Михаил Акимов Этот странный Кеней

Кеней машинально поправил фибулу и со вздохом поднялся. Пора идти к архонту.

— Пошёл, — сообщил он жене.

Каллиопа ничего не ответила, только скорбно поджала губы.

«Она в меня не верит», — грустно констатировал Кеней, нерешительно потоптался на пороге, но жена так на него и не взглянула. Он ещё раз тяжело вздохнул и вышел.

По дороге его догнал сосед Паламед и пошёл рядом.

— Не получается? — сочувственно спросил он.

— Нет, — сокрушённо признался Кеней.

— А я кое-что для тебя придумал! Ручаюсь, это поможет!

Кеней остановился и с надеждой обернулся к нему, но почти тут же взгляд его потух, он безнадёжно махнул рукой и двинулся дальше.

— Да подожди ты! — Паламед не отставал. — Смотри, что я придумал, это и на самом деле просто! Вот скажи, кем тебе представляется наш архонт Деимах?

— Зевсом, — содрогнувшись, ответил Кеней.

— Вот! Я так и подумал! Значит, придумал правильно! А как звали жену Зевса?

— Это-то я помню: Гера.

— Ну, и всё! Ты же знаешь, Гера во всём противоборствовала мужу, это была её СТРАТЕГИЯ! Гера и стратегия! Ну?

— Вспомнил! — обрадованно завопил Кеней. — Я вспомнил! Спасибо тебе!

И он едва ли не бегом кинулся к дому архонта, чтобы поспеть, пока снова всё не улетучилось из памяти.

Прежде чем войти в комнату, в которой Деимах принимал граждан, он с довольной улыбкой представил, как тот сейчас обрадуется и станет его хвалить. «Ну?» — спросит его архонт, а он прямо с порога ему выпалит: «…..» Что? Что надо выпалить? Неужели опять забыл?

Кенея окатил холодный пот. Ладно, не надо паниковать, спокойно разберёмся. Паламед ему сказал, что у Зевса была стратегия… Нет, что-то не так. Хотя, почему не так? Тот его спросил, кем представляется ему Деимах. Ясно же, Зевсом! Значит, правильно: Зевстратегия… Нет, это не то слово.

— Входи, Кеней! — послышался из-за дверей голос Деимаха. — Я слышу, что ты пришёл!

Делать нечего. Кеней обречённо открыл дверь и шагнул вовнутрь.

— Приветствую тебя, архонт… — начал он.

— Ну? — перебил его Деимах.

Некоторое время Кеней пытался вспомнить, но потом сдался и, не глядя на архонта, помотал головой.

— Присядь, Кеней, — голос Деимаха был непривычно мягок. — Присядь и успокойся. Дело наверняка в этом. Мы же все знаем: ты очень умный человек, Кеней. И память у тебя замечательная, «Илиаду» и «Одиссею» наизусть помнишь и можешь рассказать с любого места. А этого не можешь вспомнить просто потому, что волнуешься. Давай мы сегодня с тобой начнём издалека.

Деимах сел напротив Кенея. Сегодня он был очень дружелюбен, и Кеней почувствовал, что действительно начинает успокаиваться.

— А начнём мы с тобой с очень простого. Ты можешь назвать семь чудес света?

— Могу! — обрадовался Кеней. — Это я знаю! Вот: пирамида Хеопса, висячие сады Семирамиды, статуя Зевса в Олимпии, храм Артемиды в Эфесе…

— Достаточно! Вот на четвёртом и остановимся. Расскажи мне про него.

— Построен Крезом из известняка и мрамора, — уверенно начал Кеней, — в честь Артемиды, богини луны и покровительницы животных и молодых девушек. 120 мраморных колонн, каждая высотой до 5 плетров, украшен скульптурами и орнаментом. В центре — статуя Артемиды…

— Мне бы твою память, Кеней! — восхищённо произнёс Деимах. — Ты и про другие чудеса всё знаешь?

— Конечно! Вот, например, пирамида Хеопса в высоту достигает…

— Вернёмся к храму. Давай посетим с тобой это чудесное здание!

— Это невозможно, — осторожно сказал Кеней, понимая, что начинается главное. — В этом году в день рождения Александра Завоевателя храм был сожжён, и сделал это человек по имени… по имени… Не помню! — в отчаянье выкрикнул он.

— Герострат! Его имя Герострат! — Деимах в сердцах стукнул кулаком по столу. — Весь полис много раз на дню повторяет тебе это имя! А ты, помнящий всё и вся, этого запомнить не можешь!

— Да! — обрадовался Кеней. — Правильно! Гера! Гера, а не Зевс! Гера и СТРАТегия…

Архонт его не слушал. Он поднялся с места и некоторое время молча ходил по комнате.

— Ты знаешь, — в его голосе зазвучали угрожающие нотки, — строжайший приказ царя: все греки должны забыть это проклятое имя…

— Но я и так его не помню, — осмелился прервать Кеней.

— Замолчи! Прекрасно понимаешь, как это бывает: сейчас не помнишь, а завтра вдруг раз — и вспомнил. Что тогда? Нет, ты превосходно должен помнить имя того, кого тебе надо забыть. Только тогда ты сможешь забыть его надёжно и окончательно. Вот у меня, например, как: всё время забываю имя этого… слепого… который «Илиаду» написал… а потом ни с того ни с сего и вспомнится. Так вот, вчера встречаю слепого Агилая, и тут у меня в голове само собой всплыло… нет, опять забыл…

— Гомер, — подсказал Кеней.

— Ага! — злорадно прошипел архонт. — Гомера ты помнишь! А вот Герострата почему-то нет!

— Я не знаю, почему так получается, — виновато сказал Кеней. — Я действительно легко и свободно всё запоминаю, но когда речь заходит о… нём, у меня вылетает не только имя, но и всё, что с ним связано. Вот сегодня Паламед подсказал мне замечательный способ запомнить, а я из всего этого только про Зевса помню…

— Паламед! — с тёплой улыбкой произнёс Деимах. — Это настоящий гражданин! Ты знаешь, я на днях устроил проверку, захожу к нему ночью, его-то, конечно, не спрашиваю, разбудил самого младшенького: «А ну, скажи, кого ты должен забыть?» А он: «Герострата!» — а сам даже глаз не открыл! Вот за него я спокоен: уж он, если забудет, то забудет окончательно, навсегда! Потому что знает точно, кого именно он должен забыть!

Кеней уныло молчал, понимая, что архонт, конечно же, прав. Ему было очень стыдно за свою память, но никакого выхода он не видел.

— О-о! — вдруг обрадованно выкрикнул архонт. — Гомер!.. Вот видишь, я сейчас сам вспомнил! А у тебя может так получиться с Геростратом, — назидательно продолжил он.

— Я буду ещё тренироваться, — нерешительно пробормотал Кеней.

— Некогда! Завтра — понимаешь, завтра! — приедет со всей своей свитой Гектор, правая рука царя Этеокла. Они будут у каждого горожанина — один-на-один! — спрашивать имя злодея… Я готов поручиться за всех, кроме тебя…

Он немного помолчал.

— Кеней, ты понимаешь, почему это очень важно: забыть?

— Понимаю. Есть достаточно способов, чтобы прославиться. Нужно сделать что-то, что принесёт людям радость: построить храм, издать человеколюбивые законы, защитить свою родину, написать прекраснейшую поэму… И твоё имя сохранится в веках. А… этот человек… был, судя по всему, полной бездарностью: он знал, что у него нет шансов войти в Историю, потому и прибегнул к такому подлому способу. И если его имя запомнят, значит, его расчёты оправдались, и тогда ещё кто-то может захотеть пойти тем же путём.

— Ну вот, всё ты понимаешь! А запомнить не можешь. И спрятать тебя нельзя: у Гектора на руках будет полный список всех жителей нашего полиса. Нужно что-то придумать…

Вдруг лицо его просветлело.

— А ведь может получиться! — радостно сказал он.

— Что? — в голосе Кенея тоже зазвучала надежда.

Но архонт, не обращая на него внимания, громко хлопнул в ладоши. Тут же появились два раба. Деимах подошёл к ним и начал что-то втолковывать, затем отпустил.

— Должно получиться, — повторил он, садясь рядом и усмехаясь внутрь себя, — подождём немного.

Кеней хотел спросить, что он придумал, но решил, что вряд ли стоит это делать: если бы архонт захотел, сказал бы сам.

Ждать пришлось недолго. В комнату снова вошли рабы — теперь их было уже четверо — и принесли с собой различные вещи. Кеней увидел амфору, стрекало, песочные часы, трёхручный кувшин гидрию, другие предметы обихода. Они свалили всё на пол и стали снимать с настенных полочек украшения, а на их место ставить принесённые вещи. Деимах говорил им, в каком порядке следует ставить.

— Понял? — спросил он, когда всё было сделано.

Кеней радостно кивнул: замысел архонта действительно сулил удачу.

— Если от слова, обозначающего предмет, брать только первую букву и читать в обычном порядке, слева направо — ну, гидрия — «г» и так далее — получится «Герострат».

— Точно, — кивнул Деимах. — Иди домой, Кеней, а уж я позабочусь, чтобы тебя спрашивали в этой комнате.

— Спасибо, Деимах, ты — хороший архонт. Другой бы ругался, угрожал, а ты на самом деле помог…

— Ну, не так уж я бескорыстен! Если завтра хоть один горожанин забудет проклятое имя — мне несдобровать. Никому не пожелаю попасть в немилость к Этеоклу! Ладно, иди домой. Ты умный и хороший человек, Кеней, все горожане тебя уважают, и я тоже. И ты завтра нас не подведёшь.

Выйдя от архонта, Кеней понял, что меньше всего сейчас хочет идти домой. Каллиопа не обратит на его приход никакого внимания, будет заниматься своими делами, время от времени украдкой на него взглядывая, чтобы понять, смог он или нет. Хорошо было бы прямо с порога крикнуть: «Ты — глупая женщина, что не верила в меня! Я вспомнил это имя и теперь уже никогда не забуду…» Хотя нет, как это — никогда, когда всё это и надо-то для того, чтобы в конце концов забыть… Да и кричать-то, в общем, нечего: ведь это не он, а Деимах придумал выход.

Кеней нерешительно потоптался на месте и, наконец, направился по тропинке, которая вела к лесу. Там, прямо перед ним, есть хорошая лужайка, можно посидеть, подумать… А подумать есть над чем. В самом деле, почему он, легко запоминающий стихи Гомера, драмы Эсхила, комедии Аристофана — причём так, что может пересказывать очень близко к тексту! — никак не может запомнить одно-единственное имя… Ну вот, опять забыл. Зевсагер? Не так. Ладно. Первой у архонта стояла амфора… Или песочные часы?

Кеней злобно зашипел. Он не может запомнить не только имя, но и всего того, что могло бы ему это имя подсказать! Если бы это касалось какого-то другого слова, он, безусловно, шутя назвал бы все предметы, которые стояли в комнате архонта, а уж про три слова, указанные Паламедом, и речи нет. В чём же секрет этого проклятого имени?

Скорее всего, причина в том, что его абсолютно не заинтересовало это ничтожество. Софокл, Эсхил, Еврипид — эти имена вызывали священный трепет; Кеней чувствовал непритворный интерес к их произведениям, слова и сюжеты зажигали и потому ровно и естественно укладывались в память. А бездарный циник, нашедший к славе столь жуткую и противоестественную дорогу, отторгался ею как нечто чужеродное и совсем не нужное.

В этом месте тропинку почти полностью перегораживал огромный и высокий, много выше человеческого роста, камень. Кеней обогнул его и остановился в полнейшем остолбенении: на тропинке стояла женщина невероятной красоты! Причём, не было сомнений, что она поджидает именно его. Кеней мог бы поклясться, что незнакомка не живёт в их полисе, никогда прежде он её не видел. Да и не могла бы она здесь жить: такой богатой и красивой одежды не было даже у жены архонта и его дочерей. Тут Кеней рассмотрел, что одежда её не только богата и красива, но и сделана из какого-то загадочного и никогда не виденного им материала: складки на хитоне красиво искрились, и весь он переливался дивными цветами. Неужели…

— Не узнал? — рассмеялась красавица. — Конечно, ты меня раньше никогда не видел, но ведь мог бы догадаться! Я — Мнемозина, богиня памяти и твоя покровительница! Ты один из моих любимцев, Кеней. Хотела бы я посмотреть, как бы ты без моей помощи смог с первого раза запомнить наизусть поэмы Гомера! Ты ведь и сам не раз поражался, как легко всё запоминаешь — такое не под силу смертному. Все люди восхищаются, когда ты уверенно начинаешь перечислять спартанских царей или правителей Афин… И только с одним именем тебе не везёт, не так ли? — лукаво добавила она.

— О, богиня! — бросился к её ногам Кеней. — Умоляю тебя, не дай мне завтра подвести своих сограждан! Если хочешь, отбери у меня мою чудесную память, но дай мне завтра вспомнить это нечестивое имя!

Смех Мнемозины зазвенел колокольчиками.

— Неужели ты думаешь, — насмешливо сказала она, — что мне может для чего-то понадобиться твоя память? Как бы ни была она хороша, но с моею собственной ей не тягаться! Для чего ж мне у тебя её отнимать? Чтобы дать кому-то другому? Так это я и так смогу. Ведь я — богиня памяти, и если даже мне придёт в голову каприз наделить безупречной памятью каждого из людей, моя собственная не уменьшится ничуть, сколько бы я от неё ни отнимала. Успокойся, Кеней! Пусть твоя память остаётся при тебе в полной мере, не нужна мне твоя жертва. Ты и без того сможешь завтра сделать то, чего ждёт от тебя архонт. Выбрось из головы все сомнения, иди домой и больше не вспоминай об этом!. Завтра в нужный момент я проникну в твою голову и шепну тебе имя этого… этого…

Она внезапно умолкла. Кеней поднял от земли глаза и с удивлением увидел, как изменилось её лицо: оно стало красным от гнева!

— Это всё из-за тебя! — сердито топнула она изящной ножкой. — Я сама не могу вспомнить имя этого человека! Ты приносишь несчастье, Кеней! Слыханное ли дело, богиня памяти — забыла! Все боги будут смеяться надо мной, когда узнают, что я заразилась беспамятством от смертного!

Она хотела сказать ещё что-то гневное, но осеклась. Видно было, что ей в голову пришла другая мысль.

— Это наверняка Гера! Её проделки! — в голосе Мнемозины зазвучали одновременно возмущение и вызов. — Не может простить мне, что я провела с её супругом девять ночей и родила от него девятерых дочерей-муз, покровительниц искусства… Ну, это ей даром не пройдёт! Я снова объединюсь с Афиной, и мы ей такое устроим!

На глазах ошарашенного Кенея богиня быстро растворилась в воздухе.

Он задумчиво поднялся с колен, прислонился к камню, и долгое время стоял так, печально размышляя, что же произойдёт завтра. Совершенно очевидно, что на Мнемозину рассчитывать нельзя: у богов в очередной раз склоки и раздоры, а уж Кеней-то знает, во что они могут вылиться! Во что угодно, вплоть до новой войны, подобной Троянской. И ещё хорошо, если Кенею во всех этих событиях не будет отведена роль Париса или Елены. Нет, от Мнемозины помощи ожидать не стоит. Вся надежда, что сработает то, что придумал архонт. Но и в этом случае опасения оставались. Кеней уже убедился, что его память начинает упрямиться каждый раз, когда речь заходит о… нет, ну никак не даётся ему это имя! Словом, кто знает, что она выкинет завтра?

Кеней мысленно махнул рукой, оторвался от камня и побрёл в сторону дома.

А там всё произошло почти так, как он себе и представлял. За одним небольшим исключением: Каллиопа не взглядывала на него украдкой. А зачем? Ей всё стало ясно, едва Кеней отворил дверь и вошёл.

_____________________

Стратег Гектор слыл верным слугой Этеокла: всё что ему поручалось, исполнялось непременно с перевыполнением. Если он получал задание расправиться с разбойничьей шайкой из десяти человек, ни один гражданин, кого боги, к несчастью, наградили подозрительной внешностью, не мог чувствовать себя в безопасности и после того, как было схвачено пятьдесят. И даже после официального известия, что все члены шайки успешно казнены и дело можно считать закрытым, всё равно какое-то время следовало избегать посещения мест с сомнительной репутацией.

Поэтому Деимах не без оснований полагал, что вряд ли Гектор, как делали другие стратеги, соберёт жителей на городской площади, заставит хором произнести подлежащее забвению имя и отбудет восвояси.

И действительно, утром тишину полиса разорвало множественное цоканье копыт; угрюмые воины в полном молчании и без всякой команды разъезжались по разным участкам полиса: чувствовалось, что каждый из них чётко знает, где и что он должен делать. Потрясённый таким ярким свидетельством слаженной работы механизма под названием «Слуги стратега», Деимах со всем возможным почтением проводил в свой дом Гектора. Тот вошёл в него абсолютно по-хозяйски, уселся за стол и швырнул архонту список.

— Этих доставь сюда, — коротко приказал Гектор.

Деимах посмотрел список и внутренне возликовал: в нём было имя Кенея! Это избавляло его от риска проводить подмену Кенея на Паламеда, которую он задумал, если бы сложилось иначе. Он подал знак слугам подавать Гектору без всякой меры еду и лучшее вино, а сам сел на лошадь и лично отправился выполнять распоряжение стратега.

Со времён Архимеда известно, что если портить какой-нибудь механизм не абы как, а с выдумкой, он непременно сломается. Собирая народ, Деимах от души надеялся, что выдуманный им искусный ход непременно пробьёт брешь в отлаженной работе стратегова механизма.

Волновался он сильно, поэтому совсем не слушал, что говорили Гектору входившие по очереди люди — в них он был уверен — и лишь отчаянно молился всем богам подряд, чтобы обошлось.

Не обошлось.

Почти перед самым появлением Кенея Гектор поднялся с места, чтобы размять ноги, скучая, походил по комнате, подошёл к заготовленной Деимахом подсказке для Кенея, взял в руки гидрию, повертел и с криком «Лови!» швырнул её в раскрытое окно кому-то из своих людей.

— В дороге нам очень нужна такая штука, — небрежно бросил он в пространство, не очень заботясь, слышит ли его слова архонт.

А тот застыл от ужаса. Правда, ненадолго. Буквально сразу же ужас сменился безысходным отчаянием: у Деимаха не было сомнений, что лишённый первой буквы подсказки, Кеней нипочём не вспомнит злополучное имя.

В зал дворца Этеокла Гектор влетел сияющим героем-олимпийцем: он уже знал, что другие стратеги вернулись из своих поездок с пустыми руками. Значит, он опять оказался лучше всех!

— Вижу, вижу! — улыбкой приветствовал его Этеокл. — Говори, сколько?

— Один, — с некоторым смущением признался Гектор.

— Ну, хотя бы так…. — разочарованно протянул царь. — А по твоему виду я решил, что их не меньше сотни! Ладно, не будем привередничать… Что же ты стоишь? Быстро веди его сюда! И палача позови!

Как ни скор был Гектор, палач примчался первым. Что и не удивительно: кому, как не ему, знать, как плохо быть жертвой, наказанной за нерасторопность!

Следом за ним появился стратег, волоча за шиворот отрешённого от всего Кенея.

— Как твоё имя? — спросил его Этеокл.

— Кеней, — убитым голосом ответствовал бывший любимец Мнемозины.

— Скажи мне, Кеней, — интонация царя была, по меньшей мере, загадочной, — скажи, ты действительно забыл это имя!

— Забыл, — сокрушённо сказал тот, прекрасно понимая, что никакие оправдания не помогут.

Царь воздел вверх руки и поднял глаза к небу.

— Благодарю вас, боги, — ликующе провозгласил он. — У нас теперь есть человек, который сумел забыть проклятое имя! И пусть он пока один, мы узнаем, как он это сделал, и научим остальных! Дело, наконец, двинулось!

Затем, понизив голос, он бормотал ещё что-то, что навсегда останется тайной между ним и Олимпом.

— Пойми нас правильно, — обратился он к ошеломлённому Кенею, в душе которого разгорался огонь надежды на благополучный исход, — мы должны знать точно, что ты забыл это имя, а не пытаешься нас обмануть. Если ты не сможешь назвать его и под пыткой, значит, это на самом деле так, и тогда тебя ждут всенародная любовь и мои почести!

И, ничуть не интересуясь реакцией Кенея, он подал знак палачу.

«Надо потерпеть, — уговаривал себя Кеней. — Будет очень больно, но надо потерпеть. Ведь они же не будут меня убивать или даже калечить. Надо немного потерпеть, и тогда всё будет хорошо!»

Он со страхом смотрел, как палач в раздумье перебирает свои жуткие инструменты; его помощники, тем временем, схватили Кенея и подтащили к нему.

«Надо немного потерпеть», — снова заладил Кеней, но тут произошло совершенно для него неожиданное.

— Ничего не бойся, Кеней! — зазвучал в его голове голос Мнемозины. — Я не позволю сделать тебе больно! Этого человека зовут Герострат! Ну же, что ты молчишь?

— Герострат, — онемевшими губами еле выговорил он.

Во дворце зазвенела тишина, которую прервал истеричный визг Этеокла.

— Гектор, ты больше не стратег! Тебя обвели вокруг пальца! Даже пытки не понадобилось, от одного её вида негодяй признался в обмане! А ты не смог его уличить! Вон с моих глаз! Сиди дома и жди, какое наказание я придумаю для тебя! Но самое главное, — его визг перешёл в рык, — у нас по-прежнему нет человека, который смог забыть!

Этеокл был просто в отчаянии. Перед его мысленным взором пронеслись акрополь, храмы Зевса олимпийского, Аполлона, Афины, Геры — в Греции оставалось ещё много такого, что можно сжечь.