ГЛАВА 19

Это утро началось для Колодникова и его команды не слишком хорошо.

— У нас труп, Андрей Викторович, — сказал дежурный, как только он переступил порог. Андрей выругался, потом спросил: — Где?

— Лермонтова пятьдесят два. Бабка какая то приходила, сказала. Соседка.

— Постой, адрес что-то знакомый? — озаботился Колодников.

— Здрасьте! Конечно знакомый. Ты только позавчера был там, — подсказал подошедший сзади Демин. — Что, совсем склеротиком стал?

— А-а! Так это там, где жила та бабка, — понял Андрей.

— Ну да. А убили, скорее всего, деда.

— Почему обязательно деда? — не поверил Колодников. — Может, дед кого мочканул по пьянке?

— Спорим что деда? На литр водки, — настаивал Демин.

Колодников отмахнулся.

— Да иди ты! Поехали. Да, — он обернулся к дежурному, — позвони в морг, вызови Крылова и экспертов. Адрес только не переврите, как прошлый раз. А то отправили тогда вместо Достоевского на Толстого. Совсем, что ли, в школе классиков не читали?

По дороге к месту происшествия Шаврин и Зудов просветили Колодникова о происшествии по улице Шевченко. Колодников аж вскрикнул от злости, узнав, что все его стопроцентные свидетели отдали Богу душу.

— Неужели это Сонька их убрала? — спросил он скорее сам себя, чем своих оперов.

— Все может быть, — согласился Демин. — Так что остальных надо беречь.

В доме по улице Лермонтова пятьдесят два все было так же, как и всегда: грязно, вонюче, холодно, полумрак. Да и дед словно спал, только почему-то на полу. Лежал он лицом вверх, и эта противная его бородавка показалась Колодникову особенно большой и неприятной. В этом полумраке и кровь, растекшаяся под его головой, казалась просто черной грязью.

— Паш, отдери ты эти доски, впусти немного света, — попросил Колодников Зудова.

Минут пятнадцать прошло под скрежет выдираемых гвоздей и треск ломаемых досок, но потом света стало больше, да и спертый воздух был изгнан из помещения круговым сквозняком. Как раз подоспели обе группы криминалистов: патологоанатом Эдик Крылов, и Николай Сычев, со своими молодыми орлами.

— Ну, что тут у вас? — спросил Сычев.

— Да, вот, старичок что-то взял и помер.

— Может, он сам, того, а? — спросил Шаврин, тыкая пальцем на угол стола, где явно имелась видимая кровь. — Упал да ударился.

— Иди отсюда, не топчись тут! — изгнал его из помещения Сычев. Зудов и Демин, хорошо зная манеру Сычева, сами уже добровольно покинули дом и обитали на улице.

Сычев сделал пару снимков, потом к телу подошел Эдик.

— Ну, что, Эдик, сам дедок преставился, или кто помогал? — спросил Андрей.

Эдик был настроен скептично.

— Ага, как же сам! Как в том старом анекдоте, помнишь: шел по улице, поскользнулся, упал на нож, потом поднялся, упал снова. И так сорок три раза.

Он еще раз внимательно осмотрел голову старика, и отрицательно покачал головой.

— Нет, это не стол тут сыграл. Форма раны совершенно другая. Тут след тупого удара в висок, а у стола острый должен бы остаться. А кровь, — он махнул рукой, — её и намазать можно.

После этого он расстегнул тулуп старика, задрал рубашку, и хмыкнул.

— И перед этим кто-то хорошо его стебанул по туловищу. Вон, какой синяк красивый на грудине. Мощный был удар, даже тулуп прошиб.

Он присмотрелся к нему, снова хмыкнул.

— Интересный синячок. Фигурный.

Все так же поняли, что синяк какой-то необычный, продолговатый и словно вязанный из узлов. Но Крылов тут же предложил свою версию.

— Видел я раз такой след. Знаете, что оставляет такие длинные, прерывистые синяки? Кастет.

— Ясно. А когда его, хоть примерно, убили? — спросил Андрей.

— Тут всегда было так холодно? — в свою очередь спросил медэксперт.

— Да нет, мы, когда вошли, терпимо было, печь вон, теплая еще. Это Пашка десять минут назад все окна тут расхлебенил, мерзавец!

Эдик потрогал пальцем тело старика, прикинул что-то в уме.

— Давно он помер. Ночью, или даже вечером еще. Он остыл совсем.

Потом он разогнулся, и высказал еще одно свое предположение.

— Что еще могу сказать — тот, кто наносил этот удар был левша. Пробит правый висок старика. И если это был не кастет, то что-то очень-очень похожее. Ну — остальное завтра, сами знаете где.

— Спасибо, Эдик.

К концу работы криминалистов в ограду вошел Демин. Лицо участкового было озабочено.

— Верка из сорокового дома, торговка паленкой, говорит, что дед приходил к ней в последний раз в девять вечера, купил два пузыря водки.

— Водки там нет, — припомнил Колодников.

— И посуды пустой тоже нет, — подтвердил Зудов.

— Посуду у местных алкашей та же Верка забирает, у ней тут полный кругооборот товара налажен, — пояснил Виктор.

— Кто-нибудь еще что видел — слышал? — спросил Андрей. Демин кивнул головой.

— Машина приезжала ночью. Это соседка на той стороне говорила. Примерно в одиннадцать. У ней сын иногда так поздно приезжает в гости, из Железногорска, вот она и озаботилась. Глянула в окно на звук: нет, машина здесь встала, рядом с калиткой. Потом, минут через десять, она уехала.

— Николай, — Колодников обернулся к Сычеву, — сходи, посмотри, может — найдешь там что-нибудь на дороге?

Потом он снова вернулся к Демину.

— А где понятые?

— Да идут-идут. Вон они.

Понятые оказались двумя древними бабками, еле ковылявшими от своих домов. Одна из них, как оказалась, и была тем человеком, что обнаружил тело старика.

— Я пришла Антонину проведать, мы с ней в пятидесятых годах в одном цехе работали, а тут я узнала, что она рядом, оказывается, живет. Я прихожу, а тут вон оно что. Ее, оказывается, увезли, а старик на спине лежит, мертвый. Водка это все, водка делает.

— Это ж, ты, во сколько сюда приходила? — удивилась вторая старуха.

— В восемь.

— А я в шесть в церковь шла, к заутренней, отсюда из калитки мужик вышел.

— Какой мужик? — насторожился Андрей. — Вы его знаете?

— Ой, я так-то его не знаю, знаю только, что он на соседней улице живет, на Достоевского. Алкаш, тоже, постоянно пьяным его вижу. Вот и сегодня он еле шел. Я бы и не поняла, что это он, темно же. Но он впереди меня шел, а когда мимо церкви проходил, там же светло. Вот я его и узнала. Колька, по-моему, его зовут.

— А опознать вы его сможете? — спросил Колодников.

— Смогу, чего там такого.

— Паша, Виктор — возьмите бабушку, провезите ее на ту улицу, попытайтесь найти этого Колю.

— Хорошо.

Тут с улицы вернулся Сычев.

— Есть тут следы колес, спасибо нашему мэру. Все он денег не найдет заасфальтировать наши дороги. Судя по следам — «Жигули», классика, хорошо поношенные. Уже, кстати, шипованые.

В это время Астафьев зашел в секретариат, и его развернули к ио. начальника ГОВД.

— Юрий Андреевич, вас тут Попов просил зайти.

Попов выглядел неважно: глаза красные, лицо бледное, майор был неряшливо выбрит. Астафьев уже знал, что произошло с его матерью, и взглянул на все эти недостатки в облике начальника с сочувствием.

— Вызывали, Владимир Александрович?

— Да, вызывал. Юрий Андреевич, доложите, как идет дело по фактам мошенничества Зубаревской?

— Хорошо идет. Выявлено уже двадцать семь эпизодов.

— Сколько?! — Попов был потрясен.

— Двадцать семь.

— Что-то слишком много. Ты принеси мне штук пять, самых важных, я посмотрю, за уши там ничего не притянуто.

Астафьев развел руками.

— Увы, у меня их уже нет.

— Как нет? А где они.

— Так, нет. Вас не было, а дело сложное. В связи с тем, что там примерно пять случаев с предполагаемыми убийствами, их забрала к себе прокуратура.

— Когда?!

— Вчера. Вас не было, а они просто попросили передать им, так что мы решили с Логиновым отдать им всё.

— Всё!

— Да, всё.

— Но почему всё? — не мог понять Попов.

— Потому, что все преступления Софьи Зубаревской носят опасный для общества характер, и объединены в одно дело.

— Кто подписал постановление?

— Кудимов.

— Хорошо, иди.

Сразу после ухода Астафьева Попов начал названивать городскому прокурору.

— Алексей Дмитриевич, добрый день. Попов вас беспокоит.

— Добрый день, Владимир Александрович. Я слыхал, у тебя с матерью проблемы.

— Да, пошла на рынок, поругалась там с продавщицей, отошла от лотка три метра и упала с обширным инсультом. Нашла где правду искать — на базаре. Сейчас в коме, врачи надежды не дают. Ждем с минуты на минуту.

— Сочувствую.

— Спасибо. Слушай, а зачем это ты забрал к себе все дела Зубаревской? Там же много мусора? Все их все равно не докажешь, только время потеряешь.

— Ну, и если половину докажешь, и этого хватит ей на пожизненное. Беспредельщица она, эта цыганка. Все ее художества можно квалифицировать как особо циничные, и опасные для общества.

— Понятно. А кому определили ее дела?

— Малиновской.

"Все! — подумал Попов. — Хрен я эту цыганку больше прикрою. На пару с Юркой они раскрутят ее до самых печёнок".

Попрощавшись с прокурором, Попов набрал на мобильнике эсэмэску: "Надо встретиться".

Вскоре пришел ответ: "Ильмень, в час".