Глава 5 Пути премудрости 

Ребекка приехала в Риверборо в пятницу, а уже в  следующий  понедельник  приступила  к  занятиям  в  школе,  располагавшейся  примерно  за  милю   от  кирпичного дома. Мисс Миранда одолжила у соседей лошадь  и  бричку,  отвезла  племянницу  к  школе,  побеседовала  с   учительницей,   мисс   Дирборн,   и  договорилась относительно учебников - словом, поставила  ребенка  на  стезю,  которой предстояло вести его к беспредельным познаниям. Заметим попутно, что  мисс  Дирборн  была  мало  знакома  с  искусством  преподавания  и   никакой  специальной подготовки  не  получила.  Умение  преподавать  было  у  нее  от  природы, так говорила ее семья.  Вероятно,  по  этой  причине  она,  подобно  наставнику Тома Талливера[12], действовала  "с  единообразием  подхода  и  без  учета обстоятельств, что всегда отличает  действия  животных,  обусловленные  непосредственным внушением Природы". Вы, возможно, помните  бобра,  который,  как рассказывает нам натуралист, "усердно трудится над созданием  запруды  в  комнате третьего этажа одного из лондонских домов, так,  словно  закладывает  свое сооружение на родном озере в  Канаде.  Строить  -  его  предназначение;  отсутствие  воды  или  возможности  иметь   потомство   -   это   несчастная  случайность, за которую он не отвечает". Точно таким же образом  закладывала  мисс Дирборн  то,  что,  по  ее  наивным  предположениям,  являлось  основой  будущего развития детских умов.

В следующие дни Ребекка ходила в школу сама и пешком.  Она  любила  эту  часть распорядка дня. Когда стояла хорошая погода и  роса  не  была  слишком  обильной, можно было воспользоваться кратчайшим путем - через леса  и  поля.  Она сворачивала с большой дороги, проползала под изгородью дядюшки  Вудмана,  отгоняла от себя коров миссис Картер, топтала молоденькую траву на  пастбище  и старую тропинку, бегущую через сады лютиков и ромашек и рощи чертополоха и  папоротников. Затем она спускалась с небольшого холма, прыгала  с  камня  на  камень через  лесной  ручей,  пугая  сонных  лягушек,  лениво  моргавших  на  утреннем солнышке. Дальше шел  "лесной  уголок",  где  ее  ноги  ступали  по  скользкому ковру бурых сосновых игл, где на пнях  было  полно  омытых  росой  утренних сюрпризов - появлявшихся за одну ночь  ярко-оранжевых  и  малиновых  грибковых наростов - и где  порой  встречалось  на  пути  настоящее  чудо  -  маленький кустик восковых "индейских трубок"[13], который ей всегда  удавалось  заметить настолько быстро, чтобы не погубить своими беспечными шагами. Затем  по ступенькам она перебиралась через высокую изгородь, пробегала по широкому  лугу, проскальзывала под  другой  изгородью  и  снова  выходила  на  большую  дорогу, сократив путь почти на полмили.

Какой чудесной была эта прогулка! Ребекка прижимала к  себе  грамматику  Квейкенбоза и арифметику Гринлифа с радостным чувством от того,  что  хорошо  выучила уроки. На правой руке покачивалось ведерко с завтраком, и у нее было  блаженное сознание, что там лежат два песочных коржика, намазанные маслом  и  сиропом, печеная корзиночка  с  кремом,  жареный  пирожок  и  большой  кусок  имбирной коврижки.  Иногда  по  пути  она  повторяла  какой-нибудь  отрывок,  который предстояло декламировать в следующую пятницу. 

Умирая, лежали в Алжире бойцы Легиона.

Не хватало им там женских слез, женских рук. 

Как нравились ей ритм и настроение  этих  строк!  Как  дрожал  ее  юный  голос, когда она доходила до рефрена: 

Нам не встретиться снова на Рейне, мой друг. 

Какой прекрасной казалась ей эта строка, когда ее полный  слез  дискант  летел в прозрачном утреннем воздухе.

Другим излюбленным стихотворением (не забудем, что знакомство Ребекки с  великим   миром   литературы   ограничивалось   отрывками   из    популярных  произведений, собранных в школьных хрестоматиях) было: 

В знойной юности дни

Тень давал мне сей дуб,

Жизнь ему сохрани,

Я молю, лесоруб. 

Очень  часто,  когда  вместе  с  Ребеккой  "кратчайшим  путем"   шагала  Эмма-Джейн Перкинс,  девочки  сопровождали  эту  декламацию  соответствующим  драматическим действием. Эмма-Джейн всегда выражала желание быть  лесорубом,  так как в этом случае все, что от нее требовалось, -  это  высоко  поднимать  воображаемый топор. После единственной попытки исполнить роль романтического  защитника дерева она призналась, что чувствовала себя "ужасно по-дурацки", и  отказалась  браться  за  нее  снова,  к  тайной  радости  Ребекки,   которая  сознавала, что роль лесоруба слишком банальна для  ее  безудержных  амбиций.  Она  наслаждалась  страстным  призывом  поэта   и   предварительно   умоляла  безжалостного лесоруба, занесшего топор, принять как  можно  более  свирепый  вид, чтобы ей было легче вложить больше надлежащей страсти в звучные строки.  Однажды, пребывая в более оживленном настроении, чем обычно, она даже  упала  на  колени  и  заплакала,  уткнувшись  лицом  в  юбочку  лесоруба.  Довольно  любопытно, что чувство меры заставило ее отвергнуть эту  сцену,  как  только  она была разыграна.

- Это было неестественно! Это было глупо. Но, Эмма-Джейн, знаешь,  где  это могло бы подойти? В "Только три зерна ты дай мне". Ты будешь мать,  а  я  голодающий ирландский ребенок. Да опусти же топор! Ты уже больше не лесоруб!

- Что же мне тогда делать с руками? - спросила Эмма-Джейн.

- Что хочешь, - отвечала Ребекка утомленно. - Ты просто мать - и  все.  Что твоя мама делает со своими руками? Ну, давай. 

Только три зерна ты дай мне, мама.

Три зерна найди ты для меня,

Жизнь мою, что теплится упрямо,

Поддержи до завтрашнего дня. 

      Такого рода переживания делали Эмму-Джейн нервной  и  беспокойной,  но  она была добровольной рабыней Ребекки и радовалась своим  цепям,  независимо  от того, сколько неудобства они ей доставляли.

У последней изгороди девочек иногда встречал целый отряд детей  мистера  Симпсона, которые жили на дороге, ведущей через Черничную Равнину, в  черном  доме с красной дверью и красным  амбаром  на  задворках.  Ребекка  сразу  же  почувствовала к Симпсонам большой интерес, потому что их было  так  много  и  были они такие же  залатанные  и  заштопанные,  как  ее  родной  выводок  на  Солнечном Ручье.

Маленькое школьное здание с флагштоком на  крыше  и  двумя  дверями  на  фасаде - одна для мальчиков, другая для девочек - стояло на гребне холма.  С  одной стороны тянулись холмистые поля и луга, с другой  -  полоса  соснового  леса и сверкающая вдали река. Школа не могла похвастаться  своим  внутренним  убранством. Все в ней было  таким  голым,  некрасивым  и  неудобным,  как  и  следовало ожидать, принимая во внимание, что деревни, располагавшиеся  вдоль  реки, тратили столько  денег  на  ремонт  и  перестройку  мостов,  что  были  вынуждены экономить на школах. В одном углу на возвышении стояли стол и стул  учительницы, на стене висела карта Соединенных Штатов и две классные  доски,  рядом стояла грубая печка, которую не чаще чем  раз  в  год  красили  черной  краской, и десятиквартовое жестяное ведро, а на полке в углу  лежал  ковш  с  длинной ручкой. Ученики, которых во времена Ребекки насчитывалось лишь около  двадцати, сидели за деревянными партами. Скамьи были  выше  в  задней  части  комнаты, и сидели там более образованные и  длинноногие  ученики,  положению  которых можно было во многом позавидовать, так как они одновременно  были  и  ближе к окнам, и дальше от учительницы.

Пожалуй, здесь существовало что-то вроде разделения  на  классы,  хотя,  вообще говоря, не было и двух учеников, которые учились бы по одному и  тому  же учебнику и достигли одинакового успеха в  какой-либо  области  знаний.  В  частности, Ребекку было столь трудно отнести к какому-либо классу, что  мисс  Дирборн после двух недель раздумий полностью отказалась от подобных попыток.  Ребекка читала те же произведения,  что  и  Дик  Картер  и  Ливинг  Перкинс,  готовившиеся к поступлению в учительскую семинарию,  отвечала  арифметику  с  маленькой шепелявой "Шужан Шимпшон", географию - с  Эммой-Джейн  Перкинс,  а  грамматикой занималась после уроков наедине с мисс Дирборн. Хотя голову ее и  переполняли умные мысли и необычные фантазии, сочинения она в  первое  время  писала плохо. Тяжкие труды самого процесса  письма  наряду  с  добавившимися  трудностями  орфографии  и  пунктуации  плачевным   образом   препятствовали  свободному выражению мыслей. Историю ей предстояло изучать вместе с  классом  Элис  Робинсон,   занимавшимся   темой   войны   американских   колоний   за  независимость. Хотя Ребекке было приказано начать с открытия Америки, она за  неделю усвоила ход событий до самого 1775 года, а через десять дней  прибыла  в  Йорктаун[14],  где  класс,  очевидно,  встал  на  летние  квартиры.  Затем,  обнаружив, что дополнительные усилия ведут лишь к тому,  что  ей  приходится  отвечать урок вместе со старшим из Симпсонов, она добровольно отступила, ибо  пути премудрости не были приятными путями, а ее собственная тропа  -  тропой  мира, если приходилось пролагать их в обществе  Маятника  Симпсона.  Сэмюела  Симпсона называли Маятником из-за  того,  что  ему  было  невыносимо  трудно  принять любое решение. Вставал ли вопрос о  факте,  правописании  или  дате,  требовалось ли решить, что лучше - пойти купаться или удить рыбу,  возникала  ли необходимость выбрать книгу в библиотеке воскресной школы или  леденец  в  деревенской лавке, - не успевал Маятник выбрать определенный план  действия,  как душа его с любовью устремлялась в  совершенно  противоположную  сторону.  Это был бледный мальчик, с соломенными  волосами,  голубоглазый,  сутулый  и  заметно  заикавшийся  в  моменты  волнения.  Возможно,  именно  из-за  своей  слабохарактерности в решительности Ребекки он находил особое очарование и не  мог оторвать глаз от новой ученицы, хотя она относилась к нему с презрением,  граничившим с яростью. Сила, с которой она затягивала  развязавшийся  шнурок  туфли, движение, которым она перебрасывала  через  плечо  косу,  когда  была  возбуждена или раздражена, ее манера учить  урок  -  книга  на  парте,  руки  скрещены на груди, глаза неподвижно устремлены на стену напротив - все  было  полно  неизменной  прелести  в  глазах  Маятника  Симпсона.  Когда,  получив  разрешение учительницы, она подходила к ведру с водой  и  выпивала  воды  из  ковша, незримые силы поднимали Маятника с  его  скамьи  и  толкали  пойти  и  выпить следом за ней. В этом он находил что-то сродни  общению  и  дружеской  близости, а поравняться с ней на пути и встретить холодный  и  презрительный  взгляд ее чудесных глаз было и страшно, и радостно.

В один из теплых  летних  дней  жажда  Ребекки  превзошла  все  границы  приличия. Когда  она  в  третий  раз  попросила  позволения  утолить  ее  из  общественного источника, мисс Дирборн кивнула в знак согласия, но  при  этом  недовольно подняла брови. Напившись, Ребекка положила ковш на место, и тогда  Маятник быстро поднял руку. Мисс Дирборн снова утомленно кивнула.

- Что это с тобой сегодня, Ребекка? - спросила она.

- Я ела соленую макрель на завтрак, - ответила Ребекка.

В этом ответе не было ничего  смешного,  он  был  простой  констатацией  факта, но по школе пронеслось неудержимое веселье. Мисс  Дирборн  не  шутила  сама и не любила чужих шуток. Лицо ее вспыхнуло.

- Я считаю, Ребекка, что тебе следует постоять  пять  минут  у  ведра.  Возможно, это позволит тебе справиться со своей жаждой.

Сердце Ребекки дрогнуло: стоять в углу у ведра с  водой  под  взглядами  всех учеников! У нее вырвался гневный жест несогласия.  Она  сделала  шаг  к  своему месту, но ее остановило распоряжение мисс  Дирборн,  сделанное  более  твердым, чем прежде, тоном:

- Встань у ведра, Ребекка! А ты, Сэмюел? Сколько раз сегодня ты просил  воды?

- Это ч-ч-четвертый.

- Не  трогай  ковш,  пожалуйста.  Вся  школа  сегодня  только  тем   и  занимается, что пьет; на учебу совсем не остается  времени.  Я  полагаю,  ты  тоже ел что-нибудь соленое на завтрак, Сэмюел? - язвительно поинтересовалась  мисс Дирборн.

- Я ел м-м-макрель, к-к-как и  Реб-б-б-бекка.  (Неудержимое  хихиканье  всей школы.)

- Я так и думала. Встань с другой стороны от ведра, Сэмюел.

Ребекка низко склонила голову: ее душили стыд и  гнев.  Жизнь  казалась  невыносимо  мрачной.  Наказание  само  по  себе  было  неприятным,  но  быть  наказанной  в  паре  с  Маятником  Симпсоном  оказалось  выше  человеческого  терпения.

Последним уроком в этот день было пение, и Минни  Липучка,  заслужившая  свое прозвище тем, что вечно совала нос в  чужие  дела,  пожелала  спеть  "У  реки". Выбор был сделан из злых побуждений,  и  казалось,  что  песня  имеет  какую-то тонкую тайную связь как с ситуацией, так и с  развитием  событий  в  целом. Во всяком случае, явно была какая-то необычная причина для энергии  и  напора, с какими ученики снова и снова выкрикивали хоровое приветствие: 

Соберемся все мы у реки,

                              У реки, у реки! 

Мисс Дирборн украдкой бросила взгляд  на  опущенную  голову  Ребекки  и  испугалась. Лицо девочки было белым, лишь на щеках горели два красных пятна.  На ресницах висели слезы, дыхание было быстрым, а  рука,  сжимавшая  носовой  платок, дрожала, как осиновый лист.

- Можешь идти  на  место,  Ребекка,  -  сказала  мисс  Дирборн,  когда  отзвучала первая песня. - Сэмюел, оставайся, где стоишь, до конца занятий. И  позвольте мне сказать вам всем, что я велела Ребекке стоять у  ведра  только  для того, чтобы отучить вас от бездумной привычки непрестанно пить,  которая  есть не что иное, как желание пройтись туда и сюда по классу. Сегодня каждый  раз, когда Ребекка просила пить, вся школа, один за другим,  отправлялась  к  ведру. Она действительно страдает от жажды, и мне кажется, что я должна была  наказать вас за то, что вы подражали ей, а не ее за то,  что  она  оказалась  образцом для подражания. Элис, что мы споем теперь?

- "Дубовую бадью".

- Что-нибудь другое, пожалуйста.  Переменим  тему.  "Звездное  знамя",  если хочешь, или еще что-нибудь.

Ребекка села  на  свое  место  и  вынула  из  парты  песенник.  Открыто  прозвучавшие объяснения мисс Дирборн отчасти сняли тяжесть с сердца  девочки  и помогли ей подняться в собственных глазах.

Под прикрытием общей раскованности, всегда отличавшей уроки пения, в ее  храме  начали  появляться  приношения,  свидетельствовавшие  о  почтительном  сочувствии. Ливинг Перкинс,  который  не  умел  петь  и  которого  попросили  нарисовать на доске карту штата Мэн, проходя  мимо  Ребекки,  бросил  ей  на  колени кусочек кленового сахара. Элис Робинсон прокатила  по  полу  ногой  к  парте Ребекки совершенно новый грифель для дощечки,  а  Эмма-Джейн,  соседка  Ребекки по парте, соорудила маленький холмик из бумажных шариков с  вывеской  "Пули, сама знаешь для кого".

В целом существование стало заметно веселее, и когда  Ребекка  осталась  наедине с учительницей на свой обычный урок грамматики,  она  в  отличие  от  мисс Дирборн уже почти полностью вернула себе самообладание.

      Звук шагов последнего  уходящего  ученика  эхом  отдался  в  передней;  брошенный назад полный раскаяния взгляд  Маятника  был  с  вызовом  встречен  другим, полным холодного презрения.

- Ребекка, боюсь, я наказала тебя сильнее, чем хотела, - сказала  мисс  Дирборн, которой самой было только восемнадцать, и за то недолгое время, что  она преподавала в сельской школе, ей никогда не приходилось  сталкиваться  с  таким ребенком, как Ребекка.

- Я не пропустила ни одного вашего вопроса за весь этот день  и  ни  с  кем не шепталась, - дрожащим голосом заявила преступница. - И я  думаю,  что  не следовало позорить меня только за то, что я пила.

- Ты подтолкнула других - во  всяком  случае,  казалось,  что  это  ты  начала. Что ты ни делаешь - смеешься, пропускаешь  мимо  ушей  мои  вопросы,  пишешь записки, просишь позволения попить или выйти из  класса,  -  все  они  делают то же самое. Этому нужно было положить конец.

- Сэм Симпсон - подражала! - вспыхнула Ребекка. - Я была бы не  против  стоять в углу - то есть не так, чтобы очень против, - но стоять рядом с  ним  было невыносимо.

- Я увидела, что тебе тяжело, и поэтому велела тебе сесть на место,  а  его оставила в углу. Помни, что ты новенькая и все обращают большое внимание  на то, что ты делаешь. Так что будь осторожна...  А  теперь  давай  займемся  грамматикой. Проспрягай в сослагательном наклонении глагол мочь.

- Я мог бы, я могла бы, ты мог бы, ты могла бы, он мог бы,  она  могла  бы, оно могло бы, мы могли бы, вы могли бы, они могли бы.

- Приведи пример.

- Он мог бы быть рад, она могла  бы  быть  рада,  оно  могло  бы  быть  радо...

- Он или она могли бы быть рады,  но  может  ли  "оно"  быть  радо?  -  спросила мисс Дирборн, которая очень любила вдаваться в чрезмерные тонкости.

- Почему нет? - удивилась Ребекка. -  Разве  мы  не  можем  сказать  о  котенке: "Животное могло бы быть радо, если бы знало, что его не утопят"?

- Да-а, -  согласилась  мисс  Дирборн  нерешительно:  она  никогда  не  чувствовала себя уверенно под огнем вопросов Ребекки. - Но хотя мы говорим о  котенке "животное", а о ребенке "дитя",  на  самом  деле  они  женского  или  мужского рода.

Ребекка задумалась, а затем спросила:

- Дерево среднего рода?

- Да, конечно.

- Ну так разве мы не можем сказать: "Дерево могло бы быть радо  дождю,  но на нем были слабые маленькие бутоны, и оно боялось, что ливень  может  их  повредить; поэтому дерево немного боялось, вместо того  чтобы  по-настоящему  радоваться"?

Мисс Дирборн была озадачена.

- Но, Ребекка, на самом деле дерево не может радоваться или бояться.

- Точно мы этого не знаем, - ответила  девочка,  -  но  я  думаю,  что  все-таки может. Что еще надо проспрягать?

- Возьмем для примера фразу "если бы я знал".

- Если бы я знал, если бы  ты  знал,  если  бы  он  знал...  О,  какое  печальное спряжение! - сказала Ребекка чуть дрогнувшим  голосом.  -  Ничего,  кроме "если бы, если бы, если бы"! И от этого чувствуешь, что если бы только  я, ты и он знали, все могло бы быть гораздо лучше!

Такое никогда прежде не приходило в голову мисс Дирборн,  но,  подумав,  она поверила, что сослагательное наклонение "печальное", а "если" - довольно  унылое слово.

- Приведи  другие  примеры  употребления  сослагательного  наклонения,  Ребекка, и этого будет достаточно на сегодня, - сказала она.

- Если бы я  не  любила  макрель,  я  не  хотела  бы  пить,  -  закрыв  грамматику, сказала Ребекка с ясной  улыбкой.  -  Если  бы  вы  любили  меня  по-настоящему, вы не поставили бы меня в угол. Если бы Сэмюел не  был  таким  противным, он не поплелся бы за мной к ведру.

- А  если  бы  Ребекка  стремилась  соблюдать  школьные  правила,  она  справилась бы со своей жаждой, - заключила мисс Дирборн, поцеловав  девочку,  и они расстались друзьями.