"Бумажныйй театр" - читать интересную книгу автора (Павич Милорад)

ИГРА В ЧЕТЫРЕ РУКИ

Катрин Даль и Исайя Вегезак музыканты. Недавно они закончили учебу в Стокгольме и Париже по классу сольного фортепиано и начали выступать с совместными концертами. Они весьма даровиты и молоды. Она замужем, он еще не женат и получает более громкие и долгие овации от женской части слушателей. По крайней мере так кажется.

Еще до того, как каждый из них понял, что собирается делать со своим талантом, один музыкальный агент предложил им турне по городам Европы. Они согласились. В качестве постоянного сопровождающего агент предложил им настройщика, который в день концерта приступал к делу первым, осматривая и настраивая инструмент, на котором им предстояло играть в четыре руки, и фотографа, который работал во время и после концерта, делая снимки для прессы и для архива. Фотографом была женщина, ее звали Мария, и она постоянно носила с собой удивительно легкий и маленький аппарат. Размером с мобильный телефон. Помимо него она время от времени пользовалась и огромной древней камерой, причем она щелкала ею, не поднося ее к глазам, от бедра, словно ковбой кольтом. По словам Марии, лучшими всегда оказывались снимки номер 72 и 104 и, разумеется, последний снимок сессии. Фотографии у нее действительно получались такими, что лучше не бывает, но на них не было музыки. Иногда, когда ему позволяли дела и обязанности, на концертах присутствовал и господин Даль, супруг госпожи Катрин.

Все началось в Берлине. Они играли в Союзе писателей, правление которого располагалось в отдельной вилле, на первом этаже, а на втором находилось несколько комнат, где могли останавливаться гости этого творческого объединения. Едва начался антракт, Вегезак разъяренно набросился на госпожу Даль:

— Ты с ума сошла? Что ты себе позволяешь?

Действительно, в композиции Равеля Катрин Даль пропустила несколько тактов, предоставив своему коллеге выпутываться как знает. Разумеется, кроме них двоих, этого никто не заметил.

— Значит, ты ничего не слышал?

— Конечно не слышал! Что я мог слышать, если в Allegro ты вдруг прекратила играть?! — кипятился он.

— Я не об этом, — продолжила женщина, — а о том, что в публике кто-то свистел.

— Свистел?

— Да нет, не в этом смысле, не освистывал. Свистел кто-то, кто великолепно знаком с Allegro. Он тихо, но совершенно точно высвистывал то, что мы играли. Я просто была вынуждена остановиться, чтобы услышать его. И услышала. Это действительно так и было. Обрати внимание в следующий раз. Может быть, и ты его услышишь!

— Это он?

— Не знаю.

В Вене их концерт был в XII округе, во дворце герцога Гетцендорфа. Вообще-то там находились Венская школа моды и одно из самых богатых книжних собраний в области одежды и обуви. Когда они исполняли Моцарта, Вегезак на несколько мгновений прервал игру. А так как играли они в четыре руки, он сумел сделать это так ловко, что, кроме них, этого никто и не заметил. Она «прикрыла» его молчание. Ему тоже показалось, что он что-то слышал.

— Ну что, убедился? — спросила его после концерта госпожа Даль.

— Как ни странно, убедился. Он снова в зале. Моцарта высвистывает великолепно… Я знаю, что нам делать. В Праге мы играем Шопена. Давай воспользуемся rubato.

— Идея неплохая. Rubato вполне соответствует шопеновской музыке. А незнакомец, если он появится и там, не будет знать, сколько у нас четвертей в такте, три или четыре. Ритм окажется совершенно измененным. Он растеряется. Может быть, это даже поможет нам вывести его на чистую воду…

— Или заставит его оставить нас в покое, — добавил Вегезак.

Но незнакомец не растерялся. В Праге он превосходно сопровождал свистом rubato Шопена. Они не раскрыли его и на этот раз.

— Это женщина? — спросила госпожа Даль после ужина.

— Не думаю.

— Значит, ты считаешь, что это был мужчина? Я — нет. Это был явно не мужчина. Звучало не по-мужски.

— Кто же тогда, черт побери? — Господин Вегезак хотел бы уже закончить эту историю. — Посмотрим, что будет в воскресенье в Милане. Там мы будем играть Брамса, приедет и твой муж. Пусть он тоже прислушается…

В воскресенье, в Милане, они играли Брамса и наблюдали за господином Далем, который сидел во втором ряду и не скупился на аплодисменты. Все трое, разумеется, внимательно прислушивались, но ничего не произошло. Похоже, незнакомец в Милан не приехал. Или почему-то решил молчать. Они предположили, что уж тем более он не придет на концерт в четверг, в здание французского посольства в Белграде, где заканчивалось их турне.

Но тут-то и произошли кое-какие удивительные события.

Возможно устав от иностранной публики, которая и хлопает, и выражает одобрение как-то странно, в неожиданных местах и на непонятных языках, господину Вегезаку здесь, в Милане, приснился сон.

Мне снится, что я долго иду сквозь ночь по какому-то ровному пространству, которого не вижу. Мало-помалу начинает светать, и, когда появляется солнце, я понимаю, что шагаю по поверхности моря, гладкой, как зеркало, и совершенно спокойной. Это Средиземное море. Слева и справа от меня на воде покоятся некие громоздкие конструкции, и я сразу понимаю, что это НЛО. Их по нескольку штук справа и слева от меня, они не движутся и не светятся. Похожи на наполовину сдувшиеся мячи, сделанные из разноцветных полос с большими промежутками между ними. Я слегка испуган и не знаю, что делать дальше: ведь вполне вероятно, что я встречусь и с их обитателями. Решаю идти в том же направлении, что и до сих пор. Впереди, прямо по траектории моего движения, на поверхности моря лежит конструкция из разноцветных полос. Ее монтируют люди. Не инопланетяне, а люди, видимо находящиеся у тех на службе.

Тут на водной глади я замечаю едва заметную черту, прямую, словно проведенную по линейке, которая отделяет левую от меня группу НЛО от правой, и решаюсь эту черту переступить. Подойдя к строящемуся объекту, я понимаю — а может быть, мне об этом говорят, — что теперь и мне придется присоединиться к рабочим. И я принимаюсь за дело, зная, что нанят инопланетянами с тех самых НЛО, между которыми я недавно проходил. Во время перерыва, когда мы все сидим на воде, как на твердой земле, и, видимо, что-то едим, я замечаю, что оттуда, откуда я пришел, в нашу сторону по поверхности моря ползет еще одна прямая, словно прочерчиваемая по линейке линия. В тот момент, когда она где-то у нас под ногами пересекается с той, которую я видел раньше, образуя крест, дальнейшее движение линии прекращается. Я спрашиваю сидящего рядом рабочего, что все это значит. Он спокойно отвечает:

— Значит, кто-то умер.

— Кто? — снова спрашиваю я.

— Вегезак какой-то.

Вот так, во сне, я узнаю все о смерти. Точнее говоря, я прохожу через все, что происходит после окончания жизни. Сначала на поверхности воды появляется рояль, вроде как в телевизионной рекламе. Я, как и обычно, сажусь на табурет и начинаю играть. Пока все происходит так же, как в жизни. Но тут вдруг я чувствую, что становлюсь все меньше и меньше. Я едва достаю до клавишей, пальцы у меня делаются маленькими, однако мне удается выполнять на клавиатуре все, что написано в нотах. Пока я играю, мои волосы начинают расти, они становятся длинными, на мне появляется какая-то странная одежда, словно бы детская, и наконец я понимаю суть смерти — я перестаю быть тем, кем был, и превращаюсь в существо женского пола. Но и это еще не все. Перед тем как проснуться, я осознаю, что во сне, то есть в смерти, я играю на рояле гораздо лучше, чем наяву.

Над Калемегданом стоял месяц, похожий на отгрызенный ноготь. Во французском посольстве в Белграде, в сверкающем огнями зале, высокие окна которого смотрят в городской парк, дама с помощью маленького фотоаппарата делала снимки играющих в четыре руки госпожи Даль и господина Вегезака. Внезапно она с недовольным видом прекратила свое занятие.

Ее шестилетняя дочь, которая сидела в зале, как раз в этот момент начала насвистывать Дебюсси вместе с госпожой Даль и господином Вегезаком. Они исполняли его на рояле, напряженно вслушиваясь, не присоединится ли к ним снова незнакомец из зала. И к ним присоединился ребенок…

Девочка насвистывала Дебюсси лучше, чем они его играли.