"Лазутчик в цветнике" - читать интересную книгу автора (Уэстлейк Дональд Эдвин)

29

Они заперли нас в тесной пустой комнатенке на втором этаже и отправились обсуждать создавшееся положение с Тайроном Тен Эйком.

Комнатка была что надо. Две люминесцентные лампы, встроенные в потолок, давали мягкий ровный свет, который, правда, по сути дела, ничего не освещал. Стены были обиты дорогой темно-зеленой материей, потолок покрывала тусклая бежевая краска, а на полу лежал темный лакированный паркет. Но здесь не было ни мебели, ни стенных шкафов, да и вообще непонятно, в чем заключалась причина существования этой комнаты.

Я обратился за справкой к Анджеле, спросив:

— Что это за место?

— У папы была коллекция марок, — ответила она. — Он держал ее здесь, в витринах.

— А потом забросил?

— Нет, когда Тайрон был маленьким, он сжег все папины альбомы в камине.

— Милашка Тайрон, — заметил я. — А куда делись витрины?

— Они внизу. Папа хранит в них свои награды за миротворческую деятельность.

— О!

(По присущей нашему миру иронии, оружейники, кажется, чаще других получают награды за миротворческую деятельность, уступая по этому показателю только профессиональным боксерам. Хотя, может, во мне просто говорит зависть: ведь пацифисты таких наград не получают вовсе.)

— Как нам быть, Джин? — спросила Анджела.

— Не знаю, — честно сказал я. — Неважно, кто из них одержит победу. При любом раскладе мы в беде. Ни Сунь, ни твой брат не могут выпустить нас отсюда живыми.

— Сунь возьмет верх, у него много людей, — ответила Анджела.

— Человек двенадцать, — сказал я. — А противостоят им Тайрон Тен Эйк и Лобо. По-моему, силы равны.

— О чем это вы с Сунем болтали? — спросила Анджела. — Насчет игры, хозяев и прочего?

— Он двойной агент, — пояснил я, потом изложил причины, по которым пришел к такому выводу, и добавил: — Наверное, они с Тайроном вместе решили свалить вину на Китай, только Сунь думал, что именно ему суждено остаться в живых.

— Но на кого же он работает?

— Не знаю. Должно быть, на самого себя. Мне становится дурно при мысли о том, что у Чан Кайши могут быть приспешники, но все же Сунь, возможно, работает на китайских националистов. Неважно, платят ему или он сам по себе, важно другое: Сунь заставил Корпус освободителей Евразии действовать таким образом, что теперь красный Китай в глазах Америки выглядит еще хуже, чем он есть на самом деле. Может быть, поэтому коммунисты и отреклись от этих освободителей.

Полагаю, что где-то в середине моего рассказа Анджела перестала вникать в его содержание, потому что, как только я умолк, она спросила:

— Джин, а что будет с папой и Мюрреем?

— То же, что и с нами.

— Нет, я хочу знать, что будет с ними сейчас.

— Ничего. Все тут слишком озабочены, чтобы думать о спящих.

Я подошел к двери, потрогал ручку и понял, что Марцеллус Тен Эйк не пожалел денег на отделку этой комнаты. Дверь была толстая, дубовая, с йельским замком, до которого даже добраться невозможно, не то что взломать. Поскольку дверь открывалась наружу, я не мог добраться и до петель. Я подергал ручку, как человек, не способный ни на какие разумные действия. Сунь и его солдаты заперли нас здесь, а сами ушли по своим делам, прохиндеи.

Если удастся выбраться за эту дверь, у нас, наверное, появится неплохая возможность удрать из поместья. На улице не было охраны, потому что Сунь, очевидно, стянул все свои силы на борьбу с Тен Эйком.

И борьба эта, похоже, велась весьма ожесточенно, коль скоро до меня донеслись приглушенные звуки пальбы. Где-то в доме шла перестрелка.

В каком-то смысле слова мы с Анджелой сейчас были в самом безопасном месте (чего не скажешь о Мюррее и ее отце, которые лежали, бесчувственные и беззащитные, в окружении врагов. Я благоразумно не стал напоминать Анджеле об этом обстоятельстве). Мы сидели под замком, а за дверью раскинулось поле брани. С одной стороны в битве участвовал Сунь с сунятами, с другой — Тайрон Тен Эйк и Лобо. Перестрелки, наступления, молниеносные отходы. Сунь воевал числом, а Тен Эйк пустил в ход врожденное коварство, позволявшее ему одурачить и ободрать живьем любую лису. Ну а мы, два молодых пацифиста, сидели тут, потому что нам не место под перекрестным огнем.

Но ждать здесь тоже нельзя, потому что, по сути дела, мы ждем своей очереди на кровопускание.

— Джин, — окликнула меня Анджела.

Я отвернулся от двери.

— Чего?

— Мне очень жаль, что так получилось с часами.

— Давай не будем об этом, — предложил я.

— Я думала, они в порядке.

— Мне и правда не хочется об этом говорить.

— Но я должна принять пилюли.

— Пилюли, люли-люли! — заорал я.

— Не надо так, Джин. Ты же не хочешь, чтобы я растолстела, залетела и пошла угрями.

— А почему нет? — злобно сказал я. — Это даст мне предлог, чтобы уехать на Мальорку.

— Эх, Джин, — обиделась Анджела.

Зная, что она твердо намерена разреветься (Анджела всегда очень удачно выбирала время для этого занятия), я опять повернулся к двери и подергал за ручку, движимый стремлением найти себе дело, достойное мужчины. Дверь по-прежнему не открывалась.

Анджела зашмыгала носом, где-то в доме застрекотал автомат, громыхнул пистолет, раздался резкий крик.

Грохот битвы стих почти одновременно со всхлипываниями Анджелы. Минуты через две. Стоя у двери, я вслушивался в тишину. Мне не очень нравилось безмолвие, царившее в комнате, и совсем не нравилась та тишина, которая стояла снаружи. Что же теперь произойдет? Минуло полминуты, но ничего особенного не случилось. Я повернулся к Анджеле, которая, как и следовало ожидать, впала в холодную ярость.

— Не смей заговаривать со мной, — сказала она.

— Хорошо, — ответил я и ни с того ни с сего подумал: «Богатенькая поганка!» Надо же, эта мысль вдруг напомнила мне о том, что и я не беден. Ведь я был обладателем кредитной карточки Клуба лакомок. Я щелкнул пальцами, будто требовал счет, и вскричал: — Черт побери!

Не подозревая о том, что я сменил тему беседы, Анджела растерянно заморгала.

— Что? Что?

Я достал бумажник, вытащил из него кредитную карточку, сунул бумажник обратно в карман и сказал:

— Ты только взгляни на это.

Поскольку я лишился своих волшебных башмаков, исчезли и чудодейственные бикфордовы шнурки. Но, быть может, их удастся заменить обыкновенными? Я вытащил шнурок, обвязал им карточку, вытянул конец шнурка и положил ее на пол возле двери.

Укрыться было негде. Оставалось только надеяться, что рванет не очень сильно.

— Забейся в угол и не высовывайся, — велел я Анджеле.

— Что это ты вытворяешь с карточкой, Джин? — спросила она. — Ты сошел с ума? Как ты себя чувствуешь?

— Замолчи и ступай в угол, ты, многостаночница чертова.

Анджела надулась и спряталась в углу.

Я подпалил шнурок, и он тотчас потух. Я зажег его снова, с тем же результатом. Всякий раз, когда я поджигал шнурок, он сперва корежился, а потом гас. Приходилось возвращаться и опять разводить огонь.

После шестой неудачи кряду я бросил это дурацкое поджигательство. Вооружившись зубами, ногтями и мрачной решимостью, я оторвал полоску ткани от своей рубахи, скрутил из нее длинный толстый жгут, привязал к кредитной карточке, да так, что ее было почти не видать, и запалил конец фитиля.

Он вспыхнул. Послышался хлопок, и язычок пламени устремился к карточке. На этот раз я сиганул в сторону, только когда убедился, что ткань горит. Увидев огонь, я заорал: «Мама!» — и бегом бросился к Анджеле в угол.

Добежав, я повалил Анджелу и распластался перед ней — защитничек, который на самом деле очень охотно поменялся бы с нею местами. Что-то за моей спиной сказало: «шлеппп».

Меня припечатало к Анджеле, а ее, надо полагать, припечатало к стене. Когда стихли последние отголоски взрыва, я оттолкнулся и от Анджелы, и от стены и сказал:

— Так.

Анджела смотрела на меня, словно испугавшись, что мы оба сошли с ума.

— Что это было? — прошептала она.

— Моя кредитная карточка, — ответил я. — Видишь, как плохо обстоят мои денежные дела?

(И как туго у меня с чувством юмора.)

Я оглянулся. Двери больше не было, остался только искореженный косяк. Я подошел поближе (тело мое вдруг одеревенело) и увидел, что дверь лежит на полу в соседней комнате — то ли кабинете, то ли библиотеке. Вдоль стен стояли книжные полки, а мебель была из красного дерева и кожи.

— Ну вот, — сказал я и повернулся к Анджеле, еще не успевшей покинуть свой укромный уголок. — Идем, надо спешить.

Она по-прежнему ошалело моргала, не веря своим глазам, но в конце концов пошевелилась и вышла из комнаты. Увидев поверженную дверь, она посмотрела на меня, смущенно прильнула к моей руке, и мы пошли в комнату напротив.

Когда мы были на полпути к ней, дверь распахнулась и появился Тайрон Тен Эйк с уже знакомым мне люгером в руке.

— Ну-ну, — сказал он, — вот и вы. Я боялся, что упустил вас.

— Тайрон, ты негодный мальчишка! — заявила Анджела.

— Все та же милая простушка, — вкрадчиво проговорил он.

— Где Сунь? — спросил я.

— Мертв, как и все его приспешники, — ответил Тен Эйк. — Рано или поздно такое случается с каждым.

— Вы сеете разрушение не потому, что вам платят, — сказал я. — Деньги — только предлог. Вы занимаетесь этим из любви к искусству.

— Хотите сказать, что я нигилист? — Он улыбнулся, и зубы его сверкнули, как штыки. — Что ж, это лучше, чем вообще не иметь никакой философии, не правда ли?

Дабы усугубить неразбериху, я сказал:

— Лобо все время работал со мной. Через минуту он придет и наденет на вас наручники.

— Сомневаюсь, — ответил Тен Эйк. — Лобо мертв. Сунь убил его.

— Папочка! — вскричала Анджела.

— Его смерть, — свирепо сказал Тайрон Тен Эйк, вновь начиная терять самообладание, — станет вторым приятным событием в моей жизни. А первым будет твоя гибель, милая сестричка.

Он вскинул люгер и нацелил его в лицо сестры.

Я опять побежал.