"Волчья башня" - читать интересную книгу автора (Старк Джеральд)Глава четвертая. Павшая СтенаВ течение двух десятков минувших летних дней сотканная из бархатной непроглядной черноты Вуаль Мрака ничуть не изменилась, оставаясь такой же противоестественной и изумляющей человеческий глаз преградой. Поднимавшийся на высоту не менее сотни локтей черный туман жил своей непостижимой жизнью, внутри него, если приглядеться как следует, пробегали волны и закручивались водовороты, возникали очертания то ли кричащих лиц, то ли сражающихся животных, призраки марширующих армий и огромных крылатых существ, парящих в ночном небе. Разум впервые увидевших Стену просто отказывался верить в ее существование — она перечеркивала солнечный день своей расплывчатой несокрушимостью, одним своим присутствием опровергая любые рассуждения о том, что в мире больше не осталось магии. Удивительно, но нагромождение непроницаемой для взгляда тьмы даже в солнечный день не отбрасывало тени — иначе под Стеной царил бы постоянный сумрак. Стену беспрепятственно преодолевали птицы, но не пролетая насквозь, а поднимаясь выше туманного гребня. Люди, вот уж вторую седмицу вынужденные праздно созерцать диковинное явление, озверев от безделья и ожидания, пробовали на загадочном творении рабирийца буквально все, что попадалось под руку — безо всякого успеха. Нашлись умники, пытавшиеся стрелять сквозь колдовской туман из арбалета, привязывая к болту длинный шнур. Выпущенная стрела исправно и безвозвратно исчезала в клубящемся мраке, вытащенная обратно бечева на длине в пятнадцать локтей неизменно оказывалась оборвана и опалена. С копьями и иными метательными снарядами повторялась та же история, а человек, попытавшийся коснуться нечеткой границы, мгновенно отлетал шагов на шесть в сторону, отброшенный неведомой силой. Проделавшие этот трюк смельчаки долго страдали потом от головокружения. Двое сорвиголов из егерской сотни побились об заклад, что под Вуалью можно проплыть, ибо на протяжении полулиги туманные пряди стлались над поверхностью реки. Один из них и впрямь разделся и нырнул. Больше его не видели. Животные — лошади, собаки, овцы и коровы — словно не замечали Стену, без страха приближаясь к ней и стоя рядом, но соваться внутрь даже не пробовали. Кому-то из егерей пришла в голову мысль бросить в сторону Вуали Мрака охотничьего пса — что с ним станется? Визжащая собака пролетела пару шагов по воздуху, упруго шмякнулась о бесплотный туман, отлетела обратно и, оклемавшись, искусала своего хозяина. Более таких попыток не повторяли, сожалея только об одном — под рукой не нашлось почтовых птиц, выращенных на полуночном берегу Алиманы. Оказавшись на свободе и устремившись к дому, они наверняка смогли бы преодолеть туманную преграду. Воздвигнутая Хасти Вуаль, отгородившая растревоженные Рабиры от прочего мира, отчего-то прошла не по той черте, которую очерчивала прежняя Граница. Может статься, магик нарочно расширил предел оберегаемых земель или черный туман следовал вдоль какого-нибудь былого рубежа, пролегавшего с тысячу лет назад и постепенно отступившего под натиском расширяющихся людских владений. Так или иначе, туманная стена тянулась вдоль правого лесистого берега Алиманы, накрыв собой дальний конец трехпролетного моста из красного гранита. Было очень странно и диковинно смотреть на переправу, словно бы обрубленную ножом в своей дальней трети — добротная кладка тонула в иссиня-лиловых тенях, простиравшихся вдоль берега в обе стороны, сколько хватало глаз. И темнота, что самое досадное, не торопилась развеиваться, хотя долетавший из Орволана приглушенный звон курантов оповестил всех сначала о наступлении девятого утреннего колокола, а затем и десятого. Правда, порой в глубинах Стены вспыхивало некое подобие метели из ярких белых искр, а несколько раз из непостижимых глубин тумана возникало нечто, напоминавшее по очертаниям громадный призрачно светящийся диск (бывавшие на Полуденном Побережье сравнивали увиденное с огромнейшей медузой, лениво всплывающей из морской пучины), но дорога в Рабирийские холмы открываться людям явно не собиралась. Единственным, кто мог хоть что-то разъяснить, был сам создатель стены, но последний, увы, мало отличался от хладного трупа — вернее говоря, не отличался совсем. Из наспех сколоченной зловещего вида домовины Хасти переложили в крытую повозку, заботливо навалив на дно мягкого сена, — что, впрочем, ничуть не повлияло на состояние болезного, — и в этой же повозке доставили из Орволана к месту общего сбора. Поскольку последним человеком, побывавшим за Алиманой до наступления известных событий, оказалась баронетта диа Монброн, нетерпеливцы обращали свою тревогу именно к ней. Каждую четверть колокола являлся гонец от короля Аквилонии, передавая один-единственный вопрос: «Когда исчезнет эта дрянь?» Чем ближе становился полдень, тем более разъяренным и угрожающим становился тон посланий. В последнем содержалось обещание варвара лично явиться в расположение обозов, вытащить проходимца Хасти из его укрытия и утопить в Алимане вкупе с никчемной девчонкой — если последняя немедленно не займется делом и не наколдует что-нибудь. Айлэ только беспомощно разводила руками, повторяя услышанное когда-то от одноглазого магика. Стена должна пасть нынешним утром… или днем… в крайнем случае, к наступлению вечера! Едва появившись в разбитом на берегу Алиманы лагере, киммериец отбросил свое ставшее ненужным инкогнито, и уже спустя четверть колокола немаленькое войсковое расположение загудело, как потревоженный улей. Каждому немедленно нашлось дело: кавалеристы седлали коней, арбалетчики из Гайарда и орволанские егеря готовились к строевому смотру, и в общей толчее, для непосвященного взгляда представавшей сущим муравейником, десятники споро наводили порядок — где луженой командирской* глоткой, а где и крепким кулаком. Сам Конан, устроивший штаб в большом полотняном шатре на высоком берегу Алиманы, вызвал к себе поименованных Адалаис Эйкар дворян — Гилабера дие Таулу, Пейру и Кламена — а также командиров сотен и развернул военный совет. Что за вопросы обсуждались на этом совете, баронетта, естественно, не слышала. Однако, посмотрев на багровые физиономии иных вояк, пробкой вылетавших из штабного шатра и тут же с удвоенным рвением принимавшихся за дело, Айлэ с едким смешком заключила, что могучий киммериец попал наконец в родную стихию. Суета в укрепленном лагере достигла своего пика и постепенно начала стихать. Сотни и платунги один за другим строились меж разбитых на тесном лугу шатров, командиры заканчивали проверять готовность воинов к предстоящему выступлению. С того места, где устроила себе наблюдательный пункт девица Монброн, было видно, как взметнулся полог штабной палатки и появился Аквилонец в сопровождении дворян, сменивший невзрачное одеяние «десятника Коннахта» на серебристую кольчугу и одежду, более подобающую королю. Троекратно рявкнули здравицы, раскатившись недолгим эхом в холмах. Далекий звук колокола из Орволана возвестил полдень. Вуаль Мрака упорно не желала исчезать, похоже, собравшись стоять здесь до скончания времен. Внизу спешно сворачивали последние шатры. Ситуация складывалась не слишком радостная, но девушка была довольна и тем, что ее взяли в поход, а не оставили маяться дурными предчувствиями под крылышком госпожи Эйкар. Ничего, что она находится довольно далеко от королевской ставки, зато отсюда, со склона холма, занятого фургонами с припасами и провиантом, мост и колеблющаяся Черная Вуаль лежат перед ней, как на ладони. Она разглядывала сторожку бывшей охраны переправы, похожую на маленький форт, хлопающие над черепичной крышей флаги, постепенное перемещение маленьких воинских групп вниз, к реке, и то, как они рассредоточиваются вдоль берега. Прищурившись, она заметила пятерку верховых, рискнувших с грохотом промчаться через пустынный мост и остановившихся, не доезжая десятка шагов до устремлявшихся вверх и струившихся вниз темных клубов тумана. Всадники уже разворачивали лошадей, чтобы ехать обратно, когда Вуаль внезапно пришла в движение. Сперва вдоль взметнувшейся к голубому летнему небу черной преграды побежали рождавшиеся неведомо где длинные судорожные волны — одна выше другой. Стена беззвучно и тяжеловесно колыхалась, и Айлэ ужаснулась, представив, как размеренное движение прядей туманного наваждения повторяется на всей протяженности Вуали — несколько сотен лиг вдоль подножия Рабиров. Некоторые участки Стены превращались на десяток ударов сердца в каменные или кирпичные — иллюзия плыла среди завихряющихся колец и спиралей черноты, постепенно исчезая. Вдоль берега Алиманы пронесся многоголосый людской крик, когда вершина Стены, маячившая на высоте сотни локтей, начала раскачиваться взад-вперед, подобно колеблющемуся в воздушных струях листу пергамента. Все без исключения задрали головы вверх, некоторые попятились в явном испуге. Непроглядно-угольную черноту испятнали широкие темно-бурые потеки, по цвету напоминавшие запекшуюся кровь. В недрах бурлящего тумана вспыхивали проблески сизых молний, а потом Вуаль Мрака, как оплывший на солнце край горного ледника, без малейшего всплеска и звука обрушилась в реку. Она просто исчезла — за мгновение, достаточное лишь для того, чтобы быстро сморгнуть. Противоположный берег открылся во всей красе: желтые глинистые обрывы, темно-зеленая лесная полоса и голубые очертания далеких холмов. По контрасту с только что сгинувшей тьмой представшее взгляду зрелище казалось на удивление ярким и блестящим, словно новехонькая, только что законченная мозаичная картина. Потрясенные такой переменой всадники на мосту, похоже, не сразу смекнули, какая деталь совершенно не вписывается в радующий глаз летний пейзаж. Айлэ даже рот приоткрыла от удивления, зацепившись взглядом за бесформенную груду в дальнем конце трехпролетного моста. От одного парапета до другого, местами зловеще поблескивая на солнце, тянулся вал высотой в человеческий рост из опрокинутых набок и перевернутых телег, наскоро сколоченных деревянных щитов, утыканных длинными гвоздями, толстых суковатых бревен и заостренных кольев, остриями направленных на аквилонский берег. Ничто не двигалось по ту сторону засеки, по обширной вытоптанной площадке на правом берегу поднимающийся ветер лениво гонял пыльные вихри. И однако же у Айлэ диа Монброн при виде этой, казалось бы, абсолютной и безмятежной пустоты отчего-то тревожно засосало под ложечкой. Небольшая группа верховых на породистых конях наблюдала за диковинным зрелищем от бывшей сторожки у переправы. Здесь собрались все старшие командиры маленькой армии, включая и короля Аквилонии. Однако последний после проведенного совета, обсудив с подчиненными основную тактику действий, решил предоставить им возможность проявить свои воинские способности в деле. Теперь, отъехав слегка наособицу, Конан с высоты конского крупа хмуро созерцал открывшийся перед ними пейзаж. Черноволосый, худой как жердь, с ястребиным профилем, Гилабер дие Таула приподнялся на стременах. — Засека, — сказал он, указывая на странное сооружение в дальнем конце моста. — Сооружена по всем правилам, на совесть… Кавалерия не пройдет. — Непохоже, чтобы нам здесь были рады, — вполголоса заметил Пейру, оглянувшись на короля. — А чего ты ждал? Накрытый стол и туранских танцовщиц? — съязвил Кламен. Конь под ним горячился, приплясывая и вскидывая узкую точеную голову. Братья вечно подтрунивали друг над другом, притом более молодой Кламен обычно выступал заводилой. — Сотник! Отправь туда два десятка под прикрытием арбалетчиков, пусть разберут завал. Прочим ждать. И поосторожнее на мосту. Если бы такую засеку строил я, то непременно посадил, бы за ней десяток парней со скорострельными луками. Зазвучали команды, небольшой отряд щитников двинулся по мосту, а младший Эйкар, отдавший распоряжение, украдкой глянул на более опытного Гилабера — одобряет ли? Дие Таула лишь молча пожал плечами: не надо быть седым ветераном, чтобы отдать единственно возможный в такой обстановке приказ. Только последнее замечание Кламена всерьез обеспокоило пожилого кавалериста из Гайарда, поскольку сам он думал ровно так же. Два десятка стрелков с хорошим запасом стрел могут удерживать узкий, перекрытый засекой мост неограниченно долгое время. Двигавшийся бегом отряд преодолел уже половину расстояния. Должно быть, воины тоже почуяли недоброе — широкие щиты приподняты, взведенные арбалеты наготове. Кламен затаил дыхание, Пейру больно прикусил губу и беззвучно выругался. — Рассыпься, олухи! — во всю мочь легких проорал дие Таула, видя, что воины неосознанно сбились в тесную кучку, отличную мишень для предполагаемых стрелков. Некоторые из перебиравшихся через мост выполнили приказ, но не все. До засеки им оставалось шагов двадцать, кое-кто уже закинул щит за спину, освобождая руки, и Кламен с облегчением перевел дух: — Вроде бы чисто… И тут в воздухе зафырчали стрелы — длинные тяжелые стрелы с узкими калеными головками, рассчитанными на легкий кольчужный доспех. Сразу стало ясно, что переправа защищена надежно. Более того — дальнобойные луки покрывали почти всю длину моста. Стрелки оставались невидимыми, укрывшись в густом подлеске на другом берегу Алиманы. Они стреляли вразнобой и не особенно точно, но, судя по густоте смертоносного ливня, мгновенно подметшего мост, лучников насчитывалось самое малое полсотни и каждый за три удара сердца успевал дважды спустить тетиву. Те из воинов, кто убрал за спину щит, погиб почти сразу, арбалетчики успели дать единственный ответный залп и полегли, будто колосья под серпом. Уцелевшие, меньше половины от трех первоначальных десятков, закрывшись щитами, медленно пятились назад. Время от времени кто-то из этих оставшихся издавал вопль боли, когда мощная стрела, пробив щит насквозь, входила в руку. Мертвых тел на красных гранитных плитах прибавлялось, и в конце концов отряд не выдержал: бросая щиты и петляя на бегу, воины со всех ног устремились к своему берегу. Но расстояние было немалым, и из тех, кто положился на быстроту и удачу, не добрался ни один. Трое, перемахнувшие через парапет, оказались более сообразительными, а возможно, просто умели плавать. Их, мокрых насквозь, стучащих зубами от холодной воды и прошедшей рядом смерти, но все-таки живых, вскоре уже вытаскивали на берег свои — изрядно ниже по течению. В этом месте река несла свои ледяные воды быстро. Едва упал последний из отправленных на верную смерть щитников, стальной дождь иссяк. Три пролета моста, изящно повисшего над волнами Алиманы, испятнали неподвижные тела, раскиданные в причудливых позах, и мелкая сыпь не нашедших жертву стрел. Среди ожидающих переправы воинов, подобно ветру в листве, прокатился гневный ропот. Кламен Эйкар побледнел как полотно, да и старший брат его выглядел ничуть не лучше. — Командиры сотен, ко мне! — громовым голосом рявкнул Конан и развернул коня, оказавшись лицом к лицу с Гилабером. — Ваше величество… — начал дие Таула. — Не оправдывайся, не за что, — отрезал киммериец. — Война есть война, меня этим не удивишь, да и тебя, думаю, тоже. Хотя, признаться, я рассчитывал на иную встречу. Есть соображения, полководцы? Например, что за твари стреляют и сколько их? — Нечего и гадать, стрелы тульские, — не задумываясь ответил один из сотников, коренастый вислоусый крепыш с нашитой на одежде виноградной гроздью, символом Гайарда. — Лучников до пяти или шести десятков и оружие у них славное, а вот толкового командира нет, иначе положили бы всех одним залпом. Провозимся, пожалуй… Если позволите предложить, Ваше величество… Собьем щитную «черепаху», большую, щитов на сотню, да платунг арбалетчиков под щиты, чтоб с полсотни шагов всадить пяток залпов вон в тот подлесок, хотя бы вслепую. Их стрелки прячутся именно там, больше негде. Луки у них длинные, стало быть, лупят с колена или в полный рост. Наши арбалетчики, стреляя промеж щитов, здорово тех лучников проредят или, по крайности, заставят залечь, а там «черепаха» подберется к самой засеке… — Что ж, придумано умно, — похвалил Конан. — Еще: есть поблизости хорошие броды, провешенные, чтоб конница прошла? — В трех лигах выше по течению Сарнский брод, — припомнил дие Таула. — Дно там ровное и твердое, но берегом к нему толком не подобраться — овраги и лес. Придется большого крюка давать. Если вы, Ваше величество, думаете отправить отряд в обход стрелкам, то через Сарнский брод они хорошо если к вечеру поспеют. Ниже моста до самого Стедвика переправ нет, там глубина растет. — Лодки или плоты, — предложил другой сотник. — Хлопотно. И большой кровью обойдется. — Мои егеря могут под мостом скрытно проплыть, — заикнулся еще один. — А то запалить засеку огненными стрелами и… — Чушь, — отрезал король. — Завал большой, гореть будет до темноты, да неизвестно еще, прогорит ли как следует. Кони же по горячим углям не поскачут. Что до егерей твоих, проплыть они проплывут, а дальше что? Голые с ножами попрут на полсотни луков? Решено, готовьте людей, собирайте «черепаху»… Эйкар, чего тебе? — Ваше величество, — Кламен Эйкар покраснел, как девица, однако глаз не отводил, и голос его звучал решительно, — позвольте выйти посланником. — Какого демона, Кламен? — рявкнул дие Таула. — Если казнишься за свой приказ, то брось дурить. Эти потери были неизбежны. А коли лезешь в герои, то героизму твоему цена — гульская стрела промеж глаз. Какой еще посланник, Нергал побери этих кровососов? — Ваше величество, позвольте объяснить, — настойчиво повторил младший Эйкар, не обращая внимания на слова Гилабера. — Говори, — разрешил киммериец, нахмурившись, — только коротко и по существу. — Гули ведь на родной земле, Ваше величество, и они в своем праве. Как бы поступил аквилонский гарнизон, увидев, что немалое войско пытается пересечь границу? Наверняка они решили, что мы вторглись с целью захватить их страну. Но ведь вы упомянули на совете, что нам нужно только добраться до Токлау, чтобы вызволить герцога и тех, кто с ним. Может быть, если мы попытаемся договориться… — Хорошо, я понял, — прервал Конан, недослушав горячую речь молодого дворянина, — переговоры так переговоры. Отправьте посланника с белым флагом — нет, ты не пойдешь, Кламен, и твой брат тоже. Не то чтоб я очень дорожил вашими благородными головами, месьоры, однако мне надоело приносить Адалаис одни только дурные вести. Сыщите добровольца. Спустя четверть колокола щитники были готовы к выступлению. Посланец, десятник из Орволана, вызвавшийся рискнуть собственной жизнью ради возможности сберечь жизни собратьев по оружию, с прикрепленным к копейному древку белым полотнищем ступил на мост. Размеренно шагая, отважный воин преодолел треть расстояния, отделяющего его от засеки, потом две трети — гули, соблюдая неписаные законы воинской чести, не открывали стрельбу. Возле преграды посланник остановился и укрепил шест с полотнищем меж наваленных грудой бревен и досок. Знамя парламентера затрепыхалось на теплом летнем ветерке. — Мы не хотим крови! — прокричал орволанец в полной тишине, поднимая руку с зажатым в ней свитком. — Я один, без оружия! У меня послание, подписанное самим Конаном, владыкой Трона Льва! Пусть кто-нибудь из вас выйдет и заберет письмо! В ответ долетело несколько гневно звучащих фраз на пуантенском наречии, которых никто из оставшихся на берегу не разобрал толком, и дважды тренькнула спускаемая тетива. Человек на мосту дернулся, будто от удара в грудь, выронил свиток и упал навзничь. Впрочем, через мгновение он с трудом поднялся и заковылял прочь от негостеприимного рабирийского берега. Вслед ему не стреляли, но, когда истекающий кровью десятник свалился на руки подхвативших его егерей и Кламена Эйкара, стало видно, что обе руки его прошиты навылет — тонкий наконечник стрелы, застряв под кожей, еще торчал над правым локтем. Прибежавший лекарь только покачал головой: — Связки перебиты, ваша милость. Ложку держать сможет, а чего тяжелее — уже, боюсь, навряд ли… — Что они там кричали? — уточнил дие Таула у раненого, покуда лекарь готовился к удалению застрявшего под кожей наконечника. Сдерживая стон, тот выговорил: — Велели убираться. Мол, ничего, кроме смерти, люди за Алиманой не найдут. — Вот и поговорили! — свирепо прорычал киммериец, сжимая пальцы на рукояти секиры — когда бывало ясно, что драки не избежать, варвар-воитель всегда шел в первых рядах. Словно в подкрепление решения гулей, со стороны Рабиров над рекой взвилось несколько стрел, пущенных по очень крутой дуге. Большая часть бесполезно раскололась о плиты мостового настила, но одна, с полосатым черно-белым оперением, упала почти отвесно и глубоко вонзилась в землю у самых ног короля Аквилонии. Резким движением Конан вырвал ее и двумя пальцами переломил прочное древко, точно хрупкую соломинку: — Мы давали им шанс, но теперь заставим платить кровавую виру! С нами Кром и пресветлый Митра! Вперед, воины! Зрелище медленно ползущей через мост «черепахи» с боками и спиной из составленных вплотную тяжелых квадратных щитов, должно быть, произвело на обороняющих правый берег гулей удручающее впечатление. Они наверняка рассчитывали, что после столь недвусмысленного отказа вести переговоры люди отступятся от замысла преодолеть Рабирийский мост и удалятся прочь. Лязгающий многоногий таран одолел уже добрую треть переправы, а из густого подлеска на другой стороне пока не выпорхнуло ни единой стрелы. Возможно, рабирийцы тоже спешно совещались: не поторопились ли они, обстреляв посланника? Движущееся сооружение из дерева и стали как раз добралось до середины второго пролета, когда молчаливый лес напротив исторгнул из себя стремительное шелестящее облако. Часть лучников целилась понизу, рассчитывая, что хоть десяток наиболее удачливых стрел юркнет под край щита, вонзившись наступающим в ноги. Другие метнули стрелы отвесно вверх — авось падающее и утяжеленное собственным весом древко отыщет неосторожно приоткрывшуюся на миг щель. Послышался дробный частый стук, словно от падающих на черепичную крышу градин. «Черепаха» мигом осела, став несколько приземистее и терпеливо пережидая опасность. С пяток щитов в разных местах упали — беспощадно жалящие острия все-таки отыскали себе добычу — но тут же взлетели обратно, подхваченные соратниками раненых или убитых. Лучники на правом берегу продолжали рьяную стрельбу еще с десяток ударов сердца, затем стрелы начали падать реже — какое бы огромное количество оружейного припаса ни заготовили гули, его следовало поберечь. Именно в этот миг два ряда щитов, образовывавших железный панцирь, слегка приподнялись, словно крышка над закипающим котлом. В отверстия проснулись толстые хищные рыльца арбалетных болтов, кто-то невидимый отдал команду. Скрывавшийся под щитами отряд слаженно огрызнулся залпом из трех десятков арбалетов. Тяжелые короткие болты прошили ближайшие к мосту заросли. Брызнули срезанные листья и ветви. Кто-то вскрикнул — коротко, но так пронзительно, что услышали даже на левом берегу. Замешкавшиеся рабирийцы не сумели достойно ответить, выпустив несколько дюжин разрозненных стрел, зато следующий залп арбалетчиков наконец убедил людей в уязвимости противника. В растревоженной листве над песчаным откосом возникло что-то темное и неуклюже закувыркалось вниз по склону, пока с плеском не шлепнулось в воду. Очередная набежавшая волна лизнула неподвижную фигуру, приподняла, оторвала от берега и увлекла вниз по течению в расширяющемся пятне крови. На пуантенском берегу торжествующе взревели, подбадривая вновь затопотавшую по гранитным плитам «черепаху». На правом молчали, высказывая свою ярость в частых, но неточных выстрелах. К тому времени, когда прикрывавшиеся щитами егеря и стрелки находились шагах в десяти от засеки, гули потеряли троих лучников, попавших под залп и скатившихся в равнодушные ко всему струи Алиманы. Возможно, арбалетчикам удалось ранить или прикончить еще кого-то из рабирийцев, кто не сообразил удалиться от берега или неосмотрительно счел себя достаточно укрытым ветвями деревьев. Еще усилие — и обстреливаемая со всех сторон «черепаха» доковыляла до засеки. Часть отряда рассыпалась, прячась за наваленными досками и бревнами — теперь препятствие, напротив, стало защитой атакующим — а платунг арбалетчиков вступил в ожесточенную перестрелку с рабирийскими лучниками. Замелькали прихваченные крюки, багры и просто копья с наскоро примотанными к навершию железными когтями — все, чем можно зацепить, отволочь в сторону и отбросить преграждающее путь неподатливое дерево. Вопреки худшим ожиданиям людей, за самой засекой никто не отсиживался, а засевшие в подлеске гули не решились кинуться в рукопашный бой. Недолгая возня под сопровождение посвиста летящих из леса и в лес стрел проложила через деревянный частокол широкий проход. Щитники и стрелки ворвались в пролом… и попятились назад, встреченные почти непрерывными залпами лучников-гулей. Видимо, те решили положить напоследок как можно больше наступающих, прежде чем смириться с утратой переправы. — Пошли! Вперед, Гайард! За короля! К бою, в атаку!.. — это разнообразие кличей, словно искры от костра, разнесшееся над берегом после выкрикнутой Львом Аквилонии команды, сорвало с места нетерпеливо ожидавшую сигнала пуантенскую конницу и бросило ее на мост. Пронзительно запели высокие голоса рожков, оповещающие о приближении всадников. Копыта гулко громыхали по гранитным блокам, егеря и стрелки предусмотрительно шарахались в стороны, открывая дорогу. Возглавлявшего атаку всадника на массивном гнедом коне даже не пытались уговорить остаться в стороне, зная, что все подобные попытки заранее обречены на провал. Если уж речь зашла о вызове, брошенном лично ему — а именно так и не иначе киммериец расценил прилетевшую с враждебного берега стрелу — то любые соображения безопасности, сохранения королевского достоинства и даже ссылка на преклонный возраст монарха не имели никакого значения. Гилабер и братья Эйкар, следовавшие сразу за королем, уповали только на то, что среди рабирийцев не отыщется достаточно меткого стрелка, мечтающего войти в летописи с почетным титулом «тот, кто свалил самого Аквилонца». Сквозь частично разобранную преграду они проскочили благополучно, вылетев на широкую и вытоптанную множеством копыт площадку, где еще совсем недавно останавливались шедшие в Пуантен и из него караваны. Однако тут же с полдюжины следовавших в середине строя кавалеристов вылетели из седел, утыканные стрелами, лошади, лишившиеся седоков, заметались в узком проходе, на несколько мгновений превратив атаку в свалку. Вошедшие в азарт схватки пешие воины карабкались прямо через засеку, рискуя переломать ноги. Первые из них уже вломились в скрывающий врага кустарник, сойдясь с лесными стрелками на длину меча. То там, то здесь слышались истошные вопли, хлопки тетивы, глухой стук каленых жал, пронзающих живую плоть, кое-где сталь звенела о сталь, но уже становилось ясно, что сопротивление почти сломлено. В общей суматохе кто-то умудрился заметить удирающих по лесному тракту верховых, но кинуться за ними в погоню не вышло — четверых всадников из Гайарда сразили одного за другим на удивление метко пущенные стрелы. Краем глаза Кламен Эйкар уловил, откуда явились посланцы смерти с черно-белым оперением — купа лиственниц на плавно поднимающемся склоне подле приметной высокой сосны — и повернул коня в ту сторону, даже не удосужившись глянуть, следует ли за ним кто-нибудь. В тот миг он не сомневался в своей способности без труда одолеть хоть десяток гулей. Младший из братьев Эйкар успел, настичь таинственных стрелков прежде, чем они растворились среди лесной зелени. Он не разглядел, сколько их — показалось, что всего двое. Первого, оказавшегося на пути, Кламен сшиб конем, второй навскидку выстрелил в пуантенца из своего лука, но в спешке взял неверный прицел. Кламен ощутил дуновение от чиркнувшей мимо стрелы, а спустя мгновение кто-то прыгнул на него с низко нависшего древесного сука, пытаясь ударить ножом. Из-за внезапного толчка лошадь едва не упала, завалившись назад и набок, Эйкар потерял стремена и вместе с неведомым противником покатился по земле, среди хрустко ломающихся стеблей папоротника. Из-за падения дыхание отшибло у обоих, но упавший сверху гуль очнулся быстрее — Кламен еле успел перехватить занесенную руку с тонкой полоской стали. Рабириец яростно шипел, стараясь дотянуться своим оружием до человека, однако силы сражающихся были примерно равны. Где-то рядом земля откликнулась на тяжелый топот, высоко над головой раздался гневный крик, отчаянный вопль и хлесткий удар. Похоже, отважная вылазка Эйкара-младшего не осталась незамеченной. Кто-то пришел ему на выручку, схватившись с двумя уцелевшими гулями. Эйкар рванулся, но добился лишь того, что оказался лицом к лицу с сидящим на нем гулем. По людским меркам противнику было лет семнадцать, — совсем молодой парень, легкий и жилистый, черные, как смоль, волосы перехвачены зеленой повязкой, пальцы судорожно сжимают рукоять кривого ножа. Гуль завопил и крутанул кистью с ножом, чиркнув острым лезвием по запястью Кламена. Тот вскрикнул от боли, непроизвольно отпуская вооруженную руку врага, и гуль замахнулся — добить. В следующий миг он отлетел в сторону, сбитый страшным ударом в бок, а Эйкар, воспользовавшись моментом, немедленно откатился прочь. Массивная секира с двумя хищно изогнутыми лезвиями и ограненным в виде пирамидки сапфиром в навершии со свистом опустилась. — Не надо! — заорал Эйкар-младший. И опоздал. Киммериец развернулся на каблуках — лицо, будто вырубленное из граскаальского гранита, искажено гневом, свежие кровавые брызги на сверкающей кольчуге и лезвии топора: — Совсем спятил? Я спас тебя, молокосос! Еще мгновение, и ты был бы остывающим трупом! — Да, Ваше величество. Спасибо, Ваше величество, — пробормотал Кламен, поднимаясь на ноги и с трудом подавляя приступ тошноты — два окровавленных тела вытянулись в папоротниках, под третьим, отведавшим двергской секиры, песок на два шага кругом пропитался кровью, и туда Кламен изо всех сил старался не смотреть. Буланый конек Эйкара бродил неподалеку. — Я только хотел сказать, что нехудо было бы взять его живым. О пленных в горячке боя напрочь забыли. Конан, запоздало сыпля проклятиями, напрасно обещал сотню золотых тому, кто приведет хоть одного кровопийцу живым — на берегу подобрали лишь десятка три мертвецов в одинаковой коричневой с зеленью одежде, почти незаметной в лесу, столько же длинных охотничьих луков и уйму опустошенных колчанов. Какое-то количество защитников моста через Алиману, видимо, успело вовремя уйти, оставив лишь группу прикрытия. Людские потери, включая первый расстрелянный отряд, оказались втрое больше, многие были ранены, и песни, звучавшие в этот день на марше к торговому поселку Токлау, были невеселыми. |
||
|