"Сказание о годах Хогэн" - читать интересную книгу автора (Автор неизвестен)

ГЛАВА 2. О паломничестве монашествующего экс-императора в Кумано, а также о его августейших сетованиях

Зимою того же года состоялось августейшее паломничество монаха- экс-императора Тоба в святилища Кумано[40]. Сопровождавшие его священную особу в путешествии лунные вельможи и гости с облаков следовали за государем до самой каменной ограды святилища, а уже в главном его павильоне перед особой монашествующего экс-императора состоялось всенощное бдение. Сам же прежний государь принял обеты двух миров, нынешнего и грядущего. В его высочайшем присутствии буря вздымала на реке волны, горы источали звук.

Когда с наступлением поздней ночи всё затихло, наступила и душевная ясность у самого экс-императора. Пока он так и этак раздумывал о будущем и настоящем, спустилась глубокая ночь, а после того как люди угомонились, из-под нижней бамбуковой шторы в павильоне Сёдзёдэн выглянуло нечто похожее на изящную левую руку и несколько раз постучало в такт мыслям государя. Монашествующий экс-император взирал на неё и не знал, что думать: вроде бы это не сон, однако же и не явь. Никому ничего не говоря, он повелел призвать к себе жрицу по имени Корэока-но Ита, равной которой в горах не было, и молвил:

— Произошло нечто странное. Сотвори-ка гадание!

С самого утра жрица стала обращаться с призывом к будде, явленному в образе синтоистского божества[41], не оставляя его в покое, и так до той поры, пока не перевалило за полдень. Потом люди успокоились, все, вплоть до тех, кто паломничества в храмы совершает постоянно, и сосредоточились на своих делах. Прошло ещё немного времени и, считая, что будда, явленный как божество, уже находится рядом, жрица, почтительно обратясь к монашествующему экс-императору, приподняла свою левую руку и два или три раза постучала.

— Так ли это было? — спросила она.

Тут государю представилось, что это — воистину явление божества, потому что он изволил лицезреть точь-в-точь то, что представлялось ему сновидением. Поспешно собрал он в пучёк полоски гохэй[42] и, молитвенно сложив августейшие ладони, промолвил:

— Я горд благими последствиями десяти видов добрых деяний, совершённых мною в прежних жизнях. Но, несмотря на то, что достиг я высокого ранга императора, этот ранг не лишён связи с заблуждениями, которые присущи смертным в трёх мирах — мире желаний, мире форм и мире без форм[43]. Как могу я управлять в них свойствами добрыми и дурными? Научи же меня вершить дела добрые!

На это жрица возвестила заунывным голосом:

Произнеся это вещее стихотворение два или три раза, она залилась слезами и продолжила вложенную в её уста речь божества:

— Знать надлежит вот что. Кончина государя должна воспоследовать осенью следующего года. После этого положение в мире решительно переменится.

Высокопоставленные вельможи и высокомудрые служители — все зашумели и потеряли цвет лица. Послышались голоса:

— Какими средствами можно отодвинуть пределы государевой жизни?!

Услышав их, монашествующий экс-император благоволил глубоко

задуматься, а потом вымолвил, громко плача:

— Это удел бодхисаттвы — обитать в той же мирской пыли, что и миряне, с целью освободить их от страданий и дать им блаженство, а потому сочувствие им заключается, видимо, в помыслах богов о большой любви и большой скорби. Помочь освободиться от земных несчастий и трудностей — это самое основное в предостережении будды, явленного в образе божества. Укажи же мне, о божество, средство, желаемое для тебя!

В ответ жрица, обливаясь потоками слёз, изрекла по воле этого будды:

— Государь был владыкой нашей державы, пока сменяли друг друга вёсны и осени на протяжении вот уже сорока с лишним раз. Я же являюсь охранителем спокойствия страны, когда сменяют друг друга звёзды и иней на протяжении уже более тысячи лет. Поэтому, хотя и говорится, что любовь и скорбь как средство оказания помощи в делах живущим не являются результатом сострадания им, на самом деле только действие кармы предустановлено и не зависит от усилий богов. Вообще же следует проникнуться стремлением к земле Крайней радости, Чистой земле, Земле, откуда не отступают назад, — к нирване. Сердцу августейшего не нужно задерживаться на этом зыбком мире Пяти замутнённостей[45], мире, переполненном смутами. Следует теперь же оборвать помыслы о нынешней жизни и считать своим долгом достижение просветления в следующем рождении.

Несмотря на то, что боги указали на осень следующего года, государь сразу же начал думать о предстоящей своей кончине, а его подданные вскоре обо всём проведали и были охвачены печалью. Приветственные танцы, что исполнялись в Принцевых молельнях[46], отличались от обычных; когда государь облачался в дорожные одеяния, люди немного приободрялись, когда же он возвращался к себе во дворец после того как паломничество заканчивалось, все проливали слёзы и отжимали от своих слёз рукава. Точь-в-точь, как во время похоронного обряда, когда провожают умершего. На обратном пути после паломничества в Кумано все, и высокородные, и низкорожденные, выстроились вдоль дороги, которую даже жрица посчитала безрадостной, хотя она и называется Дорогой радости, и нарекла Дорогой стенаний.