"Спираль" - читать интересную книгу автора (Лазарчук Андрей Геннадьевич)

20

— Как второго? — спросил Юра.

— А какого? — не понял Светличный; он выглядел так, будто не спал уже неделю и не брился четыре дня.

Юра для проверки посмотрел на свои часы. В окошечках календаря была ожидаемая дата: 30 и «ноя». Он показал часы Светличному.

— Ёш, — сказал Светличный. — Тогда понятно, почему вся электроника слилась. Дядя Петя, слышишь?

— Что? — как бы проснулся дядя Петя.

— Помнишь семнадцатый год?

— А что там помнить надо?

— Когда часы разошлись.

— Помню. Долго возиться пришлось.

— Вот. Но тогда — на два часа, а сейчас — на двое суток.

— Возиться всё одно столько же.

— Ну, как знаешь… Ладно, Юра. Хорошо, что хоть вы целыми добрались. Значит, говоришь, немцы? — вернулся он к началу разговора, отложив не подписанный ещё акт.

— Камуфляж определённо немецкий, у меня комплект точно такой есть — для рыбалки. И стреляли, думаю, из «панцерфауста-3» — потому что перед выстрелом мы работу дальномера засекли. А больше я РПГ с лазерным дальномером не знаю. И, главное, точно пальнули метров с трёхсот — вон, спасибо Насте, вывернулись…

— Ясно, ясно… Но пока никакой информации о пропавших немцах не поступало, мы запрос отправили. Да и нет тут немцев уже давно — года три или четыре, точно не помню.

— После скандала с «Сименсом», — сказал дядя Петя. — Не сразу, но очень скоро.

— Угу, угу, угу, — как игрушечная сова, закивал головой Светличный. — Точно.

— А через год вообще всех иностранцев попёрли, — сказал дядя Петя. — Чтобы воровать не мешали.

— Ну да, — сказал Светличный. — А то будто только наши воровали.

— Не сравнить, — сказал дядя Петя.

— Ладно тебе. Ты слухами питаешься, а я в реале это видел. Они тут себя как в колонии вели. Или на оккупированной территории. Потому и огребли.

— Ой, да ладно, — дядя Петя махнул рукой. — Много я этих сказок слышал…

— В свободное время поговорим, — сказал Светличный. — Сейчас не до завалинки с семечками. В общем, получается, ребята, что? Нужно вам в лагерь новое оборудование забросить. И, может быть, не только в ваш лагерь. Юра, ещё в два места завернёте?

— По пути?

— Нет, не совсем. Одно недалеко, крюк километров в десять по чистой дороге, а второе, к сожалению, — только через Киров…

— Это плохо? — спросил Юра.

На него все посмотрели как на идиота.

— Да, — сказал он. — Ничего не знаю. Первый раз слышу. Мама, я урод? Или что?

— Ничего, — сказал Светличный. — Всё бывает. Видишь ли, из Кирова часть жителей отказалась эвакуироваться.

— И?..

— И они там живут вот уже пятнадцать лет.

— Ни хера ж… прошу прощения у дам и начальников… Мутанты, что ли, какие? Зомби?

— Нет. Просто люди. Партизанская республика Киров. Про неё как-то не принято распространяться… хотя вроде бы все всё знают…

— Так, начинаю понимать. И на чём поднимаются эти партизаны? Кого крышуют?

— Вот учитесь, — сказал Светличный. — Сразу виден профи. А то: за свободу! против произвола! Крышуют они огуречные фермы, но мы думаем, что не только их.

— Что? Какие фермы?

— Кхм. Вас на занятиях что, в вакууме держали? Про «кировские огурчики» ничего не слышал?

— Зачем ты тогда в Отрыв ездил? — спросил Назаренко.

— Не понимаю, — сказал Юра.

— «Кировские огурчики». Средство для поднятия… ну, скажем так: тонуса. Круче всякой там «виагры». Вот такая двухсотграммовая баночка стоит семьсот новыми.

— Нехило, — сказал Юра.

— Причём при анализе — просто огурчики. Ничем не отличаются от нежинских, разве что те вкуснее.

— Забавно. Не слышал. Наверное, ещё рано интересоваться, поэтому.

— Ну так что?

— Не знаю. А какие у них отношения с нами? В смысле, у партизан. Не у огурчиков.

— Сложные. Но у них со всеми — сложные. Они во всех видят врагов.

— Могут и пальнуть?

— Ну, если им что-то не понравится…

— А куда ехать?

— А вот здесь, — Светличный ткнул пальцем в карту, — это километров семь восточнее Кирова, застряла научная экспедиция. То есть мы предполагаем, что они там, потому что это была последняя точка, откуда они вышли на связь.

— Они могли пережить выброс?

— Да, там как раз есть оборудованное партизанское убежище. Эти ребята понарыли очень много нор в окрестностях городка. Для себя и друзей. Или сдают за деньги. В смысле, не за деньги…

— Я понимаю. А объехать эту республику по кривой никак?

— Там могут возникнуть куда большие сложности.

— Ясно. Ребята, как?

— Ну, раз надо… — неуверенно сказал Назаренко.

— Сам решай, командир, — и Настя откинулась на спинку стула, скрестив на груди руки.

Светличный с непонятным интересом на неё посмотрел. Покачал головой.

— Я опять чего-то не знаю? — спросил Юра.

— Муж у неё там. Скорее всего там. — Светличный поднялся, с хрустом потянулся. — Командир такие вещи должен знать, могла сказать и сама.

— Да, Игорь Иванович, — смиренно отозвалась Настя. — Могла.

— Но не сказала.

— Не хотела влиять на принятие решения командиром.

— Вас, барышни, не поймёшь, — сказал Юра. — Так вам не так и этак не этак. Внимания много, внимания мало… Сложная конструкция.

— Эр-тэ-эф-эм, — сказала Настя. — Рид зе факинг мануал.

— Это Стендаля, что ли? На книжки времени нет. Руки тренируем, ноги… Ладно, хорош трепаться. Игорь Иванович, давайте задание, постараемся всё сделать. Какую валюту принимают эти партизаны?

— Да всякую. Жидкую, патроны, лекарства… Придумаем что-нибудь. Ах да, чёрт… за всеми этими перебродами запамятовал… Юра, тебе тут звонили из Киева несколько раз, я сказал, что передам и что ты…

— Связи же нет.

— Это проводная.

— А где аппарат?

— В соседней комнате, там Валечка, скажешь, что я разрешил.

Негнущимися пальцами он набрал номер Эллы. Элла ответила сразу.

Алёнка пропала. Сказала, что поедет куда-то на один день — за подарком для него, для Юры. И не вернулась. И не отвечает. И никто из знакомых ничего сказать не может. И в полиции тоже ничего сказать не могут. Объявили в розыск. Но пока — никаких следов.

Когда отъехали от ворот на километр, Настя остановила машину.

— Дядя Петя, — сказала она, — ты там под сиденьем пошарь — должна быть такая сумочка брезентовая, как бы от противогаза.

— Есть такая, — сказал дядя Петя.

— Ты её открой и кружки достань. И бутылочку возьми из ящика.

— Да, — сказал дядя Петя. — Командир, слезай.

Юра сполз вниз. Он был как деревянный. Всё, что происходило, происходило не с ним.

— Держи ровно. — Дядя Петя сунул ему небольшую кружечку из нержавейки, другие раздал экипажу. Отвинтил колпачок «Трёх танкистов». Разлил. — Скажи слово, командир.

— Земля пухом, — сказал Юра. — Не знаю, во что ты верил, брат Буравчик, но пусть тебе там будет хорошо.

Выпили, закусили кусочками ржаного сухаря.

— А теперь, — сказала Настя, — дядя Петя за руль, я наверх, а ты, командир, — на заднее, и спать.

— Ну нет, — сказал Юра.

— Ну да. Тебе сейчас дыхание вернуть надо. А без этого от тебя одни траблы будут — и никакого толку. Допей пузырь и не возникай.

— Так заметно? — спросил Юра.

— Угу, — сказал Назаренко. — Даже я, толстокожий…

— …и ни фига не женственный, — закончила Настя. — Поехали.

Она забралась в турель. Теперь перед Юриным лицом в опасной близости от него маячили её ноги. В мешковатых штанах и тяжёлых берцах. Юра налил полную кружку водки и выпил как воду, не чувствуя ни вкуса, ни градуса. В бутылке ещё немного плескалось. Это он оставил на потом.

Машина тронулась, и Юра вдруг как бы опрокинулся назад, сквозь спинку сиденья. Там была темнота.

Спустя вечность он открыл глаза, но не проснулся. В лицо ему светил сальный луч плохого китайского фонаря.

— А это наш командир, — сказала Настя.

— И чаго он таки квелы? — поинтересовался незнакомый голос.

— День был тяжёлый. Замотало.

— Ясны перац… Так яка, кажаш, твого прозвишча?

— Малой. Константин Георгиевич.

— Гэто доцент ци што?

— Да, он.

— Адразу б сказала — мол, жинка Доцента. А то — малой, малой… Валяйте, едзьце. Сторожко там — ноч, уся паскуддзе вонки. А за патроны дзякую вам.

— И за спиртягу, — добавил кто-то густым басом.

Юра закрыл глаза и позволил себе утонуть.

Потом он в глубине своего беспамятства понял, что вся эта сцена происходила в темноте — а значит, бесконечный полярный день закончился.

Когда Юра пришёл в себя, машина стояла косо. Очень косо. Вдали бубнили голоса. Было не то чтобы светло, а примерно как в пасмурный день на рассвете. Или на закате.

Отлежал себе всё… Ворча, он стал распрямляться. Снаружи ни черта не было видно, только серо-голубые деревья впереди и пустое пространство сзади. Потом он понял, что всё окутано туманом. И что он в машине один.

Нельзя же ходить в тумане! Что они себе думают?..

Да. Но самому-то нужно выйти. Немедленно. Хотя в этих «Тиграх» писсуар был предусмотрен, но Юра не чувствовал себя в силах его найти и правильно им распорядиться. Всё казалось чудовищно и раздражающе сложным.

При этом — ни малейших симптомов похмелья. Да и выпил-то…

Он подобрался к левой двери, которая была выше. Под той, что ниже, мог оказаться обрыв или, того хуже, яма. Со «студнем» на дне. Он с трудом открыл тяжёлую дверь и, посмотрев под ноги, спустился на дорогу. Не отходя далеко, слил лишнюю воду. Её накопилось более чем достаточно. Пока лил, вспомнил, как в подпольном ночном шинке на базе делали коктейль «ведьмин студень»: восемьдесят граммов спирта, двадцать — шартрёза, или абсента, или грин-дринка, или простой аптечной полынной настойки, — и кубик сухого льда. Подождать, пока лёд испарится. Принимается одним глотком. Впечатления незабываемые…

Он уже собирался вернуться в машину, когда увидел движущиеся к нему огромные размытые силуэты. Почему-то первым побуждением было — пойти навстречу. Преодолев себя, Юра вскарабкался внутрь салона, перебрался на переднее сиденье и включил тепловизор.

Шли шесть человек. Нормальных людей, без малейших странностей. Шесть. Откуда?

Потом он сообразил, что это, наверное, и есть застрявшие учёные — или кто-то от них.

Что его насторожило, он и сам не знал. Наверное, то, что голоса вдали не переставали бубнить.

Дьявол, кто же это? Партизаны?

Вынув из зажимов над головой ружьё, Юра подсоединил магазин со шрапнелью, передёрнул затвор и левой рукой провернул на двери штурвальчик, поднимающий броневую заслонку амбразуры.

Тут же чётко донеслись голоса:

— Herr Hauptmann, es ist ein Jeep, ist es nicht?

— Ja, sehr gerne…

— Ist die Taliban haben Jeeps?

— Ist die Taliban leben in den Siimpfen?

Три слова Юра уловил знакомых: гауптман, джип и Талибан. В общем, этого было достаточно.

Он опустил бронестекло.

— Ахтунг! Дойче зольдатен! — и продолжил по-русски: — Вы находитесь в зоне контроля союзных вооружённых сил! Представьтесь, битте!

Пятеро остановились, один вышел вперёд.

— Russisch?

— Я, — согласился Юра.

— Ми есть Suche Patrouille… сёрч патрол… erretten…

— Спасатели? — подсказал Юра. — Рескью-рейнджерс?

— Ja-ja. Ми прибыл zur Rettung und Evakuierung… солдаты, дойче солдаты, wie es ist — рассветка? Дойче рассветка. Шоравак, Нушшки. Pakistan, Afghanischen Grenze… границе, так?

— Та-ак… — согласился Юра. — Вы прибыли эвакуировать немецких солдат с афгано-пакистанской границы… Вы знаете, где сейчас находитесь? Локацион? — Он ткнул пальцем себе под ноги.

— Weifi nicht, Genosse! — И немецкий капитан для ясности энергично покрутил головой. Показал Юре мёртвый планшет на левом запястье: — Alle Gerate aus… как ето? — фф топка!

— Это, — медленно начал Юра, оглаживая пространство вокруг себя, — Чернобыль, Зона. Белоруссия.

Похоже, капитан был крепок на удар. Он только помотал головой.

— Чер-но-пиль. So. Просит… простит! — сказал он и обернулся к своим. — Tretet her zu mir!

В течение нескольких минут он объяснял своим, где они находятся и что предположительно случилось. Юра своими глазами убедился, что пресловутая дисциплина в бундесвере не более чем очередная городская легенда. Гауптмана хватали за рукава, кричали наперебой, что-то доказывали…

Потом капитан вернулся.

— Простит. Мои люди ффолноватся. Ффолноваются. Йа habe viel davon слушать on Чер-но-пиль. Ми ффсе… как ето? — дадим дубу? So?

— Ну, зачем же такие изыски, — пробормотал Юра. — Не волнуйтесь, дорогой гауптман, мы вас всех вытащим, — сказал он медленно, успокаивая не столько словами, сколько интонацией.

Пока с вами что-нибудь не случилось, добавил он про себя.

Юра вдруг понял, откуда взялись давешние немцы-зомби, и ему стало нехорошо.

И тут бубнившие долгое время голоса стали наконец приближаться.

Из тумана вышли Назаренко, Настя — и с нею кто-то незнакомый в оранжевом комбинезоне. Надо полагать, пресловутый муж-доцент…