ГЛАВА 4

Когда Софья входила в подъезд дома семь по улице Орджоникидзе, она не думала ни о чем плохом.

— Стол, наверное, придется выкинуть, слишком он страшный. Да и табуретки тоже, — говорила она на ходу.

— А диван? — спросил Жора.

— Диван? Крикнешь клич, соседи заберут. В зале ввернешь лампочку сотку, а в туалете оставь ту, что есть. Не надо там больше света, там унитаз просто жуткий. Хватит мешков для пустых бутылок, или нет? — Озабоченно бормотала она себе под нос. Придание квартире более или менее товарного вида входило в добровольные обязанности Зубаревской. Она не гнушалась драить после алкоголиков полы или приводить в порядок негритянской расцветки унитазы.

Эти ее слова слышал только Жора, тащившийся за ней с этими самыми мешками. К удивлению Софьи дверь квартиры Паршина оказалась не запертой.

— Совсем менты оборзели, — пробормотала она, заходя в квартиру. — Не опечатали квартиру, даже не закрыли ее.

Она решительно вошла в зал, и, почувствовала, как волосы у нее встают дыбом. У Софьи даже начали подгибаться ноги, и, если бы не подхвативший ее тело Жора, она бы упала на пол. Сначала Могильщик не понял, в чем дело, но когда глянул вперед, то и у него самого волосы зашевелились на голове. За столом, с бутылкой в руках, сидел покойный Николай Паршин. Все те же, чуть раскосые, заплывшие от беспробудной пьянки глаза, лохматые волосы, с вихрами на левую сторону, нос картошкой. Словно и не было двух стаканов метилового спирта, и ночного полета с пятого этажа.

"Как же так, я же его сам позавчера с балкона…", — мелькнуло в голове Жоры.

В это время сзади раздались шаги, и ласковый старушечьей голос произнес: — Вот, Петенька, картошечки тебе принесла.

Мимо них рысцой прошлепала соседка, с глубокой тарелкой жареной картошки. Она торжествующе блеснула глазами в сторону окаменевшей парочки.

— Петенька вернулся, — заявила она, поставив тарелку перед Паршиным. — Домой, к себе. Жалко, только, что Коленька тебя не дождался. Так бы он порадовался! А то все поминал тебя каждый раз. Третий тост у него всегда был: за братьев, что б им там хорошо было, на том свете. Совсем немного ведь не дожил до радостной встречи, страдалец!

Лишь теперь и Софья и Жора поняли, кто сидит перед ними.

"Мать твою, как он похож на брата"! — подумал Могильщик.

"Этого еще только не хватало!" — скривилась Софья.

— Ну, я пойду, внучка у меня там одна, дома, маленькая совсем. Людка то у меня же проводницей работает. Как в дорогу, так подкидывает мне своего воробья. А это, считай неделю она в дороге! Кушай дорогой! — старушка погладила хозяина квартиры по грязной голове, и ушла.

— Спасибо, тетя Оля, — просипел «воскресший» вслед соседке. — Ну, а вы чо тут встали? — спросил Петр, ковыряя картошку гнутой вилкой. — Что надо то?

Первой нашлась Сонька.

— Ну, сначала, надо Колю помянуть. Выпей, за брата.

— Когда есть с кем чокнуться, я один не пью, — прохрипел новый хозяин квартиры.

— Хорошо, тогда наливай. Хорошего человека помянуть не грех.

Она скосилась на бутылку, и увидела, что это та же самая осетинская отрава за восемнадцать рублей. Петр налил ей водки, в стакан грамм пятьдесят. Он хотел разлить и в третий стакан, но Жора его отставил в сторону. Это снова не понравилось Петру.

— А он это чего не хочет выпить за память брата?

— Он за рулем, — пояснила Софья. Могильщик тоже подтвердил: — Не, я за рулем ни капли.

Это, как ни странно, убедило алкоголика.

— Тогда уважаю. Сам шофер, сам на этом деле, — он щелкнул себя пальцем по кадыку, — спалился. После этого и жизнь пошла кувырком. Грузчик, он не водитель, ему можно каждый день лакать. А кто после этого алкашу машину доверит?

Он поднял стакан: — За брата моего Кольку. Ну и, за Ваську, царство им небесное.

Зубаревская согласилась с тостом.

— Ну, не чокаясь, за Колю, — сказала она, и, не поморщившись, выпила свою дозу.

— Жора, сходи еще за бутылкой, — она подмигнула Могильщику, — а то, что тут нам, полбутылки всего на двоих.

Могильщик понял ее правильно, и принес из багажника сразу два литра «паленки». Это было как раз вовремя. Не успел он водрузить все это богатство на стол, как раздался стук в дверь, и в квартире появились три лохматых типа самой пропитой наружности.

— Можно? Привет, Колян! — Сказал первый из них, и торжественно водрузил на стол бутылку водки, точно такой же, как та, что стола на столе. — Банкуй, братан!

— Я не Коля, я Петро. А ты кто такой? Я тебя не знаю.

Вошедший опешил.

— Петро? Да не может быть? Вылитый Колька! Мы ж тебя схоронили давно! Водяры за твою память цистерны две выпили. А Колька где?

— А Колька на моем месте, на том свете, — ответил Петр, и в два глотка выжрал полстакана водки.

— А ты где был все это время? — настаивал новый знакомый.

— У корейцев работал, в деревне. За жратву да выпивку. А потом обрыдло все, я и сбежал.

Тут в дверях показалась еще какие-то люди испитой наружности.

— О, смотри, в самом деле — Петька!

— С возвращением, Петруха!

— За это надо выпить.

Через полчаса Сонька с Могильщиком вышли из дома, сели в машину. Софья торопливо достала из сумочки упаковку активированного угля, приняла сразу несколько таблеток, запила минералкой. Между тем Жора тронулся вперед

— Как они только ее пьют, эту отраву? Яд ведь чистый, — спросила она, сморщившись.

— А куда они денутся? Дешевле нету. Восемнадцать рябчиков за пол-литра.

— Нет, останови!

Жора тормознул, Софья выбралась из машины, ее вырвало. Через минуту она, вытирая глаза, вернулась в автомобиль.

— И что теперь с этим братиком делать? — спросил Могильщик. — Убрать?

— Как убрать!? Его уже столько людей видело. Пока мы сидели там, сколько собутыльников его приперлось? Бабка эта со своей картошкой, соседи, тоже алкоголики. Подождать надо. Сейчас мы его затарили водярой дня на два, ему не до расспросов будет. Потом что-нибудь придумаем. Поехали к нотариусу, надо документы на тот дом по Достоевского протолкнуть.