямую). Поэтому недаром из всех законов, принятых во время так называемой судебной реформы (её истинная цель заключалась в том, чтобы никакой реформации правосудия не допустить), закон об адвокатуре в России был принят самым последним. Потому что адвокатура сама определила место собственной значимости.

Прекрасно зная обо всём этом, как же Настя видела себя в этой профессии? Как и большинство адвокатов — заниматься «разводкой клиентов»?

Косвенный ответ на этот не озвученный мною вопрос прозвучал в сиамском ресторане (мне пришлось свозить Настю в Таиланд, поскольку все её подружки там уже побывали, а она, бедная, нет). В тот момент, когда я боролся с рвотной реакцией на сладкие креветки и салат из жареного солёного ананаса с луком, заиграла трель мобильного телефона Насти, и на несколько минут она забыла о моём присутствии. Из её разговора с телефонным собеседником я понял, что звонил её бывший бойфренд, Саша Клыков. Она прожила с ним около восьми лет ничем не примечательной жизни. Расстаться с ним ей помогло неожиданное вмешательство психопата, который во время своего очередного припадка бешенства развлекался стрельбой из охотничьего карабина наобум из окна своего дома по троллейбусам. Пострадавшим оказался Клыков — он был ранен в руку, при этом была раздроблена кость. Настя тоже была в том троллейбусе, рядом с Клыковым, т. е. пуля-дура могла попасть и в неё. Какое-то время Настя добросовестно ухаживала за больным, но потом перестала и выставила его вещи за дверь.

— Зачем мне нужен был этот инвалид? — объяснила она мне свой поступок, искренне порадовав меня своим цинизмом, благодаря которому теперь у неё был я.

Клыков не остался в долгу: их сожительство закончилось заявлением Насти в суд о привлечении его к уголовной ответственности за нанесение ей побоев. Позже Настя отказалась от идеи его засудить, и их отношения чуть наладились, застыв на околоприятельском уровне, — иногда они созванивались.

Из обрывков услышанных фраз я понял, что Настя обсуждала с Сашей его очередную проделку: у своей теперешней сожительницы он забрал деньги, а поскольку он до этого уже крепко поссорился с ней, она заявила на него в милицию. При этом Лена — так звали сожительницу Саши — была подругой Насти.

— Да, Саш, Лена уже звонила мне и рассказала, что ты её обворовал. Просила быть её адвокатом в этом деле… Что? Ты хочешь, чтобы я стала твоим адвокатом? Ну, это будет зависеть от того, кто мне из вас больше заплатит. Мы, адвокаты, народ продажный…

Вот и ответ. Как говорится, спасибо за откровенность. Закончив беседу по телефону, Настя, не обращая на меня внимания, замурлыкала над дымящимся лобстером на подносе.

Кстати. Кто побывал в Таиланде, согласятся с тем, что там европейских туристов поджидают, в том числе, экзотические варианты надувательства. Кого миновала участь сия, тому повезло. Мне с Настей не повезло. Счёт за лобстера оказался сложенным из стоимостей за каждые сто грамм его веса, хотя цена в меню была указана просто за блюдо из него. Весил этот морской рак больше двух килограмм… Чтобы расплатиться с хитрыми тайцами — цунами их побери! — мне пришлось съездить в отель за недостающими деньгами.

— Странно, почему так дорого? — по дороге из ресторана вопрошала обескураженная Настя.

«Ну прям как в наших судах, — мысленно сравнил я, — только на минутку расслабился, только доверился…». Ведь стоило мне однажды прийти к судье без гранаты, как мне тут же подсунули нечто похожее на «блюдо тайской кухни». Правда, без подобострастных поклонов и резиновых улыбок.

К сожалению, с Настей этими рассуждениями я поделиться не мог. Думаю, если бы она узнала о моих «радикальных методах», отнеслась бы к ним неодобрительно (очень мягко говоря). К тому же, её профессиональные устремления, как я невольно услышал, были направлены совсем на иные цели, нежели мои. Впрочем, меня это не сильно волновало. Развитие нашего романа уже дошло до той стадии, когда душевное беспокойство во мне вызывали другие, более серьёзные, обстоятельства, а здравый смысл подсказывал, что мне пора уже определяться.

К своим тридцати трём годам, успев переспать с кем-то по пьяни, с кем-то по любви, я так и не изменил своим изначальным эстетическим воззрениям, ни за что не желая расставаться с девушкой своей мечты — юной блондинкой с водевильными ногами. По себе знаю, что у тех, кто не женился до моего возраста, в далёкой юности осталась красивая и недостижимая Любовь-Мечта. В белом, розовом или голубом Она шла к тебе сквозь твои сны. Пролетали дни и ночи, но тебе их не было жаль — ведь они были без Неё. В поисках и ожидании Её проходит молодость. Мелькают в памяти глаза и улыбки. Она? Нет, не она. Лица девушек проносятся в потоке времени. Где Она? Может, только что проехала мимо тебя в дорогой иномарке? Кстати, об этой иномарке ты тоже давно мечтал. Ладно, встречу завтра. Чем дольше ожидание, тем сильнее разочарование. Наконец, приходит понимание: никогда! Оглядываешься на вчера. Да, столько было возможностей начать простую и обычную семейную жизнь…

Причём здесь Настя? Конечно, она была слишком далека от образа мечты эпохи моей юности, но в противовес легковесным заоблачным грёзам Настя была уже состоявшейся женщиной, как говорится, без материально-бытовых проблем: с собственной квартирой и машиной. Мечта провинциала! Короче, я сделал ей предложение. Настя с ответом не торопилась.

— Мы мало знаем друг друга… Давай пока будем встречаться… Нам надо понять, подходим ли мы друг другу… — бубнила она что-то в этом роде каждый раз, когда я напоминал ей о своих серьёзных планах.

Выяснение вопроса, подходим ли мы друг другу, оказалось недолгим. Не прошло и трёх месяцев, как наши отношения стали стремительно развиваться по наклонной — от плохого к худшему. Настя всё чаще раздражалась, выискивая любые поводы для обид на меня. К тому же, чтобы понять, что моя роль счастливого героя-любовника не удалась, по всем правилам жанра должен был появиться третий персонаж нашего романа. Третьестепенный и невидимый. Как папа Гамлета. Голос этого призрака прозвучал очень скоро…

Однажды, после недолгого перерыва из-за незначительной ссоры, произошедшей по моей вине (на ночном киносеансе во время эротического нашёптывания я назвал Настю пупсиком, а она в этом расслышала намёк на свою склонность к полноте и обиделась), я решил красиво помириться с ней. Прослушав пение двух «англоязычных» гитаристов в переходе метро, я спросил одного из них, знают ли они песню ‘My Love’, и, получив утвердительный ответ, пригласил их за умеренную плату к дому Насти, чтобы они исполнили эту песню под её окном. Вечером в тот же день я позвонил с уличного таксофона на её домашний телефон и убедился, что она уже дома. Ничего не подозревавшая о приготовленном для неё сюрпризе Настя, взяв трубку и не услышав в ответ ни слова, вежливо выругалась:

— Это безобразие какое-то!..

Минут через сорок я подъехал с музыкантами к её дому. Выйдя из машины, я отыскал окно её квартиры. Свет почему-то в нём не горел. Распинав застывшие собачьи фекалии, кучки которых выглядывали из-под серого весеннего снега, я расставил купленные в ритуальном магазине миниатюрные красные лампадки в виде сердечного символа и зажёг их. Оценив эту огненную идеализацию серой действительности со стороны, я взглянул на окно своей возлюбленной и подумал, что сверху это должно смотреться ещё более романтично. Дав команду своему «оркестру» приготовиться, я набрал номер её домашнего телефона. Ни домашний, ни мобильный телефоны Насти не отвечали. Длинные гудки колючими холодными дротиками врезались мне в ухо. Странно…

Расплатившись с музыкантами, злой и растерянный, я поехал к себе домой, где, уже будучи пьяным (по дороге я выпил чекушку коньяка, закусив шоколадкой), опять предпринял тщетную попытку дозвониться до Насти. Странно…

Лишь утром мне удалось услышать её сонный голос в телефонной трубке, когда я позвонил ей домой. С её слов, оказывается, она «так устала вчера, что, придя домой, сразу уснула».

— Я даже не слышала, что ты мне звонил… — зевая, отвечала Настя.

В тот момент, когда я хотел выплеснуть на неё свою злобу за сорванный вчера «концерт», я услышал в трубке посторонний голос. Мужской…

— Подожди, — сказала Настя и отложила телефонную трубку, оглушив меня раздавшимся в ней стуком о какой-то твёрдый предмет.

Через минуту она продолжила со мной разговор как ни в чём не бывало.

— Что за ночной гость? — обескураженно спросил я.

— Какой ещё гость? — возмутилась Настя. — Это мой водитель. Я же тебе говорила, что я ещё пока плохо вожу машину.

— Водитель должен сидеть в машине у подъезда, а не…

— Он зашёл ко мне, чтобы залить воды в бачок стеклоочистителя, — перебила меня Настя.

Несмотря на эти правдоподобные «отмазки», ситуация всё же требовала объяснений. Я предложил ей встретиться на Кузнецком мосту в семь вечера. Она согласилась.

К назначенному времени я отправился на разборку со своей пассией. По дороге я попытался спокойно обдумать план своего поведения при встрече с ней, но мысли, как непоседливые пчёлы, витали в голове, жужжа под шум электромотора и стук колёс метропоезда. Перебрав десятки способов выведать у Насти правду — психологических методов скрытого допроса, известных мне из институтского курса по следственно-оперативной тактике, — о её отношениях с «драйвером», я понял, что ни один из них не пригоден в качестве безупречного детектора лжи. Каждый из вариантов допускал высокий процент погрешности. Выйдя из метро, я разогнал этот рой негодных мыслей и решил действовать по обстоятельствам.

Недалеко от выхода станции метрополитена в подвальном помещении здания под низкими кирпичными сводами располагался ресторан, уличная вывеска которого призывала прохожих отведать блюда настоящей немецкой кухни и пиво из Баварии.

«Насте это должно понравиться, — решил я, вспомнив о её немецких предках. — И пиво она любит».

Заняв столик, я позвонил Насте и сообщил координаты своего места ожидания. Ждать пришлось долго — больше часа. За это время я, не спеша, выпил водки, закусил и расслабился. За другими столами ресторанного зала сидели по двое и более — дамы и их ухажёры, деловые партнёры и шумные кучки жизнерадостной молодежи. Лишь только за одним столиком сидел одинокий человек в синем джемпере с грустной и далёкой от этих людей улыбкой — это был я. В бессмысленных воспоминаниях прошлого улетучивались, как сигаретный дым, минуты ожидания, в одну из которых непонятно почему из памяти всплыло восхитившее меня в студенческие годы правило из Ясы Чингисхана^[4]— строгий запрет кому-либо принимать пищу в присутствии людей, не поделившись с ними. Нарушение этого запрета неминуемо влекло смертную казнь. Эта же мера грозила и тем, кто начал есть раньше, чем пришли к застолью остальные участники трапезы.

«Пока Настю дождёшься, можно в голодный обморок упасть! — начал я оправдываться перед монгольской стражей, схватившей меня за это преступление во время моего исторического путешествия, — она всё время опаздывает. Я однажды полтора часа прождал её на морозе…». Но суровые азиаты были непреклонны. К тому же, они не понимали по-русски. Уже когда я, связанный по рукам и ногам, должен был быть брошен палачом через колено и оставлен со сломанным позвоночником мучительно умирать в бескрайней степи, появилась Настя. Заметив её, воины Чингисхана, со свистом пригрозив мне кривыми саблями, исчезли. Небо шокирующей Азии свернулось в точку на потолке.

— Приветик. Давно ждёшь? — усаживаясь за столик, спросила Настя. В ярко-оранжевой блузке с пышными, многослойными кружевами она была похожа на пушистую гусеницу.

— С незапамятных времён.

— Это просто шоу Бени Хилла! — вместо извинения Настя начала с напущенным негодованием рассказывать о причине столь длительной задержки: — Представляешь, я два часа проторчала с клиентосами в нотариальной конторе, чтобы удостоверить документы. Дождались, зашли, а эта противная тётка говорит: «Вы, товарищ адвокат, неправильно их составили. Я только свои образцы удостоверяю». Понятно, деньги вымогала. Спорить бесполезно. Искать другого нотариуса? Так там то же самое. Пришлось соглашаться на её дебильный проект. Пока помощницы впечатывали фамилии и реквизиты, ушёл ещё час. С этими нотариусами вообще беда — их мало, вот народ и готов им втридорога платить, чтобы не стоять в очередях, чтобы без задержек, без волокиты. А нотариусы, конечно, борзеют. Ставят свои условия.

Да, это правда. Отечественный нотариат до начала девяностых представлял собой женское сообщество калек, недоучек и неудачниц, которым не суждено было занять почётное место в органах советской юстиции. Однако, когда страну захлестнула волна приватизации, потребность в разного рода нотариальных услугах резко возросла. В захолустные нотариальные конторы выстроились очереди, и, чтобы туда никогда не заросла народная тропа, в законодательство о нотариате вкралась безобидная, на первый взгляд, норма о том, что численность нотариусов в том или ином регионе определяется по согласованию нотариусов с местными органами юстиции, т. е. были введены квоты. Итогом таких «согласований» стал банальный коррумпированный сговор — нотариусов оказалось слишком мало для населения. Так, на ровном месте появилась проблема искусственного дефицита нотариальных услуг. Попасть в кабинет нотариуса стало также проблематично, как и в кабинет высокого чиновника, а чтобы стать хозяином такого кабинета, например, в Москве, претенденту придётся заплатить нотариальной мафии сотни тысяч долларов.

Во время ужина, наблюдая за Настей, ожидая, как мне казалось, удобного момента для того, чтобы расспросить её о подозреваемом в интимной связи с ней (которого она прятала под легендой о водителе), я вдруг испытал неловкость от осознания того, что моя неудача раз и навсегда покорить Настю могла быть вызвана моей недоразвитой в эпоху советского пуританства сексуальностью. Иначе говоря, «игрушками» я никогда не пользовался и «экспериментировать» не умел. А Настя в постели почему-то часто поворачивалась ко мне спиной, ложась на живот, подставляя свой широкий зад. «Бедняжка! — мысленно сокрушался я, разглаживая целлюлитные вмятины на её пухлых ягодицах. — Твои предыдущие любовники были любителями анального секса?». Конечно, я бы так не подумал, будь Настя помоложе лет на десять. Тогда её поза была бы воспринята мной как щепетильная привычка некоторых юных барышень до замужества сохранять свою драгоценную девственность путём допуска своего секс-партнёра только к анальному входу. Но Насте было уже за тридцать. Откуда была эта поза?

— И давно ты, это самое, с драйвером? — стараясь не задираться, двусмысленно спросил я, не дожидаясь, когда Настя закончит совокупляться с едой.

— Отстань, — даже не посмотрев в мои глаза, отмахнулась от моего вопроса Настя и прильнула к поросячьей рульке.

Я понял, что разговорить упёртую Настю, уже решившую только отмахиваться от моих вопросов краткими ответами, мне не удастся. Ладно, подумал я, в следующий раз… И в этот момент я обратил внимание на то, что Настя опять мельком взглянула на часы. Не более пяти минут назад она уже смотрела на этот же циферблат. «Вот ты себя и выдала, блядь!».

— Настёнок, а Настёнок…

Когда она посмотрела мне в лицо, я пристально заглянул в её глаза. Она же свой взгляд отвела влево, улыбнулась и утопила свои развесистые губы в пивном бокале.

— Пойдём в кино, — ласково предложил я, аккуратно вытирая салфеткой её нос.

— Нет, поздно уже, — замотала головой она. — Завтра мне рано вставать.

— Ещё только двадцать один тридцать — детское время, — взглянув на дисплей своего мобильного телефона, сказал я.

Я и не думал её уговаривать — моей целью было выяснить, куда и к кому она сейчас торопится. Интуиция уже подсказала мне, что обладатель мужского голоса, услышанного мною при телефонном разговоре с Настей сегодня утром, навестит её и вечером. А может, она сама собирается нанести ему ответный визит? Я продолжил осторожное прощупывание измены.

— Может, всё-таки на десятичасовой сеанс? — подмигнул я ей.

— Я же сказала, мне завтра рано вставать, — взгляд Насти опять непроизвольно упал влево. Через секунду она нарочито зевнула.

«Понятно, торопишься к нему. Он уже тебя ждёт? Или хочешь поспеть к его приезду?»

— Ладно, поехали домой. — сдался я.

В такси она что-то щебетала про своих подружек и игриво трепала меня за руку. Я до самого её дома выдерживал молчание, отвернувшись в окно. Когда машина остановилась у её подъезда, я предпринял ещё одну попытку проверить свою гипотезу о двуличности Насти.

— Можно, я заночую у тебя? — чмокая её в щёку, миролюбиво спросил я без малейшего шанса получить согласие.

— Ну я же тебе сказала … — с усталой раздражённостью ответила Настя.

Она была одета в тёмно-коричневую норковую шубу. В этой тяжелой бесформенной одежде, купленной на дешёвом греческом рынке, в пёстрой шали, плавно обхватившей её голову, розовощёкая и округлая Настя была похожа на огромную матрёшку. Этакая русская Венера — Матрёна в мехах…

Домой я вернулся в двенадцатом часу ночи. Набрал её домашний телефон. Трубку взяла Настя. То, что на том конце провода мне отвечала она, ещё ничего не значило — ведь она была хозяйкой квартиры. В ходе разговора с ней я пристально вслушивался в посторонние шумы в радиотрубке. Я слушал не её противный голос, а прослушивал пространство вокруг неё. Вдруг мне послышалось мужское бормотание… В этот же момент Настя начала говорить громче и быстрее, смущённо и чуть растерявшись.

«Вот и всё. Еще нужны доказательства?» — спросил я сам себя.

Не подавая виду, я закончил с ней разговор и отключил радиотрубку от телефона. В отчаянии я не знал, как поступить. Мои подозрения нашли своё подтверждение. Может, завтра подкараулить её у подъезда и изуродовать ей лицо опасной бритвой?

Знаю, что всё это банально и старо, истёрто до дыр. Сколько писателей и поэтов фразисто и талантливо на протяжении веков описывали одну и ту же ситуацию: твои ночные переживания, когда ты думаешь о ней, а она сейчас с другим. Об этом уже всё сказано и спето. Но разве от этого мои чувства менее искренни, душевный надрыв менее трагичен? Какая же ты все-таки дрянь, Настя!..

На следующий день я с самого утра замучил её звонками на мобильный и домашний телефоны — она не брала трубку. Я засыпал её SMS-сообщениями — она не отвечала до вечера. Наконец, мы встретились в суши-баре.

— Настя, я не собираюсь устраивать сцены ревности, — искренне рассчитывая на откровенный диалог, начал я разговор серьёзным доверительным тоном, дождавшись, когда девушка с азиатской внешностью, «косившая» под японку, расставит на деревянных дощечках блюда псевдояпонской кухни и удалится. — С первого дня нашего знакомства я понимал, что наверняка вписываюсь в чужую игру. Туда, где третий — лишний. Я был абсолютно уверен, что у такой, как ты, должен быть кто-то. Но когда ты ответила мне взаимностью, я понял, что его место занял я. Оказалось, ошибся. Настя, видите ли, пребывает ещё в раздумье: и с ним хорошо, и со мной неплохо. В итоге, непонятно — кому ты изменяешь? Зачем ты обманываешь его и меня? Ведь на обмане своё счастье не построишь.

— Я никого не обманываю, — лживо начала отпираться Настя.

— Ну ладно, Насть, — с трудом подавляя свое желание ударить её по лицу, я, натужно улыбнувшись, решил злобно пошутить: — Пока ты не определилась, давай поживём втроём: ты, я и твой драйвер. Кстати, он покладистый парень?

— Не говори ерунду.

— А что, в России сейчас это входит в моду, — не унимался я.

— Ты очень мнительный, тревожно мнительный, — отхлебнув зелёного чая, по вкусу ничем не отличавшегося от заваренной соломы, сказала Настя. — Навыдумаешь всякое…

— А что мне ещё остаётся? Только додумывать… — поняв, что откровенный разговор опять не получился, я решил хотя бы постебаться над своим невидимым соперником, а значит и над Настей: — Только вздыхать. И завидовать крутости этого мачо. Я представляю его симпатичным и скромным, с атлетическим торсом, в меру молчаливым, послушным, даже чуть туповатым. Иначе, чем бы он тебя привлёк?..

— Послушай, он просто водитель, — коротко отрезала Настя.

— Ты за кого собираешься замуж, за него или за меня?

— Я вообще ни за кого замуж не собираюсь! — решительно заявила она.

— Я убил его!

— Кого… ты убил? — испуганно спросила она, выпучив на меня свои глаза и настежь открыв рот.

— Я убил твоего принца!

— Какого принца?

— Того самого, на белом коне, в пурпуровом плаще, с ликом сказочной красоты. Я зарубил этого парня топором у порога твоей квартиры. В тот момент, когда он собирался позвонить тебе в дверь. Что, плохой конец у сказки? Согласен, ужасный финал. Но этот герой из твоих девичьих грёз сам виноват — долго ехал. Опоздал. На много лет опоздал. Вот лет десять назад ему бы никто не помешал преклонить пред тобой колено. А сейчас уже время ушло. Для тебя тоже, Насть. Безвозвратно. Тебе уже за тридцать. И долго ты будешь примерять мужиков?..

Настя молча сосредоточила на мне свой взгляд и, умело обхватив деревянными палочками ролл, заткнула им мне рот…

Этот странный роман близился к концу. Поведение Насти уже было невыносимым, а мои шутки становились всё злее и циничнее. Но всё же завершился он для меня неожиданно. Конечно, я мог порвать с ней резко и нагло, и несколько раз я с трудом сдерживал эти порывы, но, как известно, влюблённости без мазохистского наслаждения не бывает. Я хотел доиграть роль Пьеро до конца.

В один из ненастных воскресных дней в середине апреля мы отправились к Насте на дачу. Город в тот день дышал холодным сырым перегаром. Как назло, на рынке мы не нашли готовых шашлыков из баранины. Настроение у Насти тут же упало.

— Может, не поедем, — как часто это бывало, Настя предложила изменить повестку дня. — Что там делать? Скучно.

Настя была одета в милитаристском стиле — в чёрную стилизованную под гусарский ментик куртку и штаны песочного цвета с широкими накладными карманами по бокам. Поразительное сочетание разных эпох в наряде Насти делало её похожей на кентавра: сверху до пояса она была опереточным гусаром, а ниже — современным солдатом Армии Обороны Израиля. Я решительно настоял не менять планов и, смахнув бумажной салфеткой козявку, выглянувшую из носа этого «кавалериста-пехотинца», продолжил поиски вдоль мясных рядов. Купив «шашлык из курятины», мы взяли такси.

Сквозь холодную сырость и серый туман машина понеслась к одному из моих давних вожделений из числа мещанских радостей — подмосковной даче. В моём представлении уже рисовались сцены из счастливой жизни людей «интеллигентных профессий»: я сижу в кресле у жаркого камина в дорогом клетчатом халате, курю сигару, пью кофе с коньяком и сочиняю очередную судебную речь, насыщенную высокопарными фразами и убийственными аргументами против обвинения моего щедрого клиента; Настя, как обычно, слегка критикует меня и мило посмеивается надо мной, но это меня совсем не злит, даже забавляет; в мелких приятных хлопотах за окном проходят дни, месяцы, годы; ко мне медленно подбираются старость и мудрость; Настя непрерывно полнеет и уже не борется с этим; наши дети красивы и здоровы, у них прекрасное будущее, согретое нашей любовью…

Машина остановилась у высокого забора, из-за которого ничего не было видно. Настя уже предупредила по телефону свою бабушку, которая жила на даче с ранней весны, что мы скоро приедем. Калитку открыла старая женщина, одетая «по-дачному» — в рваных и грязных одеждах.

— Здравствуйте, Елена Васильевна! — воскликнул я. — Пустите нас переночевать, а то нам с Настей негде.

На вытянутом старческом лице Елены Васильевны застыли искусственная улыбка и потуги вспомнить, где она меня раньше видела. Глаза её забегали в растерянности.

— Проходите, конечно, пущу, — наконец, сказала она.

Я по-хозяйски прошёл в открытую калитку и, не оборачиваясь, направился к дому по обледенелой тропинке…

Передо мной стояло убогое, перекошенное бревенчатое строение, образчик деревенского зодчества. Наверняка, он пережил немецкую оккупацию. Даже очень может быть, что в этой избе фашисты пытали пойманных русских партизан и насиловали партизанок.

На самом приусадебном участке — там, где в моих мечтах должна была расти вечнозелёная травка, стоять круглая беседка с ажурной резьбой и струиться фонтан с нимфами, — лежали пустые разбитые ящики, мятые ржавые железные бочки, строительный мусор.

Но окончательное разочарование меня ожидало внутри избы. Миновав террасу, заваленную старыми вещами, источавшими тоскливые запахи умерших эпох, я оказался в мрачной комнате, обставленной древней мебелью. По центру левой стены стояло громоздкое, совершенно несуразное сооружение из красного кирпича — некое уродливое подобие камина. Печник, вероятно, был кубистом — поклонником воинственно примитивного стиля в искусстве начала XX века. Оттого его творение было вызывающе простым и нелепым. Кирпичное чудовище, казалось, само было удивлено своей ролью здесь и в немом изумлении широко разинуло огромный зёв, из которого виднелись дрова, старые тряпки и обломки мебели. Возле этой «европечи», холодной и ненужной, стояло кресло-качалка, перекошенное и в трещинах.

Оцепенело смотря на весь ужас перед собой, я услышал за спиной:

— Ему правда переночевать негде? — спрашивала Настю бабушка.

— Не слушай его, ба, — отмахнулась Настя. — Это у него шутки такие дурацкие.

— Откуда он взялся?

— Он был у нас, я его с тобой знакомила.

— А, это тот, который скандал устроил?

— Нет, это другой.

— Ну что, девчонки, — обернулся я к Елене Васильевне и к Насте, стоявшим у порога террасы, — давайте топор.

— Зачем? — Елена Васильевна испуганно посмотрела на меня.

— Дрова рубить, мы шашлыки жарить будем, — поспешила успокоить бабушку Настя.

— Какие шашлыки? Смотрите, какой дождь! — подняла руку старуха, показывая на небо.

Действительно, с низкого серого неба моросил дождь. Я выругался про себя на непогоду и, улыбнувшись, обратился к «девчонкам»:

— Ерунда, пламя моей души взовьётся до неба! Где топор?

— Где-то был во дворе, — подозрительно неправдоподобно старуха начала изображать забывчивость, вертя головой по сторонам.

— Ладно, пойду готовить место для кострища, — сказал я и пошёл к выходу с террасы.

— Постойте, оденьте что-нибудь на голову, простудитесь, — Елена Васильевна суетливо подошла к столу, заваленному старыми вещами, и начала рыться в стоявшей на нём картонной коробке. — Вот возьмите, турецкая феска.

Откуда здесь мог взяться этот экзотический головной убор, который даже в Турции уже мало кто носит со времён реформ Мустафы Кемаля Ататюрка?

— Это мне? — я протянул руки, чтобы разглядеть поближе сей заморский подарок. — Как здорово! О, Восток, мой Восток!

— Вы что, оттуда? — Елена Васильевна настороженно посмотрела на меня.

— Да! — шутливо кивнул я.

— Ба, не слушай его, — недовольно сказала Настя и ушла в комнату.

— Из Турции? — не обращая внимания на Настину рекомендацию, спросила Елена Васильевна и внимательно посмотрела в мои чуть раскосые глаза, лукаво напоминающие о трёхсотлетнем татаро-монгольском иге на Руси. — Вы что, турок?

— Да, я родом из Турции, — я расплылся в улыбке и надел на голову феску. — А что, незаметно?

— Нет, и акцента нет, — затрясла головой старуха.

— Я вообще-то чеченец. Но родился в Турции. С раннего детства мечтал вернуться в родные горы Ичкерии. И как только началась великая освободительная война чеченского народа под руководством нашего героя — блистательного генерала Дудаева — против русского владычества на Кавказе, я примчался туда на белом коне. Участвовал в обороне Грозного в новогоднюю ночь с девяносто четвёртого на девяносто пятый годы. Был ранен, сбежал из полевого госпиталя снова на фронт. Опять был ранен, снова бежал…

Бабка ахнула. Я продолжал широко улыбаться. В надежде, что моя шутка наконец-то будет по достоинству оценена, я продолжал:

— Теперь, имея такой боевой опыт, я стал известным и уважаемым мастером диверсионных акций. Скоро меня командируют в Ирак, помочь братьям-мусульманам в партизанской войне против американских оккупантов. Настя едет со мной.

— Настя тоже едет?.. — едва выговорила старуха сквозь мелкую дрожь на губах.

— Настя! — позвал я её, не отводя своего взгляда от лица старухи. Мне уже не терпелось увидеть и услышать хохот Елены Васильевны над моим шутливым вымыслом.

— Чего? — выглянула из комнаты Настя.

— Ты едешь со мной в Ирак?

— Куда-а-а?..

— Кстати, подскажи, пожалуйста, как правильно пишется, Иран или Ирак? — едва сдерживая смех, я подошёл к Насте поближе.

То, что я услышал в ответ, повергло меня в шоковое состояние. Вернее даже, в предсмертное уныние. Я ожидал чего угодно от Насти — недовольно фыркнет и исчезнет опять в комнате, рассмеётся или просто улыбнётся, хотя бы промолчит. Но такого!..

Выпучив на меня свои глаза, она от изумления разинула рот, показав все свои зубы, и ошарашила меня вопросом:

— Ты не знаешь, что это две совершенно разные страны?!

Выражение лица Насти было таким же, как в то предрассветное утро, когда мы были в Египте — она лежала с глупо открытым ртом, закрытые глаза напрочь лишали её эмоциональной выразительности, а неподвижность настораживала тем, что эта безмятежная тупость навсегда. Неужели это образ моей любимой? Если бы я не узнал в этом лице знакомые черты, я бы испуганно подумал, что со мной лежит девушка с синдромом Дауна.

Стряхнув с себя эти безрадостные воспоминания, я махнул рукой и пошёл во двор разжигать огонь. Несмотря на то, что в воздухе висела мокрая пыль, а земля была обледенелой, мне всё же удалось развести костёр из собранных под навесом сухих веток. Огонь начал весело потрескивать и шипеть. Я выбрал под навесом дрова посуше и помельче и, положив их рядом с костром, стал подкладывать поленья в огонь. В тот момент, когда я возился вокруг костра, случайно повернув голову влево, я краем глаза заметил, что Елена Васильевна направляется ко мне и несёт топор. Я обрадовался, что можно будет порубить крупные поленья для более быстрого приготовления углей. Но едва я развернулся на корточках в её сторону, как увидел над собой занесённый топор и безумные глаза старухи…

— Террорист проклятый!

Инстинктивно я поднял левую руку над головой и хотел было отскочить в сторону, как сразу же почувствовал сильный удар в левое предплечье. Ноги разъехались, и в этот же момент резкая боль пронзила мне пах. Растяжение…

— А-а-а! — заорал я от боли и страха.

Старуха занесла надо мной топор для второго удара…

Каким-то неимоверным усилием я увернулся от падающего мне на голову топора и откатился в сторону.

— Ба, не надо, ба! — раздался крик Насти.

Когда Настя подбежала к бабушке и перехватила у неё рукоятку топора, я уже был на безопасном расстоянии. Выпрямившись на ногах, я стал наблюдать за борьбой двух поколений. Как и следовало ожидать, победила молодость.

— Ба, я же тебе говорила, что он так шутил, — тяжело дышала Настя. — Ты чего, ба?

— Ничего себе шуточки! — возбуждённо возразила Елена Васильевна. — Он тебя в Багдад собирался забрать. А ты видела по телевизору, что там творится?

Настя отшвырнула топор в сторону и направилась ко мне:

— С тобой всё в порядке?

— Похоже, что рука сломана и растяжение в паху, — пожаловался я ей.

— Так тебе и надо, идиот! — со злостью выпалила она. — Доигрался! Всё, туши огонь — уикенд окончен.

Развернувшись ко мне спиной, она быстро пошла в дом. Елена Васильевна, шаркая галошами по мёрзлой земле, поспешила за внучкой.

— Девчонки! Надо бы меня в больницу. Я тяжело раненный! — крикнул я им вслед.

А в ответ была тишина. Костёр недовольно шипел, освещая унылую обстановку вокруг. Я тоже пошёл в дом, придерживая второй рукой сломанную руку. В детстве я перенёс подобную травму, случившуюся в результате падения с балкона второго этажа, когда я увлёкся киданием гнилых яблок в прохожих. Поэтому болевые ощущения мне были знакомы.

Зайдя в дом, я попросил Настю оказать мне первую помощь:

— Ты же всё-таки бывшая медсестра, может, наложишь шину?

Настя собирала мой рюкзак, складывая в него привезённые продукты для несостоявшегося пикника. Лицо её было злым и бледным. Елены Васильевны в комнате не было, она гремела посудой в дачной пристройке около террасы, служившей кухней.

— Причём здесь медсестра? Я же не травматолог, — даже не глядя в мою сторону, сказала Настя.

Я молча сел на стул и стал разглядывать кисть левой руки, пытаясь пошевелить пальцами. Всё оказалось не так уж и плохо — пальцы шевелились. Краснота и опухоль на внешней стороне кисти увеличивались прямо на глазах. По моим предположениям, скоро должна была подняться температура тела.

Молчание Насти было недолгим. Её монолог был безжалостным. Во время её словесной тирады мне казалось, что она собирается морально уничтожить меня. Я был обвинён в том, что её отдых был испорчен, что у неё случился нервный стресс, что у её бабушки от такого переживания может быть инфаркт или инсульт, что о случившемся может узнать Настина мама, которая непременно расскажет об этом всем знакомым, а значит, на работе все будут знать, что адвокат Милкашевская связалась с чеченским террористом, что с этого момента ей опасно быть со мной рядом, что лучше бы она поехала сегодня на дачу со своими подругами, и вообще, она проклинает тот день, когда познакомилась со мной. Эмоциональная речь Насти с театральной жестикуляцией не прекращалась и в машине, когда мы ехали обратно в Москву в НИИ скорой помощи им. Н. В. Склифосовского.

Равнодушие Насти к чужому страданию для меня не было новостью, но я всё же решил попробовать пробить брешь в этой неприступной бетонной стене, за которой должна была прятаться, как я надеялся, частичка взаимности:

— Ты знаешь, Насть, а быть может, это и к лучшему, — перебил я её, когда мы уже шли по коридору приёмного отделения. — Теперь мы вынуждены будем жить вместе. Кто за мной будет ухаживать? Готовить, стирать, убираться…

— Ага, — со злой насмешкой кивнула она.

В приёмном покое при заполнении карты больного дежурная медсестра спросила у меня причину моего травмирования. Зная, что эти данные будут переданы в аналитический отдел московской милиции, говорить правду было нельзя.

— Упал с мотоцикла, — соврал я.

— Как же вы так неаккуратно? — с дежурным состраданием спросила медсестра.

— Забыл, где тормоз, — ответила за меня Настя.

После посещения рентген-кабинета меня укололи в ягодицу и отправили в отделение травматологии, где врач быстро, без расспросов, наложил гипс и выманил у меня сто долларов. Я препирался недолго.

Выйдя на улицу, мы никак не могли поймать такси. Настя, стоя на обочине, продолжала возмущаться, повторяя ранее высказанные тирады. Ноющая боль в сломанной руке и резкие колики в паху превратили меня в глубоко несчастного человека, но далеко не безразличного, и свои телесные страдания я слишком хорошо отличал от нарастающей печали из-за неизбежного расставания с Настей. А это было всё-таки очень тяжёлым ранением в душу. Ведь, как бы то ни было, окунулся я в этот роман с юношеской серьёзностью и страстью. С той лишь разницей, что у меня уже имелся некоторый опыт циничного демагога.

— Зря ты так со мной, Настя. Вот если бы тогда в троллейбусе этот псих ранил не Клыкова, а тебя… Если бы не он, а ты осталась калекой, я бы любил тебя не меньше. Я бы никогда не бросил тебя… Даже изувеченной, в инвалидной коляске… А если бы ты была убита, я бы и в могиле тебя замучил своею любовью…

У Насти началась истерика. Со смехом и рёвом одновременно. По ночной улице с гулом проносились яркие фары машин, в свете которых мелькало искажённое лицо Насти. Ветер развевал её длинные волосы. С чёрного неба сыпались белёсые крупинки дождя. Фигура Насти была зловещей. В этой сцене было что-то нереальное.

— Настя, дурочка. Я имел в виду… Я хотел сказать…

— Не подходи ко мне! Я тебе вторую руку сломаю…

Наконец я поймал такси, куда усадил свою царевну-плаксу. По дороге к ней домой она молча шмыгала носом и на мои попытки обнять её резко дёргала плечами и даже толкалась. У подъезда, перед тем, как хлопнуть дверью и исчезнуть из моей жизни навсегда, она бросила мне прощальную фразу:

— Ты, кажется, мечтал о войне? Считай, что это твоё боевое ранение.

Настя была права — ведь я уже почти месяц работал на Аль-Каиду.

— Пока ты со своей зазнобой зажигал, мы тщательно всё подготовили. Если что-то сорвётся, то только по твоей вине, Георгий, — Фролов решил в последний раз психологически надавить на меня.

В длинном чёрном кожаном плаще его маленькая худенькая фигурка, вымерявшая шаги по моей комнате, была карикатурным образом «рыцаря плаща и кинжала». Сергей Фёдорович со своим водителем Николаем были у меня в гостях уже около часа, но он так и не снял с себя плащ. Было очевидно — он красовался.

— Сделаем всё в лучшем виде… — развалившись полулёжа на диване, потягиваясь и зевая, отвечал я.

Пожелав мне удачи в завтрашнем судебном процессе, мои гости вышли в коридор.

— Да, кстати, — уже стоя на пороге, сказал Николай. — Мы тут пакет у тебя оставим. Пусть полежит, ладно? А то, когда мы к тебе ехали, нашу машину злые менты дважды останавливали для проверки документов. На третий раз и обыскать могут. Поэтому от греха подальше…

Когда мои гости ушли, я достал из полиэтиленового пакета завёрнутую в газету стопку брошюр. Их было около сорока, и все они были одинаковые. «Под знаменем джихада» — прочитал я название на обложке лежавшей сверху книжицы. О да, теперь это меня уже не шокирует.

С момента своего знакомства с активистами Аль-Каиды я решил изучить Коран. Ранее мне никак не удавалось построить свои взаимоотношения с Богом — всё время что-то мешало и отвлекало. С началом «Второго Крещения Руси» в 1988 году я под влиянием всеобщего увлечения религиозными вопросами с большим интересом прочитал Библию, но с упоением целовать крест и пускать слезу перед тусклыми византийскими иконами мне казалось уделом особо убогих. К тому же, пока РПЦ самодовольно чесала бороду, жизнерадостные и деловые массовики-затейники из разных стран уже собирали на свои проповеди стадионы. На их рок-концертах и шоу с «чудесными исцелениями» уверовавших в Христа молодёжи было интереснее.

Однажды в Екатеринбурге я случайно забрёл на лекцию заезжего доктора теологии (в то время многие бывшие преподаватели научного атеизма беззастенчиво объявляли себя учёными-богословами и «работали с духовными темами»). Бородатый очкарик в обвисшем свитере рассказывал об основах авраамических верований. Через несколько минут его монолога я уснул. После лекции, которая была устроена в доме политпросвещения, в вестибюле, где продавали религиозную литературу, я выбрал себе Коран.

— Да это та же самая Библия, — оценила мой выбор пожилая дама с лицом строгой учительницы. — Хотя чуть посвежее.

За годы своих долгих скитаний по чужим квартирам я растерял множество книг, но Коран всегда оставался со мной. И дело было не в особой бережливости по отношению к этой книге, а просто из-за того, что я никак не мог её прочитать — откладывал на потом. А расставаться с непрочитанной книгой я не мог. Так Коран сохранился в моей личной библиотеке — непрочитанным до недавнего времени.

Эта книга из-за очень непоследовательного и запутанного изложения всегда казалась мне непонятной и даже несерьёзной. Именно поэтому мои немногочисленные попытки прочитать её заканчивались перелистыванием первых страниц. Но, наконец, я решил сделать над собой усилие и прочитать Коран от начала до конца.

К своему величайшему удивлению, смысл этой священной книги мусульман я понял, ещё не дочитав её и до середины.

Суть её оказалась простой и понятной. Для этого нужно всего лишь знать Библию.

Коран (по-арабски Кур’эн: «то, что сказано» или «чтение») — это сборник угроз возмущённого пророка. «Так ниспослали Мы Коран арабский и рассыпали в нём угрозы, — может быть, они побоятся, или возбудит это в них воспоминание!» (Та-Ха, 112). И вправду, ну как не возмущаться праведному человеку? Столько посланников приходило к людям от Бога, столько пророков несли божественный свет в этот мир, а всё никакого толку! Мухаммед многократно перечисляет всех библейских пророков: Нуха (Ноя), Ибрагима (Авраама), Мусу (Моисея), Ису бен Марйам (Иисуса, сына Марии) и многих других. «Разве не приходили к вам наши посланники? Одних вы сочли лжецами, других вы убиваете», — сокрушается Мухаммед. А ведь ранее был заключён договор с Богом! Он вывел людей из рабства, наслал многочисленные кары на фараона и потопил его конницу в море, которое незадолго до этого расступилось перед беглецами, кормил их манной небесной во время их скитаний по пустыне, поселил их в стране истины и даровал им блага. «О сыны Исраила! Неужели вы не благодарны?» — спрашивает их Мухаммед. Нет, не благодарны и не довольны. Они по-прежнему «внимают лжи лицемеров и вкушают запретное»! Те, которые называют себя иудеями, исказили смысл Писания, неверно толкуя значения слов и скрывая его суть. «И предали они забвению ту его часть, которую им велено было помнить». А те, которые называют себя христианами, и вовсе перестарались, объявив Ису бен Марйам своим Богом. Ну сколько можно повторять?! Нет божества, кроме Бога! Кстати, неправильный перевод с арабского этой фразы породил и искажённое понимание — «Нет Бога, кроме Аллаха». Слово «Алла», которое в русском языке в результате ошибочной транслитерации (с латиницы на кириллицу) приобрело в конце лишнюю букву «х», по-арабски и есть Бог. Обращаясь к христианам, Мухаммед восклицает: «О обладатели Писания! Не предавайтесь излишествам в вашей вере и не говорите против Аллаха ничего, кроме истины. Мессия Иса, сын Марйам — только посланник Аллаха, пророк Господний, и Его обещание, которое дано было Им Марйам, и Дух Его. Так веруйте же в Бога и Его пророков. Не говорите „троица“. Удержитесь себе во благо. Поистине, Бог един, и все хвалы — Ему! Достохвальнее Он того, что у Него был ребёнок. Ему принадлежит всё на земле и в небе. Его, как поручителя, довольно!» (Женщины, 169).

Кратко суть посланий Аллаха, переданных людям через Мухаммеда, наверное, можно выразить цитатами из пятой суры Корана, называемой «Трапеза», общее содержание которых сводится к следующему: «Воистину, Мы ниспослали Тору, в которой содержится руководство к прямому пути и свет. По ней судят иудеев пророки, которые преданы Аллаху, а также раввины и учёные мужи в соответствии с тем, что было дано им на хранение из Писания, свидетелями истинности которого они были. Не бойтесь людей, а бойтесь Меня. Не продавайте мои знамения за ничтожную цену. А те, которые не судят согласно тому, что ниспослал Аллах, — они и есть неверные. Вслед за пророками Мы отправили Ису, сына Марйам, с подтверждением истинности того, что было до него в Торе. И Мы даровали ему Евангелие, а в нём — свет и праведный путь в подтверждение тому, что в Торе, и ниспослали наставление для богобоязненных. Пусть последователи Евангелия судят согласно тому, что Аллах ниспослал в нём. А кто не будет судить согласно тому, что ниспослал Аллах, тот — грешник. Мы ниспослали тебе, Мухаммед, это Писание (то есть Коран) как истину для подтверждения того, что было сказано прежде в писаниях, чтобы предохранить их от искажения. Так суди же их согласно тому, что ниспослал Аллах, и не поддавайся их желаниям, уклоняясь от истины, которая явилась к тебе. Каждому из вас мы установили различные законы веры и предписания. Если бы захотел Аллах, то сделал бы вас одной общиной верующих, однако Он не сделал этого, чтобы испытать вас в том, что вам даровал. Так старайтесь же превзойти друг друга в добрых деяниях! К Аллаху всем вам возвращение, и поведает Он вам истину о том, в чём вы были не согласны друг с другом». Далее Аллах сообщает пророку: «Скажи им, Мухаммед: „О люди Писания! Вы не будете стоять на прочной основе, пока не последуете за предписаниями Торы и Евангелия и того, что ниспослал вам Господь“. Но у многих из них низведённое тебе от Меня только увеличивает их заблуждение и неверие. Не скорби же о неверных!».

«О люди Писания! К вам пришёл Наш Посланник, чтобы разъяснить вам многое из того, что вы утаиваете из Писания, и чтобы простить многие ваши грехи. Явились к вам от Аллаха свет и ясное Писание, которым Аллах ведёт по путям мира тех, кто приемлет Его благоволение, выводит их по Своему соизволению из мрака на свет и направляет к правильному пути».

Иными словами, Коран — это всего лишь пояснения, разъяснения и напоминание к уже ранее сказанному в Торе и Евангелии. «Поистине, Коран повествует сынам Исраила большую часть того, в чём они расходятся» (Муравьи, 78). «А если бы люди Писания уверовали и были богобоязненны, Мы простили бы им мерзкие деяния и ввели бы их в благодатные сады» (Трапеза, 65).

Такова вкратце суть классического Ислама. Всё остальное — архаичные традиции, суннито-шиитские кровавые разборки и нескончаемая демагогия о противоречиях и неясностях Корана — это уже не от Бога, это земное, человеческое. Просто до тех, кто этого ещё не понял, не дошла пока мудрость, изречённая Джалаледдином Руми^[5]: «Возьмите из Корана суть, а шелуху оставьте ослам». Дело в том, что Ислам это не отдельная, самая поздняя из мировых и третья по счёту, религия, а путь к истокам божественной истины, дарованной ранее и иудеям, и христианам, призыв вернуться к известным им фундаментальным ценностям, к первооснове их единой Веры, то есть к Аль-Каиде^[6]. А мусульманин — это супериудей и суперхристианин в одном лице. Супермен?! Что ж, неплохо…

Большая часть текста Корана — это диалог между Богом, говорящим то от первого, то от третьего лица, и теми, кто выступает против или колеблется. В ряде случаев — это слова Мухаммеда, произнесённые им в ответ на незафиксированные реплики его слушателей, их возражения или даже обвинения в его адрес. Только в некоторых случаях Мухаммед прежде повторяет обращённые к нему слова, а затем уже даёт ответ, цитируя откровения, данные ему Богом. Именно по этой причине в Коране отсутствует какое-либо последовательное изложение ветхо-или новозаветных преданий, поскольку люди, к которым обращался Мухаммед, были хорошо о них осведомлены. Даже получение легендарным пророком Моше-Моисеем-Мусой божественных скрижалей на горе Синай упоминается в Коране лишь по поводу гнусного поведения тех, которые во время вынужденного отсутствия этого пророка создали себе идола — Золотого Тельца и поклонились ему. О том, что же было начертано на этих скрижалях перстом Божьим, в Коране сказано кратко: «В списке их — прямой путь и милость к тем, которые боятся своего Господа»(Преграды, 153). Очевидно, что десять божественных заповедей были прекрасно известны публике, к которой обращался Мухаммед (Алайхи свалату ва салам!^[7]).

Да, те самые десять заповедей. Такие простые и человеческие. Но столь трудные для исполнения. Только и делаем, что всю свою жизнь нарушаем чуть ли не каждую из них. Потому что не помним. А ведь восхождение на духовную вершину и принятие этих заповедей — долг каждого из нас. Две каменные скрижали, на обеих сторонах которых были изложены заповеди, — это всего лишь духовный символ, призыв к верующим: «Навечно высеки в своей душе, как на камне, эти требования к себе. И с „внешней“, и с „внутренней“ стороны своей души. И „справа“, и „слева“ они должны стать напоминанием того, что от тебя требует Бог».

А что сделал я? Взял за руку Настю и взошёл на Синайскую гору. Ужас! Будто в насмешку над моим последним душевным порывом Настя родилась под знаком Тельца. Хоть и неумышленно, но получилось, что я превознёс Тельца и преклонился перед ним. Тьфу ты, прости меня, Господи…