"Камикадзе. Эскадрильи летчиков-смертников" - читать интересную книгу автора

Глава 8 Цена суси

Несмотря на постоянные напоминания о том, что мы должны забыть прошлое, через две недели нашим семьям разрешили ненадолго приехать навестить нас. Всего четырнадцать дней минуло с тех пор, как я произнес слова прощания, а казалось, прошла целая вечность. Когда настал час приезда родственников, меня начало трясти. Как давно я их не видел! Сколько всего за это время произошло. Родной дом для меня теперь был словно в тысячах миль отсюда.

Пробило четыре часа. Я ждал в гостевой комнате, где курсантов, словно заключенных, отделяла от их семей специальная перегородка. Я видел, как входили родители ребят, как загорались глаза моих товарищей. Некоторые из них выглядели почти смущенными, нерешительными. Перегородка мешала им проявить более сердечную приветливость и заставляла ограничиваться лишь рукопожатиями.

Прошло полчаса. Мои родственники все еще не приходили. Я начал волноваться. Неужели они не понимали, что у нас был всего лишь один короткий час? Они вообще могли опоздать. С них станется!

Да они вообще могли не прийти. Перепутали день, вот и все. Наверное, я неправильно написал в письме. Я хрустнул пальцами и уставился в пол, затем снова поднял глаза на дверь. На пороге стоял отец в сером костюме. Консервативный цвет его одежды смешивался с нежно-оливковыми оттенками двух легких кимоно, которые виднелись за его спиной. Мама и Томика. Вскоре мы обменялись рукопожатиями, глядя друг другу в глаза. Мама и Томика даже не пытались скрыть свои чувства. Они смотрели на меня, и в их глазах стояли слезы. Я не мог говорить и тоже боролся со слезами. Мне не хотелось проявлять слабость перед отцом, и я закусил губу.

Улыбка папы еще никогда не была такой теплой.

– Как твоя новая жизнь, сынок?

– О… – Я запнулся. – Все хорошо, папа.

В этот момент во мне что-то дрогнуло, и в голове зазвенели слова: «Почему ты врешь? Скажи правду! Расскажи обо всей этой жестокости и беззаконии! Скажи ему, что ты хочешь уехать отсюда. Может, ему что-нибудь удастся сделать…»

Но ведь отец служил в армии. Он наверняка знал, через какие испытания мне приходится проходить. Ведь он в свое время пережил то же самое. Как ему это удалось? Отец прищурил один глаз и приподнял бровь.

– Твой сержант тебя любит? Они такие же добрые и нежные, как твоя мама? Ты прекрасно выглядишь. По-моему, ты даже поправился при таком хорошем питании.

Мое лицо действительно округлилось – распухло после вчерашней игры в «бинта».

– Это не от… – начал я и остановился.

– Темные глаза отца смотрели на меня. Он слегка покачал головой. – Они хорошо с тобой обращаются, Ясуо?

Я улыбнулся:

– Да, спасибо, папа. Хорошо.

Некоторое время мы молчали. Потом Томика нагнулась ко мне и нахмурила брови, глядя в мое лицо, как в зеркало.

– Где ты так оцарапался?

– Ясуо-сан, у тебя синяки под глазами! Тебя бьют! – В голосе мамы прозвучала так хорошо знакомая мне забота.

Во мне началась внутренняя борьба: ребенок почувствовал себя уютно, а во взрослом начало расти необычное раздражение.

– Они обращаются с тобой жестоко! Очень жестоко! – Мама говорила так громко, что я вспыхнул и стал оглядываться по сторонам. Но все вокруг были заняты своими разговорами. – Ясуо-сан… – произнесла мама почти умоляющим тоном, будто я мог что-то предпринять, чтобы изменить свою жизнь.

– Ничего, мама, ничего страшного! – стремительно ответил я.

– Но, Ясуо-сан… твой бедный глазик…

– Ничего, мама! Ничего страшного, – повторил я, почти крича. – Просто я упал. Все скоро заживет!

Я приложил руку к глазам, словно защищая их от яркого солнца. Наступила тишина, в которой слышалось лишь мое прерывистое дыхание. Все это время мама крепко сжимала мою ладонь. В тот момент я любил свою мать сильнее, чем когда-либо.

– Мой сын справится с трудностями сам, – тихо произнес отец. – Он уже стал мужчиной. Он самурай!

Я взглянул на него, провел по лицу кулаком и улыбнулся.

– Мы с твоей сестрой приготовили немного суси, – сказала мама. – Тебе разрешат взять его?

Мама и Томика спрятали еду под широкими поясами на талии. Их суси давно были моим любимым кушаньем.

– Вряд ли нам это разрешат, – ответил я, – но они ничего не узнают, если вы передадите их мне незаметно. Вы принесли рубашки и полотенца?

Мама кивнула и положила на перегородку квадратный сверточек, перевязанный оранжевой веревочкой.

– Просто запихни суси внутрь, – предложил я. – Никто его там не найдет.

Ирония судьбы – через мгновение после того, как мама передала мне сверток, поднялась суматоха. Сержант дал одному из курсантов подзатыльник. Вся семья бедняги в оцепенении наблюдала за сценой.

– Бейте меня! Бейте меня! – взвыла его мать. – Мой сын не виноват! Это я виновата! Он не просил ничего приносить ему!

Подзатыльник не был строгим наказанием, но он оскорбил всех нас. Воскресенье было единственным днем в неделе, когда с нами не полагалось обращаться строго. Это был для нас короткий перерыв, мимолетный момент, когда все вокруг могло быть мирным и безоблачным. Самому сержанту с длинной шеей и лоснящимся надменным лицом было не больше восемнадцати – девятнадцати лет. Он мог спокойно наказать новобранца потом. Как бы я хотел убить сержанта прямо сейчас.

– Поняв, что произошло, моя мама страшно испугалась и потребовала, чтобы я вернул еду. Я какое-то мгновение колебался, но потом во мне разгорелся бунт. – Нет! Вы с Томикой приготовили суси для меня, и я оставлю его у себя.

Моя сестра с тревожным взглядом что-то пробормотала.

– Оставь ему его суси, – сказал отец. – Они не посмеют ударить Кувахару. Пусть еда останется у него.

Спор угас. Вскоре час посещений истек, и женщины снова заплакали.

– Хватит! – приказал отец. – Думаете, мужчине приятно все время видеть слезы? – Он крепко пожал мою руку. – Мы ведь скоро увидимся, когда твоя начальная подготовка закончится, верно?

Я кивнул.

– Мы должны идти.

– Хорошо, – сказал отец. – Осталось недолго, и подготовка доставит тебе настоящую радость. Учись как следует и возвращайся к нам настоящим самураем. Сделай все, чтобы мы гордились тобой, Ясуо.

Я снова кивнул, и мои родные ушли. Отец вышел за дверь, не оглянувшись. Томика посмотрела на меня через плечо. Ее глаза напоминали глаза испуганного олененка. Я неопределенно махнул рукой, и сестра с мамой скрылись за дверью.

Позже в казармах многие ребята лежали на койках – привилегия, предоставлявшаяся нам только по воскресеньям, – и неотрывно смотрели в потолок. Посещение родных не очень-то подняло наш дух. Я видел, как Накамура скорчился на краешке своей койки, положив подбородок на руки. Я подошел и стал смотреть на него, но он ничего не сказал. Решив, что беспокоить приятеля не стоило, я стал медленно бродить по казарме, затем снова остановился около его койки:

– Эй, Накамура! Ты любишь суси?

Едва заметно улыбнувшись, он поднял глаза.

– Тебе тоже принесли?

– Спрятаны под одеялом, – ответил я.

Накамура засмеялся и похлопал по своей койке:

– У меня тоже!

Вскоре мы узнали, что родственники принесли почти всем ребятам какую-то еду – печенье, сладости или булочки. Ока и Ямамото запихнули все под рубашки и сейчас старались понадежнее спрятать свою контрабанду.

– Устроим вечеринку! – воскликнул Ока. – Сегодня после отбоя!

Эта мысль наполнила нас радостью, и мы впервые за две недели весело рассмеялись.

К несчастью, наша радость оказалось недолгой. Вернувшись после ужина, который по воскресеньям устраивали в столовой, мы обнаружили свои койки перевернутыми. Некоторые из нас тревожно зашептались, когда в казарме появился Боров.

– Ох! – невольно воскликнул кто-то.

– «Ох»? – произнес Боров. – Что значит «ох»? – С совершенно обезоруживающим видом он положил руку на плечо Оки. – Что-то пропало?

Ока замер:

– Нет, господин сержант.

– Тогда в чем дело? Почему ты сказал «ох»?

Ока пробормотал в ответ что-то неразборчивое.

– Вы, ребята, уверены, что ничего не пропало? – спросил Боров. – Я чувствую какое-то напряжение. Что-то не так?

– Все в порядке, господин сержант, – отважно выступил вперед Накамура. – Гм. – Боров целую минут ходил взад-вперед, потирая подбородок и наслаждаясь ситуацией. – Неужели вам совсем не нужна моя помощь? – Вдруг без какого-либо предупреждения старший сержант развернулся и указал пальцем на Ямамото: Почему твоя койка вся перевернута?

Ямамото словно воды в рот набрал.

– Очень любопытно, – пробормотал Боров. Он стоял уперев одну руку в бок, а другой опять потирая подбородок. – Странное дело. Я прихожу сюда, надеясь на дружеский прием, и что получаю? Ни одного доброго слова, только холод. Я задаю простой вопрос, но никто мне не отвечает.

Старший сержант плюхнулся на мою койку, едва не разломав ее. Мы уже привыкли к тому, что в нем иногда начинал проявляться актер.

– Посмотри на меня, Кувахара. – Он закрыл лицо руками и стал издавать жалостливые всхлипывания, затем поднял горестный взгляд и простонал: – Кувахара, что все это значит?

– Я… я не знаю, господин сержант…

– Я чужой в собственной семье! Дети! Дети мои, вы совсем забыли свою мамочку? – И Боров снова стал рыдать.

Превосходное представление. Трудно было удержаться, чтобы не рассмеяться, хотя мы знали, что вскоре нас ждут какие-то неприятности.

Наконец Борова утомила его игра, и он со скучающим видом сообщил, что нас придется наказать за то, что мы хотели обмануть своего старшего сержанта. Нас вывели на улицу и выстроили лицом к казарме. Но это было лишь только начало. Потом нас заставили ползти вокруг казармы, повесив на шею связанные форменные ботинки. Таким же образом мы проползли по коридорам, чтобы посетить комнаты сержантов. Каждый по очереди стучал в дверь, получал разрешение войти и переползал через порог, чтобы попросить прощения.

Когда я оказался в комнате Борова, он сидел для пущего эффекта в ярком свете лампы, положив ногу на ногу и держа руки за спинкой кресла. Затянувшись и выпустив дым сигары мне в лицо, старший сержант заметил:

– Разве тебя здесь плохо кормят?

– Нет, господин…

– Тогда почему ты принес еду в казарму, хотя прекрасно знал, что это запрещено?

– Простите, господин старший сержант.

– Смотри на меня, Кувахара, а не в пол. Боюсь, этого извинения недостаточно. – Боров все время пускал мне в лицо волны вонючего табачного дыма. Когда я стал от этого задыхаться, он спросил: – Что с тобой? Ты заболел? Я тебе противен?

Я не успел ничего ответить, и старший сержант продолжил:

– Как я уже говорил, Кувахара, мы не сможем хорошо подготовиться на этой базе – фактически проиграем войну, – если каждый будет нарушать правила, а потом лишь говорить «простите». Нет, нет! Боюсь, я должен наказать тебя за твой обман. Кроме того, я обижен на то, что вы не пригласили меня на свою вечеринку, которую собирались устроить после отбоя. Знаешь, я ведь тоже был когда-то новобранцем. – Боров ударил меня в лицо и вкрадчиво позвал: – Следующий, пожалуйста.

– Благодарю вас за заботу, господин старший сержант, – пробормотал я и пополз к двери. Мои ботинки по-прежнему болтались на шее.