"Бриг «Три лилии»" - читать интересную книгу автора (Маттсон Улле)

Глава пятая Купим белого коня, отец!

На исходе июня, когда зацвел подмаренник, Миккель Миккельсон стал пастухом у Синтора. Овцы — беспокойная скотина, так и норовят перескочить ограду и убежать туда, где овес и клевер. Сорок восемь овец было у богатея Синтора.

В четыре часа утра овец выпускали из загонов. К этому часу Миккель Миккельсон уже должен был находиться на хуторе Синтора, не то сразу поднимался крик:

— Миккель! Хромой Заяц! Да что это, добрые люди, куда же он запропастился? Где Миккель Заяц? Где этот лентяй? Не иначе, плетки захотел!

А Миккель уже бежал через Бранте Клев. В кармане у него лежали два ломтя хлеба с салом. Так уж было условлено, что еда — своя. Кроме обеда: тогда Миккелю давали на кухне картошки с селедкой — что оставалось. Вечером в животе у него пищало так, словно он проглотил свисток.

Но за гривенник в день стоило потерпеть. К счастью, в лесу было много ягод, и с голоду он не умер, только оскомину набил. Гоняясь за овцами, Миккель загорел, стал сильный и ловкий.

Подумать только: сорок восемь овец!

Как-то раз сам богатей Синтор явился верхом на своей Черной Розе проверить стадо. Миккель поклонился так, что ушиб нос о колено. Синтор открыл правый глаз.

— Хорошо смотришь? В клевер не заходят? — спросил он.

— Как шагнут в ту сторону, сразу прутом гоню. — Миккель опять поклонился.

Богатей Синтор открыл левый глаз.

— Это тебя, что ль, Хромым Зайцем прозвали? — спросил он.

Миккель покраснел как рак и на всякий случай еще раз стукнул носом о колено.

— Сын этого мазурика Петруса Юханнеса Миккельсона, кажись? — продолжал богатей Синтор. — Внук старухи Тювесон, что на постоялом дворе живет? Сразу видать, яблоко от яблони недалеко падает. Ты схож с отцом. Он у меня коров пас, до того как дом и семью бросил.

— Ишь ты! — отозвался Миккель, и сердце у него забилось както чудно.

— На Миккельсонов положиться никак нельзя. Если увижу овец в клевере, всыплю так, что запомнишь, — сказал Синтор.

Миккель из красного стал белым.

— Неправда… неправда, что на отца нельзя положиться, — забормотал он. — Он… он еще вернется…

— Как же, как же! — ухмыльнулся богатей Синтор. — Вернется, когда солнце станет редиской, а луна луковицей.

Черная Роза повернулась к Миккелю хвостом, и Синтор пришпорил ее. Миккель онемел. Слезы щипали глаза.

И вдруг в руке у него очутился ком земли. Рраз! Прямо в спину богатею Синтору.

Хоть и толстый он был и тяжелый, а мигом соскочил с седла. И плетку не забыл.

Следующие пять минут никто не захотел бы быть на месте Миккеля Миккельсона. Плетка так и ходила по его спине, удары сыпались градом: «Вот тебе! Вот тебе!» Потом Синтор добавил рукой (плетка поломалась), изругал Миккеля и уволил, не сходя с места. И побрел Миккель домой, перекатывая в кармане последнюю получку пастушонка — гривенник…

Любая другая бабушка стала бы браниться и охать над таким мальчиком.

А бабушка Тювесон сказала только:

— Гляди-ко, как тебе досталось! Ну-ка, спусти штанишки, я мазью помажу. Ишь, как отделал! Сильно бил?

— Сильно, — ответил Миккель и стиснул зубы.

Он не стал передавать, что Синтор говорил про отца.

И про ком тоже не упомянул.

А сказал он вот что:

— Когда отец вернется, купим белого коня, поедем к Синтору и купим весь Бранте Клев, чтобы не кланяться.

Бабушка покачала седой головой и вздохнула:

— Скажи спасибо, если вообще вернется, внучек. Надо же выдумать: белого коня!.. Стой, не дергайся, еще помажу.

Миккель застегнул штаны и побрел на чердак. Там висел на крючке воскресный костюм Петруса Миккельсона — все, что осталось от отца.

Маленькие, засиженные мухами окошки обросли паутиной, и Миккель пробирался наугад. Не дойдя двух шагов до костюма, он почтительно остановился и легонько потер себя сзади.

— Он сильно бил, а я не ревел, — сказал Миккель костюму. — Ни единой слезинки. Когда вернешься, отец, мы им нос утрем! Обещаешь? Всем! И коня купим. Как думаешь, белый конь дороже черного?