М. Джон Гаррисон Туризм

Джек Серотонин коротал время в баре на Прямом проезде, как раз на границе дождегорского дивнопарка со всеми его достопримечательностями. Всю ночь он играл в кости и беседовал с упитанным инопланетянином, который называл себя Антуаном. Еще не начало светать; коричневатый свет уличных фонарей, ровный и в то же время неяркий, проникал в помещение.

— Я ни разу не ходил туда, — признался толстяк, имея в виду дивнопарк. — Но я вот что думаю…

— Антуан, если собираешься пересказывать чужие враки, тогда лучше помолчи, — сказал Джек назидательно.

На лице его собеседника появилось обиженное выражение.

— Лучше выпей еще, — посоветовал Джек.

Бар находился где-то в середине Прямого проезда — улочки, беспорядочно застроенной двухэтажными домами, и на всем протяжении две трети из них стояли с заколоченными окнами. Как другие улицы в этой части Дождегорска, Прямой проезд изобиловал кошками, особенно на восходе и закате, когда они покидали дивнопарк и возвращались в него. Видимо, в честь этого явления бар назывался «Черный кот. Белый кот». Посетителя ждала оцинкованная стойка, чуть высоковатая, так что сидеть за ней было неудобно. Бутылки, выстроенные в ряд, в них — напитки фантастических оттенков. Несколько столиков. Широкое окно быстро запотевало, это никого не беспокоило, кроме Антуана. Утром в баре еще чувствовался чесночный запах вчерашнего ужина. Иногда пахло также плесенью, как будто что-то приползло под покровом ночи из дивнопарка, но не смогло долго вдыхать воздух бара и подохло под столиком в углу. Тенички висели высоко над головой — в стыке между стенами и потолком, словно паутина. Сейчас им особо нечем было заняться.

Джека можно было найти в баре почти каждый день. Здесь он питался. Отсюда он наводил деловые контакты. Сюда приходила почта на его имя, и здесь же он договаривался обо всем со своими клиентами; но на самом деле это был так называемый исходный пункт, удобно расположенный, — не очень далеко от дивнопарка, но и не настолько близко, чтобы чувствовалось его присутствие. Здесь имелось еще одно преимущество: Джек был в хороших отношениях с владелицей бара, женщиной по имени Лив Хула, которая никогда не нанимала помощников, а сама справлялась со всей работой — днем и ночью. Посетители принимали ее за буфетчицу; это ее устраивало. Никто не слышал от нее жалоб на судьбу. Она принадлежала к тем женщинам, которые после сорока замыкаются, уходят в себя; невысокая, худая, на седеющей голове стрижка ежиком, на мускулистых предплечьях — броская татуировка, на лице такое выражение, будто она все время думает о чем-то своем. В ее баре всегда можно было послушать музыку. Ее вкус распространялся даже на ритмы всякого рода самодеятельных групп и исполнителей, которых никто уже не вспоминал лет десять. Из-за этого сама Лив казалась старше своих лет, что как-то задевало Джека. В том смысле, что они были вместе пару раз.

Теперь она обратилась к Джеку:

— Эй, оставь толстяка в покое. Каждый имеет право высказать свое мнение.

Серотонин измерил ее взглядом:

— А тебе кто давал право голоса?

— Что, плохо спалось, Джек?

— А ты будто не знаешь? Ты ведь была рядом.

Она налила им — ром «Черное сердце» для Джека, а для его собеседника тот же коктейль, который он заказывал раньше.

— Рядом с тобой был только ты сам, Джек, — сказала она. — Один, как всегда.

Они оба засмеялись. Она посмотрела поверх его головы на открытую дверь бара и сказала:

— Похоже, к тебе гости.

Женщина, стоявшая в дверях, была на высоких каблуках, только вошедших в моду, что не вполне шло к ее и без того высокому росту. У нее были длинные, тонкие руки, и она смотрела по сторонам точно так, как многие из этих туристок, — нетерпеливо и одновременно беспомощно. Что-то нерешительное было в ней. Она выглядела изящно и в то же время как-то неуклюже. Если она и умела одеваться, то это не было, скорее всего, врожденным умением, или, может быть, она не до конца развила в себе этот талант. Сразу приходила в голову мысль, что она заблудилась. Когда она вошла в то утро в бар, на ней была длинная шуба медового цвета, из-под которой выглядывал костюм-двойка: черный свободного прилегания пиджак и черная удлиненная юбка со встречной складкой. Женщина нерешительно остановилась в дверях, заслоняя часть улицы, которая наполнялась холодным утренним мерцанием; тусклый свет от окна некрасивым пятном лег на половину ее лица, и первые слова, которые донеслись до сидящих в баре, были:

— Прошу прощения, мне…

При звуке ее голоса тенички расправили свои крылышки и потянулись в ее сторону из всех углов зала, закружились вокруг ее головы, словно привидения, — летучие мыши, блестки, клубы дыма или ведьмы со старинными амулетами. Если представлялся случай, они его не упустят.

— Боже праведный, — жужжали тенички. — Какие красивые руки.

— Извините, вам чем-нибудь помочь?

— Вы кого-то ищете, милочка?

— Какие ручки, просто прелесть!

Лив Хула удивилась и, обращаясь к женщине в шубе, призналась:

— Меня они никогда так не обхаживали.

Перед ее глазами встала вдруг собственная жизнь: все приходилось завоевывать, создавать что-то почти из ничего — даже в те недолгие периоды, когда, казалось, наступало оживление или взлет.

— Вы к Джеку, вон он сидит, — показала она.

Она всегда направляла к нему клиентов, а там уже не ее дело, какое будет продолжение. В этот раз Джек явно ждал визита. Работы у него было мало, дела в этом году шли плохо, хотя следовало ожидать обратного, судя по количеству кораблей, сгрудившихся в туристическом порту. Джек считал, что обладает трезвым умом и твердой волей; женщинам, однако, он казался человеком слабым, колеблющимся, привлекательным, и, по их мнению, ему нужно было больше находиться в женском обществе. Он просиживал дни и ночи в баре вместе с Антуаном и Лив Хулой, но выглядел бодро и в целом моложе своих лет. Он стоял, засунув руки в карманы, и женщина двинулась в его сторону, как будто только благодаря его фигуре она могла сориентироваться в зале. Чем ближе она подходила к нему, тем неувереннее становилось выражение ее лица. Как и большинство из «них», она не знала, с чего начать.

В конце концов она проговорила:

— Мне надо, чтобы вы отвели меня туда.

Джек приложил палец к губам. Он предпочитал слышать такие просьбы в менее откровенной форме.

— Не так громко, — попросил он.

— Извините.

Он пожал плечами:

— Ничего.

— Здесь все свои, — сказала Лив Хула.

Джек смерил ее взглядом, затем улыбнулся.

Женщина тоже улыбнулась.

— В дивнопарк, — сказала она, как будто кто-то мог понять иначе.

Ее лицо было гладким и напряженным от каких-то желаний, Джеку непонятных. Разговаривая, она не смотрела ему в глаза. Он не обратил на это должного внимания и предложил пройти к столику, где они, понизив голос, разговаривали минут пять. Нет ничего проще, объяснил он, чем исполнить ее желание. Понятно, что нужно учитывать риск, и будет опасной ошибкой недооценивать серьезность всего, что происходит там, в дивнопарке. С его стороны было бы просто глупо не предупредить ее об этом. Это было бы безответственно, добавил он. Деньги перешли из рук в руки. Через какое-то время они встали и вышли из бара.

— Еще одна дурочка клюнула на наживку, — сказала Лив Хула достаточно громко, чтобы он услышал и приостановился.

Антуан утверждал, что когда-то летал на межзвездных кораблях вместе с Эдом Читайцем. Целыми днями он, облокотившись на стойку, смотрел через окно на белый пенистый след, который оставался в небе над крышами по другую сторону Прямого проезда, когда приземлялись корабли класса К. Многим не верилось, что он вообще куда-то летал; Антуан умел оценивать ситуацию и знал, когда лучше промолчать. Помимо этого утверждения была еще одна фраза, которую он твердил про себя:

— Всем наплевать на толстяка по имени Антуан.

И Лив Хула обычно поддакивала ему:

— Да, так оно и есть.

Когда Джек ушел, в баре воцарилась тишина. Тенички успокоились и убрались под потолок по своим щелям, так что углы снова приняли привычный вид — то есть будто их никогда не чистили. Антуан усиленно разглядывал свой столик, затем бросил взгляд на Лив Хулу за стойкой. Чувствовалось, что им надо поговорить о Джеке или о той женщине, но ни он, ни она никак не могли придумать, с чего начать. Антуана злило, что Лив Хула взялась защищать его перед Джеком Серотонином. Внезапно он отодвинулся от стола вместе со стулом, который с каким-то жалобным звуком проскреб по деревянному полу. Антуан встал, подошел к окну и протер запотевшее стекло ладонью.

— Еще темно, — сказал он.

Лив Хула не могла не согласиться, что так оно и есть.

— Смотри, — сказал он. — Джо Леоне идет.

Через дорогу, напротив бара, стояли дома с ничем не примечательными фасадами, шаткие, покосившиеся — строения, которые смотрелись жалко, потеряв строительную цельность, и теперь их облюбовали для своей хирургической практики закройщики самого низкого пошиба, которые специализировались на косметических операциях и быстром выведении гибридов. Их с большой натяжкой можно было назвать салонами. То, чем они занимались, не тянуло на такое название. Им перепадало кое-что от таких лицензированных заведений, как «Мастер Скальпель» и «Новый облик», расположенных ближе к центру; им также доставалась работа благодаря Ночным гладиаторам, ребятам вроде Джо Леоне.

Теперь Джо ковылял по Прямому проезду, опираясь на заборы и стены домов. Силы то оставляли его, то снова возвращались. Иногда он падал, отлеживался с минуту и поднимался на ноги. Ходьба отнимала у него все силы. Было видно, что он несет что-то в одной руке, опираясь на забор другой рукой. Чем ближе он подходил, тем яснее виделось озадаченное выражение его лица.

Антуан приставил к губам влажные кулаки в виде рупора и проговорил голосом спортивного комментатора с радио Ретро:

— Но устоит ли он на этот раз?

Лив Хула сказала:

— Антуан, мы ждем не дождемся, когда ты научишься проявлять гуманность.

Инопланетянин пожал плечами, отвернулся от окна и сказал обычным голосом:

— Я же не приглашаю делать на него ставки. И до сих пор он всегда справлялся.

Джо продолжал тащиться по Прямому проезду. Когда он приблизился, стало видно, что закройщики поработали недавно над его лицом, сделав его похожим в общих чертах на львиную морду. Оно было бледным, блестело от пота, но казалось застывшим. Закройщики придали ему одно выражение, как будто слепили маску, даже длинные волосы были убраны к затылку, зачесаны назад с высокого лба и скул.

В конце концов Джо упал напротив «мясницкой», принадлежавшей одному закройщику, и больше не двигался; через пару минут на улицу вышли двое парней почти такого же телосложения, как Джо, и затащили его внутрь.

Джо начал драться, когда ему было семь лет.

— Никогда не поднимай руку на другого, — увещевал его время от времени отец. — Потому что он — брат твой.

Джо Леоне не прислушивался к этим советам, хотя в семь лет, как утверждало большинство, его умственное развитие достигло своего пика. Он любил драться. К двенадцати годам это стало его работой, ни больше ни меньше. Он подписал контракт с Ночными гладиаторами. С тех пор он жил на уколах, которые превратили его в гибрида. Ему нравились львиные клыки, вызывающие наколки, брюки с вшитой бахромой. Джо лишился своего тела. На сохранение гибридной формы уходило столько денег, что у него никак не получалось накопить достаточно, чтобы вернуть себе все человеческое. Каждый день он выходил на ринг, где все повторялось сначала. Ему изрядно доставалось.

— Я даже счет потерял, сколько раз все внутренности у меня меняли. Ну так и что? Потерять победное очко, вот это обидно, — иногда говорил он, смеясь, и заказывал собеседнику еще пива.

Каждый день измочаленное тело этого гибрида утаскивали с ринга, а на следующий день Джо, побывав у закройщиков на Прямом проезде, являлся перед публикой со свежими силами, новым лицом и был готов начать все сначала. Такая жизнь выматывала, но именно такую жизнь он любил. Лив Хула никогда не брала с него за выпивку. Она питала слабость к нему, это всем было известно.

— Эти бои — жестокое и глупое занятие, — сказала она теперь инопланетянину.

Антуан не стал противоречить по дипломатическим соображениям. Через какое-то время, подыскивая, о чем бы еще поспорить, он спросил:

— Ты чем занималась до того, как купила этот бар?

Она ответила без особого энтузиазма, неопределенно усмехнувшись:

— Так, разными делами.

— А я почему не слышал об этих делах?

— Как-нибудь расскажу, Антуан.

Она ждала его ответа, но что-то новое на улице отвлекло его внимание. Он снова протер стекло. Он прижался к нему лицом.

— Что-то Ирена опаздывает сегодня.

Лив Хула вдруг нашла для себя какие-то срочные дела за стойкой.

— Опаздывает?

— Минуты на две, — сказал он.

— Что такое две минуты для Ирены!

Схватки на ринге — тупое занятие, Лив Хула придерживалась такого мнения. И жизнь из-за них становится тупой. Все помыслы Джо Леоне были такими же тупыми, как его выступления на ринге — пока он не встретил Ирену; после этого все вообще пошло прахом. Ирена была моной; работая в администрации космопорта, она имела хороший послужной список. Таких женщин называют обычно изящными: не больше ста шестидесяти сантиметров, включая прозрачные уретановые каблучки, шелковистые белокурые волосы, — все в ней так и манит. Как и остальные изделия «Мастера Скальпеля», она выглядела почти человеком, очень натурально. Она увидела, как дерется на ринге Джо Леоне, и вдохнув запах его крови, уже не могла оставить его одного. Каждое утро, когда он отправлялся к закройщикам, Ирена сопровождала его. Эти двое олицетворяли собой идею Нового Венеропорта: телесные утехи плюс телесные побоища. Когда Ирена и Джо находились рядом, было трудно сказать, кто из них представлял утехи, а кто побоища. Они сами по себе выступали новой формой развлечений.

Ирена принялась колотить в дверь «мясницкой».

— Как ты думаешь, сколько она будет шуметь, пока им надоест и они откроют? — спросил толстяк Антуан.

Лив Хула обнаружила на поверхности цинковой стойки пятно, напоминающее что-то географическое, и с интересом его разглядывала. Она сказала:

— С какой стати ты у меня спрашиваешь?

— Она испытывает к нему чувство, — сказан Антуан, который желал развивать эту тему, — В этом нет сомнений. Никто не станет оспаривать… Бог ты мой! — пробормотал он вполголоса, — Только посмотри на эти сиськи.

Он силился представить, как это все выглядит: Джо Леоне — мертвый, в разжиженном виде, его кости и ткани снова срастаются в тело, а Ирена смотрит на него с загадочной улыбкой моны. И надо сказать, что Ирена, как и Лив Хула, тоже считала бои на ринге тупым занятием. Каждое утро ей приносили старый деревянный стул, ставили его в голове стеклянного бака, в котором перерождался Джо и на котором выцветшими буквами был выведен его бойцовский девиз: «Не бойтесь боли!» Она сидела рядом с баком, не обращая внимания на вспышки светодиодов, которые в общем-то светились чисто для декорации, наблюдая, как биологическая жидкость, словно теплая слюна, колышется в баке, стекает водопадом на разные уровни самообновления, просачивается сквозь плотный слой из сорока тысяч молекулярных соединений, и через каждые двадцать минут жидкость спускается в дренаж, унося те нежелательные вещества, которые не смогла уничтожить химия. Ирена не переносила этого звука: когда трубы всасывают в себя жидкость.

Она скажет Льву: «В один прекрасный день тебя не смогут восстановить. Еще один бой, и у нас с тобой все кончится». Но Джо был в это время алгоритмом где-то в режиме настройки. Он выбирал новые клыки по каталогу, он приноравливался к гликолитическим системам. Он ничего не слышал.

Она скажет: «Ах, Джо, я тебя предупреждаю. Еще один только бой».

Иногда Лив Хула наблюдала за полетом ракет.

На рассвете она подошла к окну и стала рядом с толстяком, они смотрели, как два грузных грузовых корабля, отливая бронзой, уходили в небо из торгового порта. Затем корабль класса К поднялся ввысь с одной из военных пусковых площадок, словно опираясь на белый столб, выбрасываемый его твердотопливной турбиной. В отсвете ракетного шлейфа на ее лице появлялось неожиданно теплое выражение. Затем пенные следы, оставленные ракетами, начали тускнеть, исчезать с неба, похожего на крышку кастрюли, которая приподнялась, и из-под нее пробилась на востоке тонкая дуга бледно-зеленого, слабосильного рассвета. Вскоре набрал силу береговой бриз; устремившись в узкую трубу Прямого проезда, он взболтал туман, низко стелющийся по дивнопарку. Это был сигнал для разномастного люда начинать трудовой день. Лив Хула и толстяк Антуан смотрели, как корабль класса К распарывает, словно ножницами, слои атмосферы.

— Ты летал когда-нибудь на таком? — поинтересовалась она.

Он прищурился и отвернулся. Сказал:

— А вот это зачем? Зачем эта ирония?

И как раз в этот момент в бар вернулся Джек Серотонин. Он шел быстро и оглядывался. У него был вид человека, чей день с самого утра пошел наперекосяк. Его лицо было бледным, из небольшого пореза на щеке выступали бусинки крови. Похоже, совсем недавно он брел по колено в маслянистой воде, а у габардиновой куртки на молнии один рукав был наполовину оторван у плеча — как будто кто-то повис на нем, когда они оба падали, — Лив Хуле почему-то сразу представилась именно такая картина.

— Бог ты мой, Джек!

— Налей мне, — попросил Джек Серотонин.

Он дошел до середины зала, словно собираясь пить у стойки, но затем передумал и вдруг сел за ближайший столик. Сел, но, похоже, не знал, что делать дальше. Несколько теничек отделились от потолка, чтобы рассмотреть его поближе; он как будто не замечал их. Он тихо повторял удивленным голосом:

— Черт!

Через какое-то время он отдышался и успокоился.

Как только Джек вернулся, толстяк Антуан забыл о своих прежних обидах, пододвинул стул и начал рассказывать Джеку какую-то историю; увлекшись, он так навалился вперед, что кромка столика утонула в складках его тела. Говорил он тихо и быстро, но посторонний слушатель все же мог уловить отдельные слова: вторжение, жесткое излучение, Эд Читаец. Джек и на него смотрел как на пустое место, затем проговорил:

— Заткнись, или я пристрелю тебя прямо здесь.

Инопланетянин посмотрел растерянно по сторонам. Он пробормотал, что, сидя в этом баре, всего лишь дожидается счастливого случая и ждал помощи от Джека. Он едва не плакал.

— Извини, — сказал Джек.

Он опять задумался о чем-то своем и, когда Лив Хула принесла ему ром, похоже, не сразу понял, кто она.

— «Черное сердце», Джек, твой любимый, — сказала она, подсаживаясь к столику.

— Черт, — снова повторил он.

— Где женщина, Джек?

— Не знаю, — ответил он.

— Только не говори, что ты бросил ее там.

— У нее поехала крыша, и она убежала. Она где-то в буферной зоне. Антуан, сходи посмотри, на улице нет никого?

— Мне бы только дали приспособиться здесь, — проговорил инопланетянин.

— Антуан, черт бы тебя побрал!

Антуан сказал:

— Никто не хочет понять этого.

Серотонин собрался еще что-то добавить, но потом как будто совсем забыл об инопланетянине. Он покачал головой и сказал:

— Я впервые видел, чтобы человек так перепугался. Мы еще даже не вошли в дивнопарк по-настоящему. Сегодня там страшновато, но уж не настолько.

Он допил ром и вернул ей стакан. Вместо того чтобы взять стакан, Лив Хула ухватила Джека за рукав. И она держала его руку, пока он не попросил отпустить.

— Что значит «страшновато»?

— Все перемещается с места на место, — рассказал он. — Бывало и похуже, но обычно дальше, в глубине парка.

— Джек, где она?

Он засмеялся. Он часто отделывался таким вот смехом.

— Я повторяю, — сказал он устало. — Она где-то в буферной зоне. Мы только туда и дошли. Я вижу: она помчалась между домами, вижу ее шелковые чулки и эту долбаную желтую шубу, потом ничего не вижу. Она звала, но непонятно откуда, и я махнул рукой. — Он протянул ей стакан: — Лив, налей еще, а то я не знаю, что сделаю сейчас.

Лив Хула сказала:

— Ты не стал искать ее, Джек.

Он посмотрел на нее с недоумением.

— Ты постоял там, где тебе ничего не угрожало, крикнул пару раз, а затем отправился домой.

Инопланетянин пришел в негодование. Он не допустит, чтобы кто-то подозревал Джека!

— Джек не мог так поступить! Ну-ка, Джек, объясни ей. Ты бы никогда не сделал такого. — Он встал со своего стула. — Я выйду, проверю, что там и как, как ты просил. Ты плохо знаешь Джека Серотонина, если можешь думать про него такое, — обратился он к Лив Хуле.

Когда он ушел, Лив Хула вернулась к стойке, налила Джеку еще «Черного сердца», а Джек тем временем тер ладонями лицо как человек, который безумно устал и не представляет себе, как ему жить дальше. Он как будто постарел с тех пор, как ушел из бара. Его лицо стало угрюмым, щеки обвисли, а в голубых глазах проскальзывало виноватое выражение, которое со временем будет постоянно присутствовать в его взгляде.

— Ты представить себе не можешь, что там творится.

— Конечно не могу, — ответила она. — Один Джек Серотонин знает это.

— Улицы накладываются одна на другую, и каждую минуту безо всякой связи одни события меняются на другие. Никакие указатели не подскажут тебе дорогу. Ни одного строения, которое можно выбрать за надежный ориентир во всей этой катавасии. Сойдешь со знакомого маршрута, и тебе конец. И днем и ночью лают заблудившиеся собаки. Все борется, чтобы остаться на плаву.

Но Лив Хула твердо решила, что не даст ему уйти от прямого ответа. Она напомнила ему:

— Ведь ты профессионал, Джек. Они — твои клиенты. Вот, выпей еще, если хочешь. — Она облокотилась на стойку. — Уж тебе-то нельзя терять голову.

Похоже, его позабавили ее доводы. Он выпил ром одним глотком, лицо его снова порозовело, и они менее враждебно посмотрели друг на друга. Однако он еще не все высказал ей.

— Послушай, Лив, — тихо проговорил он через несколько минут. — Какая разница между тем, что ты видел, и тем, что ты есть? Хочешь узнать, как там в дивнопарке? Дело в том, что все эти годы ты пытаешься извлечь что-то лично для себя. А затем, угадай, что происходит? Из тебя начинают что-то извлекать.

Он встал и пошел к двери.

— Что ты там толчешься, Антуан, черт бы тебя побрал! — крикнул он. — Я сказал тебе: проверь обстановку! Я сказал: посмотри, и все.

Инопланетянин прогулялся немного по Прямому проезду, чтобы проветрить голову на свежем предутреннем ветру, и он также проверил, есть ли возможность поглазеть на Ирену в «мясницкой», видно ли мону сквозь щель в забитом досками окне. Теперь он заскочил обратно в бар, широко улыбаясь и поеживаясь от холода.

— Вот вам Антуан, — показал на него Джек. — Он может поведать о дивнопарке. Все, что знает.

— Оставь Антуана в покое.

— Антуан, ты бывал там, когда все вокруг тебя рушится?

— Я ни разу не ходил туда, Джек, — сказал поспешно Антуан. — И я никогда не вру, что бывал там.

— Когда все исчезает, и ты не имеешь ни малейшего представления, что появится взамен. Воздух похож на сырое тесто. И там не запах, там зловоние. На каждом углу к стене прибит сломанный телефон. На всех наклейка: говорите, но ни один не подключен. Они звонят, но никто не поднимает трубку.

Лив Хула посмотрела внимательно на него, потом пожала плечами. А инопланетянину она объяснила:

— Джек всегда так переживает, когда теряет клиента.

— А шли бы вы!.. — сказал Джек Серотонин. — Вы оба шли бы подальше.

Он отшвырнул свой стакан на другой конец стойки и вышел из бара.

После его ухода в баре снова воцарилась тишина. Она стала давящей, так что Лив Хула и инопланетянин, хотя им и хотелось поговорить, оставались наедине со своими мыслями. Ветер с моря улегся по мере того, как на улице светало, и вот уже ни у кого не осталось сомнений, что наступил рассвет. Женщина вымыла и протерла стакан, из которого пил Джек Серотонин, поставила его осторожно на место позади стойки. Затем она поднялась в комнату на втором этаже, где собралась было переодеться, но остановилась на середине комнаты, глядя с нарастающей паникой на не заправленную кровать, на комод для постельного белья и на голые белые стены.

Нужно чем-то заняться, подумала она. Нельзя здесь оставаться.

Спустившись снова в бар, она увидела, что Антуан занял свое привычное место у окна, стоял, опершись о подоконник, и наблюдал, как грузовые ракеты взмывают одна за другой из космопорта. Он полуобернулся, как будто собираясь заговорить, но, не видя ответной реакции, снова уткнулся в окно.

На другой стороне улицы открылась дверь «мясницкой».

После короткой безмолвной потасовки на тротуар вытолкнули Ирену. Мона сделала два-три неуверенных шага, посмотрела машинально направо и налево, словно пьяный прохожий, который оценивает движение машин по проезжей части, и затем вдруг села на край тротуара. За ее спиной с шумом захлопнулась дверь. Юбка моны задралась. Антуан прилип носом к стеклу, присвистнув под нос. Ирена тем временем поставила свою ярко-красную уретановую сумочку на землю рядом с собой, запустила в нее руку и стала перебирать содержимое. Через несколько минут из дождегорского дивнопарка настороженно-молчаливым потоком повалили сотни кошек, а Ирена все так же сидела на тротуаре, обнажив все, что могло обнажиться, шмыгая носом и вытирая слезы.

Никто не знал, сколько этих кошек обитает в Дождегорске. И вот еще что: среди них не попадалось ни одной полосатой, все были только черными или белыми. Когда они повалили из дивнопарка, это напоминало какой-то двухцветный бурный поток, имеющий четкие, определенные характеристики, но непредсказуемый по своим последствиям. Вскоре кошки заполнили Прямой проезд, двигаясь направо и налево, неся с собой тепло своих тел, а также душный, пыльный, но чем-то приятный запах. Ирена с трудом поднялась на ноги, но кошки обратили на нее не больше внимания, чем на уличный фонарь.

Ирена родилась на планете с названием Делянка Перкинса. Она уехала оттуда долговязой, костлявой девчонкой, у которой были крупные ступни и неуклюжая походка. Когда она улыбалась, обнажались десны, и она укладывала волосы, окрашенные в медный цвет и покрытые лаком, такими тугими и сложными волнами, что те улавливали гудение высоковольтных линий и радиосигналы всего космоса. Она выглядела мило, когда смеялась. Ей было семнадцать лет, когда она поднялась на борт ракеты. В ее чемодане лежало желтое хлопчатобумажное платье, имеющее отдаленное сходство с модными гарнитурами, прокладки и четыре пары туфель на высоких каблуках. «Я обожаю туфли», — сообщала она собеседнику, когда была навеселе. «Я обожаю туфли». Она была в своей лучшей форме в те годы. Она была готова следовать за вами хоть на край света, а недели через две ее видели в компании с кем-то другим. Она любила космических пилотов.

Теперь она стояла на улице, по ее щекам текли слезы, а по проезду, огибая ее, струился поток кошек, покидающих дивнопарк. Затем Лив Хула пробралась с трудом сквозь эту живую реку и привела мону в свой бар, где усадила за столик и сказала:

— Тебе налить чего-нибудь, милая?

У Ирены вырвалось истерически:

— На этот раз он умер.

— Даже не верится, — сказала Лив Хула и тут же поставила барьер внутри себя, отгораживаясь и отстраняясь от того, что произошло.

Но Ирена продолжала повторять отрывисто: «Он умер на этот раз, вот и все», — поэтому не было возможности отстраниться совсем. Ирена взяла руку Лив Хулы и прижала ее к своей щеке. Она сказала, что, по ее мнению, мужчины почему-то плохо приспособлены к жизни; на это Лив Хула ответила:

— Я тоже всегда так думала.

Затем Ирена снова начала шмыгать носом и потянулась к своей сумочке за зеркальцем.

— Особенно лучшие из них, — добавила она чуть слышно.

Позже, когда Антуан подошел и начал налаживать с ней разговор, она прихорошилась, чтобы предстать перед ним в лучшем виде. Он заказал ей коктейль, который излучал те же цвета, что ее юбка, — розовый и желтый, и он рассказал, что такой коктейль они пили на какой-то затерянной планете, до которой отсюда, надо сказать, пятьдесят световых лет, если по прямой.

— Я бывала там, толстый Антуан, — сказала она ему, грустно улыбаясь.

Она вспоминала: для той, настоящей Ирены одиночество было мучением. Она не могла спать: сидя на кровати в том или ином месте, она слушала, как идет дождь, и старалась не расклеиться. И в то же время природа не обделила ее тщеславием. Звезды Млечного Пути казались ей огромной неоновой рекламой. Реклама гласила: «Все туфли, которые сможешь унести!» Когда она подписывала контракт, чтобы стать моной, закройщик пообещал, что ее волосы будут всегда пахнуть мятным шампунем. Она просмотрела каталоги и нашла там все, что ей хотелось, и закройщик встроил ей все заказанное. На улицах Дождегорска все это гарантировало большой покупательский спрос.

— Я бывала там, — сообщила она Антуану, придвинувшись, чтобы он ощутил мятный запах. — Как приятно встретить человека, который тоже посещал те места.

Антуан, как и любой другой мужчина, не мог не вдохновиться. Он не смолкал: она уже допила свой коктейль, а он все пытался увлечь ее своими рассказами о планетах, на которые он летал в прошлом, когда водил ракеты. Но Ирена тоже бывала в тех местах — и не только в тех, как полагала Лив Хула, — и толстый Антуан получил только то, что можно получить в обмен на один дешевый коктейль. Лив наблюдала за ними издали, и ей было все равно, чем это кончится, потому что у нее самой все мысли в голове перепутались. Наконец даже Антуан сообразил, как обстоят его дела. Он отодвинул стул, царапая пол, обратно на его место у окна. Сколько было времени? Как все случилось, что кончилось таким вот образом? Он выглянул на Прямой проезд. Сказал ворчливо:

— Совсем светло. Хм. Я уважал парня, честное слово. Разве неясно?

Тем временем кошачья река продолжала течь, словно поток цифр в бесконечных статистических сводках, и не было даже намека на то, что их число уменьшается или ослабевает, а потом он закончился внезапно, и Прямой проезд опять опустел. В салоне закройщика через дорогу белки, из которых состоял Джо Леоне, стекали в канализацию.

В пассажирском космопорте круизные корабли, наполовину скрытые туманом, возвышались над строениями; тем временем по длинным узким улочкам уже сновали девушки в кимоно и пареньки с татуировками, они везли коляски с туристами от ресторана «Аль Актар» в Денежный Стан, из Храма на Скале в Скальный храм, и вокруг них шлейфом или зонтиком кружили тенички, нашептывая: «Это место непременно следует посетить, оно — средоточие контрастов».

К восьми часам весь Дождегорск наполнился шубками, выкрашенными в цвет меда или конского каштана, скроенными так, что их развевало, будто они были сшиты из более легкого материала. Откуда такая роскошь? Где ее истоки? Эти деньги делались где-то за пределами планеты, это были деньги больших корпораций. Каким бы жестоким способом ни добывались эти средства, вы не могли не восхищаться красотой этих шубок, их роскошным глянцем.

Вскоре после того, как последняя кошка исчезла в недрах города, в баре появилась клиентка Джека.

И если Джек вернулся весь в грязи, она пришла чистенькая и опрятная. С виду она никак не изменилась, только чуть горбилась, и на ее лице было застывшее выражение. Руки она засунула в карманы своей шубы. Все вещи были при ней, но она ступала осторожнее, чем раньше, смотрела только вперед, будто ей было больно поворачивать шею, или как будто она старалась не замечать каких-то вещей, которые мог захватить краешек глаза. Трудно сказать что-либо определенное о состоянии человека по такой манере поведения. Она аккуратно устроилась за столиком у окна, закинула ногу на ногу и тихим голосом заказала коктейль. Потом она сказала:

— К кому можно обратиться, чтобы передать тому человеку вторую часть его денег?

Антуан с готовностью повернулся к ней, предложил:

— Я могу передать.

— Одну минутку, — перебила его Лив Хула. Женщине в меховой шубе она сказала: — Джек недорого берет. Он решил, что вы там погибли. Ничего вы ему не должны.

— И все же, — сказала женщина, — я считаю, что он должен получить свои деньги полностью. Вот они. А со мной ничего не случилось, я вам точно говорю. — Она перевела взгляд в какую-то даль. — Похоже, меня как-то покоробило, что на свете существуют такие мерзкие вещи.

Лив Хула всплеснула руками.

— Зачем они приходят сюда? — спросила она громко, обращаясь к толстяку Антуану. И добавила до того, как он успел ответить: — Бросают свою экскурсию и все удобства и оказываются рано или поздно вот в этом баре. Они всегда находят нашего Джека.

— Ну, Джека не надо трогать, — сказал инопланетянин.

— Джек — джокер, как и ты, Антуан.

Антуан вскочил со стула, как будто собираясь выступить с опровержением, но его хватило только на то, чтобы пожать плечами. Клиентка Джека подбодрила его слабой улыбкой, но затем перевела взгляд куда-то в пустоту. Повисла тишина, но через минуту, с шумом отодвинув стул, Ирена подошла к столику, который стал центром событий. Уретановые туфельки моны простучали по деревянному полу. Она уже вытерла слезы и подкрасила губы. Джо по прозвищу Лев отошел в прошлое. Что ждет ее впереди, куда направит она свою кипучую энергию? Перед Иреной открывалось новое будущее, никто не сомневался, счастливое и беззаботное. У нее, конечно, были свои соображения на этот счет. Правда и то, что многие годы Ирена будет хранить память о Джо в глубине души; она знала себя — что она из тех, кто умеет помнить.

— Какая милая шубка, — сказала она, протягивая руку.

Женщина пришла в некоторое замешательство. Затем она пожала протянутую руку и сказала:

— Спасибо. Вам нравится?

— Очень красивая, и она мне очень нравится, — повторила Ирена. Она кивнула, как будто собираясь что-то добавить, но вдруг вернулась на свое место и, сев, стала вертеть в руках свой стакан. Она обратилась через весь зал к Лив Хуле: — Не надо судить его слишком строго, милая. В конце концов, он всего лишь мужчина.

Трудно было определить, какого мужчину она имела в виду.

— Мне все-таки кажется, он должен получить свои деньги, — подала голос женщина в шубе. Никто не откликнулся, и тогда она выложила на стол перед собой пачку — банкноты крупного достоинства. — Как хотите, вот это для него.

— Бог ты мой, — сказала Лив Хула. И окликнула инопланетянина: — Антуан, еще выпьешь?

Но толстяк к этому времени решил, что хватит ему терпеть то отношение, которое он встретил здесь. Он — просто человек, который хочет найти свое место, человек, который повидал не меньше, чем другие, даже больше, чем некоторые. Его раздражало, что никто его не слушает. Он вспоминал то время, когда летал на сверхскоростных ракетах, о всех планетах, на которых побывал тогда, о вещах, которые видел там. Свежее Дыхание, Танец Шамана и Четвертина, Примроза Два и Солнечная Тысяча: он рассыпал себя, словно горсть монет, по всем звездам Лукоморья, до самой Радиотехнической Бухты. Он забирался в самые глубины космоса в те дни. Вместе с Эдом Читайцем они прокатывались волной по искривленному пространству. У него была своя ракета, он назвал ее Цыпка Кино. Но его угнетали одиночные полеты.

На планете Санта Муерте он надышался чего-то такого, что отразилось на легких и на сознании, так что он не мог сообразить потом, что к чему. Так приходилось платить за звание звездного летчика.

Какого черта, подумал Антуан. С собой не унесешь того, что было в прошлом.

По крайней мере он простился с этим баром, видит утреннее солнце и направляется куда-нибудь туда, где можно дышать полной грудью, — в Денежный Стан лежит его путь, где сказочная страна торговых рядов простирается к югу от Прямого проезда, за космопортом и еще дальше к морю. Он щурил глаза от слепящего света, который отражала издали поверхность моря. Он найдет себе работу. Он встретит людей, которые, улыбаясь, действительно рады видеть тебя.

Когда он ушел, в баре Лив Хулы воцарилась тишина. Тенички одна за другой беззвучно отделились от потолка и полетели к женщине в меховой шубе, и женщина встретила их рассеянным взглядом. Запахи поползли из кухни и всех отдушин. Похоже, что каждую из трех женщин беспокоили какие-то свои мысли. Время от времени одна из них подходила к двери и смотрела вдоль улицы в сторону дивнопарка, где беззвучно клубился загадочный туман, сотканный дневными химическими испарениями, а другие с надеждой следили за ней взглядом.