Глава 10

Часы рядом с Фьюри щелкнули и цифры на экране встали в ряд, словно зубочистки: 11:11 утра.

Он проверил свою заначку. Запас понемногу иссекал, и даже под кайфом его сердце тревожно забилось. Еще раз все посчитав, он постарался курить помедленнее. Так, он вскрыл пакет красного дымка около семи часов назад… Так что, предположительно, травка закончится в четыре часа дня.

Солнце садилось в семь тридцать. Он сможет попасть в ЗироСам не раньше восьми.

Четыре часа мертвой зоны. Или, точнее, четыре часа, которые он сможет прожить с более-менее ясным рассудком.

Если хочешь, сказал колдун, я могу прочитать тебе сказку на ночь. Она будет просто отпадной. Парень пошел по стопам отца-алкоголика. Закончил жизнь в пустынном переулке. Оплакивать его некому. Классика, практически Шекспир.

Если только ты не слышал ее раньше, напарник?

Фьюри включил «Donna non vidi mai» и глубоко затянулся.

Когда по велению Пуччини, голос тенора взлетел ввысь, он подумал о том, как поет Зейдист. Какой же голос был у брата. Как церковный орган, его диапазон расходился от прозрачных высот до басов, настолько глубоких, что они пробирали от костного мозга до барабанных перепонок. Зи было достаточно услышать мелодию всего лишь раз, и он мог повторить ее в совершенстве. А затем мог добавить в нее что-нибудь свое, или придумать что-то совершенно новое. Он был силен во всем: опера, блюз, джаз, старый рок-н-ролл. Он был, будто сам себе радио.

И Зи всегда был первым голосом во время песнопений в храме Братства.

Фьюри тяжело было представить, что он больше никогда не услышит его пения в священной пещере.

Или здесь, дома, подумал он. Зи не пел уже много месяцев, вероятно, потому, что беспокойство о Бэлле убило в нем Тони Беннетта[34]. Никто не мог сказать, вернутся ли снова его импровизированные концерты.

Все решит судьба Бэллы.

Фьюри закурил еще один косяк. Боже, ему хотелось пойти к ней. Хотелось убедиться, что с ней все в порядке. Визуальное подтверждение было намного лучше, чем вечное «отсутствие-новостей-тоже-хорошая-новость».

Но он был не в форме для посещений, и не только потому, что накурился. Поднеся руку к шее, он потрогал бледнеющий след травмы, нанесенной обернутой вокруг горла цепью. Он исцелялся быстро, но не достаточно, а зрение у Бэллы было отличным. Он не хотел ее огорчать.

Плюс, с ней будет Зи, а прямая конфронтация с близнецом была совершенно ни к чему, учитывая произошедшее в переулке.

Жужжащий звук заставил его поднять голову и взглянуть на бюро.

Напротив вибрировал медальон Праймэйла, древний золотой талисман действовал как пейджер. Фьюри наблюдал, как он двигался по дереву, вытанцовывая небольшие круги, будто искал партнера среди серебряных щеток, разложенных вокруг.

Он не собирался на Другую сторону. Ни в коем случае. На сегодня хватит того, что ему дали пинка из Братства.

Докурив косяк, он встал и вышел из комнаты. Выйдя в коридор, Фьюри по привычке посмотрел на дверь Кормии. Она была слегка приоткрыта, что было необычно, и из-за нее раздавался хлопающий звук.

Он подошел и постучал по косяку.

— Кормия? Ты в порядке?

— О! Да… да, в порядке. — Ее голос звучал приглушенно.

Когда она больше ничего не ответила, он наклонился ближе к двери.

— Твоя дверь открыта. — Гениальное наблюдение. — Хочешь, я закрою ее?

— Я не собиралась оставлять ее открытой.

Фьюри стало интересно, поладила ли она с Джоном Мэтью, и он спросил:

— Не возражаешь, если я войду?

— Пожалуйста.

Он толкнул дверь…

Ох… Вау. Кормия сидела на постели, скрестив ноги, и заплетая свои влажные волосы. Рядом с ней лежало полотенце, что объяснило хлопающий звук, и ее халат… ее халат был распахнут глубокой буквой V, почти полностью обнажая мягкую набухшую грудь.

Какого цвета ее соски?

Он быстро отвел взгляд. Чтобы увидеть лавандовую розу, стоящую в хрустальной вазе на тумбочке.

В груди почему-то все сжалось, он нахмурился.

— Так что, вам с Джоном было весело?

— Да. Он замечательный.

— Правда?

Кормия кивнула, и обернула белую атласную ленту вокруг косы. В тусклом свете лампы, толстый канат ее волос сверкал, словно золотой, и Фьюри расстроился, увидев, как она свернула косу на затылке. Ему хотелось посмотреть на нее чуть дольше, но пришлось утешиться лишь видом обрамляющих лицо прядок,

Как хорошо она сейчас смотрелась, подумал он, и пожалел, что не захватил с собой бумагу и перо.

Странно… она выглядела иначе, подумал он. Может потому, что на щеках заиграли цвета?

— И чем вы занимались?

— Я бегала на улице.

Фьюри еще больше нахмурился.

— Потому что ты чего-то испугалась?

— Нет. Потому что ничего не мешало мне бегать.

Перед его глазами мелькнуло видение: она бежит по траве, ее волосы развеваются за спиной.

— А что делал Джон?

— Он смотрел.

Да ладно?

Еще до того, как Фьюри смог хоть что-то сказать, она продолжила:

— Вы правы, он очень добрый. А сегодня вечером он собирается показать мне фильм.

— Серьезно?

— Он научил меня включать и смотреть телевидение. И взгляните, что он дал мне. — Она протянула руку. На ней был браслет, лавандовый бисер соединяли серебряные звенья. — У меня никогда не было ничего подобного. Все что у меня было — это лишь жемчужина Избранной.

Когда она коснулась рукой радужной слезы на ее шее, он прищурился. Ее взгляд был бесхитростным, таким же чистым и прекрасным, как бутон розы у нее на столе.

Внимание Джона делало пренебрежение к ней Фьюри еще более явным.

— Я сожалею, — сказала она тихим голосом. — Я сниму браслет…

— Не надо. Он тебе идет. Очень.

— Он сказал это подарок, — пробормотала она. — И я хотела бы его сохранить.

— Так и сделай. — Фьюри глубоко вздохнул, окинул взглядом спальню, и увидел сложную конструкцию из зубочисток… и гороха? — Что это?

— Ах… да. — Она быстро подошла, как будто хотела это скрыть.

— Что это?

— Это то, что у меня в голове. — Она повернулась к нему. Отвернулась. — Кое-что, что я начала делать.

Фьюри прошел через комнату и опустился на колени рядом с ней. С осторожностью, он провел пальцем по звеньям.

— Это просто фантастика. Похоже на каркас дома.

— Вам нравится? — Она опустилась на колени. — Я на самом деле сделала это только что.

— Я люблю архитектуру и искусство. И это… линии просто замечательные.

Она наклонила голову, как будто обдумывая структуру, и он улыбнулся, подумав, что он точно также рассматривал свои рисунки.

Повинуясь какому-то порыву, он сказал:

— Может, ты хотела бы спуститься в коридор со статуями? Я как раз собирался прогуляться. Он возле лестницы.

Когда она взглянула на него, он увидел в ее глазах знание, которое застало его врасплох.

И он понял, что дело было не в том, что она выглядела иначе. Дело было в том, что теперь она смотрела на него не так, как раньше.

Черт, возможно, ей действительно понравился Джон. То есть, на самом деле нравился. Как же он все усложнил.

— Я хотела бы пойти с Вами, — сказала она. — Мне хотелось бы посмотреть на статуи.

— Хорошо. Это… хорошо. Пойдем. Он встал на ноги и вдруг протянул ей руку.

Через мгновенье, ее ладонь скользнула в его. Когда их руки соединились, Фьюри понял, что последний раз они прикасались друг другу в то самое странное утро в его постели… когда ему приснился эротический сон и, проснувшись, он обнаружил, что накрывает ее своим тяжелым телом.

— Пойдем, — пробормотал он. И повел ее к двери.

Когда они вышли в коридор, Кормия не могла поверить, что ее рука лежала в руке Праймэйла. После того, как она так долго мечтала провести с ним хоть немного времени наедине, казалось нереальным, что это, наконец, произошло, и даже более — что он касается ее.

Когда они направились туда, где она побывала чуть ранее, он отпустил ее руку, но остался рядом. Его хромота была едва заметна, лишь легкая неровность в его элегантной походке, и, как обычно, для нее он был красивее, чем любое произведение искусства.

Она беспокоилась за него, и не только из-за того, что случайно услышала.

Одежда на нем отличалась от той, что он одевал на трапезы. Кожаные брюки и черная рубашка — в таком виде он сражался — сейчас были все в пятнах.

Кровь, подумала она. Его и врагов расы.

Но это было не самое худшее. Вокруг его шеи виднелись отметины, как будто кожу чем-то повредили, лицо и руки покрывали синяки.

Она подумала о том, что о нем сказал король. Опасен для себя и для других.

— Мой брат Дариус коллекционировал произведения искусства, — сказал Праймэйл, когда они подошли к кабинету Рофа. — Они принадлежали ему, как и все в этом доме. Теперь все перешло Бэт и Джону.

— Джон — сын Дариуса, сына Марклона?

— Да.

— Я читала о Дариусе. И о Бэт, королеве, его дочери. Но нигде не было ни слова о Джоне Мэтью. Странно… как сына воина, его имя должны были вписать на первую страницу, вместе с другими потомками брата.

— Ты читала биографию Ди?

— Да. — Она искала информацию о Вишесе, брате, кому изначально была предназначена. Если бы она знала, кто в конечном итоге станет Праймэйлом, она бы обязательно проверила ряды красных кожаных томов, чтобы найти книгу Фьюри, сына Агони.

Праймэйл остановился в начале коридора со статуями.

— Что вы делаете, когда брат умирает? — спросил он. — С его книгами?

— Одна из летописец метит любую свободную страницу черным символом крих, и ставит дату смерти на первой странице первого тома. Также проводим церемонии. Мы провели их для Дариуса и мы ждем… чтобы сделать то же самое для Тормента, сын Харма.

Он кивнул и пошел вперед, как если бы они обсуждали что-то ничего незначащее.

— Почему Вы спрашиваете? — спросила она.

Последовала пауза.

— Все эти статуи из греко-римского периода.

Кормия притянула воротник мантии ближе к шее.

— Правда?

Праймэйл миновал первые четыре статуи, в том числе ту, слава Деве-Летописеце, которая была полностью обнажена. Но остановился возле статуи, у которой недоставало конечностей.

— Они немного деформированы, но учитывая, что им более двух тысяч лет, просто чудо, что хоть какая-то часть уцелела. Э… Я надеюсь, их нагота не оскорбляет тебя?

— Нет. — Но она была рада, что он не знал, как она трогала обнаженную статую. — Я думаю, они прекрасны независимо от того, укрыты или нет. И для меня не важно, что они несовершенны.

— Они напоминают мне о том месте, где я вырос.

Она ждала, вдруг остро осознав, как же сильно ей хотелось, чтобы он закончил свою мысль.

— Как же так?

— У нас тоже были скульптуры. — Он нахмурился. — Они были покрыты виноградной лозой. И сад тоже. Везде виноградная лоза.

Праймэйл пошел дальше.

— Где Вы выросли? — спросила она.

— В Старом Свете.

— А Ваши родители…

— Эти статуи были куплены в сороковых и пятидесятых годах. Дариус был приверженцем классики, и, так как он всегда ненавидел современное искусство, то купил вот это.

Когда они дошли до конца коридора, он остановился перед дверью одной из спален, сводя с нее глаз.

— Я устал.

Бэлла была в этой комнате, подумала она. Это было ясно по выражению лица.

— Вы уже ели? — спросила она, думая, что было бы чудесно увести его в противоположном направлении.

— Я не помню. — Он посмотрел на свои ноги, обутые в тяжелые ботинки. — О… Господи. Я не переоделся, да? — Его голос был странно глухим, как будто осознание опустошило его. — Я должен был переодеться. Прежде, чем мы пришли сюда.

Протяни руку, сказала она себе. Протяни и возьми его за руку. Так же, как он взял твою.

— Я должен переодеться, — спокойно произнес Праймэйл. — Мне нужно переодеться.

Кормия сделала глубокий вдох, протянула руку и сжала его ладонь. Она была холодной на ощупь. Тревожно холодной.

— Давайте вернемся в Вашу комнату, — сказала она ему. — Давайте уйдем отсюда.

Он кивнул, но не двинулся с места, и, прежде чем Кормия поняла что делает, она повела его. Вернее, его тело. Она чувствовала, что его разум был где-то далеко отсюда.

Она привела его в комнату, в мраморные пределы его ванной, и он так и остался стоять там, где она оставила его, перед двумя раковинами и огромным зеркалом. Пока она включала распылительную камеру, которую они называли душевой кабиной, он ждал, не столько с нетерпением, сколько неосознанно.

Когда поток воды под ее рукой стал достаточно теплым, она повернулась к нему.

— Ваша светлость, все готово. Теперь Вы можете омыть себя.

Его желтые глаза смотрели прямо в одно из зеркал, но на его красивом лице не было и доли узнавания. Как будто напротив него стоял незнакомец, чужак, которому он не доверял и чьи действия не одобрял.

— Ваша Светлость? — спросила она. Его неподвижность была тревожной, и если бы он не стоял на ногах, она бы проверила биение его сердца. — Ваша Светлость, душ.

Ты можешь сделать это, сказала она себе.

— Могу я раздеть Вас, Ваша Светлость?

После того как он слегка кивнул, она встала перед ним и поднесла руки к пуговицам на его рубашке. Она расстегнула их одну за другой, черная ткань постепенно отступала, открывая его широкую грудь. Вытянув полы рубашки из кожаных штанов, Кормия расстегнула пуговицы на животе. Все это время он стоял на месте, спокойный и податливый, его взгляд не оторвался от зеркала даже тогда, когда она распахнула его рубашку и скинула ее с плеч.

В тусклом свете ванны он был великолепен, все статуи казались ничем по сравнению с ним. Его грудь была огромна, а плечи почти в три раза шире ее собственных. Шрам в виде звезды на его левой груди смотрелся так, словно был выгравирован на его гладкой, безволосой коже, и ей захотелось прикоснуться к этому месту, пальцами провести по лучам, что расходились в стороны из центра отметки.

Ей хотелось прижать губы к этому месту, подумала Кормия, прижать их к его сердцу. К знаку Братства на его теле.

Сложив рубашку на край глубокой пузатой ванны, она ждала, когда Праймэйл продолжит раздевать себя сам. Но он не сделал ничего подобного.

— Должна ли я… снять Ваши брюки?

Его голова кивнула.

Ее пальцы дрожали, когда она расстегивала пряжку его ремня, а затем и пуговицу брюк. Его тело двигалось в такт ее движениями, вперед и назад, но не сильно, и она была поражена тем, насколько твердый он был.

Дева Славная в Забвении, его запах был просто фантастическим.

Кормия медленно расстегнула молнию, для удобства удерживая вместе обе половинки пояса брюк. Когда она отпустила их, ширинка распахнулась. Под кожаными штанами виднелось черное нижнее белье — облегчение.

В некотором роде.

Выпуклость между его ног заставила ее тяжело сглотнуть.

Она хотела спросить его, может ли она продолжить, но когда подняла глаза, поняла, что он был где-то очень далеко отсюда. Либо она продолжит то, что делала, либо он пойдет в душ одетым.

Когда она стянула кожу брюк с бедер до колен, ее взгляд застыл на мужской плоти, упакованной в мягкий хлопок. Она вспомнила, что почувствовала, когда он во сне кончил на ее тело. То, на что она сейчас смотрела, было гораздо больше и тверже тогда, когда прижималось к ее бедру.

Так происходит возбуждение, не так ли? Предыдущая Директрикс рассказывала ей о брачном ритуале, подробно описав, что происходит с мужчиной, когда он готов к сексу.

Также, она подробно рассказала о боли, которую причиняет женщине эта твердая штука.

Заставляя себя не думать об этом, она опустилась на колени, чтобы снять брюки полностью и поняла, что сначала ей надо было снять с него обувь. Борясь со складками кожи на его лодыжках и заставив его перенести вес на другую ногу, ей удалось снять один ботинок. Затем она перешла к другой ноге… и увидела протез.

Она продолжила, ни на секунду не замешкавшись. Его физический недостаток не имел для нее значения, хотя ей хотелось знать, при каких обстоятельствах он получил столь тяжелое ранение. Должно быть, во время сражения. Он стольким пожертвовал во имя расы…

Кожаные брюки отправились вслед за ботинками, она сняла их неловкими движениями, которые Праймэйл, казалось, совсем не замечал. Он просто стоял на мраморном полу, прямой, словнодерево, следуя ее указаниям и опираясь на ту или иную ногу. Когда она, наконец, взглянула на него еще раз, на его теле оставались лишь две вещи: нижнее белье, с надписью «Calvin Klein» вокруг пояса, и металлические стержни искусственной ноги, которая уходила вниз от правого колена в пол.

Она подошла и открыла дверь в душевую.

— Ваша Светлость, ниспадающая ванна готова для вас.

Он повернулся к ней.

— Спасибо.

Быстрым напряженным движением он снял нижнее белье и обнаженный подошел к ней.

Дыхание замерло у Кормии в груди. Его массивное достоинство висело мягкой длиной, округлая головка слегка покачивалась.

— Ты останешься, пока я принимаю душ?

— Что… Таково ваше желание?

— Да.

— Тогда я… Да, я останусь.