"Катерина" - читать интересную книгу автора (Аппельфельд Аарон)Глава одиннадцатаяПохороны Генни были мрачными и суматошными, как и все еврейские похороны. Люди суетились у ворот кладбища, слова их были полны растерянности и испуга. Я стояла в стороне. И наблюдая эту странную суету, чувствовала, как сгущается внутри меня боль. Высокий, выглядящий весьма энергичным, мужчина рассказывал с вызывающими раздражение подробностями, как, получив ночью известие о смерти Генни, умудрился он вместе с двумя приятелями нанять автомобиль и прибыть сюда. В другом углу антрепренер Генни распространялся о сложностях концертного сезона, о тех неустойках, которые ему придется выплатить владельцам концертных залов, распродавших билеты заранее. Собралось около десяти человек, и теперь все ждали, когда появится мать Генни, понесшая столь тяжелую утрату. — Где здесь можно раздобыть чашку кофе? Без кофе я пропал! — кричал человек с большим шелковым галстуком, одетый в экзотического вида пальто. — Здесь — только могилы, — ответил ему, отчеканивая слова, кто-то из присутствующих. — Генни мне простит. Она поймет. Ведь и она не могла жить без кофе. — Похороны начнутся в десять. — Еврейские похороны никогда не начинаются вовремя. Неподалеку есть буфет. Не присоединитесь ли ко мне? — Благодарю. Я подожду вас здесь. — Я мигом слетаю. Я здесь никого не знала. В последний год в доме бывало очень мало людей. … На устах у Генни была одна фраза: — Если это твое внутреннее убеждение, если именно так подсказывает тебе сердце — мне ли стоять поперек твоей дороги? Эту фразу она повторяла раз за разом. Произнеся ее, она замолкала. А затем все повторялось. В ту субботу Изьо не вернулся домой, и Генни поняла, что свершившегося уже не исправить. Она рухнула на пол, забилась в рыданиях. Я почему-то стала ее уверять, что нельзя так убиваться по человеку, который еще не умер… Теперь всему наступил конец. Несколько евреев в традиционной одежде, потертой и заношенной, носились между могилами и конторой кладбища. Время от времени один из них, пробегая, просил пожертвовать сколько-нибудь…. Кто-то из присутствующих, человек явно не религиозный, сказал: — Оставьте меня! — и отступил назад, будто еврей этот собирался коснуться его. Время шло, а мать Генни не появлялась. Люди стояли у входа в кладбищенскую контору, задавали недоуменные вопросы и возмущались. Больше всех возмущался антрепренер Генни: — Мы не можем ждать здесь бесконечно! — кипятился он. — И нашему терпению есть предел! — В таком случае позвоните, — предложил ему кладбищенский служащий. — Куда? К Господу Богу? — Матери. — Ее известили? — Я полагаю — да. — Тогда кого же мы ждем? — Мать. — Но если ей не сообщили? — Спросите у людей из «Погребального братства», а не у меня, — не вытерпел служащий. Староста «Погребального братства» не произнес ни слова. Он сидел в соседней узкой комнатушке и читал газету. — Вот он, еврейский порядок. Еврейский порядок — это балаган, неразбериха, гнусность, — изрек антрепренер и оставил контору. Чуть позже антрепренер с двумя помощниками ворвался внутрь, и они потребовали: — Похороны — немедленно! Похороны — тотчас! — А кто заплатит? — староста «Погребального братства» выложил свои карты на стол. — Кому следует, тот и заплатит. — Родные покойного или его друзья, а если таковых не имеется — то его работодатели. Разве это трудно понять? — Я, к примеру, не понимаю… — Это — очень просто, — произнес староста «Погребального братства» ледяным тоном. — Содержание кладбища стоит огромных денег. И кто-то должен их платить, не так ли? — Скорбящие должны платить? Именно сейчас? Когда покойник лежит перед вами? — Здесь нечего стыдиться. Деньги — это деньги в любом месте. — А если мы не заплатим? — Мы оставим тело непогребенным, если таково желание скорбящих близких. — Наконец-то я все понял, — сказал антрепренер. — Не о матери речь, а о деньгах. — И могильщики должны кушать. Кстати, с кем имею честь разговаривать? — Это неважно. — Вы не обязаны отвечать. С этой минуты на все происходящее легла печать усталого равнодушия. Ни староста «Погребального братства», ни кто-либо из служащих не выходили из конторы. Тучи заволокли небо, и начал накрапывать мелкий дождик… У меня уже не было сил. Если бы не дождь, я бы уселась прямо на землю. Я хотела вспомнить лицо Генни — и не могла. Но вдруг всплыла предо мною моя престарелая родственница Сарина. Я знала, что она явилась лишь за тем, чтобы мучить меня, и закрыла глаза Мы все еще стояли возле конторы кладбища. Антрепренер, не выдержав, рванулся внутрь, завопил: — Я не стану больше ждать! Я ухожу! Мошенники правят еврейской улицей! Все — только деньги. Генни была и останется навеки дорогим мне человеком. Я ненавижу церемонии. Все знают — я создатель ее потрясающей карьеры. Вы можете забрать ее тело, но дух ее жив. Она заслужила иные — достойные — похороны, как у христиан. Уж меня-то, во всяком случае, вы здесь не похороните. Я завещаю, чтобы мое тело сожгли. Я не верю в воскрешение из мертвых. Служащих все это ничуть не тронуло, и они никак не отреагировали. Тогда антрепренер заговорил о другом — о смерти молодого скрипача. Он умер в гостинице, и «Погребальное братство» в тот раз тоже содрало огромные деньги за его похороны. — Да и вы, я вижу, говорите о деньгах, — равнодушно заметил староста «Погребального братства». — Мне — можно. Я добываю деньги для артистов. Если бы не я, в провинции вообще не было бы искусства. Без меня провинция захирела бы и зачахла. Кто привез сюда молодых пианистов, скрипачей, известных лекторов? Кто? Кто им платит? Вы только отбираете, тащите, присваиваете… — Мы тоже служим обществу. — Ужасна ваша служба, чудовищна, так служат дьяволу. Я ухожу. Не желаю находиться в обществе кровопийц. Пошли! — заключил он и направился к воротам. Двое его помощников присоединились к нему, и все вместе они исчезли. — Только бы не платить! — староста «Погребального братства» поднялся со стула. — Все это представление — лишь бы не заплатить. Знаем мы таких! Теперь здесь оставалось всего семь человек — среди них не было ни родственников, ни друзей усопшей: лишь семеро неизвестных, слышавших игру Генни и очарованных этой игрой. — Вы были знакомы с пианисткой? — обратилась ко мне одна из женщин. — Я была служанкой в ее доме, — не стала скрывать я. — Изумительно, — сказала моя собеседница. — Я была на всех ее концертах. Она — великая пианистка. Как жаль, что силы свои она растратила, мотаясь по провинции. Артист должен выступать в своем родном городе. В провинции не умеют ценить музыку. Разве я не права? — Смерть — это еще не конец, — почему-то сказала я. — Моим отцу и матери жилось проще: они были верующими евреями и следовали законам религии. Но мы, как бы это сказать, совсем другие… — Разве вы не верите в Бога? — Верую. Иногда — даже всем сердцем. Но это не последовательная вера. Только вспышки… Трудно объяснить… Вы хорошо говорите на идише. Откуда вы? — Среди евреев я провела большую часть своей жизни. — Странный народ — евреи, не правда ли? | День клонился к вечеру, опускались сумерки, но ничего не происходило. На какой-то миг мне показалось, что так отныне будет до скончания века. Мы будем стоять здесь, а служащие — сидеть в конторе. Время от времени кто-нибудь подойдет к дверям, задаст вопрос служащему, а тот либо ответит, либо не удостоит ответом. И стрелка на часах останется неподвижной… Мы так и стояли, усталые и онемевшие, как вдруг на пороге появился староста «Погребального братства» и объявил: — Похороны Генни Трауэр начнутся без промедления. Мы — люди простые, в академиях не обучались, но сердца наши не зачерствели: не оставим покойника без погребения. Едва успел он произнести последние слова, как уже тронулись в путь могильщики, неся на погребальных носилках усопшую. Что произошло, почему именно сейчас — никто не спрашивал. Группа людей, стоявших у кладбищенской конторы, торопливо бросилась догонять могильщиков. Скороговоркой, глотая слова, прочли молитвы. Было очевидно, что люди из «Погребального братства» спешат лишь выполнить свои обязанности — не более того, много похорон довелось мне видеть в своей жизни, но столь поспешного погребения не видела никогда. После погребения из разных углов набежали кладбищенские нищие, завопили: — Подаяние спасет от смерти! Но никто им не подал ни гроша. Все бежали отсюда, словно полыхал здесь пожар. Те, кто провожал Генни в последний путь, рассеялись, и я осталась одна посреди многолюдной улицы. Тело мое отяжелело, я с трудом переставляла ноги… Ночью нашла я убежище в еврейской корчме. Несколько подвыпивших мужиков увлечены были веселой болтовней. Мне они не мешали. Я сидела, пила стакан за стаканом, заливаясь слезами. — Что с тобой стряслось? — участливо спросил меня хозяин корчмы. — Я очень устала, и переночевать мне негде. — Пустяки, — сказал он. — Ты можешь спать здесь. Я сейчас принесу тебе матрас. |
||
|