Путешествие четвертое В БЕЛГРАД!

Ранним утром, когда поезд прибыл в Загреб, в ногах еще ощущалась тяжесть прошедшей ночи. Ты рассчитывала, что людей здесь сойдет много. Однако, пока ты стояла на платформе, поправляя воротник и озираясь, все они уже успели раствориться в холодном воздухе раннего утра. Песчаного цвета дома, там и сям запевают птички. С вокзала ты шагаешь куда глаза глядят. Рассчитываешь спросить дорогу у прохожих.

Только церковь выглядела, словно живое и теплое существо. Все остальное казалось каким-то неживым. По обе стороны дороги тянулись глухие ограды, за которые не проникал взгляд. Вскоре ограды все-таки кончились, ты увидела сад. Женщина в платке сидела на корточках, спина колесом. Руки опущены в таз. Наверное, она стирала. Женщина почувствовала чье-то присутствие, подняла голову, увидела на дороге тебя. Она не улыбнулась, не изумилась — просто покачала головой, посмотрев на тебя как на нечто, что оказалось в неположенном месте. И тут же уткнулась в свой таз. Ты подумала: раз нет никаких причин для твоего нахождения здесь, то и тебя самой здесь тоже нет. Ноги, еще не отошедшие ото сна, стали немного легче.

Вдруг вспомнилось — как будто это было давным-давно — странное ночное ощущение от своих ног. Будто сверху до щиколотки — твое собственное тело, а ступни — в тесных туфлях — чужие, словно их приставили. Неужели это твои ступни, твои пальцы? Они занемели и ничего не чувствуют. Не отрубайте их, пожалуйста! Видишь топор и бородатого дровосека. Кричишь от ужаса. Брось топор! Тут ты и проснулась. В вагоне откуда-то поддувает, сквознячок прошелся по ногам, они озябли. Напрягаешь лодыжки, как напрягают глаза, и будто бы даже видишь этот сквозняк. Словно научилась видеть ногами. Подтягиваешь колени к животу, сворачиваешься клубком прямо на сиденье. С самого твоего балетного детства тебе приходилось делать упражнения на растяжку, и потому твое тело стало необычайно гибким, так что иногда людям от этого даже становилось неприятно.

Ты миновала часть улицы без глухих оград, остановилась, вернулась назад, чтобы спросить дорогу у женщины с тазиком, но тут тебя одолела нерешительность. И не в том дело, что мы не понимаем друг друга. Нет, причина беспокойства была в другом. Тебе почудилось: невозможно будет доказать этой женщине, что вы с ней находитесь в одной и той же точке пространства. Тебя просто не было на ее сетчатке.

Дорога, мощенная камнем, была довольно неровная, из-за чего ты спотыкалась и один раз чуть не упала. Поэтому ты решила смотреть под ноги. В какой-то момент ты вдруг поняла, что шаркаешь. Когда это ты приобрела такую походку? Ты цеплялась за камни не из-за неровностей дороги, а из-за того, что недостаточно отрывала подошвы от земли.

Сегодня ты уже успела один раз почувствовать неуверенность в ногах. Еще утром, когда спускалась из вагона на платформу по крутой лесенке, тебе стало не по себе и пришлось, словно старухе, схватиться за поручень. Между вагоном и платформой было меньше метра, в лесенке — три ступени, но ноги прямо свело от ужаса, будто тебе предстояло спуститься по пожарной лестнице с десятого этажа. Прежде чем ступить на платформу, ты ощупывала ее носками, словно внизу была болотная топь, вода или раскаленные камни. Пока сильные руки поезда несли тебя сквозь ночь, ты успела позабыть о грязи земли. И вот теперь с этим ощущением чистоты ты будто впервые спускалась на землю — а твои ноги стали прозрачно-белыми, словно от водянки.

Дорогу перебежала черная кошка. Она не смотрела на тебя, но точно вычислила твою скорость и двигалась так, чтобы не слишком приблизиться. Навстречу шел мужчина лет сорока с лишним, в потертом пиджачке. Ты хотела было окликнуть его, но он появился так внезапно, что ты растерялась и отвела глаза.

Вдалеке послышался шум — похоже, там был рынок. Ты пошла на этот звук. Каменная мостовая сменилась грунтовой дорогой. Никакой уверенности в том, что ты приближаешься к центру города, не было.

Во время своих блужданий ты набрела на парк. За шеренгами деревьев высился холм, окна выстроившихся там домов смотрели свысока глазами-окнами без глазниц. Дома казались слишком высокими для своих трех или четырех этажей, повидавшие виды серые стены своей мрачностью наводили на мысль о грозящем ливне. Впрочем, небо было голубым.

Дорога уходила вверх. Улицы были полны людей. Увидев столько людей сразу, ты забыла, что хотела спросить. Чем спрашивать дорогу, лучше узнать, куда вообще стоит пойти. Что ты хочешь увидеть в этом городе? Смотреть здесь, в общем-то, нечего. Лучше уж отправиться на ночном поезде в Белград. Провести день здесь, а ночью уехать.

Молодой и приятный мужской голос окликнул тебя со спины. Ты оглянулась. Это был юноша лет двадцати — голубая рубашка застегнута до последней пуговицы. «Вы что-нибудь ищете?» — вежливо спросил он. Причем по-русски. Ты его поняла — ведь в те времена ты учила русский язык. Но ты медлила с ответом. Не то чтобы ты не могла подобрать нужных слов. Тебе просто нечего было сказать. Ты не знала, куда хочешь пойти. Может быть, ты и хотела что-то сказать, но это «что-то» не поддавалось словесному выражению. Чем было это «вы что-нибудь ищете?» до того, как превратилось в слова? Может, это было похоже на постукивание колес ночного поезда о рельсы?

Ты не смогла придумать ничего умнее, чем выдавленная наконец из себя фраза: «Хочу посмотреть город». Юноша спросил: «Хотите, я вам покажу картинную галерею?» Ты немедленно согласилась. Никаких причин, чтобы не хотеть этого, у тебя не было. Приняв решение, ты вздохнула с облегчением. И еще подумала, что, поговорив с этим молодым человеком, ты из перекати-поля превратилась в настоящего туриста.

Место, куда он привел тебя, походило не на картинную галерею, а на Дом культуры. При входе фломастером было выведено нечто вроде: «Выставка картин молодежной секции коммунистической партии». Молодой человек не отходил от тебя и, внимательно следя за твоим взглядом, последовательно рассказывал о каждой картине. Слова слетали с его губ со страшной скоростью — словно шарики в пачинко [1].

Ты плохо понимала его. Картины тоже как-то не запоминались. Чего не скажешь о лице юноши. Кожа — словно взбитые сливки, губы — словно нарезка из лосося. Можно так выразиться или нет, но каждый его волосок свидетельствовал в пользу того, что он — замечательный человек. Однако даже совершенно замечательный человек, наверное, может поступить дурно. Эта неуместная мысль пришла тебе в голову впервые в жизни. Разве можно полностью исключить вероятность того, что замечательный человек заведет тебя в безлюдный проулок, повалит на землю, ограбит, убежит? Как можно быть уверенной, что он этого не сделает? Разве обстоятельства не могут заставить человека пойти на это?

Когда мы осмотрели все картины, молодой человек пожелал мне благополучного путешествия и добавил: если будут проблемы, звоните. Написал карандашом номер своего телефона на обрывке какой-то бумаги. Вроде бы и цифры были точно такими же, какими пользуются японцы, но они почему-то больше напоминали пиктограмму.

Намереваясь записать свой номер, молодой человек никак не мог найти бумаги. Он пошарил в кармане, но смог извлечь из него только кошелек и нечто вроде удостоверения личности. Потом достал какие-то счета, но, похоже, все они были нужны ему. Ты подумала, что возле входа на выставку наверняка обнаружатся какие-нибудь рекламные объявления или флаеры, но оказалась неправа. Тогда-то ты впервые поняла, что в этой стране едва ли обнаружишь дурацкую рекламу случайных товаров. Твой знакомый тем временем заглянул в мусорный ящик и извлек оттуда газету. Оторвав клочок, он написал на нем телефон.

Поскольку на бортике фонтана на площади сидело несколько юношей и девушек, с виду студентов, ты тоже устроилась там. Ноги гудели. Тут одна студентка подошла к тебе. «Тепло-то как!» — дружески сказала она. Ее английский был превосходен. «Я живу поблизости. Скоро будет музыкальный фестиваль, — заметила она. Потом спросила: — Наши приемники и фотоаппараты никуда не годятся, ты нас не уважаешь из-за этого?» Тебе никогда не задавали таких вопросов, и ты никак не находилась с ответом. После мучительных раздумий сказала: «А мне нравятся никудышные товары». Не знаю уж, почему ты так ответила. В любом случае это было в первый и последний раз в твоей жизни.

«Может, прогуляемся?» Ты оглянулась и снова услышала то же предложение. Это был молодой человек лет двадцати. Жует жвачку, волосы набриолинены, рубашка с открытым воротом, худой, в джинсах… В нем было что-то от хулигана. Говорил на ломаном английском, на твой русский скорчил рожу, сообщив, что ненавидит этот язык. Тогда ты решила перейти на английский. Он же сказал, что угостит тебя самыми роскошными яствами, какие только можно найти в Югославии. Мы пришли в пиццерию. Пицца оказалась пятнадцати сантиметров в диаметре, ты возила по ней ножом и придерживала алюминиевой вилкой. Возникло ощущение, что итальянское и славянское неважно сочетаются в этом блюде. Молодой человек ел молча. Покончив с пиццей, он предложил посмотреть интересное кино. Пришли. Перед зданием, похожим на музей, толпилась молодежь. Мой знакомый купил билеты. Стены в кинотеатре облупились и выглядели так, будто архитектор специально состарил их. Ты пришла в полное восхищение. Девочки, чьи лица были разрисованы будто бы цветными карандашами, сбивались группками по трое. Впрочем, некоторые из них тоже глазели на тебя.

Вошли в зал, уселись, тут же начался фильм. Это был гонконгский боевик. Я таких раньше никогда не видела. Славяне и Гонконг как-то слабо сочетались в моей голове.

Когда вы с молодым человеком без лишних церемоний сказали друг другу «Пока!», уже наступил вечер. Он не попросил твоего адреса. Наверное, потому, что писать письма ему было бы лень. Он вообще не был похож на человека, который в состоянии написать письмо.

Ночной поезд подошел к платформе задолго до отправления. В те времена спальный вагон был обычно тебе не по карману. Ты уселась на жесткое кресло, собираясь протрястись всю ночь в компании с крепкими тетками — обладательницами здоровенных сумок. В вагоне нашлось свободное купе, ты зашла в него, раскрыла книжку. Тут в коридоре стало заметно оживленнее. На платформе тоже прибавилось народу, а тем временем железо внизу уже начало свою горячую работу. Эти звуки веселыми не назовешь — какое-то натужное скрипение. Тебе не казалось, что поезд радуется своему бегу. Интересно, что он станет делать, если приказать: стоп, оставайся на месте?

Поезд медленно набирал ход, но в коридоре никак не могли угомониться — люди все еще не определились с местами. Некий мужчина — черты его лица свидетельствовали о пороке — открыл дверь твоего купе. Он посмотрел на тебя и изобразил любезную улыбку, но, как только она сошла, от него повеяло злодейством. Под левым глазом у него красовалась здоровенная рана. Наложенные на нее три шва были свежими. Ты сидела возле окна, мужчина расположился напротив. Он положил возле себя небольшой полиэтиленовый пакет. Никаких других вещей у него не оказалось. С самого начала ты сидела нога на ногу — теперь подобрала ноги, чтобы не мешать ему. Мужчина снова ухмыльнулся, оценил взглядом твои часы, джинсы, туфли, спросил вдруг: «Доллары есть?» Он говорил не по-русски, но ты точно знаешь, что это было одно из славянских наречий. Ты попыталась сделать вид, что не понимаешь вопроса, но было уже поздно — с твоих губ сорвалась ложь: долларов нет. Но он-то уже сообразил, что ты приехала из страны, где доллары есть. На запястье у него была наколка. Возможно, он сделал ее себе сам — уж слишком по-детски неумелым вышел якорь. Волосатые пальцы. Рубашка с открытым воротом, из которого торчит шерсть. Зато волосы на голове — жидкие. Он открыл свой пакет — в нос ударило чесноком. Мужчина достал завернутую в бумагу куриную ногу и протянул ее тебе. Сказал: на, ешь! Ты отказалась. Тогда он стал есть сам. Ел он очень деликатно и совершенно беззвучно. Закончив, открыл окно и выкинул косточки. Потом вытащил из пакета бутыль с водкой, протянул тебе. Ты отказалась, продолжая притворяться, что читаешь книжку. Мужчина запрокинул голову, заглотнул — половины как не бывало.

Тут пришел проводник вместе с мужчинами в форме. Ты протянула им билет и паспорт. Они же стали передавать друг другу твой паспорт, смеялись по-детски, обменивались шуточками. Однако твой попутчик предъявил только билет. Один из проверяющих стал задавать ему вопросы. Его интонация была начальственной, жесткой. После окончания допроса проводник и его сопровождающие покинули купе.

Мужчина перевел дух и сказал: «А у меня нет паспорта». Ты не знала, что ответить. Не дожидаясь тебя, мужчина изобразил удар ножом и добавил: «Вот так вот. Потому и паспорта у меня нет». Ты пребывала в сомнениях. Кто-то угрожал ему ножом и отнял паспорт? Или же он сам зарезал кого-то и именно потому полиция отобрала у него паспорт? Попутчик сделал добрый глоток и опустошил бутыль. Потом снова попытался состроить добродушную улыбку, но она вышла у него зловещей.

Уткнувшись в книгу, ты продолжала размышлять. Даже если он и отпетый злодей, не исключена возможность, что он не сделает тебе ничего плохого. А может, и наоборот, сделает тебе что-нибудь хорошее. В таком случае лично для тебя он окажется добродетелем.

Все это стало надоедать, потянуло в сон. Во время путешествий у тебя сложился такой подход: как только окружающий мир становится в тягость, ты засыпаешь. Едва задремав, ты вдруг ощутила на себе какую-то тяжесть. В некотором недоумении приоткрыла глаза: мужчина укрывал тебя своим пальто, беспокоясь о том, чтобы ты не замерзла.

Ты видела сон. Множество пустых прозрачных бутылок выстроилось на рельсах. Они что — отмеряют расстояние, пройденное поездом? Или их выставили здесь для того, чтобы поезд разнес их вдребезги?

Когда ты проснулась, за окном было уже светло. Крепко же ты спала. Твой спутник еще находился в постели. На полу валялся десяток шкаликов из-под водки. Пахло отвратительно. Мужчина продрал глаза и, ни слова не говоря, сердито потащился в туалет. Ты было обрадовалась тому, что он больше не станет приставать с разговорами, но по возвращении к его лицу уже прилипла дружеская улыбочка. Он сказал: «Через десять минут будем в Белграде, хочу угостить тебя кофе». Тебе же хотелось только одного: поскорее сбежать от этого ночного смрада. Но пришлось согласиться.

На станции нас встречали толпы людей, одетых в меховые шубы и оттого похожих на зверей. Табачный дым мешался с чесночной вонью, лязгало железо, скрежетало стекло, крики железнодорожников и продавцов сливались в неясный гул. Духота и смрад. Ночью ничего плохого не случилось. Интересно, на что способен этот человек при свете дня? Он не отпускал тебя ни на шаг — боялся, что ты исчезнешь. Зашли в вокзальное кафе. Потолки были высокими. Официантка принесла тебе кофе, а ему — водки. Некоторые посетители тоже заказывали водку. Потом подошел замотанный шарфом худой мужчина и заговорил с твоим спутником. Тот вытащил из кармана три пары наручных часов, дохляк расплатился с ним несколькими ассигнациями. Ушел не попрощавшись. Кофе был горьким, но без аромата.

«Ты знаешь, где остановиться?» — спросил мужчина. Ты честно отвечала, что договорилась о ночлеге в студенческой гостинице. «Там паршиво, будешь ночевать у меня», — сказал он. При этом его лицо скривилось — даже на носу обозначились складки. Икнул. Ты соврала, что должна встретиться в гостинице с подругой. Мужчина отвел глаза. Тут ты увидела, что его «рана» под глазом отделилась от кожи и болтается в воздухе. Это была фальшивая рана, закрепленная прозрачным клеем. Ты торопливо дохлебала свою чашку, сказала ему «спасибо» и собралась уходить. Мужчина схватил тебя за руку, сказал с угрозой: «А сейчас мы в ресторан пойдем!» При этом его указательный палец сложился в какой-то странный крючок. Ты совершенно не понимала, что он имел в виду конкретно, но жест явно был рассчитан на угрозу. «Нет, мне пора», — сказала ты громко по-русски. Люди посматривали на тебя с удивлением. Мужчина испугался. «Не говори так громко», — прошептал он. Ты попыталась освободиться от его хватки. «Подожди!» — сказал он. «Мне пора!» — проговорила ты еще громче. Вокруг стали собираться люди. Тогда мужчина состроил любезную — словно какой-нибудь политик — рожу: «Спасибо за все, до свидания!» Люди с нескрываемым интересом наблюдали за нами. Ты двинулась к выходу с вокзала. Сначала медленно. Скрывшись за киоском, направилась к стоянке такси и тут уже припустила со всех ног.