"Мама, я жулика люблю!" - читать интересную книгу автора (Медведева Наталия Георгиевна)4– Алло. Говорит Александр. – О, добрый день. Надо же, телефон где-то раздобыл… – Я не думаю, что он останется добрым для тебя. Предчувствую, что ты ничего не знаешь. – Ах, как в театре! – Надеюсь, ты не закричишь бис на эпилог: вы наградили меня гонореей, дорогая. – ?… – Триппером, может, ясней для тебя. – Я не понимаю… – Хули тут не понимать, еб твою… – Но я не знала! – Конечно, откуда тебе знать! Ебешься со всеми подряд! – Я тебя тоже не знала… – За это ты одарила меня трипаком?! – Но мы ведь даже … – Бля, не надо фонтаны спермы извергать, чтобы заразиться! Короче, через два часа жду тебя в саду напротив Елисеевского. Третья скамейка справа. Не придешь – пожалеешь! Поняла? – Да. Но… «Ту-ту-ту-ту-ту…» Зачем? Он собирается убить меня. В саду?… Что же это такое произошло? Ничего не соображая, хожу по комнате. Провожу рукой по клавишам незакрытого с вечера пианино. Туда – прллл. Обратно – прррл. Туда… Обратно – бамс! В голове какая-то каша – на колени перед царицей Грузии, Мцыри, Гарик… Я открываю сервантик – на нижней полке навалены блокнотики, тетрадки, вырезки из журналов и несметное количество бесплатных медицинских брошюрок, приносимых матерью с работы. «В помощь занимающемуся аутогенной тренировкой», «Мигрень и борьба с нею», «Личная гигиена женщины», «Венерические заболевания»! Боже ты мой, Венера – блядь… Совсем не надо, чтобы Ольга пришла сейчас. Но она приходит – с туфлями, с шарфом. – Номера в «Ленинграде» – говно. С «Европейской» не сравнить. Я почти не слушаю ее. Три дня как раз прошло. И женщина может об этом не знать. Неужели Гарик знал и ебал меня? Мерзкий грузин! Ебал меня своим больным хуем! – Такой мокренький. Я в жизни не ебалась с гондоном. Интересно сначала было, но потом неприятно – как что-то неживое в тебе… Почему я должна верить этому хую Иванычу? Может, он на мне отыграться хочет за кого-то? – Они, наверное, боятся русских баб. А может, за границей все с гондонами ебутся, может, так принято? Почему у нас так не принято? Не было бы таких историй… Но Ольга же сказала, что неприятно… Да и из отечественных презервативов можно боты делать – выдержат. В брошюрке написано: «срочно обратиться в кожно-венерологический диспансер». Как я туда могу обратиться?! В четырнадцать лет? – Давай споем Зосину любимую. Ну-у, давай! Я-таки сажусь за пьяно. С ума сойти можно! «Мне мама гитару подарила, когда на свет родилась я. И часто-часто говорила – смотри, смотри же, дочь моя!» Вот именно. Когда Ольга уходит, я плачу. Почему с ней такого не случилось? Можно подумать, что я родилась с гонореей! Меня ведь заразили. А Ольгу никто не заразил. Вот я сейчас одеваюсь, смотрюсь в зеркало, а во мне – зараза. Гонорея. Напротив Елисеевского – Екатерининский сад. Вот она стоит – царица. А вокруг любовники. Ничего себе памятничек. У нее, интересно, была гонорея? Она вроде даже с конем еблась… Сажусь на третью скамейку справа. В аллее никого, только голуби прожорливые шастают. И вот он идет. На меня. Какой красивый костюм на нем. Цвета ртути. Ни один нервик на лице не дрогнет. Как танк, идет. – Ну, что скажешь? Мне стыдно смотреть на него. Я смотрю в землю, истоптанную голубями. – Что молчишь? Я с тобой, кажется, разговариваю? Эта фраза напоминает маму. Или папу, которого нет. – Я… Я очень сожалею о случившемся… А зачем ты меня позвал? – Дура набитая! Для твоего же блага и позвал. Другой бы на моем месте тебе голову открутил! – Ты разве не собираешься этого сделать? – Хули толку мне с твоей пустой головы?! Всем что-то нужно от другого, толк какой-то. – Куда ты лезешь? Сидела бы со своими сверстниками… Слава богу, что я слишком пьян был позавчера, чтобы ехать с бабой. Так бы и она заразилась. Я его в саду ждала, а он с бабой чуть было не поехал… – Что ты делать собираешься, а? Ты же не пойдешь в диспансер! Там тебя сразу за жопу возьмут – с кем, да когда… А ты и не знаешь наверняка, пизда! Официально и не вылечишься, пока не назовешь, от кого заразился. А если не знаешь? Ну и называй всех подряд, с кем спал в последнее время. Им сразу повесточки разошлют – явиться в венерологический диспансер. А будешь уклоняться – насильно заставят, госпитализируют. А со мной вообще разговаривать не станут – мамочку пригласят. – У тебя есть деньги? Нет, конечно, блядь. У меня вся задница исколота из-за удовольствия, которого я не получил. Он, значит, уже лечится. Пенициллином у него задница исколота. – Если б ты и получил удовольствие, твой зад страдал бы не меньше. – Мне бы хоть перед самим собой стыдно не было. А так получается, что и не выебал, а заразился. Оригинально! – Я очень извиняюсь. Поверь, что если б я знала, меня бы у Дурака в тот вечер не было. Как, может, не было бы вообще. Прости еще раз. Хотя, что тебе мое прости – ты ведь и не знаешь меня! Это так – формальность, требуемая правилами. Тебе нужна формальность? Ты соблюдаешь правила? Действительно, чего он хочет от меня? Я даже перестала нервничать. Он уже лечится. Вылечится, будет ебать опять молодых пиздюшек. Денег у меня нет, врача у меня нет… – У меня есть правила. Поэтому я и сижу с тобой. Не знаю, чему тебя твои ебари учили, с кем ты общаешься… Человеком надо быть, а не животным… Молчал бы, сам в жопу пьяный был. – Ты небось и у гинеколога ни разу не была… У меня есть знакомый врач. Полтинник с носа. В наказание тебе – заплатишь за меня. Он, наверное, не первый раз болеет, если у него знакомый врач есть. У меня осталось тридцать рублей от теткиных. А семьдесят где я возьму? – Зачем тебе со мной связываться? От меня хлопот не оберешься… – Я сказал уже, что человеком надо быть… Ты не плачь только, чего плакать-то… Как же мне плохо! За что мне такое наказание? – Хочешь в кино? Напротив как раз «Гран-при» идет. Пошли. И я иду. В кино. Две серии! Свет с экрана освещает его костюм, уже цвета дыма. Мне бы хотелось уткнуться ему в плечо и плакать. Но я не могу, не имею права этого сделать. |
||
|