Пролог

Двадцать пять лет, три месяца, четыре дня, одиннадцать часов, восемь минут, и тридцать четыре секунды назад…

На самом деле, в бесконечности время не терялось бесполезно. Вплоть до этой самой секунды оно было гибким, подвижным. Глина, не бетон.

И за это Омега был благодарен. Если бы время было неизменным, он вряд ли держал бы сейчас на руках своего новорожденного сына.

Дети никогда не являлись его целью. И все же, в этот момент в нем что-то изменилось.

— Мать умерла? — спросил он Старшего Лессера, когда тот спустился по лестнице. Забавно, спроси этого убийцу, какой, по его мнению, сейчас год, он бы ответил, что 1983. И в какой-то мере был бы прав.

Старший Лессер кивнул.

— Она не пережила роды.

— Вампиры редко переживают подобное. Это одно из их немногочисленных достоинств.

Что, в данном случае, оказалось весьма кстати. Убить мать после того, как она так хорошо ему услужила, было бы крайне нелюбезно.

— Что Вы хотите, чтобы я сделал с ее телом?

Омега наблюдал, как сын протянул ручку и схватил его за палец. Хватка оказалась крепкой.

— Как странно.

— Что?

Трудно было выразить словами то, что он чувствовал. Возможно, в этом все и дело. Он не ожидал, что ощутит хоть что-то.

Его сыну вменялось быть сдерживающим буфером Пророчества о Разрушителе, тонко рассчитанным туше[3] в войне против вампиров, стратегией, которая обеспечит Омеге выживание. Он выведет борьбу на новый уровень и уничтожит эту дикую расу еще до того, как Разрушитель ослабит силы Омеги до такой степени, что от того ничего не останется.

Вплоть до этого самого момента, все шло по плану, начиная с похищения Омегой женщины-вампира, ее оплодотворения, и заканчивая появлением на свет новорожденного.

Младенец смотрел на него снизу вверх, старательно шевеля ротиком. От него сладко пахло, но не потому, что он был лессером.

Внезапно Омеге не захотелось его отпускать. Этот ребенок на его руках был чудом, живым, дышащим порталом в реальный мир. Омеге не был доступен акт творения, как его сестре, но он был способен производить потомство. Возможно, он был не в силах создать новую расу, но мог внести в генетическую копилку частичку себя.

Что он и сделал.

— Хозяин? — спросил Старший Лессер.

Он действительно не хотел отпускать этого ребенка, но чтобы план окончательно сработал, его сын должен жить с врагом, должен быть воспитан, как один из них. Его сын должен знать их язык и культуру, их обычаи и жизненный уклад.

Его сын должен знать, где они живут, чтобы Омега мог прийти и уничтожить их.

Омега заставил себя передать ребенка Старшему Лессеру.

— Оставьте его в общественном месте, только не в мешке, это я тебе запрещаю. Запеленай его и оставь там, а затем возвращайся для того, чтобы я смог поглотить тебя.

После чего ты умрешь, как я того желаю, закончил Омега про себя.

Никакой утечки информации. Ни единой ошибки.

Пока Старший Лессер подобострастно раскланивался, что в любое другое время порадовало бы Омегу, над полями Колдвелла, штат Нью-Йорк, взошло солнце. Со второго этажа послышался мягкий шипящий звук, постепенно перерастающий в шум полномасштабного пожара, запах гари оповестил о том, что тело женщины вместе с кровью, залившей всю кровать, сгорело дотла.

Что было просто замечательно. Аккуратность крайне важна. Этот дом был совершенно новым, построенным специально для рождения сына.

— Иди, — скомандовал Омега. — Иди и выполни свой долг.

Старший Лессер ушел, унося с собой ребенка. Омега смотрел им вслед, пока дверь не захлопнулась, и тоска по своему отпрыску охватила его. Он на самом деле переживал за мальчика.

Но лекарство против его тоски было под рукой. Омега усилием мысли приподнялся в воздухе и перебросил свою телесную форму, выбранную для «настоящего», в эту самую гостиную.

Изменение во времени отразилось в стремительном ветшании дома вокруг него. Обои потускнели и отклеились ленивыми полосами. Мебель обтрепалась и стала выглядеть изношенной, как и положено вещам, которыми пользуются десятилетиями. Потолок выцвел и вместо ярко-белого стал грязно-желтым, будто в комнате годами дымили курильщики. Паркет в прихожей покосился.

Он услышал ругань двоих людей где-то в глубине дома.

Омега проплыл в грязную, унылую кухню, которая секунду назад сверкала новизной, как в тот день, когда был построен дом.

Когда он вошел в помещение, мужчина и женщина прекратили бороться и застыли в шоке. И он снова предался этому скучному, утомительному занятию по освобождению дома от посторонних элементов.

Его сын возвращался в лоно семьи. И Омега хотел видеть его даже больше, чем использовать.

Когда зло коснулось центра его груди, он почувствовал себя пустым и подумал о своей сестре. Она привела в мир новую расу, — ту, что создавалась с помощью ее воли и доступной в то время биологии. Она так гордилась собой.

Гордился ею и их отец.

Омега начал убивать вампиров назло им обоим, и быстро осознал, что злодеяния подпитывают его, дают силу. Конечно же, отец не мог остановить его, потому что, как выяснилось, деяния Омеги — более того, само его существование — были необходимы для поддержания баланса с добром, что творила его сестра.

Баланс был необходим. Таков был главный принцип его сестры, таким было обоснование для существования Омеги, и таким был отцовский наказ. Истинная основа мира.

Так и было — Дева-Летописеца страдала, а Омега получал от этого удовольствие. Смерть любого представителя ее расы причиняла ей боль, и он хорошо это знал. Брат всегда мог чувствовать состояние своей сестры.

А сейчас как никогда.

Как только Омега представлял своего сына где-то там, в чужом мире, то сразу начинал беспокоиться о мальчике. Он надеялся, что двадцать с лишним лет прошли для него легко. Но ведь так и положено думать родителям, не правда ли? Родители должны беспокоиться о своем потомстве, воспитывать и защищать его. Не важно, какова твоя сущность, греховна она или добродетельна, ты всегда желаешь своим детям только самого лучшего.

Его ошеломило открытие, что у него, в конце концов, имеется с сестрой что-то общее… потрясло осознание того, что они оба одинаково хотели, чтобы рожденные ими дети выживали, процветали и размножались.

Омега взглянул на тела людей, которых только что превратил в мусор.

Разумеется, их желания взаимно исключали друг друга, не так ли?