"Шамал. В 2 томах. Т.1. Книга 1 и 2" - читать интересную книгу автора (Клавелл Джеймс)

ГЛАВА 32

Недалеко от Тебриза. 11.49. Эрикки Йокконен поднимался на 206-м на высокий перевал, который в итоге выводил к городу. Ноггер Лейн сидел рядом с ним, Азадэ – сзади. Она была в мешковатой летной куртке, надетой поверх ее горнолыжного костюма, но в большой сумке рядом с ней лежала чадра. «Так, на всякий случай», – сказала она перед отлетом. На голове у нее сидела третья пара наушников, которую Эрикки подогнал под ее размер.

– «Тебриз-1», как слышите меня? – снова повторил он. Они подождали. Ответа не последовало, хотя они находились в зоне уверенного приема. – Может, все ушли, а может, это ловушка, как с Чарли.

– Лучше хорошенько тут все осмотреть перед посадкой, – обеспокоенно заметил Лейн; его глаза внимательно шарили по небу и по земле внизу.

Небо было чистое. Температура упала существенно ниже нуля, горы лежали под тяжелым снежным покровом. Они без всяких проблем дозаправились на складе «Иран Ойл» совсем рядом с Бендер-э-Пехлеви по договоренности с авиадиспетчерской службой Тегерана. «Хомейни всех прижал к ногтю: и диспетчерский центр рвется помогать, и аэропорт снова открыли», – сказал тогда Эрикки, стараясь развеять подавленное настроение, которое довлело над ними всеми.

Азадэ до сих пор не оправилась от потрясения, вызванного новостью о казни Эмира Пакнури за «преступления против ислама» и еще более ужасной вестью о смерти отца Шахразады. «Это убийство, – выпалила она, услышав о случившемся. – Какие преступления он мог совершить, человек, поддерживавший Хомейни и мулл в течение жизни?»

Никто из них никакого ответа не получил. Семье велели забрать тело, и теперь они пребывали в глубоком и смиренном трауре. Шахразада была без ума от горя – дом был закрыт даже для Азадэ и Эрикки. Азадэ не хотела покидать Тегеран, но от отца пришло второе послание Эрикки, повторявшее содержание первого: «Капитан, моя дочь срочно необходима мне в Тебризе». И вот теперь они были почти дома.

Когда-то это был дом, думал Эрикки. Теперь я не уверен.

Рядом с Казвином он пролетел над тем местом, где у его «рейнжровера» опустел топливный бак, и где Петтикин и Ракоци спасли Азадэ и его самого от толпы. «Рейнжровера» нигде не было видно. Потом они пролетели над несчастной деревней, возле которой была устроена дорожная застава и откуда он сбежал, чтобы раздавить толсторожего моджахеда, укравшего их документы. Это безумие – возвращаться сюда, подумал он.

– Мак прав, – умоляла его Азадэ. – Отправляйся в Эль-Шаргаз. Пусть Ноггер довезет меня до Тебриза, а потом назад, чтобы я успела на следующий рейс. Я приеду к тебе в Эль-Шаргаз, что бы ни сказал мой отец.

– Я отвезу тебя домой и привезу назад, – сказал он тогда. – Хватит об этом.

Они вылетели из Дошан-Таппеха сразу после рассвета. База была почти пустой, многие здания и ангары теперь представляли собой лишь выжженные стены, повсюду искореженные самолеты иранских ВВС, грузовики и один обгоревший танк с эмблемой «бессмертных» на броне. Никто не занимался уборкой. Не было ни одного охранника. Люди искали и уносили все, что горело, – мазута по-прежнему почти не было в продаже, как и продовольствия, зато каждый день и каждую ночь происходили новые стычки между «зелеными повязками» и левыми.

Ангар и ремонтная мастерская S-G почти не пострадали. Множество пулевых отверстий в стенах, но ничего не было украдено, и они функционировали более или менее, небольшая команда механиков и административного персонала занималась своими обычными повседневными делами. Выплата части зарплаты за прошлые месяцы из тех денег, которые Мак-Айвер выжал из Валика и других партнеров, послужила магнитом. Мак-Айвер передал немного наличных Эрикки, чтобы заплатить сотрудникам базы «Тебриз-1»: «Начинай молиться, Эрикки! Сегодня у меня назначена встреча в министерстве, чтобы привести в порядок наши финансы и получить причитающиеся нам деньги, – сказал он ему перед самым отлетом, – и возобновить все наши просроченные лицензии. Талбот из посольства устроил ее для меня. Он полагает, что есть более чем хороший шанс, что Базарган и Хомейни сумеют взять ситуацию под контроль и разоружить левых. Нам просто нужно продержаться, не паниковать и не дергаться».

Легко ему говорить, подумал Эрикки.

Они достигли вершины перевала. Эрикки заложил вираж и быстро пошел вниз.

– Вон она, база! – Оба пилота сосредоточились. «Колдун» на мачте был единственным, что шевелилось. Никаких транспортных средств нигде. Ни над одним из трейлеров не поднимался дым. – Дым должен быть. – Он сделал плотный круг на высоте двести метров. Никто не вышел, чтобы встретить их. – Я спущусь пониже.

Они быстро спустились и тут же поднялись. По-прежнему никакого движения внизу, поэтому они вернулись на высоту триста метров. Эрикки ненадолго задумался.

– Азадэ, я мог бы посадить вертолет во дворе перед дворцом или сразу за стенами снаружи.

Азадэ тут же покачала головой.

– Нет, Эрикки, ты знаешь, какие нервные у него охранники, и как… как он чувствительно относится к незваным и неожиданным визитам.

– Но нас-то пригласили, по крайней мере тебя. Приказали, вернее сказать. Мы могли бы подлететь туда, сделать круг, осмотреть все хорошенько, и, если там все в порядке, мы могли бы сесть.

– Мы могли бы приземлиться где-нибудь вдалеке и пройти пешком до…

– Никаких пешком. Только не без оружия. – Ему не удалось раздобыть пистолет в Тегеране. У каждого бандюги его сколько угодно, черт бы их побрал, раздраженно подумал он. Я должен достать себе ствол. Я больше не чувствую себя в безопасности. – Мы подлетим туда, посмотрим, а потом я приму решение. – Он переключился на частоту вышки в Тебризе и вышел на связь. Никакого ответа. Он попробовал связаться еще раз, потом развернулся и полетел в сторону города.

Когда они пролетали над деревней Абу-Мард, Эрикки показал рукой вниз, и Азадэ увидела маленькое здание школы, где она провела столько счастливых часов, поляны рядом с ним и там, у самого ручья, то место, где она впервые увидела Эрикки, и приняла его за лесного великана, и влюбилась в него – чудо из чудес, – чтобы он потом спас ее от жизни, полной мук. Она протянула руку и коснулась его через маленькое окошко в перегородке.

– Ты в порядке? Не замерзла? – Он улыбнулся ей.

– О да, Эрикки. Эта деревня была для нас такой удачей, не правда ли? – Ее рука осталась лежать на его плече. Это прикосновение доставляло удовольствие обоим.

Вскоре они увидели аэропорт и железную дорогу, которая уходила на север к Советскому Азербайджану в нескольких милях отсюда, потом дальше – к Москве; на юго-востоке она изгибалась назад к Тегерану, до которого было триста пятьдесят миль. Город был большой. Теперь они уже могли разглядеть крепость и Голубую мечеть и дымящие трубы сталелитейных заводов, хижины, лачуги и дома, служившие домом шестистам тысячам горожан.

– Смотрите-ка! – Часть здания железнодорожного вокзала горела, дым тяжелыми клубами поднимался в небо. Еще пожары ближе к крепости, и диспетчерская вышка Тебриза по-прежнему молчала, а на летном поле внизу не было заметно никакой активности, хотя там стояло несколько маленьких самолетов для местных рейсов. Зато на военной базе было очень оживленно, грузовики и машины приезжали и уезжали постоянно, но, насколько они могли видеть, ни стрельбы, ни сражений, ни толп народа на улицах не было, все пространство рядом с мечетью было странно пустым. – Я не хочу спускаться слишком низко, – сказал Эрикки, – не хочу искушать какого-нибудь идиота с пальцем на курке.

– Тебе нравится Тебриз, Эрикки? – спросил Ноггер, чтобы скрыть свою тревогу. Он никогда не был здесь раньше.

– Это великолепный город, старый, мудрый, открытый и свободный – самый космополитичный во всем Иране. Я несколько раз чудесно проводил здесь время, еда и выпивка со всего мира, дешево и в изобилии – черная икра и русская водка, копченая лососина из Шотландии, а раз в неделю, в добрые времена, «Эр Франс» привозила свежие французские булки и сыры. Товары из Турции, с Кавказа, британские, американские, японские – все, что душа пожелает. Город знаменит своими коврами, Ноггер, и красотой своих девушек… – Он почувствовал, как рука Азадэ ущипнула его за мочку уха, и рассмеялся. – Это правда, Азадэ, ты сама разве не тебризка? Прекрасный город, Ноггер. Здесь говорят на диалекте фарси, который больше похож просто на турецкий язык. Веками Тебриз был большим торговым центром, частью иранским, частью русским, частью турецким, частью курдским, частью армянским, и всегда оставался бунтарским и независимым, и всегда был предметом вожделения царей, а теперь Советов…

Тут и там группки людей поднимали головы, пристально глядя на них.

– Ноггер, оружие у кого-нибудь видишь?

– Полно, но в нас никто не стреляет. Пока.

Эрикки осторожно обогнул город с края и взял курс на восток. В этом направлении местность поднималась, переходя в тесные предгорья, и там, на вершине холма, стоял опоясанный стеной дворец Горгонов. К нему вела дорога. Она была пуста. Высокие стены заключали внутри много акров земли: сады, ковровую фабрику, гаражи на двадцать машин, крытые загоны для зимующих отар овец, жилые помещения для ста с лишним слуг и охранников, широко раскинувшееся, увенчанное куполом главное здание с его пятьюдесятью комнатами, и небольшую мечеть и крошечный минарет. Несколько машин стояли у главного входа. Эрикки сделал круг на высоте двухсот метров.

– Ничего себе домик, – пораженно пробормотал Ноггер Лейн.

– Он был выстроен для моего прадедушки князем Сергеевым по приказу царей из династии Романовых, Ноггер, в качестве пешкеша, – рассеянно сказала Азадэ, внимательно осматривая территорию внизу. – Это было в 1890 году, когда Романовы уже украли наши кавказские провинции и в очередной раз попытались отделить Азербайджан от Ирана, для чего им нужна была помощь ханов Горгонов. Но наш род всегда был верен Ирану, хотя и старался поддерживать некий баланс. – Она смотрела на дворец внизу. Из главного дома и нескольких флигелей выходили люди – слуги и вооруженные охранники. – Мечеть была построена в 1907 году в ознаменование подписания российско-британского соглашения о разделе ими наших земель и сферах влия… Смотри, Эрикки, по-моему это Наджуд, Фазулия и Зади… и, о, смотри, Эрикки, это же мой брат Хаким! Что он здесь делает?

– Где? А, я вижу его. Не ду…

– Может быть… может быть, Абдолла-хан простил его, – взволнованно произнесла она. – О, как бы это было чудесно!

Эрикки вглядывался в людей внизу. Ее брата он видел всего один раз, на их свадьбе, но он ему очень понравился. Абдолла-хан снял с Хакима изгнание только на тот день, потом отослал его назад в Хой в северной части иранского Азербайджана, недалеко от турецкой границы, где у него были значительные горнодобывающие интересы. «Все, чего Хакиму когда-либо хотелось, это поехать в Париж, чтобы учиться игре на фортепиано, – сказала тогда Азадэ Эрикки. – Но отец и слушать не пожелал, просто проклял его и изгнал за организацию заговора…»

– Это не Хаким, – сказал Эрикки, зрение у него было гораздо острее, чем у жены.

– О! – Азадэ прищурилась от ветра. – О! – Она была так разочарована. – Да-да, ты прав, Эрикки.

– Вон и Абдолла-хан! – Внушительного дородного мужчину с длинной бородой, который вышел из главных дверей в сопровождении двух вооруженных охранников и остановился на ступенях, ни с кем нельзя было спутать. С ним были еще два человека. Все были одеты в толстые длинные пальто от холода. – Кто эти люди?

– Чужие, – ответила она, стараясь преодолеть свое разочарование. – Оружия у них нет, и муллы с ними не видно, значит, это не «зеленые повязки».

– Это европейцы, – сказал Ноггер. – Эрикки, у тебя есть бинокль?

– Нет. – Эрикки перестал кружить, опустился до полутораста метров и завис, пристально вглядываясь в Абдоллу-хана. Он увидел, как тот показал рукой на вертолет, обменялся несколькими фразами с загадочными гостями, потом снова начал наблюдать за вертолетом. Снаружи собралось еще больше ее сестер и родственников, некоторые в чадрах, и слуг – все кутались от холода. Вертолет опустился еще на тридцать метров. Эрикки снял темные очки и головные телефоны и отодвинул назад оконное стекло кабины. Жгучая струя морозного воздуха заставила его охнуть, он высунул голову в окно, чтобы его было хорошо видно, и помахал рукой. Все глаза на земле обратились на Абдоллу-хана. После недолгой паузы хан помахал рукой в ответ. Без радости.

– Азадэ! Сними свои наушники и сделай так же, как я.

Она тут же подчинилась. Некоторые из ее сестер возбужденно замахали ей в ответ. Абдолла-хан никак не отреагировал на ее появление, просто стоял и ждал. Твою мать, подумал Эрикки, потом высунулся из кабины и показал на широкую площадку позади мозаичного замерзшего водоема во дворе перед домом, явно спрашивая разрешения сесть. Абдолла-хан кивнул и показал туда рукой, отдал короткое распоряжение охранникам, потом повернулся на каблуках и вошел в дом. Двое гостей последовали за ним. Один охранник остался. Он спустился по ступеням к месту посадки, проверяя на ходу, исправно ли работает его автоматическая винтовка.

– Нет ничего лучше дружелюбного приема, – пробормотал Ноггер.

– Не волнуйся, Ноггер, – сказала Азадэ с нервным смешком. – Я выйду первой, Эрикки, будет безопаснее, если я выйду первой.

Они тут же приземлились. Азадэ открыла свою дверь и вышла, чтобы поприветствовать сестер и мачеху, третью жену отца, которая была моложе ее. Его первая жена, Ханша, была одного с ним возраста, но теперь была прикована к постели и никогда не покидала своей комнаты. Его вторая жена, мать Азадэ, умерла много лет назад.

Охранник остановил Азадэ. Вежливо. Эрикки задышал свободнее. Они были слишком далеко, чтобы он мог слышать, о чем шла речь, – да и в любом случае ни он, ни Ноггер не говорили ни на фарси, ни на турецком. Охранник сделал жест в сторону вертолета. Она кивнула, потом повернулась и махнула рукой, подзывая их. Эрикки и Ноггер закончили остановку двигателей, следя за охранником, который с серьезным лицом наблюдал за ними.

– Ты же оружие любишь так же сильно, как и я, Эрикки? – проговорил Ноггер.

– Еще сильнее. Но этот человек, по крайней мере, профессионал, он умеет им пользоваться – кто меня пугает, так это любители. – Эрикки вынул блок прерывателей сети и сунул в карман ключ зажигания.

Они пошли присоединиться к Азадэ и ее сестрам, но охранник встал у них на пути. Азадэ крикнула им:

– Он говорит, что мы должны немедленно пройти в Зал для приемов и там подождать. Пожалуйста, идите за мной.

Ноггер шел последним. На глаза ему попалась одна из красавиц сестер, и он улыбнулся про себя, взлетев по лестнице через ступеньку.

Зал для приемов был огромным и холодным, по нему гуляли сквозняки, и в воздухе пахло сыростью; зал был обставлен тяжелой викторианской мебелью со множеством ковров и подушек на полу и старомодными водяными батареями-обогревателями. Азадэ поправила волосы перед одним из зеркал. Ее лыжный костюм был модным и элегантным. Абдолла-хан никогда не требовал, чтобы его жены, дочери или служанки носили чадру, он не одобрял ношение чадры. Тогда почему Наджуд сегодня вышла в чадре? – спросила себя Азадэ, нервничая все больше. Слуга принес чай. Они прождали полчаса, потом в зал вошел другой охранник и что-то сказал Азадэ. Она сделала глубокий вдох.

– Ноггер, тебе нужно будет подождать здесь, – сказала она. – Эрикки, мы с тобой пойдем с этим охранником.

Эрикки пошел за ней следом, напряженный, но уверенный, что вооруженное перемирие, заключенное им с Абдоллой-ханом, выдержит эту встречу. Прикосновение ножа пукко к спине добавляло ему спокойствия. Охранник открыл дверь в конце коридора и знаком показал им, чтобы они прошли вперед.

Абдолла-хан полулежал на ковре лицом к двери, опершись спиной на подушки; позади него стояли охранники, комната была богато обставлена в викторианском стиле, выглядела очень официальной – и какой-то упадочной и грязной. Два незнакомых человека, которых они видели на ступенях дворца, сидели рядом с ним скрестив ноги. Один был европейцем, крупным, хорошо сохранившимся мужчиной лет под семьдесят, с тяжелыми плечами и светлыми глазами, смотревшими с дружелюбного славянского лица. Второй был моложе, лет тридцати с небольшим; черты его лица были азиатскими и кожа имела желтоватый оттенок. Оба гостя были в зимних костюмах из плотной шерсти. Настороженность Эрикки тут же подскочила, и он остановился у дверей, пока Азадэ прошла к отцу, опустилась перед ним на колени, поцеловала его толстые, унизанные перстнями руки и благословила его. Бесстрастным жестом отец предложил ей сесть сбоку и уставился своими темными, почти черными глазами на Эрикки, который вежливо приветствовал его, но остался стоять рядом с дверью. Пряча свой стыд и страх, Азадэ снова села на колени, опустившись на ковер лицом к нему. Эрикки заметил, как оба гостя окинули ее оценивающе одобрительным взглядом, и его температура поднялась еще на градус. Молчание сгущалось.

Рядом с ханом стояло блюдо с пахлавой, маленькими квадратиками медовых турецких сладостей, которые он обожал, и он время от времени выбирал себе кусочек, сверкая перстнями.

– Итак, – заговорил он суровым тоном, – похоже, ты убиваешь людей без разбора, как бешеный пес.

Глаза Эрикки сузились, но он не сказал ни слова.

– Ну?

– Если я убиваю, то не как бешеный пес. И кого же это я, как предполагается, убил?

– Старика в толпе недалеко от Казвина ударом локтя, проломившим ему грудь. Есть свидетели. Потом трех человек в машине и одного снаружи, он был видным борцом за свободу. Там тоже были свидетели. Дальше по дороге пятеро убитых и еще больше раненых после спасательного рейда вертолета. Опять есть свидетели. – Снова молчание. Азадэ сидела не шевелясь, хотя в лице у нее не было ни кровинки. – Итак?

– Если есть свидетели, то вы тогда знаете и то, что мы мирно пытались проехать в Тегеран, мы не были вооружены, на нас набросилась толпа, и если бы не Чарли Петтикин и не Ракоци, мы, вероятно, были… – Эрикки на мгновение замолк, заметив взгляд, которым внезапно обменялись между собой незнакомцы. Потом, еще более осторожно, он продолжил: – Мы, вероятно, были бы мертвы. У нас не было оружия, у Ракоци оно было, в нас стреляли первыми.

Абдолла-хан тоже заметил перемену в лицах людей, сидевших рядом с ним. Он задумчиво перевел взгляд на Эрикки.

– Ракоци? Тот же самый, что и в истории об исламско-марксистском мулле и людях, которые напали на вашу базу? Советский мусульманин?

– Да. – Эрикки тяжелым взглядом окинул незнакомцев. – Агент КГБ, который заявил, что он из Грузии, из Тбилиси.

Абдолла-хан улыбнулся одними уголками губ.

– КГБ? Откуда ты знаешь?

– Я достаточно повидал их, чтобы знать. – Оба незнакомца смотрели на него; тот, что был постарше, дружелюбно улыбался, и от этой улыбки у Эрикки мурашки пробежали по коже.

– Этот Ракоци, как он оказался в вертолете? – спросил хан.

– Он захватил капитана Петтикина на моей базе в прошлое воскресенье. Петтикин – один из наших пилотов, он прилетел в Тебриз, чтобы забрать нас, Азадэ и меня. Мое посольство пригласило меня по поводу моего паспорта; это было в тот день, когда большинство правительств, включая мое, приказали всем иностранцам, чье пребывание здесь не являлось необходимостью, покинуть Иран, – сказал Эрикки, без труда вставляя это преувеличение. – В понедельник, когда мы тронулись отсюда, Ракоци заставил Петтикина отвезти его в Тегеран на вертолете. – Он кратко рассказал о том, что произошло. – Если бы он не заметил финский флаг на крыше машины, мы были бы мертвы.

Человек с азиатскими чертами лица мягко рассмеялся.

– Это было бы огромной потерей, капитан Йокконен, – сказал он по-русски.

Тот, что был постарше, со славянской внешностью, спросил на безукоризненном английском:

– Этот Ракоци, где он сейчас?

– Не знаю. Где-то в Тегеране. Могу я спросить, кто вы? – Эрикки пытался выиграть время и не ждал, что ему ответят. Он хотел определить, был Ракоци врагом или другом этих двоих, явно советских, явно из КГБ или ГРУ, тайной армейской полиции.

– Пожалуйста, как его звали по имени? – спросил старший приятным голосом.

– Федор, как и венгерского революционера. – Эрикки не заметил никакой новой реакции и мог бы продолжать, если бы не был слишком умен, чтобы сообщать какую бы то ни было информацию КГБ ил ГРУ. Азадэ сидела на коленях на ковре с прямой спиной, неподвижная, сложив руки на коленях, ее губы алели на бледном лице. Внезапно Эрикки стало очень страшно за нее.

– Ты признаешь, что убил этих людей? – проговорил хан и съел еще один кусочек пахлавы.

– Я признаю, что убил людей около года назад, чтобы спасти вам жизнь, ваше высочество, и…

– И свою собственную! – сердито оборвал его Абдолла-хан. – Убийцы прикончили бы и тебя тоже. Это была воля Бога, что мы остались живы.

– Я не начинал той драки и не искал ее. – Эрикки старался подбирать слова с большой осмотрительностью, чувствуя себя поглупевшим, уязвимым и ни на что не годным. – Если я и убил тех остальных, то сделал это не по своей воле, а лишь затем, чтобы защитить вашу дочь и мою жену. Наши жизни были в опасности.

– А, ты считаешь, у тебя есть право убивать всякий раз, когда полагаешь, что твоей жизни угрожает опасность?

Эрикки видел, как кровь бросилась в лицо хану, видел, как оба советских гостя наблюдают за ним, и подумал о своем собственном наследии и рассказах своего деда о старых временах в северных краях, когда по земле ходили великаны, и тролли и гули не были просто мифическими существами, о стародавних временах, когда земля была чистой, и зло знали как зло, а добро как добро, и зло не могло спрятаться под его маской.

– Если жизни Азадэ или моей будет грозить опасность, я убью любого, – произнес он ровным голосом.

Трое мужчин на ковре почувствовали себя так, словно их пронизал ледяной холод. Азадэ пришла в ужас от этой угрозы, а охранники, не говорившие ни по-английски, ни по-русски, шевельнулись, уловив в его словах холодную жестокость.

Вена на лбу Абдоллы-хана пошла узелками.

– Ты отправишься с этим человеком, – мрачно сказал он. – Ты отправишься с этим человеком и сделаешь все, что он скажет.

Эрикки посмотрел на человека с азиатскими чертами.

– Что вам нужно от меня?

– Только ваш опыт пилота и ваш 212-й, – ответил тот не без дружелюбия по-русски.

– Извините, 212-й проходит плановую проверку после полуторы тысяч часов полетов, а я работаю на S-G и «Иран Лес».

– 212-й полностью собран и уже прошел наземную проверку вашими механиками, а «Иран Лес» передала вас в… передала вас мне.

– Чтобы делать что?

– Летать, – раздраженно сказал человек. – У вас что, со слухом не в порядке?

– Нет, а вот у вас, похоже, да.

Воздух с шипением вырвался меж губ азиата. Тот, что был старше, улыбнулся странной улыбкой. Абдолла-хан повернулся к Азадэ, и она едва не дернулась от страха.

– Ступай к ханум и засвидетельствуй ей свое почтение!

– Да… да… отец, – запинаясь, пробормотала она и вскочила на ноги. Эрикки сделал в ее сторону полшага, но охранники были наготове, один из них держал его под прицелом, и Азадэ сказала, чуть не плача: – Нет, Эрикки, это… мне… я должна идти… – Она выбежала, прежде чем он успел остановить ее.

Человек с азиатскими чертами лица нарушил молчание:

– Вам нечего бояться. Нам просто нужны ваши навыки.

Эрикки не ответил ему, уверенный, что его держат на поводке, что они оба, и он, и Азадэ, попались в ловушку и погибли, зная, что если бы в комнате не было охранников, он бы сейчас напал безо всяких колебаний, убил бы Абдоллу-хана и, вероятно, и этих двоих тоже. Три человека на ковре понимали это.

– Почему вы посылали за моей женой, ваше высочество? – спросил он тем же спокойным голосом, зная теперь ответ. – Вы прислали две записки.

Абдолла-хан ответил с издевкой:

– Для меня она не представляет никакой ценности, но она представляет ценность для моих друзей: чтобы заполучить тебя сюда и заставить хорошо вести себя. И, клянусь Аллахом и Пророком, ты будешь себя хорошо вести. Ты сделаешь то, что нужно этому человеку.

Один из охранников чуть-чуть шевельнул своим короткоствольным автоматом, и произведенный им шум эхом прокатился по комнате. Человек с азиатскими чертами поднялся.

– Сначала ваш нож, пожалуйста.

– Вы можете подойти и забрать его. Если он вам серьезно нужен.

Человек заколебался. Абдолла-хан вдруг расхохотался. Его смех был жестоким и резанул по всем ним.

– Нож вы ему оставите. Это сделает вашу жизнь более интересной. – Он повернулся к Эрикки. – Было бы мудро проявлять послушание и вести себя хорошо.

– Было бы мудро отпустить нас с миром.

– Вы бы хотели видеть вашего второго пилота подвешенным за большие пальцы? – Глаза Эрикки сделались еще более стеклянными. Пожилой гость нагнулся и зашептал что-то на ухо хану, не сводившему глаз с Эрикки. Рука хана поигрывала украшенным каменьями кинжалом. Когда человек закончил говорить, он кивнул. – Эрикки, ты скажешь своему второму пилоту, что он тоже должен быть послушным, пока находится в Тебризе. Мы отошлем его на базу, но твой маленький вертолет останется здесь. Пока что. – Он жестом показал человеку с азиатскими чертами, что тот может идти.

– Меня зовут Чимтарга, капитан. – Человек был намного ниже Эрикки ростом, но сложения был крепкого, с широкими плечами. – Сначала мы от…

– Чимтарга – название горы к востоку от Самарканда. Как ваше настоящее имя? И звание?

Человек пожал плечами.

– Мои предки ходили в поход с Тимуром, Тамерланом, монголом, которому нравилось сооружать горы из черепов. Сначала мы отправимся на вашу базу. Поедем на машине. – Он прошел мимо финна к двери и открыл ее, но Эрикки не двинулся с места, продолжая смотреть на хана.

– Сегодня вечером я хочу увидеть свою жену.

– Ты увидишь ее, когда… – Абдолла-хан замолчал, когда пожилой гость опять наклонился к нему и что-то прошептал на ухо. Снова Абдолла-хан кивнул: – Хорошо. Да, капитан, ты увидишь ее сегодня вечером и потом каждый второй вечер. При условии… – Он не стал договаривать.

Эрикки круто повернулся и вышел.

Когда дверь закрылась за ним, напряжение в комнате спало. Пожилой весело хмыкнул:

– Ваше высочество, вы были великолепны, великолепны, как всегда.

Абдолла-хан покрутил левым плечом, боль в пораженном артритом суставе донимала его.

– Он будет послушным, Петр, – сказал он, – но только пока моя непослушная и неблагодарная дочь остается у меня под рукой.

– С дочерьми всегда трудно, – согласился Петр Олегович Мзитрюк. Он пришел с севера, из-за границы, из Тбилиси – Тифлиса.

– Нет, Петр. Остальные послушны и не причиняют мне хлопот, только эта. Она бесит меня больше, чем можно выразить словами.

– Тогда отошли ее, как только финн выполнит все, что от него требуется. Отошли их обоих. – Его светлые глаза прищурились на добром лице, и он благодушно добавил: – Будь я лет на тридцать помоложе, а она свободна, я бы обратился к тебе с просьбой позволить мне снять это бремя с твоих плеч.

– Если бы попросил об этом до того, как появился этот сумасшедший, то смог бы забрать ее с моим благословением, – с досадой произнес Абдолла-хан, хотя он отметил про себя прятавшуюся за этими словами надежду, скрыл свое удивление и отложил в сторону, чтобы обдумать впоследствии. – Я жалею, что отдал ее ему, – я думал, она и его доведет до сумасшествия, – жалею, что поклялся перед Богом сохранить ему жизнь. Это была минута слабости.

– Может быть, и нет. Великодушным быть хорошо, иногда. Он действительно спас тебе жизнь.

– Иншаллах! Это был Божий промысел, он оставался всего лишь орудием.

– Разумеется, – успокаивающе проговорил Мзитрюк. – Разумеется.

– Этот человек – дьявол, не верующий в Бога дьявол, от которого разит кровожадностью. Если бы не мои охранники… ты и сам все видел… мы бы дрались за свою жизнь.

– Нет, только не пока она находится в твоей власти и ты можешь поступить с ней… неподобающе. – Петр улыбнулся странной улыбкой.

– Если Богу будет угодно, скоро оба они окажутся в аду, – сказал хан, все еще в ярости от того, что ему пришлось оставить Эрикки в живых, дабы помочь Петру Олеговичу Мзитрюку, когда он мог бы отдать его левым моджахедин и таким образом избавиться от него раз и навсегда.

Мулла Махмуд, один из лидеров тебризской организации исламо-марксистских моджахедов, которые напали на базу, пришел к нему два дня назад и рассказал о том, что произошло у дорожной заставы.

– Вот их документы в качестве доказательства, – с вызовом сказал он, – и этого чужеземца, который должен быть агентом ЦРУ, и госпожи, вашей дочери. Как только он вернется в Тебриз, он предстанет перед судом нашего комитета, мы вынесем ему приговор, отвезем в Казвин и предадим казни.

– Клянусь Пророком, вы этого не сделаете. Не раньше, чем я дам свое разрешение, – повелительно произнес хан, забирая документы. – Этот бешеный пес-чужеземец женат на моей дочери, он не из ЦРУ, и он под моей защитой, пока я ее не сниму, и если вы тронете хоть один мерзкий рыжий волосок на его голове, будете преследовать его или что-то сделаете с базой, пока я не дам на это согласия, я прекращу всю свою тайную поддержку, и тогда ничто не помешает «зеленым повязкам» выбросить всех левых из Тебриза! Он будет отдан вам, когда так решу я, а не вы. – Мулла, нахмурившись, ушел, и Абдолла тут же добавил Махмуда в список своих самых неотложных проблем. Внимательно просмотрев документы, он обнаружил среди них паспорт Азадэ, а также удостоверения и другие разрешения и пришел в восторг, потому что они давали ему дополнительную власть над ней и над ее мужем.

Да, подумал он, глядя на своего советского гостя, теперь она сделает все, что я от нее потребую. Все. – На все воля Аллаха, но она скоро может остаться вдовой.

– Будем надеяться, что не слишком скоро! – Смех Мзитрюка был добрым и заразительным. – Не раньше, чем ее муж завершит свое задание.

Абдолла-хан был согрет присутствием этого человека и его мудрыми советами и был доволен тем, что Мзитрюк выполнит то, что от него требуется. Но и в этом случае мне нужно быть таким кукловодом, каким я еще никогда не был, если я хочу выжить и хочу, чтобы выжил Азербайджан.

Во всем остане и в Тебризе ситуация теперь сложилась очень хрупкая: всевозможные бунты и восстания, вооруженная борьба одних группировок с другими, десятки тысяч советских солдат, сосредоточенных у самой границы. И танки. И ничего между ними и заливом, что могло бы остановить их. Кроме меня, подумал он. А как только они завладеют Азербайджаном – Тегеран, как история доказывала это раз за разом, не умеет защищаться, – весь Иран упадет к ним в руки, как то гнилое яблоко, о котором говорил Хрущев. А вместе с Ираном – Персидский залив, нефть мира и Ормуз.

Ему хотелось выть от ярости. Да проклянет Аллах шаха, который не пожелал слушать, не пожелал ждать, которому двадцать лет назад не хватило ума раздавить в зародыше мелкое восстание, поднятое муллами, и отправить аятоллу Хомейни в преисподнюю, как я советовал, и который поставил под угрозу достижение такого положения вещей, при котором мы бы неоспоримо, непобедимо и неотвратимо держали бы за горло весь мир за пределами России, царской или советской – нашего настоящего врага.

Мы были так близко: США ели у нас с рук, ублажали нас и совали нам в руки свое самое современное оружие, умоляя нас играть в заливе роль полицейского с большой дубинкой и таким образом подчинить себе подлых арабов, впитать их нефть, сделать вассалов из них и их засиженных мухами, гнусных суннитских эмиратов от Саудовской Аравии до Омана. Мы могли бы подмять под себя Кувейт за один день, Ирак – за неделю, саудовские и эмиратские шейхи бросились бы спасаться в своей пустыне, вопя о пощаде! Мы могли получить любые технологии, какие только душе угодно, любые корабли, авиацию, танки, оружие – только попроси. Даже бомбу, клянусь Аллахом! – наши реакторы германского производства сделали бы нам ее!

Мы были так близко к исполнению воли Аллаха, мы – шииты Ирана с нашим непревзойденным интеллектом, нашей древней историей, нашей нефтью и нашим господством над Ормузским проливом, которые в конце концов должны были поставить всех людей левой руки на колени. Так близко к тому, чтобы получить Иерусалим и Мекку, контроль над Меккой – святая святых.

Так близко к тому, чтобы быть первыми на Земле, исполнить наше заветное право, а теперь, теперь все висит на волоске, и нам приходится начинать сначала, снова хитрить и обводить вокруг пальца этих сатанистских варваров с севера – и все из-за одного человека.

Иншаллах, подумал он, и часть его гнева улетучилась. Но и в этом случае, не будь в комнате Мзитрюка, он бы рвал и метал, и избил бы кого-нибудь, не важно кого. Но Мзитрюк был здесь, и с ним надо было разбираться, устраивать проблемы Азербайджана, поэтому он подчинил себе свой гнев и задумался над следующим ходом. Его пальцы подобрали последний кусочек пахлавы и отправили его в рот.

– Ты бы хотел жениться на Азадэ, Петр?

– Ты пожелал бы меня, который старше тебя, себе в зятья? – спросил тот с презрительным смешком.

– Если бы на то была воля Аллаха, – ответил хан с выверенной долей искренности и улыбнулся про себя, ибо заметил искру, вдруг вспыхнувшую в глазах своего друга, искру, которая тут же погасла. Стало быть, подумал он, едва увидев ее, ты ее захотел. Теперь, если бы я действительно отдал ее тебе, когда с этим монстром будет покончено, что бы это мне дало? Много всего! Ты – завидный жених, ты влиятелен, политически это было бы мудро, очень мудро, и ты бы вколотил в нее ума и поступал бы с ней так, как с ней следует поступать, а не как этот финн, который с нее пылинки сдувает. Ты был бы орудием моей мести ей. Преимуществ много…

Три года назад Петр Олегович Мзитрюк стал владельцем огромной дачи и земель, принадлежавших его отцу – тоже старому другу Горгонов – недалеко от Тбилиси, где Горгоны в течение поколений поддерживали очень важные деловые связи. С тех пор Абдолла-хан очень близко узнал его, останавливаясь на этой даче во время своих многочисленных деловых поездок. Он обнаружил, что Петр Олегович, как все русские, был скрытен и информацией делился скупо. Но, в отличие от большинства, был всегда готов помочь, держался крайне дружелюбно и был могущественнее любого советского функционера, которого он знал: вдовец с дочерью, вышедшей замуж, сыном, который служил на флоте, внуками – и редкими привычками. Он жил один на этой огромной даче, за исключением слуг и странно красивой, странно злобной русской евроазиатки по фамилии Вертинская, женщины лет под сорок, которую он показал ему дважды за эти три года, почти как уникальное сокровище из частной коллекции. Она показалась Абдолле-хану отчасти рабыней, отчасти пленницей, отчасти собутыльницей, отчасти шлюхой, отчасти садисткой, отчасти дикой кошкой.

– Почему ты просто не убьешь ее и не покончишь со всем этим, Петр? – спросил он его однажды после дикой, яростной ссоры, вспыхнувшей за столом, когда Мзитрюк настоящей плеткой погнал ее из комнаты, а женщина плевалась, ругалась, царапалась и дралась, пока слуги не выволокли ее вон.

– Нет… пока еще нет, – сказал тогда Мзитрюк; его руки дрожали, – она слишком… слишком ценная вещь.

– А, да… да, теперь я понимаю, – ответил Абдолла-хан, тоже испытывая возбуждение; почти то же самое он чувствовал по отношению к Азадэ – нежелание выбросить такой предмет, пока она не была подчинена его воле окончательно, по-настоящему унижена, пока не ползала у ног, – и он вспомнил, как позавидовал Мзитрюку, что Вертинская была наложницей, а не дочерью, и поэтому окончательный акт мести с ней можно было довести до конца.

Будь проклята эта Азадэ, подумал он. Будь проклята за то, что оказалась живым воплощением своей матери, которая доставляла мне такое наслаждение, за то, что постоянно напоминает мне о моей утрате. Она и ее проклятый брат, оба – копии своей матери лицом и манерами, но не по качеству, ибо та была подобна гурии из Эдемского сада. Я-то думал, что оба наши ребенка любят и почитают меня, но нет, едва Нафала переселилась в рай, их подлинная сущность вышла наружу. Я знаю, что Азадэ планировала со своим братом убить меня – разве у меня нет доказательств этого? О Аллах, как бы я хотел избить ее так же, как Петр избивает свою немезиду, но я не могу, не могу. Каждый раз, когда я поднимаю на нее руку, чтобы ударить ее, я вижу перед собой свою возлюбленную. Да проклянет Аллах Азадэ на веки вечные…

– Успокойся, – мягко проговорил Мзитрюк.

– Что?

– Ты выглядел таким расстроенным, мой друг. Не волнуйся, все будет хорошо. Ты найдешь способ изгнать ее из себя.

Абдолла-хан тяжело кивнул.

– Ты знаешь меня слишком хорошо. – Это так, подумал он, приказывая принести чаю себе и водки Мзитрюку, единственному человеку, с которым он чувствовал себя легко.

Интересно, кто ты на самом деле, думал он, наблюдая за ним. В прошлые годы, еще при жизни твоего отца на даче, где мы познакомились, ты говорил, что приезжал туда в отпуск, но никогда не говорил, откуда именно или где ты работал, и мне так и не удалось это выяснить, как я ни старался. Поначалу я полагал, что это была Красная Армия, потому что однажды, напившись, ты сказал мне, что был командиром танка во время Второй мировой, прошел от Севастополя до Берлина. Но потом я изменил свое мнение и подумал, что ты и твой отец относились скорее к КГБ или ГРУ, потому что никто в целом СССР не удалялся на покой на такую дачу и с такими землями в Грузии, лучшем месте во всей империи, если не располагал особыми знаниями и влиянием. Ты теперь говоришь, что вышел на пенсию, – чем же ты занимался?

Экспериментируя в первые дни, чтобы установить объем влияния Мзитрюка, Абдолла-хан упомянул однажды тайную ячейку коммунистической партии Туде в Тебризе, которая готовила заговор с целью убить его; он хотел бы, чтобы ячейку ликвидировали. Это было правдой лишь отчасти; подлинная причина заключалась в том, что сын человека, которого он тайно ненавидел, но на которого не мог напасть открыто, входил в состав этой группы. Не прошло и недели, как все их головы торчали на кольях рядом с мечетью с табличкой ТАК ПОГИБНУТ ВСЕ ВРАГИ АЛЛАХА, и Абдолла-хан пролил холодные слезы на похоронах и хохотал наедине с собой. То, что Петр Мзитрюк имел власть уничтожить одну из их собственных ячеек, было проявлением подлинной власти, а также, как знал Абдолла-хан, являлось мерилом его собственного значения для них.

Он взглянул на гостя.

– На какое время вам понадобится финн?

– Несколько недель.

– Что, если «зеленые повязки» не разрешат ему летать или перехватят его?

Мзитрюк пожал плечами.

– Будем надеяться, что он выполнит свое задание. Сомневаюсь, что останутся уцелевшие – он или Чимтарга, – если их найдут по эту сторону границы.

– Хорошо. А теперь, возвращаясь к тому, о чем мы говорили, когда нас прервали: вы согласны не оказывать массированной поддержки Туде здесь, покуда американцы сюда не полезут, и если Хомейни не запустит программу по ее ликвидации?

– Азербайджан всегда находился в рамках наших интересов. Мы всегда говорили, что он должен стать независимым государством, – он имеет более чем достаточно богатств, влияния, природных ископаемых и нефти, чтобы быть самодостаточным, и… – Мзитрюк улыбнулся, – просвещенных лидеров. Ты мог бы поднять знамя, Абдолла, я уверен, ты получишь всю необходимую поддержку, чтобы стать президентом – и наше немедленное признание.

После чего меня убьют на следующий же день, пока танки будут с грохотом ползти через границу, сказал себе Абдолла-хан безо всякой обиды. О нет, мой милый друг, залив – слишком большой соблазн даже для тебя.

– Это замечательная мысль, – искренне согласился он, – но мне понадобится время. А пока могу я рассчитывать также на то, что коммунистическая Туде повернет свое оружие против повстанцев?

Улыбка на лице Петра Мзитрюка осталась той же, но что-то поменялось в выражении глаз.

– Для Туде было бы странным напасть на своих сводных братьев. Исламо-марксизм имеет много последователей среди интеллектуалов-мусульман – я слышал, даже ты их поддерживаешь.

– Я согласен, что в Азербайджане необходимо поддерживать некое равновесие. Но кто приказал левым захватить летное поле? Кто приказал им напасть на наш железнодорожный вокзал и сжечь его? Кто приказал взорвать нефтепровод? Ясно, что не кто-то из разумных людей. Я слышал, это был мулла Махмуд из мечети Хаджста. – Он внимательно вглядывался в Петра. – Один из ваших.

– Никогда о нем не слышал.

– А, – произнес Абдолла-хан с напускной веселостью, не веря ему. – Я рад, Петр, потому что это лже-мулла, он даже не истинный исламо-марксист, просто подстрекатель. Это он напал на базу Йокконена. К сожалению, на его стороне пять сотен бойцов, таких же недисциплинированных. И деньги неизвестно откуда. И помощники вроде Федора Ракоци. Что это имя означает для тебя?

– Немного, – тут же ответил Петр, и улыбка, и голос его не изменились, он был слишком умен, чтобы избежать ответа на этот вопрос. – Инженер-нефтепроводчик из Астары на границе, один из наших советских мусульман, который, как полагают, вступил в моджахеды в качестве борца за свободу, безусловно, без какого-либо разрешения или одобрения.

Лицо Петра оставалось бесстрастным, но про себя он ругался последними словами; ему хотелось кричать. Сын, мой сын, неужели ты нас предал? Тебе было поручено шпионить, проникнуть в ряды моджахедов и вернуться с информацией, и все! И в этот раз тебя послали попытаться завербовать этого финна, потом отправиться в Тегеран и там мобилизовать студентов университета, а не объединяться с этим муллой, этой бешеной собакой, и не нападать на аэродромы или расстреливать какую-то мразь возле дороги. Ты что, с ума сошел? Тупой идиот, а если бы тебя ранили и ты бы попался? Сколько раз я говорил тебе, что они – и мы – способны со временем расколоть кого угодно, выпотрошить из него или из нее все секреты? Глупо так рисковать! Финн временно важен, но не настолько, чтобы не подчиняться приказам, рисковать своим будущим, будущим своего брата – и моим!

Если сын под подозрением, под подозрением и его отец. Если под подозрением отец, под подозрением вся семья. Сколько раз я говорил тебе, что КГБ работает по правилам, уничтожает тех, кто не подчиняется правилам, кто думает сам, идет на риск и превышает инструкции.

– Этот Ракоци значения не имеет, – ровно произнес он. Спокойно, приказал он себе, начиная про себя свою литанию. Тревожиться не о чем. Ты знаешь слишком много секретов, чтобы тебя могли тронуть. Как и мой сын. Он хороший сотрудник, они наверняка ошибаются на его счет. Он прошел многократные проверки, проведенные тобой и другими экспертами. Ты в безопасности. Ты силен, твое здоровье с тобой, ты можешь избить и взять эту маленькую красавицу Азадэ и при этом изнасиловать Вертинскую в тот же день. – Значение имеет то, что ты – фокусная точка всего Азербайджана, мой друг, – сказал он тем же успокаивающим тоном. – Ты получишь всю необходимую тебе поддержку, и твои взгляды на исламских марксистов достигнут нужного источника. Равновесие, которое тебе требуется, ты получишь.

– Хорошо, я буду на это рассчитывать, – сказал хан.

– Тем временем, – продолжил Мзитрюк, возвращаясь к главной причине своего неожиданного визита сюда. – Как быть с тем британским капитаном? Ты сможешь нам помочь?

Позавчера у себя дома под Тбилиси он получил сверхсекретный и сверхсрочный телекс из Центра, в котором ему сообщали, что тайный пункт радиолокационного наблюдения ЦРУ на северном склоне Сабалана был взорван диверсантами как раз перед тем, как туда прибыли дружественные местные команды, посланные забрать оттуда все шифровальные книги, шифровальные машины и компьютеры. «Немедленно проведите личную встречу с Иванычем» – говорилось далее в телексе, используя конспиративное имя Абдоллы-хана. – «Сообщите ему, что диверсантами были британцы – капитан и два гуркхи – и агент ЦРУ, американец Роузмонт (кодовое имя Абу Курд), проводником у которых был один из наших наемников, убитый ими до того, как он успел привести их в засаду. Один солдат и агент ЦРУ были убиты во время побега, и двое уцелевших диверсантов, как предполагается, движутся в сторону сектора Иваныча – договоритесь с ним о сотрудничестве. Секция 16/а. Подтвердите получение». Команда «Секция 16» означала: данный человек или люди являются противником первоочередной важности, их необходимо перехватить, задержать и доставить для допроса любыми необходимыми средствами. Добавленное «/а» означало: если это невозможно осуществить, они должны быть уничтожены в обязательном порядке.

Мзитрюк пригубил водки, ожидая.

– Мы были бы признательны за помощь.

– Моя помощь всегда в вашем распоряжении, – сказал Абдолла. – Но найти в Азербайджане двух опытных диверсантов, которые к этому времени уже наверняка переоделись под местных жителей, почти невозможно. У них обязательно будут конспиративные дома, куда они могут обратиться, – в Тебризе есть британское консульство, – и в горах есть десятки путей, которые выведут их к Тебризу, минуя нас. – Он встал, подошел к окну и долго смотрел в него. Отсюда ему был виден 206-й, стоявший на переднем дворе под охраной. День все еще был безоблачным. – Если бы я руководил этой операцией, я бы притворился, что направляюсь в Тебриз, но потом я вернулся бы назад и выбрался из гор через Каспий. Как они пробрались сюда?

– Каспий. Но их выследили на этом пути. Два тела были найдены в снегу, и следы двух остальных ведут в этом направлении.

Провал Сабаланской операции вызвал дрожь гнева по всей цепочке до самого верха. То, что столько сверхсекретного оборудования ЦРУ находилось так близко, совсем под рукой, много лет служило магнитом для попыток тайного приобретения и проникновения. За последние две недели информация о том, что некоторые из пунктов радиолокационного наблюдения были эвакуированы, но не уничтожены при спешном отступлении и панике, которую они помогали сеять, подталкивала «ястребов» к тому, чтобы действовать немедленно, большими силами. Мзитрюк, старший советник в этом регионе, рекомендовал осторожность: использовать местные, а не советские группы, чтобы не вызвать враждебность Абдоллы-хана – его уникального связного и ценнейшего агента, – и избежать риска возникновения международного инцидента.

– Совершенно неразумно рисковать и провоцировать конфронтацию, – говорил он, следуя правилам и своему тайному плану. – Чего мы добьемся немедленными действиями, и это при условии, что нам не скормили дезинформацию и Сабалан не является одной большой миной-ловушкой, что возможно? Получим несколько шифровальных книг, которые у нас уже, может быть, есть, а может быть, нет. Что же касается новейших компьютеров, вся наша операция «Затопек» полностью контролирует решение этого вопроса.

Речь шла о крайне противоречивой и инновационной тайной операции КГБ – названной именем чешского бегуна на длинные дистанции, – запущенной в 1965 году. С начальным бюджетом в десять миллионов американских долларов, выделенных из крайне скудных твердовалютных запасов, операция «Затопек» должна была наладить постоянное поступление самых современных и лучших западных технологий посредством простых коммерческих закупок через сеть подставных компаний, а не традиционным и очень дорогостоящим методом краж и шпионажа.

«Эти деньга – ничто в сравнении с тем, что мы выигрываем, – гласил его сверхсекретный первоначальный доклад в Центр, когда он впервые вернулся с Дальнего Востока в 64-м. – Есть десятки тысяч продажных бизнесменов и просто попутчиков, которые продадут нам все самое лучшее и современное, если смогут на этом заработать. Прибыль, которая будет огромной для одного человека, для нас окажется пустяковым расходом, потому что мы сэкономим миллиарды на научных исследованиях и опытно-конструкторских разработках, миллиарды, которые мы сможем потратить на наш военно-морской флот, военно-воздушные силы и армию. И, что столь же важно, мы сэкономим годы тяжелого, кропотливого труда и неудач. Почти бесплатно мы сможем оставаться наравне со всем, что произведут на свет их умы. Несколько долларов, переданных под их прогнившим прилавком, принесут нам все их сокровища».

Петр Мзитрюк наполнился теплым светом изнутри, когда вспомнил, как был принят его план, хотя – что было естественно и правильно – его руководство представило эту идею как свою собственную, так же как и он перенял ее у одного из своих глубоко законспирированных агентов в Гонконге, француза по имени Жак де Виль, работавшего в большом конгломерате «Струанз», который открыл ему глаза: «Американский закон не запрещает продавать технологии во Францию или Западную Германию или дюжину других стран, и законы этих стран не запрещают какой-либо компании поставлять ее в другие страны, где не действуют швейцарские законы против продажи товаров Советскому Союзу. Бизнес есть бизнес, Григорий, и на деньгах весь мир держится. Через одну только компанию Струана мы могли бы поставлять вам тонны оборудования, которое США запретили вам продавать. Мы же обслуживаем Китай – почему бы и не вас тоже? Григорий, вы, моряки, ничего не смыслите в бизнесе…»

Мзитрюк улыбнулся про себя. В те дни он был известен как Григорий Суслев, капитан небольшого советского торгового судна, курсировавшего между Владивостоком и Гонконгом, – его прикрытие на сверхсекретной работе в качестве заместителя резидента по Азии в Первом управлении КГБ.

За годы, прошедшие после 64-го, когда я впервые предложил эту схему, с гордостью думал он, при общих затратах на сегодняшний день в восемьдесят пять миллионов долларов операция «Затопек» сэкономила матушке-России миллиарды и обеспечила постоянный, неуклонно растущий приток разработанных в НАСА, Японии и Европе технических новинок, чудес электроники, оборудования, программного обеспечения, планов, роботов, чипов, микросхем, лекарственных препаратов и прочих всевозможных волшебных штуковин, которые можно было воспроизводить и тиражировать в свое удовольствие, – на оборудовании, разработанном тем же самым противником и приобретенным и оплаченным из ссуд, которые они нам предоставляют и которые мы не собираемся возвращать. Какие же они дураки!

Он едва не рассмеялся вслух. Что еще важнее, операция «Затопек» дает мне возможность продолжать свободно действовать и маневрировать в этом регионе так, как я считаю нужным, играть в большую игру, которую эти тупые британцы выпустили из рук.

Он смотрел на Абдоллу-хана, стоящего у окна, терпеливо ожидая, когда тот решит, какую услугу ему попросить в обмен на поимку диверсантов. Давай, Толстопуз, угрюмо думал он, называя Абдоллу тайным прозвищем, которое он для него придумал, мы оба знаем, что ты можешь поймать этих сукиных детей, если захочешь – если они еще в Восточном Азербайджане.

– Я сделаю что смогу, – произнес Абдолла-хан, все так же стоя спиной к нему, и Мзитрюку не пришлось прятать улыбку. – Если мне удастся перехватить их, что тогда, Петр?

– Сообщи Чимтарге. Он все организует.

– Очень хорошо. – Абдолла-хан кивнул сам себе и вернулся на ковер и подушки. – Значит, об этом договорились.

– Спасибо, – ответил Петр с большим удовлетворением. Подобная окончательность в тоне Абдоллы-хана сулила быстрый успех.

– Этот мулла, о котором мы говорили, Махмуд, – сказал хан, – он очень опасен. И эта его банда головорезов. Мне думается, они угроза для всякого. Туде следует получить указание разобраться с ним. Тайно, разумеется.

Мзитрюк спрашивал себя, сколько известно Абдолле-хану об их тайной поддержке Махмуда, одного из их лучших и наиболее фанатичных новообращенных.

– Туде должна охраняться, и их друзья тоже. – Он увидел мгновенно промелькнувшее раздражение, поэтому пошел на компромисс и тут же добавил: – Возможно, этого человека могли бы перевести в другое место и заменить. Общий раскол и братоубийство будет только на руку врагу.

– Этот мулла на самом деле лже-мулла, он ни во что искренне не верит.

– Тогда он должен исчезнуть. Быстро. – Петр Мзитрюк улыбнулся, Абдолла-хан – нет.

– Очень быстро, Петр. Навсегда. А его группа распущена.

Цена была высокой, но секция 16/а давала ему достаточные полномочия.

– Почему бы и не быстро и не навсегда, раз ты говоришь, что это необходимо? Я согласен… э-э… передать твою рекомендацию далее. – Мзитрюк улыбнулся, и на этот раз Абдолла-хан улыбнулся вместе с ним, столь же удовлетворенный.

– Я рад, что мы договорились, Петр. Становись мусульманином ради своей бессмертной души.

Петр Мзитрюк рассмеялся.

– Со временем. А пока становись коммунистом ради своих земных удовольствий.

Хан рассмеялся, наклонился вперед и наполнил рюмку Петра.

– Я не смогу уговорить тебя остаться на несколько дней?

– Нет, но спасибо. Когда мы поедим, думаю, я отправляюсь в обратный путь домой. – Улыбка стала шире. – У меня много дел.

Хан был очень доволен. Значит, теперь я могу забыть об этом надоедливом мулле и его банде, и еще один гнилой зуб будет вырван. Но мне интересно, что бы ты сделал, Петр, если бы узнал, что твои диверсанты, капитан и солдат, находятся на другом краю моего поместья, ожидая безопасного прохода дальше? Но куда? В Тегеран или к тебе? Я еще не решил.

О, я знал, что ты придешь ко мне молить о помощи, почему же еще я стал бы держать их здесь целыми и невредимыми, почему еще я бы встретился с ними два дня назад в Тебризе и тайком привел их сюда, как не для тебя? Может быть. Жаль, что Вьена Роузмонта убили, он был полезен. Даже после смерти информация и предупреждение, содержавшиеся в коде, который он передал капитану для меня, были более чем полезны. Его будет трудно заменить.

Да, но также верно и то, что если ты принимаешь услугу, ты должен и вернуть услугу. Этот неверный Эрикки – всего одна такая. Он позвонил в колокольчик, и когда появился слуга, хан приказал:

– Скажи моей дочери Азадэ, что она присоединится к нам за столом.