"Я - Шарлотта Симмонс" - читать интересную книгу автора (Вулф Том)

ИНТЕРЛЮДИЯ: ария одинокой провинциалки

Дорогие мама и папа!

Честно вам признаюсь, что когда я смотрела вслед нашему старенькому пикапу, на котором вы уезжали домой, у меня глаза затуманились от слез…

«Старенький пикап?.. Глаза затуманились от слез?..» Шарлотта вздохнула и даже застонала. Ну как можно писать такое родителям? Отложив шариковую ручку и оторвав взгляд от листа линованной бумаги из школьной тетрадки, она откинулась на спинку стула — насколько это позволял старый деревянный стул без подлокотников и с жесткой прямой спинкой. Она посмотрела в окно на башню библиотеки, так великолепно сверкавшую в темноте. Впрочем, Шарлотта хоть смотрела на нее, но словно не замечала. По всей комнате были разбросаны тряпки, принадлежащие Беверли, из-под ее кровати раскинул целую паутину проводов стабилизатор напряжения, и те кабели, которые не были в данный момент подключены к каким-нибудь агрегатам, протянулись во все стороны, словно щупальца какого-то диковинного осьминога. Кровать Беверли была, как всегда, не застелена, и на ней, равно как и под ней, а также рядом с ней валялись коробки с компакт-дисками, незавинченные тюбики с кремами для кожи, вскрытые упаковки из-под тональных глазных линз. Кроме того, вся комната была завалена, заставлена и забита бессчетным количеством самых разнообразных электронных устройств, по сокращенным названиям которых маленький ребенок, наверное, смог бы выучить алфавит: все они — PC, TV, CD, DVD, DSL, VCR, MP4 — тихо дремали в отсутствие хозяйки, но некоторые, по-видимому, выставленные в караул, не смыкали глаз, поглядывая по сторонам кто зеленым, а кто красным зрачком светодиода. Одного взгляда на всю эту панораму было достаточно, чтобы понять, до чего ленивой и неряшливой была соседка Шарлотты… Сама она уже привыкла к этому беспорядку и вроде бы даже перестала обращать на него внимание.

В этот момент мысли Шарлотты были заняты другим: ей вдруг стало стыдно, что она в письме родителям чуть не назвала их машину «стареньким пикапом». Хорошо, вовремя заметила. Отец ведь без этой развалюхи как без рук, а она пишет о ней как о какой-то бесполезной рухляди. «Глаза затуманились от слез…» Ну ничего себе! Интересно, что сказали бы мама с папой, читая такое. Тоже мне, изящная словесность…

Шарлотта вырвала листок из тетрадки и отложила в сторону. Она написала всего пару строк, так что можно будет еще использовать его для черновиков. Наклонившись над столом, девушка вновь принялась за письмо:

Дорогие мама и папа!

Надеюсь, я выглядела не слишком грустной, когда провожала вас. Глядя вам вслед, я вдруг поняла… — Она хотела написать: какой долгий путь я проделала, но внутренний сигнал тревоги снова заставил Шарлотту задуматься и несколько изменить заготовленную фразу: …что мне будет очень вас не хватать. Но здесь у меня так много занятий, лекций, знакомств с новыми людьми и… — Больше всего ей захотелось написать так: и я ежедневно усваиваю всё новые дурацкие правила первобытной жизни в этом диком племени под названием Дьюпонт, — но, конечно, Шарлотта заставила себя изменить формулировку: …я привыкаю к новой жизни, совсем не похожей на прежнюю, и по правде говоря, у меня совсем нет времени на ностальгию. Хотя порой я с легкой грустью вспоминаю наш дом и вас.

Учиться оказалось не настолько трудно, как я боялась. Один преподаватель, чьи лекции по французской литературе я собиралась слушать, даже сказал, что у меня «слишком высокий уровень» для этого курса. Если честно, меня и саму удивил его метод преподавания французской литературы, и я с удовольствием записалась на другой курс — более высокого уровня. У меня складывается впечатление, что поступить в такой престижный университет гораздо труднее, чем удержаться в нем, хотя я, конечно, еще не все здесь знаю, и мне не следовало бы судить так категорично… — тут Шарлотте захотелось написать: а то как бы не накаркать — очнешься, и окажется, что ты снова дома, в округе Аллегани, но она заменила эти слова на более нейтральные: …потому что можно спугнуть удачу.

Библиотека тут просто потрясающая. Вы, наверное, помните ее, это самое высокое здание во всем кампусе, то есть университетском городке. В библиотеке девять миллионов книг, есть литература по любой теме, какую только можно себе вообразить, иногда компьютер выдает такой огромный список, что трудно даже решить, с чего начать. Народу в библиотеке всегда много — в любое время дня и ночи. Многие студенты ходят заниматься не только днем, но и по ночам. Тут недавно я сама пошла туда позаниматься… — Нет, на всякий случай исправим на: мне пришлось пойти туда позаниматься довольно поздно, нужно было поискать кое-что в каталоге, и в зале, где стоят примерно 25 компьютеров, оказалось только одно свободное место. Так что мне еще повезло, что я успела его занять. Там даже можно завязать знакомство, когда… — Нет, конечно, нельзя писать: когда ругаешься из-за последнего свободного компьютера, а вместо этого следует сказать: …когда выясняешь, кто последний в очереди. И хватит об этом — никаких имен, никаких упоминаний о половой принадлежности.

Моя лучшая подруга — девочка из Цинциннати, Огайо, ее зовут Беттина, и она живет на одном со мной этаже. Мы познакомились как-то раз поздно вечером, когда нам обеим не спалось. Чтобы не скучать, мы обе тогда решили спуститься в Общий зал заседаний и немного почитать. Беттина очень приятная и энергичная девушка, скромная, но не застенчивая. Она легко сходится с людьми. Если Беттине кто-то симпатичен, она просто подходит и здоровается.

Вы не волнуйтесь, вообще-то я сплю хорошо. Единственная проблема состоит в том, что иногда Беверли возвращается в общежитие и ложится спать очень поздно, порой… — Написать бы им правду: в 3, в 4 и даже в 5 утра, но лучше ограничимся более мягким: …Чуть ли не во втором часу ночи, и когда она приходит, я, естественно, просыпаюсь.

Шарлотта снова откинулась на спинку стула и уставилась в окно — в бесконечные световые годы темноты и пустоты. Вот здесь, на этом месте, можно было бы разреветься и рассказать обо всем маме. «Мамочка, только ты сможешь понять, как мне здесь тяжело, только ты сможешь помочь! У меня ведь больше никого нет! Послушай меня! Можно, я расскажу тебе все так, как оно есть на самом деле? Беверли не просто возвращается домой под утро и, как я написала, „ложится спать очень поздно“! Она приводит с собой парней, заваливается с ними в постель, и они… они… занимаются этим буквально в четырех футах от моей кровати! Она ведет как раз то, что называется „беспорядочной половой жизнью“! Но Беверли не одна такая — тут все так живут! Девчонки отправляют друг друга по очереди в секс-ссылку! Девчонки из богатых семей, набравшие по полторы тысячи баллов на вступительных экзаменах, вопят на весь коридор: „Я хочу трахаться!“, „Пойду прошвырнусь, может, подцеплю кого-нибудь, а то мне сегодня потрахаться не с кем!“ И это девушки, мама, понимаешь, девушки, которые учатся в Дьюпонте — учатся и живут рядом со мной! Мамочка, что мне делать?..»

Шарлотта вздрогнула и заставила себя выбросить из головы все подобные мысли. Хватит и одного намека на… на секс… и мама, воплощенный гнев Божий, сядет за руль пикапа и лично увезет любимую дочь обратно в Спарту, а потом весь округ, конечно, будет гудеть, как растревоженный улей: «Шарлотта Симмонс бросила Дьюпонт. Нашей бедняге-недотроге показалось, что остальные студенты там слишком аморальные и безнравственные».

Поэтому она решила написать так: Правда, нельзя забывать, что когда я встаю по утрам в свое обычное время, Беверли еще спит, и я ей тоже немного мешаю. Но мы уже привыкли друг к другу и приноровились к взаимным недостаткам. Да и не так уж много времени мы проводим вместе. У Беверли здесь много знакомых по школе, и она в основном бывает с ними и… — Шарлотта начала было писать: со своим бойфрендом, затем переправила это слово на множественное число, но в итоге тщательно все зачеркнула и поставила точку после слов «с ними». Похоже, раньше она никогда не слышала южного акцента. Подумав, Шарлотта зачеркнула и последнее предложение. Подумаешь, несколько человек сказали ей, что у нее акцент. Глупости, нет у нее вообще никакого акцента. В общем, мы с Беверли отлично уживаемся.

Если бы вы знали, какое внимание здесь уделяется спорту! Игроки футбольной и баскетбольной команд знамениты на весь университет. Все в кампусе знают их в лицо и относятся к ним, как к настоящим звездам. На том курсе по французской литературе, на который я сначала записалась, занимаются четверо баскетболистов. Они все такие высокие, что любой рядом с ними кажется карликом. С одним из них я даже познакомилась. Он оказался очень любезным и сделал мне комплимент по поводу моего удачного выступления на семинаре. Вообще-то студенты-спортсмены делают вид, что им наплевать на учебу, но по-моему, тот парень, с которым я общалась, вовсе не такой дурак, каким хочет себя выставить. Ей до смерти хотелось написать: Он сразу же пригласил меня на ланч, что здесь является обычной общепринятой прелюдией перед тем, как потащить девушку в постель, — но, разумеется, писать об этом Шарлотта не стала. Какой смысл беспокоить родителей и нарываться на неприятности.

Некоторое время мне пришлось привыкать к жизни в совмещенном общежитии, все казалось так странно и неестественно. Впрочем, через некоторое время я освоилась и стала воспринимать мальчишек просто как соседей. Живут себе рядом, и ладно. Ей жутко хотелось написать то, что было бы равносильно самоубийству: А сейчас я вообще перестала замечать их, если не считать тех, кого притаскивает к нам в комнату Беверли, которой не терпится поразвлечься самой и предложить им в качестве аттракциона свою задницу. Но Шарлотта, сжав зубы, заставила себя вывести следующие строчки: Нет, конечно, мне еще многому предстоит научиться, многое понять в жизни Дьюпонтского университета, но ведь на самом деле все мы, первокурсники, оказались в одинаковом положении. Девушки-первокурсницы сбиваются в небольшие стайки… — не забыть выделить кавычками слово «стайки», а не то мама и папа могут подумать, что Шарлотта считает своих сокурсниц шумными и глупыми, как птицы, хотя на самом деле они действительно шумные, крикливые, безмозглые и к тому же похотливые, как кролики, нет, вообще, как все животные в брачный период вместе взятые, — …чтобы не чувствовать себя одинокими и потерянными.

В общем, все идет примерно так, как я себе и представляла! Время от времени мне хочется ущипнуть себя за руку, чтобы убедиться, что все это не сон и я действительно учусь в одном из лучших университетов страны. Имеется в виду: где такие ребята, как Чаннинг и Реджина показались бы безобидными четырехлетними карапузами. Дьюпонт — это, конечно, не Спарта, но у меня уже не раз и не два была возможность убедиться, что родившись и получив образование в Спарте, я даже имею некоторые преимущества перед теми, кто приехал сюда из Бостона и Нью-Йорка. На самом деле Шарлотте хотелось написать: Все они даже представить себе не могут, что можно говорить с людьми нормально — без иронии, сарказма, цинизма, не употребляя ни слишком заумных слов, ни нецензурных выражений; а главное, они и не догадываются, что в жизни есть еще что-то, кроме прыщавого подросткового секса. Жаль, что нельзя оставить такую фразу в письме, адресованном маме, — если мама и не поедет сюда, чтобы забрать ее, то уж куча переживаний, почти истерика ей в любом случае обеспечена! В общем, Шарлотте пришлось ограничиться короткой припиской: Многие из них не отдают себе отчета, что далеко не все в этом мире покупается за деньги.

Ну вот, вроде бы и все. Вообще-то я не собиралась писать такое длинное письмо, но как-то само получилось. Простите, что так долго не писала, но сами понимаете — не до того было. Поцелуйте за меня Бадди и Сэма; и конечно, передайте привет тете Бетти и кузену Дуги. Скажите, что я по ним соскучилась, но у меня все хорошо.

Целую,

Шарлотта.

Шарлотта снова откинулась на спинку стула… Вот так: все письмо, от первой до последней строчки — сплошная ложь, преднамеренная и обдуманная.

Она еще долго сидела у стола, глядя в окно, словно в каком-то трансе. Прожектора декоративной подсветки будто акварелью раскрасили фасад и башню библиотеки. В этом свете совершенно по-новому, не так, как днем, заиграли колонны и арки здания, выстроенного в старинном стиле. «А что, если позвонить мисс Пеннингтон?» — вдруг подумала Шарлотта и слегка воспряла духом. По крайней мере, ее суждения и выводы будут гораздо более объективными, чем мамины. Она всегда была для Шарлотты образцом ума и интеллигентности… Мисс Пеннингтон… Шарлотта попыталась представить себе этот разговор — но что может знать мисс Пеннингтон о сексуальной жизни по другую сторону Голубых гор? Да ничего. Откуда ей об этом знать? Уже преклонных лет старая дева, прожившая всю свою жизнь в Спарте. Буквально в следующую секунду Шарлотте стало стыдно, что она так неуважительно думает о человеке, сделавшем для нее столько добра. И все-таки это правда. «Старая дева» — да разве кто-нибудь в Дьюпонте хотя бы поймет значение этого слова? Нет, доведись кому-то из сексуально озабоченных дьюпонтских умников обсудить историю жизни мисс Пеннингтон, разговор наверняка уйдет в русло противоречий между эмоциональной и разумной сторонами ее натуры, особенностей ее кровообращения и обмена веществ, а в конечном итоге сведется к пересыпаемому сальными шутками обсуждению ее якобы лесбийских наклонностей, скрытой транссексуальности или еще чего-нибудь похуже. Эти бесстыжие любители клубнички изваляли бы ее в грязи, лживо прикрываясь при этом лозунгами «защиты права каждого на собственную сексуальную ориентацию». Сколько же во всем этом фальши! И в то же время — ну что может знать мисс Пеннингтон обо всем этом? Шарлотта уже заранее могла сказать, что ответит учительница, если она обратится к ней со своими переживаниями: «Займись делом, учись, возьмись за какой-нибудь научный проект, а на них не обращай внимания». Надо быть самой собой, оставаться независимой, идти не в ногу со всеми, плыть против течения — и со временем тебя оценят и еще будут тобой восхищаться, как это произошло там, в Спарте… «О, мисс Пеннингтон! Вы не понимаете. В Спарте это было легко. Легко было сохранять собственное достоинство и задирать нос перед всякими Чаннингами и Реджинами, и меня не слишком задевали их язвительные замечания по поводу „перезрелой вишни“ и ехидные расспросы девчонок о том, когда же я наконец перестану ломаться и начну давать — Реджина так однажды и спросила меня прямо в лицо. Да, там все было легче, потому что из школы, пережив очередной шквал насмешек, я возвращалась домой, где меня ждали мама с папой, Бадди и Сэм. А я ведь чувствовала внутреннее превосходство даже по отношению к ним, даже перед мамой. То, что мои родители — люди довольно отсталые, я поняла уже к тринадцати годам! И все-таки наша старая лачуга на Каунти-роуд, 1709, была моим домом. Да, там воняло керосином и угольной копотью, но там никто не посмел бы меня тронуть, никому и в голову не приходило даже попытаться это сделать. Попробовал бы кто-нибудь выдержать взгляд отца, когда тот начинал злиться. Никому бы и в голову не пришло раздражать кузена Дуги до такой степени, чтобы он обнажил клыки в яростном оскале». Девушка вспомнила, как он однажды чуть не убил здоровяка Дэйва Косгроува, швыряясь в того камнями, причем впечатление было такое, что промахнулся Дуги специально, не желая брать грех на душу. Это произошло после того как Дэйв сально подмигнул Шарлотте и спросил: «Ну что, Шарлотта, вишенка ты моя замороженная, когда же мне подадут тебя на блюдечке с голубой каемочкой?» Кузен Дуги не стал этого терпеть, а сказал, стоя в руках с булыжником еще большего размера: «Слушай, ты, жирный кабан, еще раз сболтнешь что-нибудь в таком духе — и я из тебя свиную отбивную сделаю». И Дэйв, весивший, наверное, фунтов на восемьдесят больше кузена Дуги, просто слинял. Вот почему он и вел себя тише всех в той развеселой компании, вломившейся на памятную вечеринку после выпускной церемонии. Все объяснялось просто — там был кузен Дуги.

Здесь же, в Дьюпонте, возвращение «домой» вовсе не спасало от всего того, от чего Шарлотта хотела отгородиться, — наоборот, именно тут ей и приходилось хуже всего. В том помещении, которое считалось «ее» комнатой и должно было служить местом отдыха, сна и вообще надежным убежищем, Шарлотту как раз больше всего и валяли в грязи. Не столько умом, сколько на инстинктивном, подсознательном уровне девушка понимала: ей просто нужен кто-то умный и знающий, кто поймет и подтвердит ее оценку происходящего. Пусть кто-то скажет ей: «Да, все это на самом деле несправедливо, и у тебя нет другого выхода, кроме как держать удар, оставаться независимой и стараться жить так, как ты считаешь нужным. Стой твердо, как скала, посреди океана всеобщего разложения». В официальной системе координат Дьюпонтского университета таким человеком должен был стать ассистент-воспитатель общежития. Ха-ха, вот насмешили. Шарлотта сразу вспомнила свой разговор с Эшли, мигом определившей ее в разряд безнадежно невинных и столь же недалеких деревенских простушек, которым можно плести любую сентиментальную чушь, например, про якобы единодушно порицаемый «общажный инцест». Она прямо-таки видела перед собой «честное» лицо Эшли и ее длинные спутанные светлые волосы…

«Знаю!»

…Светлые волосы, светлые волосы и веснушки: Лори. Да, конечно, ее единственная школьная подруга — сама всего лишь первокурсница в университете Северной Каролины, но ведь Лори всегда была более рассудительной и зрелой, чем все остальные девочки в Аллегани-Хай, а кроме того, она была религиозной — ее семья принадлежала к баптистской церкви Новой Реки. По мнению Шарлотты, представители этой общины не зря называют себя самыми лучшими или самыми настоящими баптистами. Эта община, члены которой по большей части были горожанами, в какой-то мере противопоставляла себя той, чье влияние сказывалось в основном в сельской местности. Последние только омывали ноги, а «самые настоящие» крестили людей, целиком погружая их в воду в Новой Реке на Пасху, когда вода была еще холодна, как лед. В общем, Лори была девушкой с твердыми убеждениями!

Шарлотта встала из-за стола и взяла в руки телефонную трубку. Этот радиотелефон принадлежал Беверли, которая решительно заменила им обычный «казенный», где трубка соединялась с аппаратом посредством шнура. Шарлотта могла брать его, когда ей было нужно, набирая перед вызываемым номером свой личный код. Но девушки пользовались этим телефоном редко. Беверли практически жила с мобильником, прижатым к уху, а Шарлотта, как и ее родители, старалась как можно меньше «звонить по межгороду». Сама не понимая, что с ней происходит, Шарлотта набрала номер главной информационной службы штата Северная Каролина в городе Роли и вышла на справочное университета. Конечно, за все придется заплатить, но сейчас она гнала от себя эту мысль, откладывая ее на потом. Автоответчик на том конце провода продолжал выдавать указания: нажмите то-то, если вам нужно одно, а вот это — если хотите узнать другое… В какой-то момент Шарлотта запуталась, и ей пришлось начинать все сначала… выбрасывать деньги на ветер. Потом девушка сосредоточилась на указаниях виртуального диспетчера и стала послушно нажимать то, чтобы получить это… а вот этот код обеспечит доступ к этой базе данных. Наконец она добралась до алфавитного списка абонентов и, как того требовал голос невидимого диспетчера, набрала первые четыре буквы нужной фамилии: МАКД… В трубке послышался голос, долго перечислявший всевозможных Макдоддов, Макдоланов, Макдонахью и Макдуверов, в конце концов дело дошло и до Макдауэллов, и теперь уже другой голос взялся за имена и инициалы: Эй-Джи, Артур, Эдит, Эф, Джордж, Эйч-Эйч, Иэн Макдауэллы прошли своей чередой, и вот наконец прозвучало заветное: Эль Макдауэлл. Шарлотта пришла в ярость. Она была уверена, что вся эта телефонная ловушка придумана специально для того, чтобы она, Шарлотта Симмонс, потратила свои последние деньги на поиски нужного номера Едва не спутав от возмущения кнопки, она дала положительный ответ, и в трубке послышался очередной механический голос, дважды продиктовавший ей номер Эль Макдауэлл.

Одному Богу известно, во сколько ей обойдется этот звонок. Однако Шарлотте неожиданно полегчало. Ну имеет же она право совершить хоть какой-то безрассудный поступок! Девушка набрала номер, поправила стоявшую на тумбочке «базу» телефона и села в кресло. Семь гудков, восемь… наверное, ее нет дома, если, конечно, Эль — это действительно Лори…

— Алло? — В трубке звучал громкий музыкальный фон — все тот же вездесущий рэп.

Сжавшись от волнения и чувства неловкости, Шарлотта спросила:

— Могу я поговорить с Лори Макдауэлл?

Пауза…

— Это Лори… я слушаю…

Шарлотта возликовала. Лори! Ну как она не догадалась позвонить ей раньше? Уж Лори-то все поймет и все объяснит! Вздох облегчения. Шарлотте хочется смеяться, она так счастлива. Она чуть не срывается на крик:

— Лори! Ты меня не узнаешь?

— Не-е-е-ет…

Радостную Шарлотту тянет на шутки. Она хихикает:

— Это Реджина Кокс.

— Реджина?.. Шарлотта!

Визг, смех, радостные восклицания, бесконечные «прямо не верится», опять визг и смех. На заднем плане по-прежнему звучит речитатив рэпа: «Оторви мне член, оборви мне его…» — Да это же Доктор Диз! Интересно, с каких это пор Лори стала слушать рэп?

— Реджина… надо же было придумать. Шарлотта, ты в своем репертуаре… Нет, ты только представь, что Реджина позвонила бы мне… А ты откуда говоришь?

— Из своей комнаты, из общежития.

— Из Дьюпонта?

— Ну да… из Дьюпонта…

— Что-то у тебя голос не очень веселый. Что-нибудь не так? Неужели тебе там не нравится? Нет, я поверить не могу! Это же так круто! Слушай, а я ведь столько раз тебе позвонить собиралась! Уже почти собралась — и тут ты меня опередила!

— Знаешь, я ведь тоже давно собиралась…

— Девушка из Дьюпонта! — воскликнула Лори. — Ну давай, рассказывай, как там у вас. Нет, тут тоже неплохо, но вы-то там, наверное, все круче тучи. Подожди, дай-ка я музыку приглушу, а то тебя плохо слышно.

Лори и все эти… «Круче тучи»? Рэп, бивший в трубку, зазвучал потише; напоследок до слуха Шарлотты донеслись строчки очередного хита Доктора Диза, связанные столь модной среди продвинутых слушателей полурифмой: «…возьми меня за тести-кулы… Обсоси их, как пепси-кулу…» Шарлотта вдруг забеспокоилась, что Лори, отвлекшись, забудет, что они собирались поговорить о Дьюпонте. При этом сама она не хотела навязывать подруге эту тему, боясь, что та догадается, насколько важен для Шарлотты этот разговор и как плохо ей здесь живется.

Лори вернулась к телефону.

— Извини, я как-то и не подумала, что он орет на всю катушку. Знаешь, кстати, кто это поет?

— Доктор Диз, — сказала Шарлотта. На этом тему рэп-музыки очень хотелось бы считать исчерпанной. Еще не хватало, чтобы разговор с единственной школьной подругой свелся к обсуждению сомнительных достоинств какого-то тупого матерящегося певца — если вообще можно назвать рэп пением. В то же время в ней проснулось некоторое любопытство. — Я и не знала, что тебе нравится рэп.

Лори, словно почувствовав в голосе Шарлотты некий упрек, ответила:

— Ну, не весь подряд, а так, кое-что. Есть хорошие песни.

Молчание в трубке. Тишина в эфире. Разговор словно провалился в какую-то яму. Шарлотта судорожно пыталась подыскать какую-то тему. Наконец ей удалось выдавить из себя:

— У вас что, всё так же, как и у нас? Здесь в Дьюпонте все играют и слушают только рэп и регги, ну, кроме тех, кто любит классику и все такое. На нашем курсе, кстати, много музыкантов.

— Да, у нас тоже в основном рэп и регги популярны, — сказала Лори, — хотя, правда, есть такие, кто «торчит» на кантри и фолке, особенно парни. Но уж мы-то с тобой такого в Спарте на всю жизнь наслушались. А в остальном тут у нас, в университете Северной Каролины, просто круто. А до чего же он огромный! Я первые недели две даже заблудиться здесь боялась, это же целый город.

Шарлотта слушала Лори и ловила себя на том, что прислушивается к знакомым интонациям. Ей вдруг стало тепло и легко на душе оттого, что Лори по-прежнему говорит так, как говорят в Спарте, с таким же акцентом, с такими же интонациями, с такими же типичными именно для Спарты оборотами речи. Нет, Лори, конечно, ничуть не изменилась, и она все поймет, если попытаться перевести разговор на нужную тему.

— Слушай, а там в Дьюпонте, — спросила вдруг Лори, — ты много на компьютере работаешь? Вы там, небось, из Интернета не вылезаете?

— Ну, не без этого…

Лори тем временем продолжала тараторить:

— Здесь у нас даже записываться на занятия надо через компьютер, по локальной сети, если хочешь какую-нибудь консультацию получить — тоже залезай в компьютер, и домашние задания по сети рассылают, и темы рефератов, и обратно преподавателям их приходится по электронной почте отсылать. Но мне вообще-то это нравится. — Она с неиссякаемым энтузиазмом продолжала описывать Шарлотте все то, что делало университет Северной Каролины таким крутым: — Зря говорят, что колледжи штатов какие-то провинциальные. Ничего подобного, тут полно крутых ребят учится. У меня уже столько подружек появилось. — «Подру-ужек». — Я так рада, что попала сюда.

Шарлотта не знала, что и сказать. Оказывается, Лори в университете понравилось. Искренне радуясь за подругу, она тем не менее испытала некоторое разочарование: всегда легче, когда знаешь, что тебе не одному плохо.

— Ладно, а ты-то как? — наконец поинтересовалась собеседница. — Выкладывай, как там у вас в Дьюпонте?

— Вообще-то здорово… нет, правда, здорово, — сказала Шарлотта. — Да ты, конечно, и сама все это не раз слышала.

— Не поняла. Ты к чему клонишь?

Шарлотта рассказала про церемонию посвящения в студенты, про речь декана, про средневековые знамена, про флаги сорока трех государств, студенты которых учатся в Дьюпонте, про длинный список нобелевских лауреатов…

— Подожди, это все я действительно и без тебя знаю, а ты лучше расскажи, как тебе там?

— Сама не знаю, — вздохнула Шарлотта. — Нет, наверное, здесь действительно здорово и даже круто, но мне-то что с того?

— Как это — что с того? — воскликнула Лори. — Да ты небось от радости до потолка прыгаешь.

После некоторой паузы Шарлотта решилась спросить:

— Ты живешь в совмещенном общежитии?

— В совмещенном? Ну да, конечно. Сейчас ведь практически везде так. А ты?

— Я тоже, — ответила Шарлотта. — И что ты об этом думаешь?

— Даже не знаю. Поначалу странно было, неловко как-то. Парни до того шумные, и потом, все уж чересчур напоказ крутые. Но потом постепенно привыкаешь. Я просто перестала об этом задумываться, вот и все.

— Про секс-ссылку слыхала?

— Не без этого…

— С тобой такое уже случалось?

— Со мной! Пока нет, но вообще случается сплошь и рядом.

— Ну вот, а со мной это уже случалось, — сказала Шарлотта. — Моя соседка является в три часа ночи и… — Она коротко пересказала историю своей ссылки. — Но самое поганое заключается в том, что соседка все поворачивает так, что я же чувствую себя виноватой. Я, видите ли, сама должна догадаться, что если ей приспичит напиться, подцепить парня и притащить его к нам в комнату потрахаться, то это гораздо важнее, чем любые мои зачеты, перед которыми надо выспаться, и чем вообще мое желание пожить как мне хочется в моей же комнате.

Пауза.

— По-моему, у нас здесь все точно так же.

— Тут в Дьюпонте, — продолжала Шарлотта, — все считают тебя какой-то… не знаю даже, как назвать… какой-то закомплексованной… жалкой маленькой пай-девочкой, если ты ни с кем не встречаешься, да что там — не встречаешься, — если ты ни с кем не занимаешься сексом. Девчонки прямо подходят к тебе и спрашивают — притом девчонки, с которыми ты почти не знакома, — так вот, подходят они к тебе и спрашивают прямо при всех, а не состоишь ли ты, мол, случаем, в клубе девственниц, и если у тебя хватит дурости признаться, что у тебя действительно до сих пор не было ни одного парня, то это равносильно уличению в каком-нибудь преступлении или извращении. Тебя на смех поднимут. Если у тебя нет парня, значит, ты — ущербная, убогая неудачница, а если хочешь общаться с парнем, значит, обязательно должна с ним спать. На самом деле в этом, по-моему, и есть какая-то извращенность. Или ты не согласна? Понимаешь, все считают, что это отличный университет, но если ты учишься здесь и при этом «не даешь», как выражалась Реджина, тебя просто не считают за свою. А мне кажется, это они какие-то ненормальные. Вот ты скажи: я права или просто во что-то не въезжаю? У вас-то там с этим делом как? Так же?

Пауза.

— Более или менее.

— Ну, и? Когда это лично тебя касается, ты как поступаешь? Что ты им говоришь?

Долгая пауза.

— Знаешь, я вроде как… да ничего я не говорю.

— А что делаешь? — требовательно спросила Шарлотта.

Еще более долгая пауза.

— Знаешь, я стараюсь смотреть на это по-другому. Я ведь никогда нигде не была, кроме Спарты. А колледж… не знаю, права я или нет, но по-моему, это отличная возможность для того… для того, чтобы поэкспериментировать. Попробовать все новое. Когда я оказалась здесь, то поняла, что нужно на время забыть, как мы жили там, в Спарте, и окунуться в новую жизнь.

— Ну… с этим-то я согласна, — сказала Шарлотта, которой было непонятно, зачем Лори повторяет такие очевидные вещи.

На этот раз пауза тянулась еще дольше.

— Ты, наверное, думаешь, что полностью оторвалась от нашего медвежьего угла, но ты уверена, что не привезла нашу Спарту с собой в Дьюпонт? — спросила Лори. — Подумай, не тащишь ли ты за собой слишком тяжелый багаж, хотя и сама этого не осознаешь.

— К чему ты клонишь?

— Да ни к чему, просто спрашиваю… ну, или предлагаю над этим подумать. Просто мне кажется, что эти четыре года — они для нас как подарок, в это время можно делать все что хочешь, все, что тебе заблагорассудится, и если что-то пойдет не так, никаких последствий это иметь не будет. Понимаешь меня? Никто за тобой сейчас не следит, никто ничего не запоминает. Если бы ты, оставшись жить дома, начала вести себя не так, как раньше, — родители вместе с остальными родственниками стали бы рвать на себе волосы и реветь в три ручья. Все будут косо смотреть на тебя, понимающе кивать и думать при этом: «До чего же она докатилась!», и вся Спарта станет зубоскалить и перемывать тебе кости за каждый твой поступок, любой шаг, который им покажется неверным. Когда учеба закончится и мы устроимся на работу, нам тоже придется более тщательно продумывать все свои поступки. Станешь вести себя не так, как положено, — неприятностей не оберешься. Чуть что — и начальник вызовет тебя на ковер, чтобы…

«…Чтобы трахнуть тебя прямо на этом ковре», — зачем-то мысленно продолжила за подругу Шарлотта. От того, что такая фраза вообще могла прийти ей в голову, девушке стало нехорошо, как будто ее ударили кулаком в живот. «Лори!»

— …Чтобы сделать сотруднице внушение, как он это называет, а на самом деле просто наорать на тебя. А если у тебя появится парень или даже муж, они не только ругаться станут, но еще и ныть и жаловаться начнут, а это, наверное, еще хуже: чуть что — будешь чувствовать себя виноватой. Вот я и хочу сказать, Шарлотта: посмотри на студенческую жизнь с этой стороны. Пока мы в колледже, у нас есть шанс попробовать все что угодно, поэкспериментировать над собой и над своей жизнью. Запретить нам никто ничего не может — мы вроде как уже взрослые, и в то же время все, что мы сейчас творим, останется только в наших воспоминаниях о молодости. Остальным будет наплевать, как мы вели себя, пока были студентками. Главное — потом не дразнить гусей. Представляешь, как это здорово: пробуешь и то, и другое, учишься всему, пусть даже набиваешь себе шишки, но никто никогда не вспомнит твоих ошибок. У всех окружающих как будто провал в памяти — эти четыре года твоей студенческой жизни, — и ты выходишь с дипломом колледжа, с накопленным опытом, но при этом оказываешься перед всеми такой же чистенькой и невинной, как та девчонка, которая поступила сюда четыре года назад.

— О чем ты говоришь? — переспросила Шарлотта. — Что нужно пробовать? С чем экспериментировать? Приведи мне хоть один пример.

— Ну… — Лори помедлила, — ты вроде говорила про парней, про то, чего они от тебя ждут и все такое…

— Да, говорила…

Лори продолжала чуть увереннее:

— Шарлотта! Это же не конец света! Это как раз тот момент, когда можно сорваться с цепи! Узнать все обо всем! Чтобы понять парней, нужно узнать, какие они! Нужно понять, как устроен мир! Хоть раз перестань себя сдерживать, попытайся взлететь, не задумываясь о том, что остается внизу, на земле! Ты же такая умная, это все признают. Я тебе честно говорю, Шарлотта: все, что мы с тобой учили, — это хорошо, но теперь настало время научиться кое-чему еще, тому, о чем мы никогда не говорили. Рискни, используй свой шанс! Для этого люди и идут в колледж! Конечно, не только для этого, но и для этого тоже.

Молчание. Затем Шарлотта сказала:

— То есть ты имеешь в виду… что нужно попробовать жить по-взрослому… во всех смыслах.

Снова молчание.

— Я не только про это, но и про взрослые отношения тоже.

Напряженное молчание.

— Лори, а ты уже это сделала?

Та ответила смело, не стесняясь, словно зная, что стыдиться ей нечего:

— Да, сделала. — Молчание. — Я прекрасно понимаю, что ты сейчас думаешь, но не стоит придавать этому такое значение. — Молчание. — И потом, так намного легче. И в конце концов, это не так уж и неприятно. — Молчание. — Если надумаешь решиться, позвони мне, правда, позвони, и я тебе кое-что расскажу. Кое-что я об этом уже знаю.

Лори еще некоторое время рассуждала на тему того, что этому не стоит придавать большого значения. Шарлотта держала трубку возле уха и вроде бы слушала подругу. Тем не менее ее взгляд становился все более отсутствующим… она смотрела на подсвеченный прожекторами бледно-серый фасад башни… на забавно выстроившиеся по диагонали освещенные окна в общежитии напротив, по другую сторону двора… потом ее взгляд почему-то наткнулся на один из многочисленных лифчиков Беверли, намотавшийся на высокий каблук ее же туфли, валявшейся под ее же кроватью. Лори все продолжала говорить: она рассказывала, что у них в общежитии все девушки принимают пилюли — ну, те самые пилюли, и никто от этого не полнеет, как им раньше об этом рассказывали.

Шарлотта вдруг представила себе целую толпу — тысячи девушек, которые вылезают по утрам из постели и, шаркая домашними туфлями, направляются в ванную, где над маленькой эмалированной раковиной серо-кремового цвета, к крану которой на старомодной серой цинковой цепочке прикреплена черная резиновая затычка, висит маленькая аптечка с зеркальной дверцей. Все как одна открывают этот шкафчик — всё происходит в каком-то тумане, их тысячи и тысячи — этих студенток колледжей. Шарлотта видит тысячи рук — в этом здании, и в том, и в другом, и в том, что через дорогу, и в том, что за ними, — в бесчисленном множестве зданий, — все они тянутся к полке, открывают упаковку и достают Ту Самую Пилюлю, которая в воображении Шарлотты выглядит как те огромные таблетки, которые в питомнике, где выращивают новогодние елки, дают мулам — от глистов.

Вот такая картина нарисовалась перед ее мысленным взором. По правде говоря, Шарлотта почти ничего не слышала после слов: «Да, сделала».