"Современный югославский детектив" - читать интересную книгу автора (Николич Милан, Павличич Павел, Равник...)

III

Было около полуночи, когда я в сопровождении милиционера появился в канцелярии тюрьмы. С этого начиналась моя тщательно продуманная игра…

Таинственный задержанный уже сидел на стуле в углу под бдительным оком охранника. Он не шевельнулся, даже бровью не повел, когда мы вошли в помещение.

Милиционер, который меня привел, кивнув на свободный стул, приказал:

— Садись туда!

Я молча повиновался. С этого момента я превращался в арестанта, а милиционер, детально во все посвященный, так же как и дежурный, встретивший нас в канцелярии, становились моими стражами… В то утро я не успел побриться, очень торопился на службу, и теперь это пришлось весьма кстати. У меня был вид человека, по меньшей мере день или два просидевшего под арестом и лишенного возможности как следует позаботиться о своем туалете.

Милиционер — мой конвоир — подошел к дежурному, который без особого интереса просматривал газеты, и принялся тихонько с ним толковать. Ни тот ни другой не обращали внимания на меня и на молчаливого арестанта. Последний продолжал держаться так, будто происходящее вокруг его ничуть не касается.

Запустив руку в карман, я выудил начатую пачку сигарет. Выдернув одну, сунул в рот и, легонько толкнув локтем своего «кореша», осведомился вполголоса:

— Слышь… огоньку не найдется?

Тот взглянул на меня, ни один мускул у него в лице не дрогнул. Словно он меня вообще не понял. Я повторил вопрос, при этом весьма художественно изображая пальцами, как зажигают спичку:

— Огоньку… прикурить сигарету?..

Он и теперь не реагировал. Отвернулся от меня и тупо уставился в пол. Я пожал плечами, не выпуская изо рта незажженную сигарету, которую принялся пожевывать.

Милиционер, поглядев на большие стенные часы, прервал разговор с дежурным. Затем, поправив ремень и кожаную сумку, висевшую через плечо, сказал:

— Пора…

Дежурный не спеша свернул газету, отложил ее и вынул из шкафа мои вещи, заранее туда помещенные: бумажник, зажигалку, перочинный нож, карандаш… У молчуна вещей не было: когда его задержали, при нем оказался лишь носовой платок.

— Держи! Деньги пересчитай!

Подхватив протянутые вещи, я первым делом закурил сигарету. Потом раскрыл бумажник, делая вид, что проверяю, все ли там на месте, после чего нацарапал свою подпись на бумаге, которую мне подал дежурный, подтверждая получение означенных в ней вещей. При этом я заметил, что молчун украдкой скосил на меня глаза, не поворачивая головы. Возвращение вещей могло означать одно из двух: или меня отпускают на волю, или переводят в другую тюрьму… Итак, человек этот наконец-то выказал хоть что-то похожее на интерес!

Милиционер, изображающий конвоира, стал перед нами и оценивающе осмотрел.

— Кабы знать, что вы не ударитесь в бега, — неуверенно произнес он, — можно бы и без наручников обойтись. Но вас двое, а я один… Давайте руки!

Это тоже было частью плана. Я послушно протянул правую руку, милиционер, охватив мое запястье наручниками, сцепил ее с левой рукой моего «сотоварища». При этом мне пришлось поддержать руку молчуна, который и на сей раз не выказал никакого понимания ситуации. Защелкнув наручники, милиционер опустил ключик в карман и сказал:

— Пошли!

Я встал и потянул за собой молчуна, который не противился. То, что я с готовностью протянул именно правую руку, имело определенный смысл: я левша, и на всякий случай лучше, чтоб левая рука оставалась у меня свободной…

Проходя коридором, ведущим в тюремный двор, я поинтересовался у конвоира:

— Куда это мы поволоклись?

Он ответил согласно полученным ранее инструкциям:

— В Белград! А ты что, на курорт наладился?

Я не мог в этот момент видеть лица своего молчаливого спутника: он понуро тащился чуть сзади, оттягивая мою прикованную к нему руку. Однако по тому, как чуть дрогнула его рука, я понял, что он не оставил без внимания слова милиционера. Или он испугался перевода в Белград, или это его удивило, поскольку с Белградом его ничего не связывало?..

Во дворе ожидала закрытая милицейская машина, на которой нас отвезли на станцию. В здание вокзала мы вошли через служебный вход. На перроне задерживаться не стали, а сразу же направились к белградскому поезду, который еще стоял на запасных путях. Таков порядок конвоирования заключенных из города в город, установленный во избежание нежелательных встреч с находящимися на перроне пассажирами. Конвоир садится с заключенными в поезд еще до того, как его подадут к перрону, и устраивает их в специально отведенном помещении.

Мы пересекли несколько путей, миновали пустой состав и оказались почти в темноте. Лишь редкие лампочки слабо освещали небольшое пространство вокруг. Милиционер с беспечным видом вышагивал впереди нас. Перейдя еще один путь и увернувшись от сновавшего по нему маневрового паровоза, мы очутились между двух неподвижных товарных составов. Поблизости ни души. Это был тот миг, которого я ждал: темнота и безлюдье.

Я остановился, сунув в рот сигарету и нашаривая зажигалку в кармане. Остановился и мой спутник. Милиционеру пришлось обернуться.

— Что там еще? — спросил он.

— Обожди минутку, начальник… Прикурю сигарету…

Милиционер приблизился ко мне, якобы с намерением схватить за руку.

— После накуришься, как в поезд сядем! А сейчас — шагай!

Я размахнулся и ударил его кулаком в подбородок. Со стороны это походило на отлично проведенный левый боковой, вполне достойный боксера-профессионала, ибо милиционер растянулся на земле, замахав руками в пустоте и издав короткий приглушенный вскрик, слышный не далее нескольких шагов. На самом же деле я едва прикоснулся к его лицу, падение конвоира было хорошо отрепетировано!..

Не обращая на него внимания, я пустился наутек между вагонами, уволакивая за собой молчуна. Он был настолько поражен, что следовал за мной, не упираясь. Хотя вряд ли испытывал особую охоту бежать: он, по моему твердому убеждению, и витрину-то разбил, чтобы укрыться от чего-то за надежными тюремными стенами!..

«Избитый» милиционер начал подавать признаки жизни, однако, как было условлено, искал нас совсем в другой стороне. Я затащил напарника за ближайший состав и заставил прилечь рядом с собой, якобы опасаясь, что милиционер нас заметит.

— Тихо лежи! — прошептал я, задыхаясь, когда мы упали на землю. Он подчинился, даже не пытаясь сопротивляться. Да и что толку: физически я был гораздо сильнее его, а наши руки скованы наручниками!.. Убежать он не мог, зато криками мог привлечь чье-нибудь внимание и тем самым расстроить мой план. Но он был слишком ошарашен, чтобы хоть что-то предпринять, милиционер же все больше удалялся в противоположную сторону, давая нам возможность продолжить побег.

Там, где я вознамерился выбраться со станции, никого не было. Полежав какое-то время, я встал, поднимая за собой молчуна, и, хотя он по-прежнему не выказывал никаких позывов к бунту, шепотом пригрозил:

— Смотри у меня, без фокусов! Я знаю, куда бежать. Потом чего-нибудь сыщем руки освободить. Сейчас некогда. Двинули!

Он потащился за мной безропотно, хотя в полутьме я разглядел, что на лицо его наползала гримаса страха. Не иначе, боялся, что я примусь его бить смертным боем, если ослушается.

Мы пересекли еще несколько путей, нырнули под стоящий товарняк, чтобы избежать встречи с железнодорожниками, соскользнули с крутой насыпи и выбрались наконец на тускло освещенную улочку окраины. Остановились в тени какого-то дерева передохнуть и покурить.

На улице никого не было. Но я-то знал, что где-то поблизости притаился Бора Янкович, наш молодой сотрудник. В его задачу входило незаметно наблюдать за нашим побегом и поспешить на помощь, если случится что-нибудь непредвиденное. Зажженная сигарета была сигналом — я сообщал Боре, что у меня пока все в порядке.

Затянувшись несколько раз и сделав вид, что это меня успокоило, я обернулся к молчуну:

— Ну вот, теперь можно и потолковать, куда дальше…

Он молчал, будто даже не слышал моих слов. Я притворился удивленным и тряхнул прикованной к нему рукой, так что молчун испуганно дернулся.

— Что с тобой? Молчанка напала? — спросил я погромче и погрубее. — Оглох? Или не понимаешь?

Он упорно молчал. Я сделал еще затяжку и, бросив сигарету, злобно ее растоптал.

— А может, немой? — продолжал допрашивать я. — Мне бы только избавиться от тебя!.. Скинуть бы эти железки — и чтоб духу твоего рядом не было!.. А покуда мы неврасцеп, — я грозно поднес к его носу левый кулак, — будешь делать, как я велю! Усек?.. Тогда потопали! Нам тут ночевать не с руки!

Он тронулся тотчас же, из чего я заключил, что мой язык он понимает совсем неплохо, только говорить не желает.

Я провел его под путепроводом по направлению к центру города: испытывал, хотел проверить его реакцию на этот маршрут.

— Лапу, за какую тебя ко мне прицепили, опусти и не дрыгайся, — поучал я тихонько. — Смени шаг, чтоб скованные руки у нас в одну сторону болтались. Если кто и вывернется навстречу, нипочем не заметит, что мы в браслетах…

Он снова меня послушался, не издав ни звука. Мы вышагивали так, что соединенные руки шли у нас в унисон — взад-вперед, взад-вперед. Рукава доходили до самых кистей, и случайному прохожему пришлось бы пристально вглядываться, чтобы заметить наши вериги.

Так мы добрались до Бранимировой улицы. Молчун внезапно остановился, словно бы испугавшись упавшего на нас яркого света. Вдалеке я заприметил постового милиционера, он удалялся. Двое граждан тоже исчезли, свернув за угол.

Мой «корешок» дышал прерывисто и тяжело. Пока суд да дело, он, видать, принял какое-то решение. Я остановился и уставился на него с удивлением.

— Чего еще?

— Вы сказали, что я вам буду не нужен, когда мы снимем… — проговорил он быстро на чистейшем сербском.

Наконец-то разговорился! Я изобразил крайнюю степень изумления.

— Ишь ты! А я-то думал, ты вообще немой!..

— Не в этом дело, — ответил он, нервозно махнув свободной рукой. — Вы и вправду меня отпустите, если мы снимем наручники?

— Еще бы! Больно ты нужен! Век бы тебя не видать! Знаешь умный способ, так не финти!

Я кривил душой, говоря, что мне не терпится поскорее от него избавиться. Сказать иначе — значило бы вызвать у него подозрение. К тому же его вопрос вселял надежду, что он отведет меня куда-то, где его знают настолько, что окажут помощь.

— Тогда идемте…

Он потянул меня назад, к окраине. Тут уж я притворился недоверчивым и заартачился.

— Погодь, погодь! Ты куда это удумал?

Он лихорадочно облизал губы.

— Я знаю место, где можно снять наручники. Там нас никто не выдаст… Не хочу быть вам обузой…

Последняя фраза показалась мне двусмысленной. Уж не собрался ли он от меня избавиться, чтобы при первом же удобном случае выкинуть фортель и снова угодить в милицию, чего сейчас он не решается сделать, считая меня уголовником, убежавшим из тюрьмы? Впрочем, посмотрим, куда и, главное, к кому он меня приведет!

Я последовал за ним, но предварительно счел необходимым сделать внушение, стараясь придерживаться профессиональной терминологии:

— Слушай сюда: я с тобой, так и быть, пойду, но попробуй только меня заложить!.. Я за решетку не сяду, пока не разрисую тебя так, что свои не узнают!

На это он ничего не ответил. Молча шел скорым шагом, словно боялся, что переменит решение, если остановится хоть на секунду. Таким манером, не покидая окраин, мы оказались в западной части Загреба. Путешествие кружным путем порядком-таки затянулось. Было уже около трех часов утра, когда мы очутились около Черномерца. На пустых окраинных улочках мы вообще никого не встретили — ни прохожих, ни милиционеров. А если б кого и встретили, не привлекли бы внимания — топали мы себе преспокойно рядышком, как ни в чем не бывало…

Черномерец состоит из переплетения переулков и улочек, в такое время совсем пустых и весьма скудно освещенных. Напарник долго водил меня по ним, так что я под конец стал сомневаться, найду ли путь, которым мы прошли, если назавтра потребуется его повторить. К тому же я беспокоился за Бору: успевает он идти по нашему следу или давно уже потерял нас из виду?

Наконец мой вожатый остановился перед домиком, почти лачугой, приютившимся в крохотном, не особо ухоженном садике. Дом окружала непроглядная тьма, ближайший уличный фонарь находился не в одном десятке шагов. Тем не менее мой спутник без труда нащупал задвижку на садовой калитке и, отворив ее, потащил меня внутрь. Видимо, он хорошо знал место, свет ему вообще не требовался, чтобы ориентироваться.

Вместо того чтобы пойти, как полагается, к дверям, он проследовал к окошку в задней части дома. Постучал несколько раз, и из дома послышался заспанный женский голос:

— Кто там? Кто стучится?..

— Отвори, Мария! — ответил вполголоса мой спутник.

Я вздохнул с облегчением — дело начало проясняться: человек переставал быть таинственным немым с необъяснимым поведением, а превращался в обычного гражданина, имеющего знакомых!

Окошко приоткрылось, появилось лицо женщины. В полутьме трудно было разглядеть его как следует, но уже по голосу я понял, что она отнюдь не принадлежала к тому обществу, которое принято называть «городским дном».

— Кто там? — снова спросила она, боязливо перегнувшись к нам. — Кого надо?

Судя по всему, она не ждала визитеров, особенно в такое время. Мой спутник чуть отступил, и на лицо его упал слабый свет уличного фонаря.

— Это я, Мария!

Мне показалось, голос его задрожал от волнения, а женщина в окне, словно ее током ударило, дернулась и, протянув к нему руки, запричитала:

— Владо? Ты?.. Нет, нет! Владо, не может быть! Владо!..

Ну вот, наконец-то я узнал его имя! Не напрасно, значит, устроили мы этот ночной спектакль!

Владо, однако, не оставлял мне времени для размышлений. Взяв женщину за руку, он принялся ее успокаивать, еле справляясь с собственным волнением.

— Успокойся, Мария… Да, это я, все в порядке… Мария, пусти нас в дом… Ну, скорей же, Мария!..

Ему пришлось чуть не силой спихнуть ее с окна. Женщина наконец послушалась и удалилась внутрь. Через секунду в комнате зажегся свет. Мы обогнули домик и подошли к двери в тот самый момент, когда в замке щелкнул ключ. Женщина распахнула дверь и бросилась на шею моему спутнику, не переставая всхлипывать от волнения.

— Владо… Владо!.. Я уж и верить перестала, что ты вернешься…

Владо подтолкнул ее в дом и закрыл дверь. Только тут, в кухне, женщина заметила на наших руках наручники. Она испуганно дернулась и отступила на шаг.

— Владо… — в голосе ее был страх, — ты арестован?

— Нет… Уже нет… — ответил он торопливо, пытаясь обнять ее свободной рукой. — Я был арестован; потом тебе все объясню… Найди нам сперва напильник срезать эти железки. Человеку некогда…

Какое-то время женщина смотрела на нас в оцепенении, все еще не понимая, что происходит. Владо стал ее поторапливать:

— Поживее, Мария! Что ты стоишь? Ну да, я сбежал из тюрьмы… Не хотел, он вот меня заставил… Давай побыстрее, ему уходить надо…

Женщина наконец очнулась. Я перевел дух — моя игра завершалась. Может, не столь блистательно, как я надеялся, но все же вполне прилично. Не было смысла ждать, пока Владо распилит наручники, после чего, как он полагал, я должен буду откланяться. Это в мои планы не входило.

— Погодите, не нужно напильника! — остановил я женщину, которая принялась рыться в ящике стола. Владо ошарашенно наблюдал, как я вынимаю из кармана ключик и спокойно освобождаю нас от наручников.

Он не сразу понял, в чем дело. Только когда я подошел к дверям и, открыв их, свистом подозвал Бору — я надеялся, что ему удалось не отстать от нас, — он, заикаясь, спросил:

— Вы… не… Вы из милиции?

Я молча кивнул. Он рухнул на стул и закрыв лицо руками, простонал:

— Все пропало…